Антон S.A
Тьма, Огонь и Пепел
– Ты принёс жертву? – прошипел один из ртов.
– Ты сам жертва, – засмеялся другой.
– Огонь предаст тебя, – завыл третий.
Грак’зул выхватил нож, выкованный в Горне Скверны, и клинок, вобравший в себя тысячу смертей, вспыхнул багрянцем. Он рубил щупальца, и те отпадали, превращаясь в пепел, но на их месте вырастали новые. Сердцевина пламени пульсировала, и с каждым ударом жар усиливался, оплавляя доспехи орка. Когда последнее щупальце было отсечено, пламя взорвалось, ослепив его, а когда свет рассеялся, Стража не было – лишь пепельная воронка, ведущая вглубь горы. Грак’зул спустился в Чрево Горы. Стенки тоннеля были покрыты блестящей слизью, в которой копошились слепые черви с человечьими лицами. Они шептали его имя, но он давил их сапогами, не замедляясь. Впереди замерцал свет – не огонь, а нечто холодное, мутное, словно свет гнилушки. Зал Мёртвых Звёзд открылся перед ним. Своды пещеры усеяли камни, мерцавшие тусклым светом, будто звёзды, забытые богами. В центре на троне из сплавленных мечей сидела Тень Первого Пламени – силуэт без черт, лишь очертания, дрожащие в жарком мареве.
– Ты пришёл за правдой, – сказала Тень, и её голос был шелестом горящего пергамента.
– Я пришёл за тем, что моё, – ответил Грак’зул, сжимая нож.
Тень подняла руку, и звёзды на сводах погасли. В темноте зажглись глаза – сотни, тысячи, устремлённых на него.
– Правда в том, что ты уже мёртв, – прошептала Тень. – Ты сгорел давно. Это лишь пепел идёт к концу.
Грак’зул засмеялся. Его смех разорвал тьму, и звёзды вспыхнули вновь, ослепительно ярко.
– Если я пепел, то стану пожаром.
Он бросился вперёд, нож в руке оставил кровавый след в пустоте. Тень рассыпалась, но её смех остался, витая меж камней. Мечи трона упали, превратившись в пыль, а на их месте остался проход – узкий, как рана, ведущий в Сердцевину Вечного Жара. Там, в огненном ядре, плавало Зерно Хаоса – кристалл чёрного огня, в котором танцевали отражения всех, кто когда-либо жаждал его силы. Грак’зул протянул руку, и кристалл обжёг ему ладонь, оставив узор в форме спирали. Он не взял его. Не стал. Вместо этого он разбил ножом камень под Зерном, и лава хлынула в зал, смывая всё на пути. Грак’зул бежал обратно, сквозь рушащиеся тоннели, сквозь рёв стихии, сквозь боль, ставшую его единственным спутником. Когда он выбрался на поверхность, гора взорвалась, выбросив столп пламени в небо. Пепел падал, как снег, покрывая его плечи. А где-то вдали, за пределами Пепельных Пустошей, завыл рог. Новый. Чужой. Но Грак’зул уже шёл на этот зов. Потому что даже пепел помнит, как гореть.
Спящая Ярость
Долина Шепчущих Клинков встретила Зарг’ру тишиной, обманчивой, как улыбка змеи. Воздух вибрировал от едва уловимого звона стали, а под ногами, вместо земли, лежали обломки мечей, копий и секир, ржавых и зазубренных. Каждое движение поднимало звон, словно оружие вспоминало свою былую ярость. Зарг’ра шла медленно, чувствуя, как клинки под сапогами шевелятся, пытаясь впиться в плоть. Ее дреды, утяжеленные амулетами из клыков, позвякивали в такт шагам, словно насмехаясь над немой угрозой долины.
Внезапно один из мечей вонзился в землю перед ней, преграждая путь. Лезвие, покрытое язвами ржавчины, изогнулось, как живое, и из рукояти выполз черный дым, приняв форму воина в доспехах из сломанных обещаний. Его лицо скрывал шлем без прорезей, а вместо голоса звучал скрежет точильного камня:
– Ты не достойна пройти.
