Антон S.A
Тьма, Огонь и Пепел
Явление Кровавой Песни
Озеро Черного Зноя дышало паром, поднимающимся с поверхности, будто сама вода кипела от прикосновения к ее коже. Она вошла в озеро, как входит в битву – без колебаний, раздвигая волны мускулистыми бедрами. Вода, густая от пепла и минералов, обволакивала ее, смывая с тела пыль сражений и запах дыма. Когда она вышла на берег, с нее стекали струйки, оставляя мокрые дорожки на камнях. Ее ноги, длинные и иссеченные шрамами-зигзагами, будто карта невидимых войн, утопали в черном песке. Вода капала с мощных бедер, округлых, как щиты, и с живота, плоского и жесткого, пересеченного шрамом от клыка тролля – знаком, который она носила с гордостью. Между ног, в тени мускулистых изгибов, темнела полоса влажной плоти, скрытая лишь пепловой дымкой, что клубилась над озером. Спина Зарг’ры была полотном битв: перекрещенные рубцы, старые и новые, обрамляли мышцы, играющие под кожей цвета вулканической бронзы. Ее задница, круглая и сильная, как наковальня кузнеца, напряглась, когда она наклонилась, чтобы собрать дреды – черные, тяжелые, переплетенные с костяными амулетами. Вода стекала по ним, как по корням древнего дерева.
Грудь, полная и упругая, с сосками, темными, как обсидиан, поднималась в такт дыханию. Лицо – резкое, с высокими скулами, будто высеченными топором, – смягчали губы, полные и рассеченные старым шрамом. Глаза, желтые, как расплавленное золото, светились в полумраке, отслеживая каждое движение в окрестностях. На руках, от запястий до плеч, вились татуировки – руны Пепельных Пустошей, говорящие о подвигах, которые не смели повторить даже вожди. Она потянулась, и мышцы спины заиграли, как тетивы лука. Воздух дрожал от ее присутствия. Вдали, за скалами, завыл ветер, но Зарг’ра лишь усмехнулась, проводя ладонью по бедру, смахивая капли. Ее тело, мокрое и сияющее, было оружием, алтарем и знаменем в одном. Черный Зной замер, наблюдая. Даже огненные саламандры, обычно жалящие путников, заползли в трещины, почуяв, что эта орчиха – не добыча. Она была бурей, еще не обрушившейся, но уже собравшейся. Зарг’ра наклонилась за мечом, лежавшим на груде доспехов. Ее движения были медленными, нарочито неспешными – вызов всему, что пряталось в тенях. Когда клинок коснулся ее ладони, озеро вздохнуло, выпустив пузырь серного газа.
– Скоро, – прошипела она, не уточняя, кому адресовано обещание.
Где-то за горами, в Расколотых Ущельях, забил барабан. Но Зарг’ра уже шла прочь, ее мокрые следы испарялись, оставляя на камнях узоры, похожие на предсказания. Она не знала, что ее путь пересечется с тем, кто носил имя Пожиратель Пепла. Пока же мир принадлежал ей – и озеро, и страх, что струился за ней по пятам, как преданный пес. Тропа в Расколотые Ущелья вилась меж скал, чьи вершины напоминали сломанные клыки древнего зверя. Камни здесь дышали, испуская серые клубы пара, а земля под ногами Зарг’ры хрустела, будто кости, перемолотые в песок. Она шла неторопливо, меч на плече, дреды с костяными амулетами позвякивали в такт шагам. Воздух гудел, как раненый шер’рат – летучая тварь из пустынь юга, чей крик сводил с ума слабых духом. Но Зарг’ра лишь усмехалась, ловя взглядом движение в тенях. Ущелье сузилось, превратившись в Желоб Шепчущих Клинков – проход, где ветер свистел меж острых выступов, вырезая в скалах руны, которые никто не смел читать. Здесь, в полумраке, она заметила первое знамение: на камне лежал череп горного тролля, обернутый цепями. Зубцы ржавого металла впились в кость, будто пытаясь удержать то, что давно ушло. Зарг’ра пнула его ногой, и череп рассыпался в прах, выпустив рой черных жуков с крыльями, похожими на обгоревший пергамент.
– Стражей зовешь? – проворчала она, смахивая насекомых с плеча.
