bannerbannerbanner
полная версияКак рушится надежда

Антон Сальников
Как рушится надежда

Полная версия

Человек, который прижат к стене либо круто меняет жизнь на 360, либо погибает.

Посвящается тем, кого мы любим, но кого нет с нами рядом

Внутренний голос

Как по мне, так сама только идея разговаривать с внутренним голосом граничит с безумием, что уж говорить о ее реализации. Только самые настоящие безумцы в наше время способны отречься от общественного мнения в пользу своего внутреннего я. Возможно, так я и думал, пока однажды сам его не услышал. В то время я был абсолютно беспомощным, никто из моего окружения не желал поддержать меня в трудной ситуации. В этом и заключалась самая главная ошибка в моей жизни: я ждал помощи. Почему вдруг я сам себе вдолбил в голову, что люди должны помогать друг другу, что общественный строй, это не артефакт доисторических диких времен, а опора человечеству? Грезы о светлом будущем зашли так далеко, что даже сам себе я не был в состоянии помочь, поскольку тот самый внутренний писклявый крик подавлен низким уровнем самооценки. Хорошо отлаженное неравенство социальных слоев долго и упорно проходило практику с опытами над живыми людьми, результатом чего стало доведение машины по ликвидации личности до совершенства. Желание подняться в глазах себе подобных как будто на каких-то статусных качелях, то есть за счет понижения другого члена прайда, потеряло статус варварского и перешло в разряд обыденности. В то время я побоялся бы даже заикнуться о несправедливости, не то, что пытаться бороться за правду и свободу от оков общепризнанной позиции. Но все изменилось однажды, когда еле слышимый дискант плавно перетек в уверенный баритон, который пропоет эту историю…

До того, как я почувствовал первый прилив жгучего коктейля из собственной правоты и уверенности, приготовленного по лучшему рецепту эндокринных желез, я был обычным офисным планктоном. Средой обитания по праву считается бассейн нечистот человеческой души. Я был даже не живым существом, скорее тряпкой с надписью «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ», затертой туфлями моих коллег. Другими словами, я знал размер обуви чуть ли не каждого работника, у которого хватало наглости потакать стадному инстинкту – давить самого слабого в стае. Частым клиентом по повышению собственной значимости за счет моего унижения был начальник отдела, вожак этого сброда. Смазливый гавнюк, получивший кресло благодаря папаше, завел такую привычку, как выливание помоев на одного конкретного подчиненного. Надо отдать ему должное, он сумел построить безотходное производство, другими словами, когда сотрудники способны пожирать все дерьмо, вышедшее из клоаки между подбородком и носом.

Именно за то, что я сделал с предводителем прайда, меня и посадили на принудительное лечение в психиатрическую больницу. Видимо папенькин сынок пожаловался куда следует, незамедлительно после грандиозного события в очередной вторник пять с половиной месяцев назад. А ведь я просто сказал правду. Скорее всего, именно тогда первый раз я прислушался к внутреннему голосу. Выкинул в лицемерные морды жгучую смесь истины с пристрастием. Я взорвался, не смог столько лет безответно впитывать в себя яд человеческой натуры. Это была бомба замедленного действия, и единственный ее недостаток заключается в том, что рано или поздно она все-равно взорвется. На пике нервного срыва я выкрикивал откровенные гадости в адрес окружавших меня на тот момент, опрокинул кулер с водой, раскидал отчеты, лежавшие на трех ближайших столах, с угрозами и со степлером кинулся на начальника отдела. Я мечтал закрыть этот паршивый рот раз и навсегда, и у меня это почти получилось. Одну скобу я успел вставить засранцу в верхнюю губу. Я бы мог и продолжить, все, кто столько лет с пристрастием полировал эту задницу, попытались убежать при первой же возможности. Совру, если скажу, что меня остановила оперативно сработавшая охрана, я остановился гораздо раньше, когда увидел выступившую кровь. Да, это было очень опрометчиво, но черт возьми, как же это было по-настоящему. Столько правды за такой короткий промежуток времени стены офиса не слышали за все время существования. И какова цена? Новая тема для разговоров, слегка подмоченная репутация, еле заметный шрам на губе, жалкая попытка противостоять элитным юристам в суде и одна ничего не стоящая разрушенная жизнь.