Зарг’ра оскалилась. Ее меч, Глотка Ворга, уже свистел в воздухе, рассекая дым. Призрак рассыпался, но клинки вокруг начали подниматься, собираясь в скелеты воинов. Их пустые глазницы полыхали синим огнем, а кости звенели, как колокола. Она бросилась в бой, круша ребра и черепа, превращая древние клинки в пыль. Каждый удар рождал искры, которые жгли кожу, но орчиха не останавливалась. Ее тело, покрытое шрамами и потом, переливалось в свете вспышек, мышцы играли под кожей, как стальные канаты. Когда последний скелет рухнул, долина взвыла, и земля разверзлась, поглотив обломки. В образовавшейся трещине лежал Кинжал Спящей Ярости – клинок из черного стекла, чья рукоять была обвита кожами тех, кто не смог его подчинить. Зарг’ра подняла его, и лезвие впилось в ладонь, пытаясь высосать душу. Она сжала рукоять так, что костяные узоры врезались в кожу, и клинок затих, признав ее волю.
– Ты не первый, кто пытался меня сломать, – прошипела она, втыкая кинжал за пояс.
Долина сомкнулась, открывая путь к Храму Разбитых Зеркал. Здание, некогда величественное, теперь лежало в руинах. Осколки зеркал, вмурованные в стены, отражали не мир, а искаженные версии самой Зарг’ры: то с крыльями летучей мыши, то с лицом, покрытым чешуей, то в короне из человеческих пальцев. Она шла сквозь завалы, осколки резали ноги, но боль лишь подстегивала ярость. В святилище, под полуразрушенным куполом, сидела Оракул Трещин – старуха с кожей, как пергамент, и глазами, зашитыми черными нитями. Ее пальцы, длинные и сухие, водили по поверхности каменного стола, оставляя кровавые руны.
«– Ты пришла за вопросом, которого нет», – сказала Оракул, не поднимая головы.
– Я пришла, чтобы разбить твои зеркала, – ответила Зарг’ра, но рука сама потянулась к кинжалу.
Старуха засмеялась, и нити на глазах порвались. Из-под век хлынул поток черных жуков, заползая в трещины пола.
– Ты боишься не будущего, а прошлого, – прошипела Оракул. – Тот, кого ты убила, ждет тебя в Бездне Снов.
Зарг’ра выхватила кинжал, но стол рассыпался в пыль, а Оракул исчезла, оставив лишь запах горелых волос. На полу осталась единственная руна – Кхарун, символ ненайденной могилы.
Она покинула храм, не оглядываясь. Ветер принес запах дыма, и вдали, за горизонтом, замерцали огни Лагеря Вечных Странников – кочевников, торгующих тайнами и смертью. Зарг’ра направилась туда, сжимая рукоять меча. Ей не нужны были пророчества. Но где-то в глубине, под грудой амулетов и шрамов, руна Кхарун уже пустила корни. Лагерь Вечных Странников раскинулся у подножия Холмов Спящей Плоти, где земля дышала через поры-трещины, выпуская пар, обжигающий кожу. Шатры из кожи мамонтовралов колыхались на ветру, украшенные флагами с символами кланов, давно стертых с лица Пустошей. Зарг’ра вошла в лагерь, ее бедра плавно покачивались в такт шагам, а мокрая от пота ткань нагрудника плотно облегала грудь, подчеркивая каждый изгиб мышц. Взгляды кочевников скользили по ней, как ножи по стали – с любопытством и опаской. У костра, сложенного из костей и смоленых ветвей, сидел Торговец Шепотов. Его лицо скрывал плащ из перьев ночных птиц, но глаза, горящие янтарным огнем, следили за каждым ее движением. Он поднял кубок с вином, густым, как кровь, и голос его прозвучал, как шелк, разрываемый когтями:
– Тебе нужно то, что нельзя купить, девочка.
Зарг’ра села напротив, расставив ноги шире, чем требовало приличие. Мускулы бедер напряглись, шрамы на них заиграли в свете пламени, как тайные письмена. Она наклонилась вперед, позволяя взгляду Торговца скользнуть в вырез нагрудника, где влажная кожа блестела, как обсидиан.
«– Я не девочка», – произнесла она, медленно проводя языком по верхней губе. – А то, что мне нужно, ты отдашь даром.
Торговец засмеялся, но в смехе дрогнули нотки напряжения. Его пальцы сжали кубок так, что металл запищал.
– Ты хочешь знать, где найти Кровавый Рассвет? – он намеренно опустил глаза к ее животу, где шрам от клыка тролля извивался, как змея. – Но за это платят не монетами.
