Арчибальд Кронин
Дама с букетом гвоздик
Глава 11
В пятницу утром Кэтрин села в экспресс до Вермонта, на пути в Грейсвилл. Она была одна, так как Мэдден и Нэнси уехали накануне, и, утонув в мягкой обивке теплого пульмановского вагона, она протерла запотевшее окно пальцами в перчатке и стала созерцать заснеженный пейзаж, который молча проносился мимо нее. Снаружи было очень холодно. Поезд мчался по замерзшей сельской местности, дальше и дальше, быстрее и громче, пожирая расстояния, которые все не кончались.
День тянулся своим чередом. Ближе к вечеру Кэтрин пришлось пересесть на местный поезд. И снова вперед, в красную дымку заката, который одарил унылую землю ярким небесным сиянием. Полчаса спустя по проходу прошел кондуктор.
– Грейсвилл через пять минут, мэм, – вежливо пробормотал он.
На Кэтрин нахлынули эмоции – тут было и ощущение приближающейся цели, и предвкушение каких-то встреч, и любопытство, и даже легкий страх. Вскоре послышались шипение пара и резкий скрежет тормозов, затем поезд с грохотом остановился, и она оказалась на маленькой голой платформе, в единственном числе, вместе со своим чемоданом, в нервном ожидании обшаривая глазами пустынную станцию, под резким ветром, обдувающим ее щеки.
Тотчас же какой-то мужчина возник из темноты станционного навеса и подошел к ней. Пожилой, кряжистый и кривоногий, в короткой кожаной куртке и шоферской фуражке с козырьком, под которым на обветренном лице играла приветливая улыбка.
– Вы будете мисс Лоример, – объявил он, осклабившись. – Я Хикки. – Он подхватил ее чемодан. – Пойдемте. Я припарковал машину за станцией.
Миновав платформу, Кэтрин последовала за этим мужичком к машине, высокому зеленому «купе», по крайней мере десятилетней давности, но в прекрасном состоянии и безупречно чистому, так что кузов был как глянец, а металлические детали просто сияли. Даже шины были покрыты безукоризненным слоем белой глины. Хикки явно гордился своей машиной, когда, усадив Кэтрин, привел в действие старые поршни мотора и степенно покатил по Мейн-стрит. Вокруг было довольно пустынно, но редким прохожим Хикки махал рукой в добродушном и абсолютно всеобъемлющем приветствии.
– Народу здесь немного, – по-свойски сообщил он Кэтрин. – В основном катаются на коньках. Сезон только начался, и все очень на это дело настроены. Мистер Крис просил передать вам, что, если бы не лед, они бы лично встретили вас на станции.
– Тут хорошо кататься? – слегка улыбнувшись в ответ, спросила Кэтрин.
– Конечно. – Хикки дружелюбно оскалил меченные табаком зубы. – Как может быть иначе, если тут тридцать миль замерзшего озера.
Как бы в подтверждение сказанного, он тут же остановился и энергичными жестами стал зазывать в машину шедшую впереди парочку с коньками, которая приветствовала его и со смехом забралась на рокотнувшее под ними сиденье. Это были сестра и брат, двоюродные кузены Мэдденов, как пояснил Хикки, когда они снова тронулись в путь. Казалось, что неуемная болтливость этого пожилого дядьки не знает границ. Пока он молол языком на правах старого слуги, притом являясь местной достопримечательностью, о чем прекрасно знал, Кэтрин, слушая его с интересом, тем не менее успевала изучать заоконные виды местной зимы. Город остался позади, а дорога спустилась к озеру, этому прекрасному пространству скованной льдом воды, и потянулась вдоль берега, окаймленного ивняком и можжевельником. Вдали в сгущающихся сумерках высилась гряда холмов, с озера доносился звон коньков, а с востока уже выплывал бледный диск луны.