Ответом стал гул из глубин ущелья. Не барабанный бой, а нечто глубже – будто сама земля стонала под тяжестью забытого имени. Зарг’ра замедлила шаг, пальцы сжали рукоять меча. Впереди, за поворотом, воздух колыхнулся, и из трещины в скале выползло Дикое Зерно – существо из жидкого камня и шипов. Его тело переливалось, как ртуть, а вместо глаз горели две щели, заполненные магмой.
– Кровь… Песня… – зашипело создание, растягиваясь в подобие змеи с челюстями из обсидиана.
Зарг’ра не стала ждать атаки. Ее меч рассек воздух, и клинок, выкованный в кузнях Горна Скверны, вонзился в жидкую плоть. Существо взвыло, шипя и брызгая кислотой, но орчиха крутанула меч, разрывая тварь надвое. Капли расплавленного камня упали на землю, прожгли дыры, из которых выползли черви с человечьими лицами.
– Жаль, недолго музыка играла, – усмехнулась она, вытирая клинок о бедро.
Но ущелье не прощало пролитой крови. Стенки задрожали, и с потолка посыпались осколки, собираясь в Живые Сталактиты – создания с телами из слюды и когтями, бритвенно-острыми. Они атаковали волнами, царапая доспехи Зарг’ры, но каждый удар ее меча оставлял на них трещины, из которых сочился свет, похожий на лунный. Когда последний сталактит разбился о камни, орчиха обнаружила за их останками пещеру. Вход в нее напоминал пасть, обрамленную сталактитами-клыками, а внутри струился тусклый свет. Логово Спящего Света – место, о котором шептались шаманы кланов, но куда не ступала нога воина. Зарг’ра вошла, не скрывая шагов. Стены пещеры были покрыты мхом, светящимся синим, как глаза утопленников. В центре грота стоял алтарь – плита из черного мрамора, на которой лежала Книга Кожи. Ее страницы были сшиты из лоскутов плоти, а буквы выжжены раскаленными иглами. Орчиха прикоснулась к обложке, и книга раскрылась сама. На страницах запрыгали тени, складываясь в сцены: орки в доспехах из пламени, сражающиеся с существами без лиц; город, тонущий в озере лавы; женщина с мечом, чей силуэт повторял ее собственный.
– Пророчество? – фыркнула Зарг’ра, но не смогла отвести взгляд.
Тени замерли на последнем изображении: она стояла на краю пропасти, а за ее спиной реял флаг с символом, который она видела лишь раз – в видениях после ритуала Кровавого Восхождения. Книга захлопнулась, обдав ее лицо запахом гниющих роз. Где-то в глубине пещеры зазвучал смех – низкий, грудной, словно исходящий из-под земли.
– Ты рано пришла, Песня, – прогремел голос, от которого задрожали стены.
Но Зарг’ра уже повернулась к выходу, не удостоив тайну ответом. Пророчества были уделом шаманов и трусов. Ее путь вел дальше – к Сердцу Раскола, где, как гласили легенды, бился пульс самой Пепельной Пустоши. Когда она покинула пещеру, светящийся мох погас, а алтарь рассыпался в пыль. Книга исчезла, оставив на камнях лишь пятно, похожее на высохшую кровь. А вдали, за пределами ущелья, вновь забил барабан. На этот раз ритм был четче, настойчивее, будто зовущий не на войну, а на свидание с тем, что не имело имени. Зарг’ра провела языком по лезвию меча, смазав его своей кровью. Оружие загудело, признавая ее выбор.
– Скоро, – повторила она, на этот раз обращаясь ко тьме, что клубилась у горизонта.
Ее тень, удлиненная багровым закатом, потянулась вперед, будто спеша туда, куда даже она боялась ступить. Сердце Раскола встретило ее тишиной, густой, как смола, и запахом горелой плоти. Это была не пещера и не кратер, а нечто среднее – гигантская полость в земле, стенки которой пульсировали, словно обнаженные мышцы божества. С потолка свисали сталактиты, напоминающие застывшие слезы, а под ногами шевелилась почва, покрытая черными пузырящимися лишайниками. Каждый шаг заставлял их лопаться, выпуская газ, от которого кружилась голова. Но Зарг’ра шла, не замедляясь, ее дреды, тяжелые от костяных амулетов, бились о спину, как барабаны, отмеряющие шаги к гибели или славе. В центре полости зияла Щель Голода – трещина, из которой валил дым цвета вороньих крыльев. Возле нее лежали кости. Не звериные – орчьи. Черепа с пробитыми лбами, ребра, сломанные пополам, тазовые кости, обугленные до черноты. На одном из черепов она заметила татуировку: перекрещенные топоры, знак клана Железного Рыка. Ее бывшего клана.
