Арчибальд Кронин
Дама с букетом гвоздик
Кэтрин ответила с несвойственным ей сарказмом:
– Буду ждать с нетерпением.
– По крайней мере, тебя предупредили, – рассмеялась Нэнси. – А теперь пойдем – немножко развеемся.
Но у Кэтрин не очень-то это получалось, хотя она изо всех сил пыталась избавиться от своих тайных опасений. И когда час спустя она отправилась домой, странное чувство растерянности и смятения ее так и не покинуло.
Глава 2
Наступила суббота – с холодным ветром, который неожиданно пронесся по перекресткам, хлесткий и грозный. На самом деле в эти последние три дня погода была настолько скверной, что Нэнси слегла с простудой. Температура у нее поднялась на два градуса выше нормы, ей было строго запрещено вставать. Но она настояла на том, чтобы Мэдден выполнил все предварительные договоренности и хотя бы на один вечер поехал в Уимблдон. В Лондоне от него не было никакого проку, – во всяком случае, она не хотела, чтобы он слонялся по ее квартире.
Кэтрин, совсем не в восторге от такого поворота событий, отодвинула поездку на как можно более поздний час. Было почти четыре, когда она позвонила Мэддену из своего офиса сказать, что освободилась. Он, по-видимому, ждал ее звонка, потому что почти сразу же приехал на Кинг-стрит. Здесь Кэтрин занимала первые два этажа узкого, с вогнутым фасадом здания, уходящего вглубь мощеного двора, попасть в которое можно было лишь через старую каменную арку с каретными тумбами и почтенным газовым фонарем. Идеальный фон для такого бизнеса, как у нее, и она заботливо поддерживала его. Снаружи был искусно выдержан георгианский стиль. Здесь не было ни витрины, ни вывески – лишь маленькая латунная табличка с названием «Антика, лтд.» на рифленой перемычке двери; однако сквозь опаловые окна можно было разглядеть приглушенный интерьер обшитого панелями помещения, с множеством богатых и мягких тонов, от блестящей патины ореховой мебели времен королевы Анны до тусклого блеска парчи восемнадцатого века.
Этажом выше, куда вела широкая лестница с выемчатой балюстрадой и изящной резьбой на стойках перил, располагался кабинет Кэтрин – длинная светлая комната с большим письменным столом посредине, открытым камином, сейфом в углу, прекрасным керманским ковром на полу и различными образцами декора и цвета, развешанными по стенам. Кэтрин уделяла большое внимание подготовке таких образцов и их практическому применению при реставрации старых домов. Своей уникальной репутацией она была обязана именно этой экспертной работе, и в прошлом, благодаря крупным и прибыльным заказам, она побывала в ряде главных загородных мест Англии. Она не была простой marchande de meubles[1] и не собиралась обременять себя складом, полным товаров, – запасы у нее имелись, но небольшие. Она предпочитала покупать выборочно и только тогда, когда перед ней стояла определенная цель. Ее козырем было умение покупать и продавать. Именно чутье на правильное назначение предмета искусства побудило ее приобрести миниатюру Гольбейна, дабы перепродать ее в знаменитую коллекцию Брандта в Нью-Йорке.
Когда часы на лакированной подставке, стоявшие на каминной полке, пробили четыре раза, в кабинет вошел Мэдден. Кэтрин тут же встала и протянула ему руку. После вчерашнего она анализировала свои впечатления и, движимая врожденным чувством справедливости, попыталась преодолеть свою неприязнь к Мэддену, дать ему еще один шанс.
– Как Нэнси? – спросила она.
– Так себе, – ответил он. – Должна оставаться в постели. У нее все еще жар. Она хотела, чтобы я сам поехал.
Кэтрин кивнула:
– Она позвонила мне. Боюсь, я заставила вас ждать.