Странное очарование этим моментом и этой картиной вошло в Кэтрин и таинственно запело в ее крови. Она молчала, пока, пошучивая и похохатывая, а также напоминая, что к ужину лучше не опаздывать, старина Хикки высадил своих дополнительных пассажиров на маленьком причале возле частного лодочного сарая, а затем повернул «купе» к белому дому, стоявшему в конце подъездной аллеи среди сада кривоватых яблонь. Место было простое и непритязательное – старый бревенчатый дом в колониальном стиле с простым георгианским фасадом. Мгновение спустя машина с хрустом остановилась, и дверца распахнулась. Затем Кэтрин оказалась в холле и пожала руку самой миссис Мэдден.
Она сразу поняла, что перед ней мать Криса, настолько эта высокая и худощавая женщина была на него похожа. Ее лицо было полно такого же спокойствия, что и у Мэддена. Она излучала тишину и некую сдержанность, как будто строгая жизнь воспитала в ней терпение, силу духа и мягкость. Ее глаза, отличавшиеся удивительной глубиной, тепло и гостеприимно смотрели на Кэтрин.
– Вы, должно быть, замерзли, – сказала она, когда они обменялись обычными приветствиями. – Надо вам оттаять в своей комнате.
Она повернулась и повела Кэтрин наверх, в первую у лестницы спальню, где в открытой голландской печи пылал и потрескивал огонь, отбрасывая веселые отблески на кровать с балдахином, тонкие кружевные занавески, тяжелый рыжевато-коричневый комод и массивные стулья.
– Надеюсь, вам здесь будет удобно, – сказала миссис Мэдден, внезапно смутившись, что тронуло Кэтрин до глубины души. – Тут все очень просто. Но мы простые люди.
– Тут очень-очень мило, – порывисто ответила Кэтрин.
Миссис Мэдден улыбнулась медленной сдержанной улыбкой, которая придала некое сияние ее строгим чертам. Казалось, она искала слова, чтобы выразить свое удовлетворение, но было ясно, что слова даются ей нелегко. Она на мгновение задержалась в дверях, дабы убедиться, что у Кэтрин все под рукой, затем, напомнив, что скоро подадут ужин, тихо удалилась.
Через полчаса Кэтрин спустилась в гостиную, длинную, ярко освещенную комнату с выходом в холл, которая теперь совершенно неожиданно была полна народу. Вернулась группа катающихся на коньках в сопровождении изрядного количества их друзей и деревенских жителей. Это явно говорило о том, что для гостей в Доме-у-озера двери нараспашку.
Мэдден и Нэнси стояли у камина вместе со смеющейся парой, недавно ехавшей на рокочущем сиденье, которую теперь представили как Люка и Бетти Лу. Рядом с ними, выпрямившись в кресле-качалке, сидел морщинистый старик с насмешливой улыбкой – дядя Бен Эммет, брат миссис Мэдден. Напротив расположились школьный учитель и его сестра. Затем появился док Эдвардс, приземистый, в плотной, видавшей виды тужурке, а за ним дедушка Уолтерс, толстый, лысый, подмигивающий проницательными глазами. Далее – Сэмми Эммет, внук Бена, с веснушками на носу и, как у Люка, значком студенческого братства на жилете. И еще с десяток других молодых людей и женщин в пестрых свитерах, они, смеясь, о чем-то болтали в дальнем в углу комнаты – глаза сверкают, щеки раскраснелись от ветра.
Кэтрин потребовалось некоторое время, чтобы познакомиться с этой многочисленной компанией, но благодаря участию миссис Мэдден, которая отнеслась к данной задаче со всей серьезностью, она наконец была должным образом представлена всем. В этой разношерстной публике, состоящей из обычных, а в некоторых случаях бедных на вид людей, явно знакомых с тяжелым трудом ради хлеба насущного, не было ничего примечательного. И все же каждого отличало открытое и непосредственное дружелюбие, что стоило гораздо больше, чем самые изысканные манеры. Кэтрин сразу же почувствовала себя как дома.
Ей не удалось толком поговорить ни с Нэнси, ни с Крисом, поскольку миссис Мэдден взяла ее под руку, и вся компания сразу отправилась ужинать.