Старый друг

В голове плотно засели вновь и вновь повторяющиеся вопросы лечащего врача. Альберт – неплохой парень, даже чем-то симпатичен мне, но он так же, как и я не в силах противостоять системе. Он, как и я слишком слаб. Иронично судьба подкинула такому врачу меня в качестве пациента. Никто так громко не смеется, как сама жизнь. Но если быть предельно честным, у нее дерьмовый юмор. Два труса по разные стороны баррикады, а вместо оружия – зыбкие ничтожные слова. Это самое жалкое противостояние, которое можно только представить. Здесь даже не помогут голливудские спецэффекты с присущими им помпезностью и любви к разрушению.

Вопросы, которые каждый доктор данного заведения обязан задать во время утреннего обхода своим пациентам, жесткий контролирующий режим, железная дисциплина и распорядок дня – вот всадники апокалипсиса этого круга ада. Полагаю, что Данте слишком хорошо знал это место, раз уж решил не появляться здесь и о чем не забыл не упомянуть в своей Одиссее по преисподние. До того, как я попал в обитель самого люцифера, я думал, что Джордж Оруэлл параноидальный шизофреник. Теперь дурная мысль прошла, уступив место понимаю и разочарованию, от того, что был предупрежден понапрасну.

Если условиться, что эту писанину никогда не прочитает тиран местной неформальной и непризнанной республики-главврач (большая сестра, как я ее называю), то я признаюсь, что очень редко Альберт давал слабину. Например, мне разрешалось свободно посещать больничный сквер без сопровождающего, видимо, потому что я был в отличие от всех моих собратьев по четырем стенам адекватным и небуйным. Весь свой потенциал к агрессивным неподвластным действиям был исчерпан, и мы оба это понимали. Я был слишком предсказуем, поэтому меня не боялись. Я всегда сидел на одной и той же излюбленной лавочке. Отсюда был виден огромный дуб, ствол которого даже толпе дровосеков, нанятых в больницу для усмирения буйных клиентов, с невероятно длинными руками не посчастливилось бы обхватить. Он своими могучими ветками загораживал мою одиночную палату на втором этаже, а также всю оконечность здания, стирая реальность и передавая инициативу фантазии. И тогда я представлял, что там не палата пациента психиатрической больницы, а нечто более привлекательное: Швейцарские Альпы, лазурный берег Грейс-Бэй или же узкие улочки Венеции, или хотя бы просто тихая размерная жизнь. Отвлекаться мне категорически запрещалось, только лишь на краткосрочные переговоры с Альбертом, так как я верил, что вот-вот из-под этого дерева вылезет белый кролик с часами и с красной таблеткой для входа в страну чудес, тогда бы я точно узнал глубину кроличьей норы. На тот момент мне и не казалось странным, что я никогда не видел своей почивальни с другого ракурса. Мне вообще все, казалось, до боли навязчивым и лишённым оригинальности, поэтому интереса к чему-либо происходящему я не испытывал. И это меня угнетало. Я больше не желал такого существования, и лишь грядущие перемены хоть как-то способствовали снятию оков с моей шеи. Я задыхался, но при этом яркий пучок света из будущего ослеплял глаза, выжигая на сетчатке одно единственное слово: «надежда».

–Здравствуй, Антон! – именно с такими словами подсел ко мне Альберт.

Я в ответ промычал, что-то невнятное, типа «угу» и продолжил пялиться на дерево. Я завидовал ему, ведь вся его безмятежная жизнь может похвастаться отсутствием кредитного долга, нелюбимой работы и способности как-либо ужиться в среде себе подобных, а вездесущий паразит не имеет права браться за судьбу дерева, как минимум из-за уважения к его возрасту. Вокруг дуба миролюбивая тишина и покой – самая желанная мечта мизантропа.

Доктор сразу понял, что разговор не сможет отличиться продуктивностью и отложил лист с вопросами в сторону, хотя они все равно прозвучали в моей голове. Мы долго сидели, не нарушая славный голос природы и далекие отголоски больных так страстно споривших с самим собой, пока лечащий врач не запел старую песню:

– Антон, вы ведь понимаете, почему вы здесь?

– Да, Альберт, я понимаю, что за правду приходится платить, хоть я и считаю, что ценник явно задрали.

– Нет, Антон! Вы здесь, потому что накинулись на своего работодателя…

– Это он вам так сказал – прервал его я – а меня никто не слушает!

– Я вас слушаю.

– Всего лишь выполняете свою работу! Вам необходимо потакать больным, дабы не вывести их из себя! А если и правда слушаете вопреки своим обязанностям, так точно не слышите!