– Все в порядке, мисс Лоример. – Он одарил ее своей неторопливой улыбкой. – Мне столько приходится ждать Нэнси в театре, что я привык. Для меня это ново, когда время только мое, когда я не занят чем-то каждую секунду. Думаю, мне это скоро понравится. По крайней мере допускаю такой вариант.
Пока она натягивала перчатки, он разглядывал кабинет со спокойным и ненавязчивым одобрением.
– Милое у вас тут местечко. Если это не нагло с моей стороны, то должен признаться, что мне очень нравятся ваши вещи, особенно этот прекрасный ковер.
– Да, – сказала Кэтрин и, придумав объяснение подоступнее, вежливо продолжила: – Это Персия, восемнадцатый век. Вероятно, человеку потребовалось лет десять, чтобы соткать такое. И все цвета тут – это старые растительные красители.
– Разумеется, – просто кивнул он. – Это настоящий Керман-Лавар, не так ли?
Кэтрин бросила на него изумленный взгляд, совершенно потрясенная его осведомленностью. То, что он определил не только провинцию, но и конкретное место происхождения старинного ковра, выдавало в нем знатока.
– Значит, вы разбираетесь в антиквариате? – спросила она, не скрывая удивления.
– Нет, честно говоря, тут я полный профан, – простодушно признался он. – По крайней мере, если судить по вашим стандартам. Но меня интересуют подобные вещи, и я пытался набраться знаний о них. Я много читал, а в свое нынешнее пребывание в Европе обошел большинство галерей. Я просто балдею от вещей, которые наша американская культура почти не замечает, таких как персидские ковры и итальянская мебель – и да, французский салат, если хотите! – Он улыбнулся. – Сам я настоящий дока по части приготовления французских салатов.
– Понятно, – сказала Кэтрин.
Но на самом деле она была еще более сбита с толку новыми гранями его, теперь это стало ясно, необычной и подозрительной личности. В ее голове роились разные противоречивые мысли, и, чуть ожесточившись, она молча спустилась с ним по лестнице. На улице их ждал синий ландолет.
– Надеюсь, у вас нет возражений, – поспешил заметить он. – Нэнси сказала мне, что вы отказались от машины, поэтому мне пригнали эту.
– Она ваша?
– Ну нет, – ответил он, как будто удивленный. – Я взял напрокат.
Кэтрин невольно поджала губы.
– Вид абсолютно роскошный, – иронично пробормотала она.
Она тут же пожалела, что произнесла эти слова, но он не обратил на них внимания, как будто не слышал.
Машина катила плавно, и водитель знал маршрут. Они проехали через Сент-Джеймсский парк, мимо Виктории и вдоль набережной, где дымчатый закат отбрасывал красивый желтоватый отблеск на поверхность многоводной реки. С непокрытой головой, зажав мягкую шляпу между колен, Мэдден чуть наклонился вперед на своем сиденье, нетерпеливо и сосредоточенно вглядываясь в меняющуюся панораму.
– Мне все это ужасно интересно, – заметил он наконец. – Никакого сравнения с Кливлендом. Я правда западаю на все это.
– Похоже, вы западаете, как вы выразились, на целый ряд вещей, мистер Мэдден.
Он не сразу ответил.
– Да, полагаю, я кажусь вам довольно примитивным, но факт в том, что последние пятнадцать лет я был по уши в бизнесе, едва имея возможность дышать, не говоря уже о том, чтобы смотреть. Когда после войны умер мой старик, мне было довольно тяжело какое-то время. И когда дела пошли на лад, я должен был вести их дальше. Вы не представляете, мисс Лоример, как работа может захватить человека и лишить его шанса увидеть такой закат, как этот, и… ну, если можно так выразиться, шанса познакомиться с такой девушкой, как Нэнси.
– Возможно, это я действительно понимаю. – В Кэтрин вспыхнула искра дружеской симпатии, но она погасила ее, добавив: – Я надеюсь, вы не будете разочарованы шансами, которые вам предоставят эти выходные.