У Кэтрин разыгрался аппетит, причиной чему были свежий воздух и долгое путешествие. Вокруг было слишком много людей, чтобы реагировать на каждого. Мэдден, в темно-сером джемпере, сидевший в торце стола, размеренно управлялся с мясом, отрезая его по кусочку. У Нэнси, занимавшей место где-то посредине, был отсутствующий вид – вилка в одной руке, сигарета в другой. Она курила во время еды, почти не слушая Сэмми Эммета справа от нее. Кэтрин инстинктивно нахмурилась в недоумении. Однако ее ближайшие соседи, Уолтерс и малорослый доктор Эдвардс, отвлекли ее.
– Попробуйте этого вина из бузины, мисс Лоример, – наклонился к ней доктор Эдвардс. – Это все домашнее, приготовленное Сьюзен Мэдден. Гарантирую, что оно защитит вас от простуды.
Кэтрин попробовала хорошо приправленное специями вино и согласилась, что оно превосходно.
– Вам следует брать его с собой на вызовы, – улыбнулась она собеседнику. – Должно быть, нелегко ездить по округе в такую суровую зиму.
Эдвардс выкатил на нее глаза, а затем залился добродушным беззвучным смехом.
– Вы не за того меня приняли, – пояснил он наконец. – Это просто люди зовут меня док. Я не совсем врач. У меня лишь жалкая аптека на углу Мейн-стрит, рядом с баптистской церковью.
Кэтрин опустила взгляд, смущенная тем, что неправильно оценила социальный статус своего соседа. Но он, совершенно невозмутимый, продолжал в том же скромном, дружелюбном духе:
– Мы в этих краях никого из себя не корчим, мэм. Хотя Крис Мэдден так здорово поднялся, он не забыл, что Джо Эдвардс брал его на рыбалку, когда мальчишке было не больше семи лет.
– Вы? – с живым интересом спросила Кэтрин.
– Конечно, а кто ж еще! Когда Крис приезжал к своему дяде Бену на летние каникулы. И я думаю, что в те дни Сьюзен было непросто купить для него билет на поезд. Но какое это имеет значение? Мы отправлялись на озеро порыбачить, и – черт возьми! – видели бы вы лицо этого парнишки, когда он вытащил своего первого большого окуня.
Кэтрин тут же представила себе эту картину: выгоревшая на солнце лодка, замершая на покрытом рябью озере, изогнутая удочка из гикори[18], серебристая рыбина, плюхающаяся на днище, и детское лицо Криса, раскрасневшееся, дико возбужденное и в то же время необычно сосредоточенное. Она молчала. Она живо увидела узы, которые связывали Мэддена с родными местами его матери. Она поняла, почему его тут знали, уважали, любили. Теперь, повзрослев и добившись успеха, он все еще оставался в Грейсвилле сыном Сьюзен Эммет.
По окончании ужина все вернулись в гостиную. За одним столом устроилась степенная четверка игроков в бридж, а за другим – любители диковатой настольной игры под названием «Энимал крекерс»[19]. Молодой Сэмми Эммет пригласил Кэтрин жарить каштаны на решетке.
Она сидела на коврике у камина, объятая атмосферой праздника. За столом с «Энимал крекерс», где Мэдден был центром игры, участники разошлись не на шутку. Раз или два ей послышались в голосе Криса нотки притворства, будто на самом деле ему было совсем не так весело, как остальным. Впрочем, это могло ей просто показаться, а от тепла камина ее тянуло в сон и по телу растекалась восхитительная усталость. Полчаса спустя Кэтрин тихо пожелала спокойной ночи миссис Мэдден и ускользнула в свою комнату.
Она недолго пробыла одна – к ней явилась Нэнси, с неизменной сигаретой в губах.
– Рада была сбежать? – небрежно бросила она.
– Сбежать от чего? – удивленно спросила Кэтрин.
Нэнси не ответила, только нервно пожала плечами.
– Нэнси! Тебе здесь не нравится? – в упор спросила Кэтрин.
Нэнси слегка приподняла брови:
– Здесь очень мило, дорогая. Возможно, немного комично.