– Неужели испугались? – проворчала Зарг’ра, пиная череп в трещину.
Ответом стал гул. Не из-под земли, а из ее собственной груди. Сердце билось чаще, будто пыталось вырваться из клетки ребер. Она прижала ладонь к нагруднику, почувствовав, как металл дрожит в такт пульсу. Воздух сгустился, и из дыма возникли Ткачи Иллюзий – существа в плащах из пепла, с лицами, скрытыми под капюшонами. Их пальцы, длинные и костлявые, вязали в воздухе нити, сплетая картины: Зарг’ра, падающая в бездну; Зарг’ра, целующаяся с тенью; Зарг’ра, разрывающая свою кожу, чтобы выпустить наружу пламя.
– Выберешь ли ты правду или силу? – запели Ткачи хором, их голоса звенели, как разбитое стекло.
Орчиха взмахнула мечом, разрезав ближайшую иллюзию. Нить порвалась, и картина рассыпалась на искры.
– Я сама и правда, и сила, – рыкнула она, вонзая клинок в грудь одного из Ткачей.
Существо рассыпалось в прах, но остальные лишь засмеялись, сплетая новые нити. На этот раз они показали ее – женщину-орк в доспехах из живого огня, с короной из шипов на голове. Тень Зарг’ры, но не ее. Ту, что могла бы быть.
– Предательство собственной крови, – прошептали Ткачи, – вот цена.
Зарг’ра выдохнула. Вместо ответа она схватила горсть пепла с земли и швырнула в лицо второму Ткачу. Пепел вспыхнул синим пламенем, и существо закричало, растворяясь в клубах едкого дыма. Оставшиеся отступили, их нити порвавшись, как паутина под ветром. Когда дым рассеялся, на месте Щели Голода зиял проход. Не в скале – в самом воздухе, будто пространство треснуло, не выдержав ее ярости. За ним виднелись Сады Слепых Видений – лес кристаллических деревьев, чьи ветви звенели при малейшем дуновении. Стволы искрились внутренним светом, а вместо листьев росли глаза, следившие за всем вокруг. Зарг’ра вошла, не оборачиваясь. Кристаллы под ногами крошились, как сахар, оставляя порезы на коже. Глаза-листья моргали, шепча на языке, который она не понимала, но чувствовала кожей – слова жгли, как укусы насекомых. Среди деревьев бродили Слуги Зерна – существа из спрессованного света и песка. Их тела переливались, как вода, а лица были пустыми холстами, на которых проступали черты тех, кто смотрел на них. Один из Слуг приблизился, его «лицо» исказилось, повторяя ее собственные черты, но с улыбкой, слишком широкой для орка.
«– Ты пришла за семенем», – сказало создание голосом ее матери, мертвой уже десять зим.
– Я пришла, чтобы сжечь ваши корни, – ответила Зарг’ра, рубя мечом по воздуху.
Слуга рассыпался, но его смех остался висеть среди деревьев. Кристаллы задрожали, и глаза-листья закрылись, испугавшись. Где-то в глубине Садов что-то забилось, как сердце, замурованное в алмаз. Она шла к этому звуку, ломая ветви, которые цеплялись за дреды, пытаясь замедлить. Ее кожа покрылась каплями крови и сока кристаллов, смешиваясь в узоры, похожие на руны. В центре Садов стоял Родник Ложных Обещаний. Вода в нем была прозрачной, но, когда Зарг’ра заглянула вглубь, она увидела не свое отражение, а лицо орка-мужчины с глазами цвета застывшей лавы. Его губы шевелились, произнося ее имя беззвучно, а за спиной виднелся трон из костей и пламени.
– Грак’зул… – прошептала она, узнав имя, которое шаманы шептали у огня.
Родник взорвался пузырями, и вода схлынула, открывая тоннель, уходящий вниз. В его глубине мерцал красный свет – не огонь, а нечто более древнее. Зарг’ра сплюнула в родник и развернулась. Ей не нужны были обещания, даже если они пахли властью. Ее путь лежал не вниз, а вперед – через Хребет Разочарования, где ветер резал кожу, как нож мясника, и дальше, к Полянам Костяных Цветов, о которых пели в балладах безумные барды. Но когда она покинула Сады, за ее спиной закрылся проход, а в воздухе остался лишь шепот:
– Он найдет тебя первым.