Зарг’ра встала, ее тень накрыла Торговца, сливаясь с пламенем костра. Она провела рукой по своему бедру, где кинжал Спящей Ярости был приторочен к пояснице, и медленно, слишком медленно, извлекла его. Лезвие черного стекла сверкнуло, отражая искры.
– Ты говоришь о плате? – она прижала острие к его горлу, но не нажимала. Запах ее кожи – смесь дыма, пота и железа – заполнил пространство между ними. – Но я предпочитаю… торговаться иначе.
Ее свободная рука скользнула вниз, пальцы вцепились в его запястье, прижимая ладонь к своему бедру. Торговец замер, дыхание участилось. Под кожей Зарг’ры пульсировала ярость, жар, но в ее глазах горело не желание – холодный расчет.
– Скажи, и я позволю тебе убрать руку живым, – прошептала она, наклоняясь так близко, что их губы почти соприкоснулись.
Он выдохнул название места – Ущелье Спящих Сердец – и она отступила, убрав кинжал. Ее смех, низкий и грудной, смешался с треском костра.
– Спасибо, – она повернулась, давая ему последний взгляд на свою спину: мышцы, играющие под кожей, шрамы, спускающиеся к пояснице, где начинался изгиб ягодиц, едва прикрытых кожаными лентами. – Но запомни: следующий, кто назовет меня девочкой, потеряет больше, чем руку. Она ушла, оставив Торговца дрожать от смеси страха и нереализованного желания. Ветер подхватил запах ее тела, унося его в сторону Озера Лунных Слез, где вода, черная и густая, плескалась у берегов, как язык голодного зверя.
Зарг’ра сбросила нагрудник, погрузившись в озеро. Вода обожгла кожу, смывая кровь и пыль, обнажая тело, выточенное битвами. Ее грудь, тяжелая и упругая, поднималась в такт дыханию, соски затвердели от холода. Она провела руками по животу, чувствуя под пальцами шрамы – карту войн, которые она выиграла. Пальцы скользнули ниже, к бедрам, где напряжение мышц обещало силу, способную сокрушить любого, кто осмелится приблизиться. Но здесь, в темноте, она позволяла себе быть не только оружием. Ее рука опустилась глубже, в воду, где тепло тела смешивалось с холодной глубиной. Губы приоткрылись, выдыхая пар, а в глазах вспыхнуло то, что она скрывала даже от себя – голод, неутоленный клинками и смертями. Внезапно вода вздыбилась. Страж Озера, существо с телом из водорослей и глазами-жемчужинами, поднялось из пучины. Его щупальца потянулись к ней, но Зарг’ра не двинулась с места.
– Ты нарушила покой, – загремел Страж, но его голос дрогнул, когда взгляд скользнул по ее обнаженному телу.
– Покой – для мертвых, – она вышла из воды, капли стекали по изгибам бедер, ягодиц, спины. – А ты живешь?
Щупальца замерли. Страж отступил, растворившись в волнах. Зарг’ра засмеялась, звук ее смеха разнесся по берегу, пугая ночных птиц. Она оделась, чувствуя, как влажная ткань прилипает к коже, подчеркивая каждую мышцу. Путь к Ущелью Спящих Сердец ждал, но теперь она шла туда не только с мечом. С собой она несла нечто опаснее – обещание, что даже в мире пепла и крови, есть сила, против которой не устоит ни смертный, ни бог. Сила, что прячется между ударами сердца и складками плоти. Ущелье Спящих Сердец зияло впереди, как рана на теле мира. Скалы, цвета запекшейся крови, вздымались ввысь, их вершины терялись в пепельной дымке. Воздух звенел от напряжения, будто само ущелье дышало – медленно, тяжело, выдыхая запах гниющих цветов и металла. Зарг’ра шла по узкой тропе, бедра плавно покачивались, а мышцы спины играли под кожей, словно змеи под луной. Ее дреды, сплетенные с клыками поверженных врагов, позвякивали в такт шагам, словно насмехаясь над тишиной. Она остановилась у каменного выступа, сбросила нагрудник, позволив прохладному ветру коснуться груди. Соски, жесткие от холода, подрагивали, а капли пота стекали по животу, исчезая в складках пояса. Проведя ладонью по шраму на боку – память о схватке с троллем-альфачом —, она достала флягу с кровью огненной саламандры и сделала глоток. Жидкость обожгла горло, разливаясь жаром по жилам.
– Не боишься, что кто-то увидит? – раздался голос из тени.