– Комично? – эхом отозвалась Кэтрин.
Нэнси кивнула. Она видела, что Кэтрин не уловила ее настроения, и это внезапно ожесточило ее.
– Слишком много салфеточек везде, дорогая, – протянула она. – И бедных родственников, усердно жрущих и гогочущих по любому поводу. И хихикающих деревенских девиц, и поучений над кроватями – вроде тех, что тут у тебя.
Кэтрин проследила за взглядом Нэнси – в рамке на стене висела рукодельная вышивка.
– Это не поучение, – коротко сказала она. – Это образец вышивки, и очень красивый.
– Ну, в любом случае, – сказала Нэнси, внезапно разнервничавшись, – это не моя чашка чая. Неделя в этом месте свела бы меня с ума. Я чувствую, что здесь ко мне относятся с подозрением, потому что я актриса. Каждый раз, когда я закуриваю сигарету, они смотрят на меня так, как будто я совершаю непростительный грех. В этом жалком провинциальном городке нет даже приличного кинотеатра. Почему Крис не мог предъявить своих тупых родственников в Кливленде, если уж ему так важно навязать их нам? Слава богу, послезавтра мы уезжаем в Нью-Йорк.
– Нэнси!
– О, прости, Кэтрин! – мгновенно пошла на попятную Нэнси. Уголки ее рта опустились, а широко раскрытые глаза наполнились искренним раскаянием. – Я знаю, что сейчас распсиховалась, и вообще. Мне не стоило приезжать до премьеры. Я просто пожалела Криса. Но я сейчас совершенно не в ладах с собой. Я настроена на совсем другое.
– На что?
– На пьесу, конечно. О, разве тебе не понятно, Кэтрин, как много она значит для меня, как сильно я хочу успеха? Я знаю, у меня есть Крис, и я счастлива, ужасно счастлива с ним. Но я хочу и другого – успешной карьеры, о да, потрясающего успеха!
Кэтрин молчала, чуть ли не ошеломленная силой страсти, прозвучавшей в голосе Нэнси. Впервые она осознала, насколько велики ее амбиции. Кэтрин постепенно охватывало смятение. Нэнси хотела славы. Но хватало ли у нее для этого необходимых качеств? У нее, конечно, были красота, ум и талант. Но было ли у Нэнси другое неуловимое качество – душевная зрелость, единственное, что могло сделать актрису великой? Внезапно Кэтрин испытала страх, ужасный страх за Нэнси.
– А тебе не кажется, что ты слишком многого требуешь от жизни? – тихо спросила она.
– Возможно, – кивнула Нэнси. – Но я хочу это получить, Кэтрин.
Приблизившись, она поцеловала Катрин на прощание и вышла из комнаты.
Кэтрин, сжав губы, осталась неподвижно стоять у окна. Вокруг была разлита красота ночи и царил покой этих мест, населенных мирными простодушными людьми. Ей захотелось пойти к Нэнси, поговорить с ней, утешить и успокоить. Но она почувствовала, что это было бы лишним. Она была сбита с толку и в то же время встревожена. Она вздохнула и отправилась спать.
Глава 12
На следующее утро Кэтрин проснулась от яркого солнечного света в своей комнате и звуков многих голосов как внутри дома, так и снаружи. Ее сердце радостно откликнулось на этот оживленный и суматошный гул. Она вскочила с постели, быстро надела теплый твидовый костюм и спустилась в комнату для завтраков, где миссис Мэдден, Крис, дядя Бен и юный Сэмми Эммет садились за стол.
– Ой, – привставая, сказала миссис Мэдден с просиявшим лицом, – мы и не думали, что вы спуститесь к завтраку. Нэнси любит, чтобы ей приносили в постель, и попозже.
– Хочется погулять в такое утро, – улыбнулась Кэтрин. – Особенно если впереди катание на коньках.
– По-мужски сказано, – воскликнул Сэмми, постукивая горячим пончиком по своей тарелке. – Для этого дела прогуляетесь с самим юным Эмметом!