Орчиха не обернулась. Ее тень, теперь с рогами, выросшими из силуэта, тянулась к горизонту, где собирались тучи, похожие на стаю голодных воронов.
А где-то в Пепельных Пустошах, за горами и пеплом, завыл рог. Но на этот раз он звучал иначе – не угрозой, а вызовом.
Разочарования вздымался ввысь, как позвоночник исполинского зверя, сокрушенного в последней агонии. Каменные ребра скал были покрыты налетом инея, хотя вокруг витал жар, способный расплавить железо. Зарг’ра шла по узкой тропе, вжимаясь спиной в стену ущелья, чтобы не сорваться в пропасть, где клубился туман цвета гниющей плоти. Каждый выступ под ногами крошился, отправляя в бездну осколки, которые застывали в воздухе, превращаясь в стайки кристаллических мух. Они жужжали, цепляясь за ее дреды, но орчиха смахивала их мечом, оставляя в воздухе всполохи синих искр. На вершине хребта ее ждал Мост Скорби – хлипкая конструкция из сплетенных корней, черных и липких, будто пропитанных смолой страха. Под мостом, в глубине пропасти, светились Огни Забвения – блуждающие огоньки, принимавшие формы лиц: старых, молодых, искаженных ужасом. Они тянулись к ней, шепча имена, которые она слышала лишь в кошмарах.
– Зарг’ра… Зарг’ра… – звали огни голосами ее павших врагов.
Она плюнула в пропасть. Слюна, не долетев до дна, вспыхнула и рассыпалась пеплом.
– Придите и возьмите, твари, – проворчала она, ступив на мост.
Корни затрещали, выделяя желтую слизь, но выдержали. На середине моста воздух дрогнул, и перед ней возник Страж Порога – существо без лица, с телом, сплетенным из колючей проволоки и клочьев шкур. Его голова вращалась, как волчок, показывая то пустоту, то глаза, то рот с зубами-бритвами.
– Плата за проход – память, – заскрипел Страж, протягивая когтистую лапу.
Зарг’ра усмехнулась. Она вырвала из дредов один из костяных амулетов – клык вурдалака, убитого ею в Болотах Тишины – и швырнула его чудовищу.
– Возьми и подавись.
Страж схватил амулет, и проволока его тела на мгновение застыла. Воспользовавшись паузой, Зарг’ра прыгнула вперед, вонзив меч в «грудь» твари. Проволока лопнула, выпуская рой черных жуков, а сама сущность рассыпалась, завыв на сотню голосов. Мост рухнул за ее спиной, но орчиха уже достигла края. Ее руки впились в камень, оставляя кровавые следы на скале, а меч, зажатый между зубов, звенел, как разгневанный шер’рат. Поляны Костяных Цветов лежали перед ней – бескрайнее пространство, усеянное «цветами» из позвонков, ребер и фаланг пальцев. Стебли, сплетенные из жил, тянулись к багровому небу, а вместо пыльцы с них сыпался пепел. Воздух звенел от шепота – каждый цветок хранил последние слова мертвеца. Зарг’ра шла между ними, слушая, как под ногами хрустят черепа, превращенные в почву. Где-то вдали виднелась фигура – высокая, сгорбленная, в плаще из перьев ворона. Плетельщик Песен, как называли его шаманы. Тот, кто собирал голоса павших и вплетал их в баллады для забытых богов.
«– Твоя песня почти спета», – сказал он, не оборачиваясь. Его пальцы, длинные и сухие, перебирали невидимые струны.
– Моя песня только начинается, – огрызнулась Зарг’ра, останавливаясь в пяти шагах от него.
Плетельщик обернулся. Его лицо было маской из пергамента, на которой чернилами были нарисованы глаза и рот. Чернила стекали, как слезы, образуя на плаще новые узоры.
– Они ждут тебя там, за Пределом, – он указал на горизонт, где мерцала громадная арка из сплавленных мечей. – Но ты не дойдешь. Ты свернешь. Ты предашь саму себя.
Орчиха выдохнула. Ее меч дрогнул, но не от страха – от нетерпения.
– Попробуй остановить.