Из расщелины вышел Скиталец – мужчина-орк с кожей, покрытой ритуальными шрамами, и глазами, как угли в пепле. Его взгляд скользнул по ее груди, задержался на бедрах, но Зарг’ра лишь усмехнулась, намеренно медленно затягивая ремни нагрудника.
– Страшно? – она повернулась к нему спиной, демонстрируя переплетение шрамов на пояснице, словно карту забытых битв. – Или завидно, что твои раны не так красивы?
Скиталец хрипло рассмеялся, приближаясь. Его рука потянулась к ее дредам, но Зарг’ра резко развернулась, прижав его к скале. Лезвие кинжала Спящей Ярости уперлось ему в горло, а ее бедро прижалось к его ноге, передавая тепло кожи сквозь ткань.
– Ты знаешь, что я ищу, – прошептала она, губы в сантиметре от его уха. – Скажи, и я позволю тебе уйти… или остаться.
Он выдохнул слово – Логово Хрустальных Змеев – и она отступила, убрав клинок. Ее пальцы скользнули по его груди, оставляя царапины, прежде чем она развернулась и пошла дальше. Скиталец остался стоять, дыхание прерывистое, смешиваясь со свистом ветра. Дорога сузилась, превратившись в Тропу Отражений. Камни здесь были гладкими, как зеркала, и в их поверхности мелькали тени: Зарг’ра, сражающаяся с клоном себя самой; Зарг’ра, целующаяся с воином в маске; Зарг’ра, сжимающая в руках сердце горы. Она игнорировала их, но, когда одно из отражений показало ее обнаженной, с кожей, покрытой рунами из крови, она плюнула на камень. Слюна зашипела, и зеркало треснуло, выпустив черного жука с крыльями, как у летучей мыши. К вечеру она достигла Пруда Вечной Жажды. Вода здесь была прозрачной, но пить ее было смерти подобно – легенды гласили, что каждый глоток выжигал душу. Зарг’ра сбросила доспехи, обнажив тело, иссеченное войной. Ее ягодицы, упругие и сильные, напряглись, когда она наклонилась, чтобы зачерпнуть воду ладонями. Мышцы спины играли под кожей, а между лопаток виднелась татуировка – стилизованная плеть, знак ее первого убийства вождя.
– Купаешься одна? – из-за скалы вышел второй Скиталец, младше, с дерзким взглядом.
Зарг’ра выпрямилась, вода стекала по груди, смешиваясь с потом. Она шагнула к нему, капли сверкали на коже, как роса на стали.
– Ты хочешь присоединиться? – она провела пальцем по его груди, оставляя влажный след. – Но сначала ответь: где вход в Логово?
Он заколебался, взгляд метнулся к ее бедрам. Она прижала его к камню, бедро втиснулось между его ног, чувствуя напряжение под одеждой.
– Говори, или я найду ответ… иначе, – ее губы скользнули по его шее, зубы слегка сжали мочку уха.
Он выдал тайну – за водопадом, где поют мертвые – и она отпустила его, шлепнув по ягодицам так, что он вздрогнул.
– Беги, пока я не передумала, – бросила она, поворачиваясь спиной, зная, что он будет смотреть, как ее ягодицы плавно двигаются при каждом шаге.
У водопада, низвергающего кроваво-красную воду, она остановилась. Песня Мертвых витала в воздухе – голоса, сплетенные из эха и стона. Зарг’ра вошла в поток, вода облепила ее тело, ткань одежды, ставшей прозрачной. Ее грудь, живот, бедра – все было видно, как сквозь дымку, но она не спешила прикрываться. Сила была не в стыде, а в том, чтобы заставить мир дрожать перед ее наготой. За водопадом зиял вход в Логово Хрустальных Змеев. Существа с телами из прозрачного кварца, сквозь который пульсировали огненные жилы, извивались по стенам. Их глаза – алмазные граненые сферы – следили за ней, но Зарг’ра шла вперед, позволяя им видеть каждую деталь: как мышцы бедер напрягаются при подъеме, как капли воды скатываются с сосков, как шрамы на пояснице мерцают в свете кристаллов. Один из змеев сполз к ней, его тело холодное и гладкое. Он обвил ее ногу, поднимаясь к бедру, но Зарг’ра схватила его за «голову», сжав так, что хрусталь затрещал.
– Ты не достоин даже лизать мои раны, – прошипела она, раздавливая тварь в пыль.