Когда Кэтрин заняла свое место, миссис Мэдден налила ей горячий кофе, а Крис подал с оловянного блюда, стоявшего перед ним, жаренной на огне ветчины. Хрустящие пончики, рекомендованные Сэмми как chef d'oeuvre[20] миссис Хикки, были легкой пищей. Не имея ничего против такой трапезы, как и накануне вечером за ужином, Кэтрин снова ощутила глубоко тронувшую ее непринужденную атмосферу искренности и жизнерадостности. Она также не могла не заметить, что ее участие в этом раннем семейном завтраке доставило матери Криса подлинное и нескрываемое удовольствие.
Сразу после этого они отправились к озеру. Сэмми, который, само собой, взялся опекать Кэтрин, терпеть не мог что-либо откладывать на потом и, хотя Нэнси все еще нигде не было видно, достал из дровяного сарая пару отличных коньков и повел ее на лед. Мэдден проводил их до причала.
Это было восхитительное утро. Шагая между Сэмми и Мэдденом по схваченной морозцем дороге, Кэтрин не возражала бы, чтобы этот путь никогда не кончался. Все встречные знали Криса и охотно приветствовали его, выказывая знаки уважения и дружбы. Теперь, исходя из вчерашних впечатлений, она прекрасно поняла его истинную натуру, то, что было по-настоящему ценно в нем, тот баланс эмпатии и силы, который не позволял ему отказываться от домашних богов и забывать друзей.
В лодочном сарае полный рвения Сэмми, опустившись перед Кэтрин на колени, помог ей надеть коньки. Затем они, как птицы, расправившие крылья, взлетели вдвоем, заскользив по ровному, как стекло, льду. Мэдден, неподвижно стоя на причале, смотрел, как они исчезают за излучиной ручья. На его лице появилось довольно специфичное выражение. Он любил кататься на коньках, но в последние годы у него для этого было маловато времени. Вероятно, ему тоже хотелось бы выйти с ними на лед, забыв обо всем прочем. Может, именно поэтому в его глазах плескалось странное замешательство, когда он повернулся и медленно направился обратно к дому, чтобы дождаться пробуждения Нэнси.
Было почти половина третьего, когда Кэтрин и Сэмми вернулись. Обед, по-видимому, давно закончился, на столе было пусто, как и в доме, но, когда они ворвались, перемежая извинения приступами смеха, миссис Мэдден понимающе кивнула.
– Зачем столько шуму? – улыбнулась она. – Я все оставила для вас в духовке.
Она управилась за пять минут, заменив скатерть на столе и нанеся величественный визит на кухню, а затем села, глядя, как они уплетают за обе щеки, как будто получала от этого тихое удовлетворение.
– Еще будете сегодня кататься? – наконец спросила миссис Мэдден.
Кэтрин покачала головой.
– Я ног не чувствую. И Крис что-то говорил о прогулке после ужина. Для всех для нас. С костром на одном из островов. До вечера я должна прийти в себя.
Пожилая женщина замялась.
– Не хотите ли кофе за компанию? – спросила она после паузы. – Я частенько устраиваюсь с чашечкой одна у камина около трех часов дня.
Гостиная была полна покоя и какого-то необычного смирения. В углу торжественно тикали часы с восьмидневным заводом, а подвески светильника на ореховой тумбочке переливались и мерцали в отблесках огня из камина. Сэмми, насвистывая, удалился, чтобы присмотреть за пометом щенков, которых они с Хикки выхаживали в сарае. Налив кофе, миссис Мэдден, долгое время молчала. Наконец, выпрямившись и глядя в сторону, заметила:
– Я рада, что вы приехали сюда, Кэтрин. Теперь, когда я уже в годах, осмелюсь сказать, что я не очень-то привязываюсь к людям. Но когда так случается, это очень много значит для меня.