Пробудившись однажды внутри меня, бунтарь навсегда потерял возможность уснуть. Одной искры достаточно, чтобы разжечь огонь. Он пылал внутри, периодически выплевывая языки пламени наружу, обжигая иллюзию самоконтроля. Порой складывалось ощущение, что если я не выпущу скопившиеся пыл, то начну тлеть в недрах своего тела. Это было жизненно необходимо для меня. Мой источник жизни имел очень тонкую грань со смертельным исходом. Я понимал, что долго удерживать между ними баланс я не смогу. Я не справлюсь без помощи.

Как капризный ребенок я покинул сад и ринулся прямиком на второй этаж к своему убежищу в самом конце коридора по левую сторону. Единственное, что меня радовало, так это то, что палата напоминала склеп. Я смирился, что умру здесь, ведь в том во внешнем мире для меня нет места. Там живут лживые и неспособные сочувствовать существа, высшей мерой наслаждения которых является привкус выходного клапана вышестоящего руководства или спуск конкурентов по социальной лестнице. Общество, построенное по принципу пирамиды: превышения одних над другими, причем даже не столь важно по какому признаку, не способно приютить меня. Я не пытаюсь выделиться среди всех остальных, будто бы я достоин большего, поскольку презираю низменность сложившейся системы. Я лишь искренне верю, что наступит тот день, когда люди будут искать рай не за облаками под конец собственной жизни, оплакивая свою проступки, а построят его на земле.

 

Дуб, которым я так любовался в саду перегораживал путь солнечным лучам к моему окну, поэтому постоянный мрак меня терпеливо дожидался в палате, после чего окутывал в свои объятия и не отпускал уже никогда. И только со временем я стал понимать, что мрак постепенно материализуется, я уже чувствую его прикосновение. Поначалу оно кажется холодным, но со временем привыкаешь. Привыкаешь и к тому, что ничего не меняется, хотя в этом я не уверен…

Скрежет

Долгие годы безнадежного одиночества сделали меня интровертом, наслаждающимся отсутствием связи с обществом. Поэтому какое-то время мне казалось, что психиатрическая больница не такое уж и плохое место, тем более, когда тебя не касается тотальный контроль, опять же за счет заслуг Альберта. Но радостное состояние понемногу сбавляло обороты. Ощущение чьего-то присутствуя все чаще посещало меня. За мной кто-то наблюдал, и с каждым днем это чувство обострялось. Тайный поклонник приближался. Я слышал его шаги. Скрежет, где-то там за стеной. Подобная реальность пугала меня, он как будто зарождался каждую ночь внутри головы и засыпал лишь под утро под натиском усталости. Кто-то прорывался. Он хотел на свободу, и только я мог ему в этом помочь. Первое время я успешно сопротивлялся, но вскоре недосып выступил за противоположную команду. Шум породил бессонницу, а она в свою очередь сыграла роль толчка для звуковых галлюцинаций. Я попал в замкнутый круг душевных истязаний. Моему лечащему врачу совсем некстати было знать о происходящем, поскольку мое вольное поведение сразу же подверглось бы корректировке, и мне пришлось бы общаться с врачами в два раза чаще, что не являлось радужной перспективой для фаната уединения. Тем более в последнее время скрежет усилился, а я почти что уверил сам себя в собственной неправоте. Он настоящий. Это не фантазия разыгравшегося сознания. Шум более чем реален. Кто-то там за стеной явно не может спать. Скоро я узнаю правду, я это чувствую.

В таком режиме проходили ночи на пролет. Бессонница стала еще одним моим спутником при свете Луны. Единственное чему я научился за свою жизнь, так это ждать. Зачастую мне приходилось целыми днями ждать очередную оплеуху от своего начальника, и каждый раз я получал свое. Я высиживал в ненавистном офисе свой рабочий день и дождавшись его окончания устремлялся домой на изоляцию от общества, и тогда, чтобы хоть как-то ускорить время я закрывал глаза и рисовал свою жизнь совершенно в другом формате. Я представлял себя в роли храброго исследователя неизведанных земель, неутолимого охотника приключений и просто свободного от повседневной рутины и человеческой испорченности примерного семьянина. И каждая моя новая жизнь имела место для очаровательной спутницы, которая была далека от современных модных тенденций, направленных на деградацию и вульгарность. Я любил в каждой своей выдуманной истории цепляться за мелочи и прорисовывать их до мельчайших подробностей. Ведь вся наша жизнь состоит из мелочей. По сути, жизнь каждого человека – это и есть приятная мелочь. Вот и теперь я просто ждал. Всему свое время, как говориться. Когда этот шорох дойдет до меня, дороги обратно уже не будет. Пусть даже обратный путь был закрыт еще с последнего шоу в офисе непосредственно с моим участием, все равно, грядущие перемены оставят след в моей истории, после чего обратно вернуться не удастся. Знание, что именно от меня зависит успех операции по сверлению прохода в новую жизнь, придавало веру и надежду, самую опасную смесь, на которую способны человеческие чувства. Надежда, она как бомба замедленного действия. Убивает даже не взрыв, а само ожидание, но я уже сказал, что я умею ждать.