Остальные отползли, их шипение слилось с эхом водопада. В глубине логова на пьедестале лежало то, за чем она пришла – Сердце Камня, кристалл, пульсирующий темно-багровым светом. Она взяла его, и тепло камня смешалось с жаром ее кожи. Где-то вдали завыл ветер, но Зарг’ра уже повернулась к выходу. Ее тело, мокрое и сияющее, бросало вызов самой Пустоши – ведь там, где другие видели конец, она находила лишь начало.
Пропасть Гаснущих Звезд встретила его тишиной, густой, как кровь, застывшая в жилах мертвого бога. Небо здесь было черным, но не от ночи – от отсутствия. Лишь изредка вспыхивали и гасли бледные точки, словно небесные огни задыхались в пустоте. Земля под ногами Грак’зула была усыпана осколками мертвых светил: хрустальные сферы, треснувшие и почерневшие, звенели под сапогами, как кости древних гигантов. Воздух пахнул озоном и пеплом, а каждый вдох обжигал легкие, будто он вдыхал саму пыль распавшихся миров. Грак’зул шел вперед, его кожа, покрытая сетью трещин, светилась изнутри тусклым багрянцем. Череп у пояса, теперь почти сросшийся с его плотью, пульсировал в такт шагам, а руна на ладони – та самая, оставленная Зерном Хаоса – мерцала, как рана. Он чувствовал, как Пустошь меняет его. Не просто тело – саму суть. Внезапно осколки под ногами начали шевелиться, сливаясь в Стражей Угасания. Существа с телами из черного стекла и глазами, как угасающие сверхновые, окружили его. Их конечности были слишком длинными, суставы – изломанными под неестественными углами. Они не атаковали. Они смотрели.
– Ты не принадлежишь здесь, – заговорили они хором, голосом, напоминающим скрежет терзаемой плоти.
Грак’зул выхватил нож, но один из Стражей коснулся его лба. Мир рухнул. Видение поглотило его.
Он увидел себя – не орка, а человека с кожей, обугленной до костей. Голые ступни тонули в пепле родной деревни. Тела вокруг: мать, братья, дети – все, кого он не смог спасти, когда огонь Пепельных Пустошей поглотил их. Их рты открывались в беззвучных криках, а пальцы, обгоревшие до суставов, тянулись к нему.
– Ты сжег нас, – прошептала тень матери, ее лицо расплывалось, как воск. – Ты стал тем, чего боялся.
Грак’зул зарычал, вонзив нож в видение. Оно рассыпалось, но на его месте возникло другое: он сам, стоящий на троне из сплавленных душ, с короной из шипов, впивающихся в череп. Вокруг – горы трупов, и среди них… лица, которых он не знал, но чьи смерти чувствовал кожей.
– Это не я, – прошипел он, но голос звучал как эхо из колодца.
Стражи отступили, их стеклянные тела треснули, выпуская сияющую мглу. Пропасть содрогнулась, и в центре ее открылся Портал Молчаливого Зова – арка из ребер и позвоночников, обвитых цепями. За ним мерцало нечто, что не было ни светом, ни тьмой. Грак’зул шагнул внутрь. Пространство сжалось, вывернулось, и он очнулся в Саду Отрезанных Желаний. Деревья здесь были живыми. Их стволы – сплетения мышц и сухожилий, ветви – костяные пальцы, а вместо плодов свисали сердца, бьющиеся в такт чужому страху. Воздух был сладким и удушающим, как вдыхание нектара через тряпку, пропитанную ядом. Между стволами бродили Тени Ненасытных – существа с телами, как расплавленный воск, и ртами на местах ладоней. Они облизывали губы-раны, провожая его взглядами, но не смели приблизиться. В центре сада стоял Фонтан Ложных Обещаний. Вода в нем была черной, густой, как смола, а в ее глубине плавали глаза – сотни, тысячи, смотрящие вверх, в никуда. На краю фонтана сидела Дева Без Лика – существо с телом, идеальным в своей извращенной красоте, но без лица. На месте головы у нее зияла воронка из плоти, вращающаяся, как спираль.
– Выпей, – сказала она голосом, от которого заныли зубы. Ее пальцы, длинные и бледные, указали на чашу, вырезанную из черепа.