Плетельщик рассмеялся, и его маска разорвалась, выпустив рой певчих птиц с клювами из стекла. Они нырнули к Зарг’ре, но та, взмахнув клинком, превратила их в дождь осколков. Когда последняя птица разбилась о камни, Плетельщика уже не было – лишь клочок пергамента с кровавой надписью: «Ищи то, что ищет тебя». Она смяла пергамент в кулаке и двинулась к арке. Мечи, из которых она была сложена, звенели на ветру, играя погребальную мелодию. Каждый клинок был уникален: одни ржавые, другие – сияющие, третьи – скрученные, будто от удара титана. Зарг’ра прикоснулась к одному из них, и сталь вздрогнула, пронзив ее сознание видением: орчиха в доспехах из чешуи дракона, сражающаяся в толпе воинов с пустыми глазницами. За спиной у них пылал город, который она узнала – Кровавый Холм, место, где родилась ее мать.
– Нет, – прошептала она, отдергивая руку. Прошлое не имело власти над ней.
Арка дрогнула, и мечи начали падать, вонзаясь в землю у ее ног. Зарг’ра бросилась вперед, уворачиваясь от падающих клинков, чувствуя, как лезвия режут воздух у самого виска. Когда она вырвалась на другую сторону, арка рухнула, погребя под собой Поляны. Перед ней открылась Долина Шепчущих Камней. Валуны здесь были покрыты мхом, шевелящимся, как кожа, а в их трещинах прятались светлячки с глазами младенцев. Они мигали, провожая ее, а камни, как старые друзья, бормотали:
– Беги… Беги… Он близко…
Но бежать она не собиралась. Ее путь вел к Глазу Пустоши – кратеру, где, по легендам, родился первый огонь. Там, в кипящей сердцевине, она найдет не ответы, но силу, чтобы стереть вопросы. А далеко позади, среди обломков мечей, что-то зашевелилось. Не Плетельщик, не тени – нечто, что ждало своего часа дольше, чем существуют Пепельные Пустоши. Но Зарг’ра уже не слышала. Ее шаги слились с гулом Долины, а глаза горели ярче, чем светлячки-младенцы. Ей было все равно, что ждет впереди. Лишь бы это можно было разрубить мечом.
Реквием По Пеплу
Грак’зул шел по Выжженным Тропам, оставляя за собой следы, которые тут же зарастали черным стеклом. Его кожа, некогда потрескавшаяся, как базальт, теперь светилась изнутри тусклым багрянцем, будто под ней тлели угли забытых костров. Воздух вокруг него искривился, как от жара, и даже тени, обычно преследовавшие его, держались на расстоянии, сливаясь в неясные силуэты за спиной.
Он пришел в Утробу Вечного Жара – плато, где земля была покрыта узорами, словно шрамами от когтей гигантского зверя. Здесь, среди гейзеров, извергающих не пар, а густой яд, стояли Идолы Молчания. Каменные изваяния с лицами, стертыми временем, их руки протянуты к небу, будто умоляя о дожде, который никогда не придет. Грак’зул коснулся одного из идолов, и камень рассыпался в прах, обнажив под ним алтарь из обсидиана. На нем лежал Язык Пламени – не огонь, а существо, свернувшееся клубком, с глазами-углями и телом из сияющих нитей.
– Ты не хозяин. Ты – проводник, – прошипело существо, извиваясь вокруг его запястья.
Грак’зул сжал его в кулаке, чувствуя, как жгучие нити впиваются в кожу. Боль была сладкой, как обещание. Язык Пламени взвыл и растворился, оставив на ладони орка руну в форме спирали. Она пульсировала, напоминая сердцебиение, но он проигнорировал это. Дальше путь вел через Реквиемы Утесы, где ветер выл песни умерших кланов. Скалы здесь были прозрачными, как лед, а внутри них застыли тени существ, пытавшихся бежать из Пустошей. Их рты были открыты в беззвучном крике, а руки – протянуты к свободе, которой не существовало. Грак’зул прошел сквозь них, как сквозь дождь, и их холодные пальцы цеплялись за его доспехи, оставляя следы инея. На краю утесов он нашел Логово Спящего Змея – пещеру, вход в которую охраняли сталагмиты, похожие на оскаленные клыки. Внутри стены дышали, выделяя слизь, которая шипела при контакте с воздухом. В центре грота висел Кокон Изгнания, сплетенный из паутины и пепла. Внутри что-то шевелилось, разрывая нити изнутри. Грак’зул приблизился, и кокон лопнул. Из него выпало существо с телом человека и головой грифона. Его перья были опалены, а кожа покрыта гнойниками.