– О нет, мне нравится встречаться с людьми. Особенно с друзьями Нэнси и, – добавил он с вежливой непосредственностью, – с вами!
Кэтрин довольно вяло улыбнулась:
– Вот тут-то я и чувствую, что должна предупредить вас. Вы можете счесть нас с мамой чрезвычайно скучными. Мы принадлежим к очень среднему классу, мистер Мэдден, и мы ужасные провинциалки. Пусть вас не вводит в заблуждение гламур, связанный с моей работой. Как бизнес-леди мне случается встречаться с разными важными людьми, но не забывайте, что я начинала машинисткой за пятнадцать шиллингов в неделю. И приносила обед в бумажном пакете. Поверьте, я и сейчас не изменилась.
– Нет? – Повернувшись, он убедился, что она говорит серьезно, а затем со строгим видом кивнул. – Что ж, наконец вы начинаете расти в моих глазах.
Ей ничего не оставалось, как рассмеяться, потому что его ответ задел ее самолюбие. «По крайней мере, – подумала она, – у него есть спасительное чувство юмора». Однако в глубине души она все еще была полна сомнений. Он тоже отметил это с присущей ему необычайной восприимчивостью и чуть погодя тихо произнес:
– Вы многого обо мне не знаете, верно, мисс Лоример? Думаю, это вас беспокоит.
По какой-то причине она покраснела.
– Пожалуйста, поймите меня правильно, – искренне сказала она. – Я думаю не о том, что и так очевидно. Для меня важен сам человек – человек, который собирается жениться на Нэнси.
Повисла тишина. Странно тронутый попыткой Кэтрин найти с ним общий язык, что подразумевалось в ее словах, он с трудом преодолел искушение объяснить раз и навсегда свою позицию, по крайней мере определить те очевидные вещи, которые ее волновали. Он понял, что с самого начала она категорически ошиблась на его счет. Это случалось довольно часто из-за его обычной простоты, непритязательности и небрежности в одежде, что теперь его не столько раздражало, сколько забавляло. Он ненавидел, и так было всегда, показуху. Модная одежда, шикарные рестораны, отели класса люкс, все доспехи и атрибуты современной роскоши не имели для него никакого значения. Например, он добирался до Европы на грузовом пароходе и скитался по континенту с меньшими претензиями, чем обычный турист, останавливаясь в захолустных гостиницах, путешествуя третьим классом ради общения с простыми людьми, часто довольствуясь лишь сэндвичем и стаканом вина.
Возможно, причиной такого аскетизма отчасти было его прошлое, а особенно его мать, Сьюзен Эммет, женщина из Вермонта, наделенная, при всей своей нежной натуре, спартанским чувством долга. Его отец, уроженец Вирджинии, тоже отличался искренностью, прямотой и полным отсутствием свойственной южанам лености. Худощавый, долговязый бородатый мужчина с глубоко посаженными глазами и едким юмором, Сет Мэдден был мелким, но сметливым торговцем, основавшим в Кливленде компанию по производству и розничной продаже специальной марки пастообразного клея, который он назвал «Фиксфаст»[2]. Заводик, хотя и приносил достаточно стабильный доход, никогда не был сверхприбыльным, однако со смертью Сета в 1917 году, когда Крис был на войне, бизнес пришел в упадок. Дела были в жалком состоянии, когда молодой Мэдден, только что вернувшийся в Кливленд после демобилизации, занялся ими. Решив, несмотря ни на что, возродить и расширить производство, он с головой ушел в работу.