Грак’зул взял чашу. Жидкость внутри шевелилась, принимая формы: то змеи, то ключа, то его собственного отражения. Он поднес ее к губам, но вместо того, чтобы пить, швырнул в лицо Деве. Черная вода вскипела, а существо взвыло, его тело начало распадаться, как песчаная буря. Сердца на деревьях забились чаще, а Тени Ненасытных бросились прочь, растворяясь в воздухе. Сад рухнул, и Грак’зул упал в Реку Забытых Имен. Вода, холодная как космическая пустота, обожгла кожу, смывая с него слои пепла и лжи. Течения несли его сквозь череду видений: боги, спящие в лаве; города, построенные на костях; дети, рожденные без ртов. Он выбрался на берег там, где река впадала в Озеро Вечного Молчания. Поверхность воды была гладкой, как зеркало мертвого бога, а на дне виднелись силуэты – не тени, не отражения, а двери. Череп на его поясе вздрогнул. Руны вспыхнули, и Грак’зул понял: то, что звало его, ближе. Оно – под озером. В мире, где даже время было пленником. Он нырнул. Вода не была водой – она впитывалась в кожу, выжигая память, оставляя только ярость. Глубже. Темнее. Пока не осталось ничего, кроме… Глаза. Пара гигантских зрачков, горящих в темноте, как угасающие солнца. Они смотрели на него. Знакомо. Голодно.
– Ты опоздал, – прозвучало внутри его черепа. – Но ты всё же пришел.
Грак’зул не ответил. Он уже знал: слова здесь были оружием слабых. Его ответом стал нож, вонзившийся в пустоту между глаз. Мир взорвался светом. Когда он очнулся, то лежал на берегу озера, его тело дымилось, а руна на ладони пылала, как новорожденная звезда. Вдали, за горизонтом, завыл рог – тот самый, что звал его изначально. Но теперь в его звуке слышалось нечто новое. Страх. Грак’зул встал. Пепел, падающий с неба, застывал на его коже, как доспехи. Он шел на зов, оставляя за собой следы, которые даже Пустошь боялась поглотить. Равнина Спящих Языков раскинулась перед ним, как гигантский труп, чьи раны затянулись коркой черного стекла. Земля здесь дышала через щели-ротовые отверстия, изрыгая пар, пахнущий гнилыми зубами. Небо, сшитое из лоскутов пепла и копоти, пульсировало, словно гниющая барабанная перепонка. Грак’зул шел, ощущая, как воздух прилипает к коже, обволакивая его плёнкой древней пыли. Его череп, сросшийся с талией, жужжал, как рой слепых шершней, а руна на ладони горела тускло, будто уголь под пеплом. У края равнины он наткнулся на Хребет Сломанных Клятв – гряду скал, чьи очертания напоминали скрюченные пальцы, впившиеся в землю. Камни шептали на языке, который Грак’зул слышал лишь в кошмарах: обрывки молитв, проклятий, предсмертных стонов. Он приложил ладонь к скале, и та затрещала, обнажив туннель, заполненный Живым Мраком – субстанцией, шевелящейся, как кишки раненого зверя. Внутри туннеля стены бились, словно сердцебиение спящего титана. Грак’зул продирался сквозь слизь, чувствуя, как мрак цепляется за его шрамы, пытаясь просочиться внутрь. Внезапно тьма сгустилась в Стражей Безмолвия – существ с телами из спрессованных теней и лицами, словно вырезанными тупым ножом. Их рты раскрылись, выпуская тишину, которая давила на уши, как свинцовые гири. Один из Стражей коснулся его груди, и Грак’зул увидел:
Орды орков, падающих ниц перед алтарем из костей. Жрец в маске из детских черепов поднимает к небу клинок, выкованный из его собственных рёбер. Где-то в толпе – его лицо, но глаза… глаза полны не ярости, а страха.
– Ложь! – взревел Грак’зул, вонзив нож в тень. Страж рассыпался, но видение не исчезло. Оно преследовало его, как второй слой реальности, пока он пробивался к свету в конце туннеля.
На выходе его ждал Сад Окаменевших Желаний. Деревья здесь были кристаллическими, их ветви – застывшими молниями. Вместо плодов на них висели органы: сердца, покрытые инеем, лёгкие, проросшие кварцем, мозги, опутанные паутиной из жидкого серебра. Воздух звенел, как разбитое стекло, а под ногами хрустели осколки снов – хрупкие, как лепестки. Посреди сада стоял Колодец Слепых Слёз. Вода в нём была густой, как ртуть, и отражала небо, которого здесь не существовало – синее, чистое, с солнцем, похожим на золотой зрачок. Грак’зул зачерпнул жидкость, но она просочилась сквозь пальцы, оставив на коже узоры в виде рун.