Кэтрин, одновременно тронутая и смущенная, ничего не ответила. А затем, совершенно неожиданно, миссис Мэдден протянула руку и взяла с соседнего столика альбом в плюшевой обложке. Это был семейный альбом, нечто солидное и одновременно нелепое, этакий пережиток прошлого, который, как невольно подумала Кэтрин, тут же вызвал бы у Нэнси зубовный скрежет. Но у Кэтрин не было ни малейшего желания возражать миссис Мэдден, когда та продолжила:
– Тут есть один довольно хороший снимок. Крис, каким он был.
Кэтрин взяла открытый альбом, и ее взгляд упал на выцветшую желтую фотографию мальчика, не старше семи лет, в шортах и нелепой старой соломенной шляпе, сдвинутой на лоб. Да, это был Крис. Сколько бы ему ни было лет, она узнала бы эти темные глаза, смотрящие на нее столь вопрошающе и серьезно. В ней все сжалось от нежности. С великим трудом ей удалось сдержать наплыв глупых слез, которые инстинктивно выступили под ее опущенными ресницами.
– Какая милая фотокарточка, – сказала она. – Вы должны показать ее Нэнси.
– Должна, – медленно проронила мать Криса.
Кэтрин быстро посмотрела на нее и отвела взгляд. Она с удивлением заметила в глазах женщины беспокойство, что ранило ее в самое сердце.
– Глупо с моей стороны так говорить, – продолжала миссис Мэдден еще медленнее, – но я бы хотела, чтобы мой Крис был счастлив.
– Так и будет, – сказала Кэтрин.
– Нэнси очень милая, – замялась миссис Мэдден. – И все же я почему-то не могу привыкнуть к тому, что она актриса. Наверное, я старомодна.
– Она войдет в разум, – с теплотой в голосе сказала Кэтрин.
– Мы говорили об этом как-то вечером, – задумчиво произнесла миссис Мэдден. – То есть это само собой всплыло. До вашего приезда. И Нэнси, похоже, рассчитывает остаться на сцене после того, как выйдет замуж за Криса. Она даже целую речь произнесла по этому поводу. Была вся на взводе. Сказала, что в наши дни девушка может выйти замуж и сделать карьеру. В дни моей юности быть замужем и считалось карьерой девушки. Но теперь, полагаю, все по-другому. Мы должны быть справедливы. Мне очень нравится Нэнси. Я только хочу, чтобы она и мой Крис были счастливы.
– Так и будет, – импульсивно сказала Кэтрин. – Я знаю Нэнси. Она очень молода, но с ней все в порядке. И я, честно говоря, не верю, что она задержится на сцене. По крайней мере… – она сделала паузу, вспомнив свои опасения насчет того, что именно может стать причиной окончательного разочарования Нэнси в актерской карьере, – когда Нэнси поймет, что звездой ей не бывать, она остепенится и станет просто женой. Если мы оставим все как есть, оно само собой наладится.
– Я надеюсь на это. Очень надеюсь! – сказала миссис Мэдден со спокойной серьезностью в задумчивых глазах.
Разговор прервало появление миссис Хикки с тарелкой свежеиспеченных бисквитов. И ни Кэтрин, ни Сьюзен Мэдден больше не возвращались к этой теме.
Кэтрин в тот день больше никуда не выходила. Она рассудила, что запланированная на вечер прогулка окажется достаточно захватывающей. Действительно, когда пришло время ужина, прибыла большая компания, еще более многолюдная, чем вчера. Но за столом не стали тратить время попусту – все торопились на озеро. И вот около восьми часов вечера человек двадцать, а то и больше, вышли из дома. Среди них был и Мэдден. Однако Нэнси отказалась присоединиться к прочим, вполне вежливо заявив, что, если кто-нибудь снова попытается научить ее стоять на коньках, она сойдет с ума. Во всяком случае, добавила Нэнси, она решила побыть одна в своей комнате и поработать.
Надев в лодочном сарае коньки, все отправились в путь под сверкающим сиянием звездного неба. Взявшись за руки, они образовали длинную шеренгу, скользящую по льду. Их согласованные ритмичные движения невольно сливались с экстазом ночи. Луна, похожая на большой фонарь, висевший высоко в небесах над ними, отбрасывала свой свет на замерзшие воды. На юге приветливо поблескивали инеем крыши деревни. На востоке горы объединились в хребет, который, возможно, был ступенькой в обитель богов. Впереди расстилалось дивное пространство льда, темное и светящееся, похожее на отполированный мрамор, гладкое, как агат, уходящее все дальше и дальше, к заливу.