– Они… ждут… тебя… – хрипело создание, выплевывая кровавую слюну. – В… Бездне… Без Имени…
Орк прикончил его ударом ножа, и тушка рассыпалась в пепел. На полу осталась лишь лужица черной жидкости, в которой отражалось небо – багровое, как всегда, но теперь с темной точкой в центре, растущей с каждым мгновением. Он вышел из пещеры и увидел, что точка на горизонте превратилась во Вращающийся Столп. Черная колонна, состоящая из сгустков тьмы и обломков миров, кружилась, затягивая в себя все вокруг: камни, свет, даже время. У его подножия стояли Слуги Верчения – существа с телами, скрученными в спирали, и ртами на месте ладоней. Они пели гимн на языке, от которого трескались скалы.
– Ты опоздал, – заговорили они хором, не прерывая пения. – Он уже проснулся.
Грак’зул не спросил, кто «он». Он уже знал. Нож в его руке загудел, а руна на ладони вспыхнула, указывая направление – не к Столпу, а в сторону Разлома Тишины, трещины, где даже пламя горело беззвучно. По пути он наступил на тень, и та завизжала. Земля под ногами заколебалась, выпуская Голодных Червей – бескостных тварей с зубами по всему телу. Они бросились на него, но орк разорвал первого пополам, а остальные, почуяв пепел его души, отползли, шипя. У Разлома Тишины его ждало зеркало. Не стеклянное – из застывшего дыма. В отражении Грак’зул увидел себя, но не орка, а существо с кожей, покрытой трещинами, из которых сочился свет. Его глаза были пусты, а за спиной стоял город из костей, утопающий в озере лавы.
– Приди… – сказало отражение, и дым рассеялся, открывая проход.
Грак’зул шагнул в него. На другой стороне не было ни огня, ни теней – только бесконечное пространство серой пыли, где вдали маячила фигура. Не человек, не зверь. Нечто, для чего у него не было слов. Но он уже шел вперед, потому что выборов не осталось. Только жажда. А рог, который когда-то звал его, теперь молчал. Он стал ненужным. Безмолвные Пустоши раскинулись перед ним, как шкура гигантского зверя, содранная до мяса. Небо здесь было затянуто пеленой пепла, сквозь которую пробивались лучи багрового света, словно сквозь раны. Земля под ногами Грак’зула хрустела, как кости, перемолотые в песок, а воздух гудел от напряжения, будто сама Пустошь затаила дыхание. Он шел к Грибным Спиралям – исполинским образованиям из черной плоти, вздымавшимся к небу, словно щупальца подземного бога. Их поверхность была покрыта порами, из которых сочился едкий дым, а на вершинах зияли пасти, перемалывающие камни в пыль. Грак’зул обходил их стороной, зная, что даже его выносливость не спасет от яда, что висел в воздухе. На краю Пустошей его ждал Мост Изгрызенных Клятв – арка из сплавленных мечей, ржавых и кривых, будто их выплюнула сама земля. Под мостом клокотала река, но не из воды – из расплавленных криков. Лица, искаженные агонией, всплывали на поверхности, тянулись к нему, но Грак’зул лишь плюнул в кипящую массу. Крик, который вырвался из реки, заставил дрогнуть даже мост.
– Ты не пройдешь, – зашипело что-то из трещины под аркой.
Грак’зул не ответил. Он ударил кулаком в опору моста, и древний металл взвыл, осыпаясь ржавчиной. Существо в трещине умолкло, а орк двинулся дальше, оставляя за спиной облако ядовитой пыли. За мостом начинались Поля Молчаливого Урожая. Здесь росли не растения, а сплетенные из проволоки и костей конструкции, похожие на мертвые деревья. Их «ветви» шевелились, царапая друг друга, а с вершин свисали плоды – шары из спрессованного страха, мерцающие тусклым синим. Грак’зул сорвал один, и плод лопнул, выпустив облако воспоминаний: орки в цепях, дети, плачущие в пепле, старуха, поющая погребальную песню. Он раздавил их сапогом, и тени рассыпались с хрустом разбитого стекла. У края Полей стоял Храм Грохочущих Ртов. Его стены были покрыты барельефами существ с разинутыми пастями, а вместо двери зиял провал, обрамленный зубами. Внутри царила тишина, но Грак’зул знал – это обман. Его шаги эхом отдавались в зале, а из щелей в полу выползали Шептуны Без Языка – твари с телами из слизи и ртами на груди. Они окружили его, издавая булькающие звуки, но орк прошел сквозь них, как сквозь дождь. Их прикосновения оставляли ожоги, но шрамы затягивались мгновенно, будто плоть помнила, что такое боль. В святилище храма на троне из сплавленных черепов сидела Жрица Пустых Глаз. Ее лицо было скрыто маской из пергамента, а вместо глаз горели дыры, из которых сочился черный дым.