Это было пятнадцать лет назад. Какие огромные перемены произошли за эти годы! Чтобы поверить в это чудо, следовало своими глазами увидеть разницу между тогда и сейчас. Мэдден никогда не суетился и не хвастался, но за его спокойной манерой руководить скрывалась жесткая воля. Он стал выпускать новую, быстротвердеющую вишневую камедь. Успех был мгновенным. Бизнес рос как на дрожжах. Мэдден начал аккуратно скупать более мелкие компании в клеевой промышленности заодно с их патентами, чтобы ликвидировать устаревшие заводы и централизовать все в Кливленде. Капитал материнской компании удвоился, утроился, а затем стал исчисляться миллионами. Мэдден разбогател, превзойдя даже самые смелые мечты своего детства. Но деньги для него мало что значили, за исключением тех случаев, когда он тратил их на свою мать, к которой был искренне привязан. В 1929 году он купил ей небольшой, но добротный дом в колониальном стиле в Грейсвилле, ее родной деревне в Вермонте.
Мэдден, президент «Интернэшнл адгезивс» – международной корпорации по производству адгезивных материалов, – был одним из самых известных людей в Кливленде. И все же он сохранил и простоту, и всю свою спокойную, непритязательную лаконичность. Ему было тридцать пять, и он почти пятнадцать лет трудился как раб. Теперь, когда он был на вершине, он почувствовал, что пришло время остановиться. Прошлой весной он оторвал себя от письменного стола и сбежал отдыхать в Европу.
Что-то из этого прошлого промелькнуло в голове Мэддена, когда он сидел рядом с Кэтрин, и снова у него возникло искушение рассказать об этом. Но он передумал, тем более что они уже оказались в «Бичвуде»[3] – такое истинно деревенское название миссис Лоример присвоила своему дому. Было уже почти пять часов, и аккуратные очертания маленькой виллы почти терялись в сгущающихся сумерках. Мэдден отпустил машину и, со своей сумкой и пакетами Кэтрин, последовал за ней по короткой дорожке между низкими кустами бирючины к дому. Они вошли в гостиную, где, нетерпеливо раскачиваясь в кресле у камина, сидела миссис Лоример собственной персоной.
– Как же вы припозднились! – тут же с раздражением и без малейшего намека на приветствие воскликнула она. – Еще минута – и чай пошел бы насмарку!
Это была невысокая полноватая женщина лет семидесяти, с беспокойным птичьим взглядом и воинственной осанкой. На ней было черное шелковое платье, поскольку она не выходила из траура вот уже девять лет после смерти своего мужа. Ее без малейших признаков седины волосы были прикрыты белой кружевной шапочкой, что, вдобавок к ее возрасту, манерам и общему виду – в частности, щекам, обвисшим мешочками, – придавало ей заметное сходство с покойной королевой Викторией. На данный факт, который миссис Лоример некогда не преминула с гордостью признать, и опиралось ее тайное самоутверждение. Однако в настоящий момент она не самоутверждалась, а истово взыскивала. Едва удостоив Мэддена равнодушным кивком, миссис Лоример сразу же атаковала свою дочь градом вопросов, касающихся выполнения ее поручений и недомогания Нэнси. Только после исчерпывающего отчета Кэтрин она встала и решительно направилась в столовую.
Здесь квадратный стол из красного дерева был накрыт для обильной, но необычной трапезы – то есть не для чайной церемонии, не для обеда или ужина, а странным образом для всего вместе. Там были хлеб, как черный, так и белый, изящно нарезанный и намазанный маслом, кекс двух видов, тонкие ломтики сыра с сельдереем по бокам и маленький серебряный бочонок с печеньем. В центре, под люстрой, возле хрустального блюда с тушеным черносливом мелко подрагивало розоватое бланманже. Наконец субтильная горничная Пегги положила во главе стола большой горячий рыбный пирог, от которого шел пар, а за ним последовал величественный чайный сервиз на огромном подносе. Чинно усевшись, старая миссис Лоример разлила чай и раздала пирог. Она взяла себе добрый кусок, при этом держа руку так, чтобы замаскировать его размеры, проверила вилкой, критически склонив голову набок, и, слегка расслабив лицевые мышцы, выразила одобрение. Только после этого она нашла время взглянуть на Мэддена. И все же, хоть и припозднившись, ее пристальный взгляд был острым. А ее замечание – еще острее.