– Ты ищешь то, что само найдёт тебя, – раздался голос.
Из-за кристалла вышла Плакальщица – существо с телом, сотканным из пепла, и лицом, скрытым вуалью из собственных волос. Её руки, слишком длинные и тонкие, указывали на колодец:
– Нырни, и ты увидишь конец пути.
Грак’зул рассмеялся. Он схватил Плакальщицу за шею, но та рассыпалась, превратившись в стаю черных бабочек с крыльями из ногтей. Они облепили его, слепые и немые, пока он не стряхнул их, раздавив десятки под сапогами. Колодец оказался порталом. Грак’зул прыгнул в него, и холодная жидкость сжала его, как утроба. Падение длилось мгновение и вечность, пока он не рухнул в Зал Костяных Часов. Круглая комната была выложена черепами, чьи глазницы светились синим. Посредине на цепи висел маятник – клинок из чёрного льда, разрезающий пространство с каждым взмахом. На стенах, вместо цифр, были вырезаны имена: его клана, его врагов, его собственное.
– Время кончается, – прошептали черепа, и маятник ускорился.
Грак’зул бросился к центру, уворачиваясь от лезвия, которое оставляло за собой трещины в реальности. Его тень, отброшенная на стену, шевелилась сама по себе – подняла руку, указывая на потолок. Там, среди переплетения цепей, висело Сердце Зимы – кристалл, пульсирующий ледяным огнём. Грак’зул прыгнул, цепляясь за звенья, пока маятник резал воздух у самой спины. Его пальцы впились в кристалл, и холод обжёг плоть, смешав кровь с сияющим инеем. Зал рухнул, и он упал в Бездну Голодных Звуков. Пространство здесь было живым – оно стонало, рычало, смеялось. Грак’зул падал сквозь слои шума, пока не приземлился в Рифтовое Устье, где небо было землёй, а реки текли вверх, к жерлу спящего вулкана. У подножия вулкана стоял Трон Изгрызенных Костей. На нём сидел… нет, пульсировало нечто бесформенная масса плоти, пронизанная щупальцами и глазами. Оно не говорило. Оно излучало понимание:
Ты ключ. Ты дверь. Ты жертва.
Грак’зул выпрямился. Нож в его руке дрожал, но не от страха – от предвкушения.
– Попробуй проглотить, – проворчал он, и шагнул вперёд, в сердце тьмы, что ждало его миллионы лет.
А где-то за пределами реальности, вне времени и имён, завыл рог. На этот раз звук шёл из его собственной груди. Она ждала его в Логове Сереброязыких – лабиринте из коралловых пещер, где воздух был густ от аромата гниющих орхидей. Ил’тара Змеиный Взгляд сидела на троне из сплавленных клинков, ее тело, словно выточенное из ночи, переливалось оттенками вулканической бронзы. Ее кожа, гладкая и без единого шрама, контрастировала с грубой фактурой мира вокруг. Длинные ноги, обнаженные до бедер, были перетянуты ремнями с амулетами из клыков демонов, а бедра, округлые и мощные, словно высеченные из мрамора, плавно переходили в талию, тонкую, как лезвие. Нагрудник из чешуи дракона лишь подчеркивал грудь, полную и упругую, с сосками цвета обсидиана, прикрытыми цепочками из черного золота. Лицо – скулы, острые как клинки, губы – разрез раны, влажный и алый, глаза – вертикальные зрачки в оправе янтарного огня. Ее дреды, черные с прожилками серебра, спускались до поясницы, смешиваясь с тенями.
– Грак’зул Пожиратель Пепла, – ее голос был как шелест шелка под ножом. – Ты пришел за тем, что сожжет даже твою душу.
Орк остановился, ощущая жар, исходящий не от пещеры, а от нее. Его рука сжала рукоять ножа, но Ил’тара лишь рассмеялась, встав. Каждое движение ее тела было танцем – мышцы играли под кожей, живот, плоский и жесткий, мерцал в свете кристаллов, а между ног, прикрытое лишь полупрозрачной тканью, темнело обещание, от которого кровь ударила в виски.
– Артефакт зовется Сердце Первого Пламени, – она приблизилась, запах ее кожи – смесь дыма и горького миндаля. – Он погребен в Утробе Вечного Жара, где даже тени плавятся… Но цена…
Ее пальцы скользнули по его нагруднику, оставляя следы инея на раскаленном металле.