Едва переводя дух, Кэтрин мчалась вместе со всеми. Часто дома она каталась на коньках по крошечным лондонским прудам, в мрачный туман или в опасную оттепель. Но никогда она не знала такого великолепного простора, такого чудного воздуха, такого девственного льда. Ее сердце воспарило. Звон коньков звучал музыкой в ушах. Ветер, хлеставший ее по щекам и развевавший концы шарфа, почище шампанского гнал кровь по венам.
Наконец в пяти милях от берега они добрались до острова, небольшого круглого холма с высохшими елями и ивняком, и там через несколько минут вспыхнул заранее приготовленный костер. Когда пламя, сверкая, взметнулось вверх, собравшиеся окружили костер, отвинтили крышки термосов и стали передавать из рук в руки порции кофе и горячего молока. Бетти Лу, как сокровище из земли, достала из своей муфты на котиковом меху пакет с имбирным печеньем. Затем Энди Данн, продавец в деревенской лавке, снял с плеча аккордеон и тихонько нажал на клавиши. Он исполнял старые знакомые мелодии – нежно и мечтательно: «Река Суони», «Теплая вечеринка у тети Дины», «Дядя Нед» – прелестные незатейливые, поднимающиеся к небесам, к звездам. Все даже не заметили, как начали петь.
Кэтрин обвела взглядом круг счастливых поющих лиц, освещенных пламенем костра, и во второй раз за этот день слезы неподдельного волнения навернулись ей на глаза. Какая жалость, что Нэнси не поехала с ними! В этом круге было молчаливое признание взаимной любви, того общего братства, которое объединяет всех людей на земле.
А затем все подхватили слова самой прекрасной песни на свете под названием «Хуанита». Кэтрин ничего не могла с собой поделать. Ее душа больше не принадлежала ей, а стала одним целым с душами этих людей. Кэтрин тоже начала подпевать.
Внезапно посмотрев на Мэддена, она поймала его взгляд. Весь этот день – точнее, с момента своего приезда – она почти не видела его. Но сейчас что-то непонятное и почти пугающее в его глазах застало ее врасплох. Он смотрел на нее как-то необычно, словно сквозь дымку, или будто видел впервые в жизни.
Когда песня закончилась, наступила долгая тишина, затем, словно почувствовав, что больше петь не следует, все пустились в разговоры. И тут же Кэтрин ощутила прикосновение Мэддена к своему локтю.
– Было мило с вашей стороны присоединиться к нашей компании, – произнес он каким-то странным сдавленным голосом.
– Почему бы и нет? – чуть нарочито засмеялась она. – Даже если я не могу попасть ни в одну ноту.
– Это не важно, – ответил он. – Главное, что вы пели.
Когда все снова взялись за руки, чтобы двинуться в обратный путь, Мэдден остался рядом с ней. Его рука в перчатке из грубой шерсти слегка сжимала ее руку. Пока возвращались к берегу, он в основном молчал, а уже возле дома украдкой бросил на нее взгляд и затем пожелал ей спокойной ночи тем же сдавленным голосом.
Но сам он не сразу лег спать. Оставив гостей, он вышел в сад, где луна отбрасывала среди яблонь странные искаженные тени. Мгновение он стоял, словно сбитый с толку. Рассеянно, неловко он попытался зажечь свою трубку, но она погасла, и он, не обращая на это внимания, стиснул ее зубами. Потом в занавешенном окне Кэтрин внезапно вспыхнул свет. Казалось, что при этом и на Мэддена снизошло озарение. Он молча уставился на окно, затем, повернувшись, прижался лбом к холодной коре узловатой ветки. Его лицо, освещенное бледным светом, было таким же искаженным, как тени фруктового сада.