– Итак, вы собираетесь жениться на Нэнси. Что ж, молодой человек, предупреждаю, у вас будет полно хлопот.
Он невозмутимо ответил:
– Мы с Нэнси справимся, миссис Лоример.
– Возможно, – строго заявила пожилая леди. – Но придется приложить немалое и долгое усилие. И да помогут вам Небеса, молодой человек, если вы спасуете.
Это было первое из серии замечаний, пословиц, цитат и афоризмов, прямо предназначенных Мэддену. От старой леди, строгой пуританки и эгоистки до мозга костей, всегда исходила опасность, но теперь, вдохновленная крепким чаем и моральной стороной затронутой темы, миссис Лоример была неудержима.
Кэтрин знала свою мать и научилась терпеть любые ее прихоти. Делая вид, что ест отвратительный рыбный пирог, который с детства ненавидела, она пристально наблюдала за Мэдденом, пока он был под обстрелом ее матери. Признаться, его спокойный добрый нрав или, точнее, – она быстро поправила себя – его безупречное владение собой поразило ее. Конечно, он играл, иначе бы безнадежно запутался в этих хитросплетениях слов и обычаев. Но если и так, это выглядело увлекательно. Он слушал с видимым интересом, ел с видимым удовольствием.
К моменту, когда с черносливом было покончено, Кэтрин поняла, что Мэдден, хотел он того или нет, завоевывает сердце ее матери. Когда они вернулись в гостиную, где в камине был снова разожжен огонь, теперь отбрасывавший приветный свет на ковер из медвежьей шкуры, викторианскую мебель, фарфор и маленькие безделушки на шифоньере, миссис Лоример удовлетворенно вздохнула.
– Садитесь в это кресло, мистер Мэдден, – указала она. – Вам будет в нем удобно. Оно принадлежало моему дорогому мужу, и, заметьте, я мало кому позволяю его занимать. Можете посмотреть, как мы с Кэтрин разложим пасьянс.
Этот пасьянс для двоих, о котором она говорила, – неожиданная уступка ее нонконформистским принципам – был после обожаемого радио самой большой страстью старой леди.
Она упрямо и безжалостно заставляла Кэтрин раскладывать с ней пасьянс во время визитов дочери на выходные. Мэдден вопросительно взглянул на Кэтрин и, возможно все поняв по ее лицу, убежденно сказал:
– Ваша дочь выглядит ужасно усталой, миссис Лоример. Как насчет того, чтобы сыграть со мной?
– Хм! Кэтрин всегда устает, когда приходится что-то сделать для своей старой матери.
– Нет, но я бы хотел сыграть, – сказал Мэдден. – И позвольте заметить, что я довольно силен в этой игре.
– О, неужели и правда силен? – отозвалась миссис Лоример, предвкушая битву. – Мне это нравится! Что ж, поехали, и я задам вам хорошую трепку.
Она взглянула на часы:
– У нас есть добрых полчаса. В восемь по радио идет великолепная пьеса – «Черная жемчужина». Мы должны ее послушать!
Они сели за покрытый зеленым сукном стол перед камином, а Кэтрин, радуясь передышке, устроилась на диване и с растущим интересом стала наблюдать за игрой. По долгому опыту она знала, что если только Мэдден не полностью отрицательный персонаж, то его ждут проблемы, и довольно серьезные.
Начала миссис Лоример неплохо. Ей выпало снятие колоды, и она сдала хорошую карту. Очки были аккуратно надеты на ее нос, а пакет с сахарным миндалем удобно покоился под рукой. Она выиграла подряд несколько сдач и, удовлетворенно вздохнув, откинулась на спинку стула, а Мэдден тем временем сносил всего по нескольку карт и проигрывал. Миссис Лоример снова выиграла подряд несколько сдач, и ее везение продолжалось еще какое-то время. Но потом ей вдруг перестало фартить, и Мэдден, уверенно выиграв несколько сдач, вырвался в лидеры.