– Ты.
Он хрипло засмеялся, но в горле пересохло. Ее рука опустилась ниже, к его поясу, и мир сузился до биения двух сердец – его, яростного, как кузнечный молот, и ее, размеренного, как тиканье часов смерти.
Они сошлись без слов. Ее губы впились в его шею, оставляя кровавые метки, зубы скользили по мускулам груди, пока он рвал ткань, скрывавшую ее плоть. Ее грудь, тяжелая и упругая, заполнила его ладони, соски затвердели под пальцами. Она прижала его к стене, ее бедра сомкнулись вокруг его талии, а ногти впились в спину, выцарапывая руны. Каждое движение было битвой – ярость против хитрости, сила против изощренности. Даже когда она взмыла над ним, ее спина выгнулась, как лук, а дреды смешались с пеплом воздуха, в этом не было слабости. Только голод. После, когда пещера наполнилась тишиной, прерываемой лишь их дыханием, Ил’тара провела пальцем по его груди.
– Иди к Жерлу Скверны, – шепнула она, и на его коже вспыхнул символ – сплетение змей и пламени. – Но помни: огонь, который ты разожжешь, сожрет и тебя.
Он ушел, не оглядываясь, не заметив, как кожа торговки затрещала, обнажив под ней чешую. Как глаза ее стали полностью черными, а из спины выросли шипы, прорывая плоть. Как тень за ней обрела форму рогатой фигуры с крыльями, обтянутыми кожей мертвых поэтов.
– Скоро, милый, – прошипела она, сливаясь с мраком. – Твоя Зарг’ра тоже почует зов… И тогда вы станете дровами для моего костра.
Ее смех остался в пещере, как шрам на реальности, а где-то в Пепельных Пустошах задрожала земля. Барабаны Кровавого Холма пробили разок – предупреждение, которое никто не услышал.
Лабиринт Шепчущих Теней встретил Зарг’ру холодом, который пробирался сквозь кожу, цепляясь за кости. Стены здесь были сложены из черепов, чьи глазницы светились тусклым зеленым светом, а шепот мертвых сливался в гул, похожий на рой ос. Зарг’ра шла, бедра плавно покачиваясь в такт шагам, её нагрудник, пропитанный потом и кровью, подчеркивал каждый изгиб груди. Запах её тела – смесь железа, дыма и чего-то дикого – смешивался с гнилостным воздухом лабиринта, создавая дурманящий контраст. У развилки её остановила Жрица Голодных Уст – женщина с кожей, как пергамент, и губами, сшитыми серебряными нитями. Её плащ, сотканный из паутины и волос, обнажал тело, покрытое татуировками в виде ртов. Каждый рот шевелился, повторяя одно слово:
– Голод…
– Пропусти, или я накормлю твоих демонов их собственными языками, – Зарг’ра провела пальцем по лезвию меча, капля крови упала на камень, и черепа вокруг застонали.
Жрица рассмеялась, нити на губах лопнули, обнажив зубы-иглы. Она сбросила плащ, и её тело оказалось покрыто живыми татуировками – ртами, которые тянулись к Зарг’ре, шипя:
– Докажи, что достойна пройти.
Орчиха шагнула вперёд, позволив ближайшему рту коснуться своего бедра. Губы прилипли к коже, пытаясь впиться в плоть, но Зарг’ра схватила Жрицу за горло, прижав к стене из черепов.
– Твой голод слаб, – прошипела она, проводя клинком по животу Жрицы. Татуировки взвыли, рты скривились в гримасах боли. – Я научу тебя настоящей жажде.
Она прижалась губами к уху Жрицы, зубы сжали мочку, а свободная рука скользнула вниз, к челу, где сходились нити проклятий. Жрица затрепетала, её тело выгнулось, рты на коже захлопали, как рыбы на суше. Зарг’ра вонзила нож в стену, пригвоздив Жрицу за волосы, и двинулась дальше, оставив ту кричать в пустоту. За поворотом лабиринт сменился Садом Плотоядных Цветов. Гигантские бутоны, похожие на влагалища с шипами, раскрывались при её приближении, источая сладкий, удушливый аромат. Внутри виднелись тычинки в форме языков, а на пестиках дрожали капли нектара, пахнущего медью. Зарг’ра сорвала один цветок, и тот зашипел, обжигая пальцы кислотой.