Бессонница породила головные боли, в след за чем последовали галлюцинации, не только в виде шума, но и в качестве облупившейся штукатурки на моей кровати. Я был уверен, что это игра сознания, но все-равно прятал осколки последнего ремонта под единственную тумбочку в углу палаты. Отчет происходящего еще долгое время будет формироваться среди обломков разума. Но то, что произойдет со мной, станет лучшим мотивом для терпения, по крайней мере именно так я себя успокаивал. Предчувствие новой жизни окончательно обрекло меня на смерть… Этого ли я ждал?

Однажды Шекспир сказал: «Ад пуст. Все бесы здесь». Я же хотел бы уточнить, что скрывается за столь абсурдным и туманным понятием «здесь». На первый взгляд кажется, что великий драматург доходчиво изложил всю суть человеческой натуры, но он отнюдь удостоился уточнения. Как и положено деятелям культуры, он оставил некую загадку в своем творчестве, такую же, какую таят глаза любимой девушки. Все бесы заключены в душе человека, иначе нельзя объяснить терзания, не дававшие покоя. И лишь любовь, чистая и искренняя, дает свободу наглым чертям. Она освобождает от оков, тем временем цепляя кандалы. Мнимая свобода окутывает разум любящего, пока в аду ему диктуют приговор на пожизненное заключение. Когда Господь создал любовь, Сатана закрыл ворота в преисподнюю по причине отсутствия клиентов.

Шум за стеной пробирался сквозь наспех проложенную кирпичную кладку, он явно настроен дойти до своей цели, и это упорство завораживало меня. Кто за этим стоит? И каково его желание? Это те вопросы, ответы на которые изменят мою жизнь безвозвратно, но кто на них ответит, если я боюсь?

Это случилось именно в ту ночь, когда сильный ветер толкнул ветви дуба в мое окно. Мой друг постучался, как будто предупредить. Постучался и еще кое-кто кроме него…

Ночное спокойствие, наступающее, как бы не было это странно, в сильную ночную бурю, в очередной раз отдалось во власть скрежета. После непродолжительной паузы и неожиданно свалившейся кусками облупившейся краски я услышал голос, мелодия которого окрылила меня, и я за доли секунды оказался на кровати в вертикальном положении:

– Псс… Ты не спишь? – голос явно принадлежал девушке, что не могло не радовать.

– Нет! Нет, конечно! – я сам не мог понять, что превалировало в моем голосе: то ли возмущение из-за вторжения в мою одиночную жизнь, то ли радость общения с девушкой?

Я подпрыгнул на кровать ради разговора с пациенткой из соседнего корпуса, которую я никогда не видел, так как коридор моего отдела оканчивался на моей палате. Видимо, эти две части одной постройки составляли Г-образное здание, но решение пришедших к власти реформаторов было неумолимо: «Разделить!».

– Как ты это сделала? Как тебе удалось расковырять дыру в стене? – все еще не мог я свыкнуться с мыслью, что кто-то стремится к общению со мной.

–Я не так давно узнала, что в этом месте, прямо под потолком когда-то проходила вентиляция, но ее по какой-то причине замуровали, кстати так же как и проход между нашими корпусами, вот я и поработала с кирпичом, чтобы он стал более покладистым.

– Но… но почему именно я? – голос девушки был настолько приятным, что я не мог поверить в состоявшуюся беседу. Он звучал словно гимн красоты. Совершенство возведенное в абсолют. Вершина превосходства, к которой стремились Бетховен и Бах.

– Потому что мой сосед по другую сторону явно больной на всю свою кукушку, а ты настолько тихий и спокойный, что я какое-то время боялась сделать отверстие в стене и не услышать никого.

Кто-то рад моему присутствию, даже вопреки тому, что мы не могли видеть друг друга. Беспрецедентный случай! В каком-то смысле эта девушка доверила мне свою свободу, поэтому я твердо решил доверить ей свою жизнь.

– Оу… какая же я дура! – несправедливая строгость к себе проявилась в ее голосе – я же не представилась. Меня зовут Ева!

Рейтинг@Mail.ru