В этот момент, как и ожидала Кэтрин, ее мать начала жульничать. На самом деле у старой леди была одна ужасная слабость. Она не могла вынести проигрыш. Никогда, никогда. Во что бы то ни стало и любой ценой она должна была побеждать. Будет ли после этого пятно на ее совести, не имело значения – факт оставался фактом: вместо того чтобы страдать от позора поражения, она беспардонно и безоглядно шла на обман.
Мэдден, конечно, сразу заметил жульничество, а Кэтрин в ожидании развязки не отрывала темных глаз от игроков. Если бы Мэдден запротестовал, случился бы скандал; если бы он ничего не сказал, он бы оказался притворщиком. Но Мэдден, похоже, придерживался другой тактики. С торжественным видом он начал подыгрывать старой леди, сначала незаметно, а затем все очевиднее, возвращая ей хорошие карты вместо плохих, глупо проваливая свои сдачи и вообще подстрекая ее ко все более и более явному мошенничеству. Поначалу миссис Лоример посмеивалась и принимала «божьи дары», но постепенно выражение ее лица стало меняться. Она бросила на Мэддена пару недоверчивых взглядов, а затем внезапно, когда была на волосок от выигрыша, запнулась, смутилась и покраснела.
– Что это вы так смотрите на меня? – запальчиво спросила она.
– Ну и ну, миссис Лоример, – с серьезным видом ответил Мэдден, – я просто восхищался вашей игрой. Я объездил все Штаты, всю Европу и так далее, и нигде раньше не видал такой игры.
– Что-что? – воскликнула она.
– Да, мэм. – В его голосе появились нотки южанина. – Это самая убойная игра в карты, какую я только видел с тех пор, как родился.
Ее поблескивающие глаза чуть не вылезли из орбит. Она сделала долгий, воинственный вдох и выпрямилась, готовая уничтожить Мэддена. А затем, совершенно неожиданно, засмеялась. Она безудержно смеялась, рассыпав карты и уронив пакет с миндалем. Кэтрин никогда раньше не видела, чтобы она так смеялась.
– О боже, о боже! – выдохнула она наконец. – Смешнее не придумаешь. «Самая убойная игра в карты» – ты слышала, Кэтрин? С тех пор, как он родился…
– Ну почему же, действительно, мэм, – продолжал он. – Я уверен, что…
Но она, безвольно раскачиваясь в кресле и обессилев от смеха, со слезами, катящимися по щекам, едва могла поднять руку, дабы он замолчал.
– Не надо, – сквозь одышку выговорила она, – сейчас умру. Это слишком смешно, мой дорогой юноша. «Самая убойная игра в карты» – а я все время обманывала вас!
Это было великолепно, – возможно, стены этой душной маленькой гостиной не слышали лучшей шутки. Но когда все закончилось, пожилая леди, вздрогнув, опомнилась.
– О господи! – вытирая слезы, заявила она, взглянув на часы. – Как бы не пропустить пьесу по радио!
С неожиданным для ее лет проворством она подскочила к радиоприемнику и включила его.
Секундная неопределенность, затем приемник ожил. Пьеса уже началась. Звучал голос девушки.
Мэдден быстро взглянул на Кэтрин и наткнулся на встречный взгляд. В то же мгновение глаза старой миссис Лоример широко раскрылись, перебегая с Кэтрин на Мэддена. Девушка продолжала говорить.
– Этого не может быть, – внезапно сказал Мэдден.
Ну конечно, этого не могло быть. Нэнси лежала в постели с высокой температурой. Нэнси ни словом не обмолвилась о радио. Нэнси была больна и не могла встать.
– Ну, я вам скажу! – воскликнула старая леди с неподдельным изумлением.
– Видимо, это какая-то ошибка, – растерянно сказала Кэтрин.
Но ошибки не было. Голос, так отчетливо доносившийся из эфира, был голосом Нэнси.