«– Ты принес то, что не принадлежит тебе», – сказала она, и маска треснула, обнажив безгубый рот.
Грак’зул достал из-за пояса черный череп, найденный в Горне Скверны. Руны на нем вспыхнули, и Жрица вздрогнула.
– Отдай, – прошипела она, но орк уже повернулся к выходу.
Стены храма содрогнулись, и потолок начал рушиться. Жрица закричала, ее тело расползлось, превратившись в рой насекомых с человечьими лицами. Грак’зул бежал, сокрушая падающие камни кулаками, а за ним гналась туча жужжащих тел. Он вырвался наружу, и храм рухнул, похоронив под обломками своих обитателей. Череп в его руке дрожал, будто смеясь. Впереди лежала Долина Забытых Имён. Камни здесь были исписаны письменами, которые исчезали при приближении, а ветер выл обрывки мелодий, знакомых лишь мертвым. Грак’зул шел, не останавливаясь, и тени под ногами тянулись за ним, как преданные псы. Где-то в глубине долины забило Сердце Пустоши – ритмичный гул, от которого трескалась земля. Грак’зул ускорил шаг.
Но покой был для слабых. А он был огнем, который не гаснет. Реквиемы Пещеры встретили его тишиной, густой, как смрад разлагающейся плоти. Стены, покрытые блестящей слизью, пульсировали в такт шагам, словно пещеры были живым существом, проглотившим его целиком. Воздух пропитала вонь гниющих цветов – тех самых, что росли в Садах Отчаяния, где лепестки падали, обжигая землю кислотой. Грак’зул шел, не пригибаясь, хотя своды пещеры опускались все ниже, сжимаясь вокруг него, как пальцы вокруг горла. Его дыхание оставляло на камнях иней, хотя вокруг стоял невыносимый жар. Внезапно пол под ногами превратился в зыбкую массу – Кишащую Топь, болото из спрессованных костей и желчи. Каждый шаг поднимал пузыри, лопающиеся с хрипом проклятий. В глубине топи мелькали тени: существа с телами, сплющенными давлением, и ртами, растянутыми от уха до уха. Они шептали, протягивая к нему руки-обрубки, но Грак’зул игнорировал их, топча хребты, хруст которых напоминал смех. На выходе из топи его ждала Лестница Сотни Горл – спираль из зубов и языков, вьющаяся вверх, к свету, похожему на отсвет далекого пожара. Языки шевелились, облизывая его сапоги, а зубы смыкались, пытаясь откусить палец. Орк вырвал один из них, швырнув в темноту, и лестница вздрогнула, затихнув на мгновение. Подъем занял века или миг – время здесь текло, как патока, густая и ядовитая. Наверху открылся Зал Разорванных Обещаний. Колонны, выточенные из слез, подпирали потолок, усеянный сталактитами в форме висельников. Их тени танцевали на стенах, изображая сцены предательств: орк, вонзающий нож в спину брата; мать, бросающая дитя в огонь; вождь, ломающий тотем клана. Грак’зул прошел сквозь них, не останавливаясь, хотя тени цеплялись за его плечи, шепча:
– Ты уже предал… Ты предашь снова…
В центре зала стоял Трон Изгрызенных Костей. На нем сидела фигура в плаще из пепла, с лицом, скрытым за маской из сплавленных монет. Ее пальцы, длинные и синие, как трупные, барабанили по подлокотникам, выбивая ритм, от которого кровь стыла в жилах.
«– Ты принес ключ», – сказала фигура голосом, в котором смешались сто чужих шепотов.
Грак’зул молчал. Череп у его пояса, тот самый, черный и рунический, дрожал, будто пытаясь вырваться.
– Он не твой, – протянула фигура, поднимаясь. Плащ упал, обнажив тело, сшитое из шрамов. – Он никогда не был твоим.
Орк выхватил нож, но клинок прошел сквозь фигуру, как сквозь дым. Маска рассыпалась, монеты зазвенели, падая на пол, а под ней оказалось… Ничего. Пустота, поглощающая свет.
– Ищи там, где плачут камни, – прошипела пустота, растворяясь.
Зал рухнул, и Грак’зул упал в Пропасть Белых Шёпотов. Падение длилось вечность. Вокруг него кружились обрывки голосов, обрывки жизней, обрывки миров. Он видел города, погребенные под лавой, богов, спящих в магме, детей, рожденных без глаз. Приземление было мягким, будто его поймали руки из мха. Лес Молчаливых Крон окружал его – деревья с черными стволами и листьями, похожими на отрубленные уши. Воздух звенел от неслышных криков, а между стволами метались Тени Без Имён, существа, чьи очертания менялись с каждым шагом. Они не нападали. Они наблюдали. Грак’зул шел, пока не наткнулся на Ручей Слепой Памяти. Вода в нем была густой, как ртуть, и отражала не его лицо, а чужие жизни: воина, павшего от его руки; шамана, проклявшего его род; ребенка, которого он не спас. Орк зачерпнул жидкость, и она обожгла ладонь, оставив шрам в форме вопросительного знака.
За ручьем возвышалась Гора Спящего Гнева. Ее склоны были покрыты трещинами, из которых сочился дым, а на вершине зиял кратер, испускающий багровое сияние. Грак’зул знал: там, в жерле, его ждет не ответ, но битва. Битва, которая изменит всё. Или ничего. Он начал подъем. Камни крошились под сапогами, обнажая жилы золота, которое шипело при контакте с воздухом. Где-то выше завыл ветер, но это был не ветер – это выл оно. То, что ждало. А череп на его поясе, наконец, замолчал. Будто затаив дыхание. Гора Спящего Гнева встретила его рёвом, похожим на стон раненого зверя. Склоны, покрытые коркой застывшей лавы, трескались под ногами, обнажая жилы раскалённой руды, которая пульсировала, как вены. Воздух дрожал от жара, выжигая лёгкие, но Грак’зул шёл вперёд, оставляя за собой следы, которые тут же заполнялись чёрным стеклом. Его кожа, покрытая узорами шрамов, дымилась, но боль лишь подстёгивала ярость, копившуюся в жилах. На полпути к кратеру земля внезапно обвалилась, открыв Логово Хрустальных Червей. Гигантские твари с телами из прозрачного кварца, сквозь который виднелись клубки кишок и бьющееся сердце-уголь, выползли из трещин. Их челюсти, усеянные алмазными зубами, щёлкали, высекая искры. Грак’зул вырвал один из сталагмитов и вонзил его в ближайшего червя. Существо взорвалось, осыпав его осколками, которые впивались в плоть, но орк лишь зарычал, выдирая их вместе с кусками мяса. Остальные черви отползли, шипя, их хрустальные тела отражали его искажённое яростью лицо. Выбравшись из логова, он увидел Мост Изгнанных Душ. Сооружение было сплетено из спинных хребтов, соединённых сухожилиями, которые растягивались и сжимались, как тетива. Под мостом клокотала река из расплавленных шёпотов – голоса преданных, забытых, проклятых сливались в единый гул. Грак’зул ступил на мост, и кости затрещали, выпуская облако костяной пыли. Тени из реки потянулись к нему, цепляясь за сапоги, но он шёл, не глядя вниз, пока мост не оборвался, обрушившись в кипящую массу. Последним прыжком он достиг края, а за спиной река взревела, поглотив обломки.
Плато Вечного Оскала раскинулось перед ним. Камни здесь были выточены ветром в лица – тысячи гримас, застывших в немом крике. Их рты шевелились, изрыгая песок, который складывался в слова: «Ты не пройдёшь», «Остановись», «Она ждёт». Грак’зул молча шёл сквозь этот хор, сбивая каменные губы ударами кулаков. Лица крошились, но их обломки срастались вновь, образуя новые маски, ещё более уродливые. У подножия кратера его ждал Страж Последнего Вздоха – существо без формы, лишь клубок щупалец, обвивающих сердцевину из синего пламени. Каждое щупальце заканчивалось ртом, который выл, пел или смеялся.
