Арчибальд Кронин
Дама с букетом гвоздик
Глава 6
Нэнси появилась на Керзон-стрит в десять часов утра в воскресенье. Она провела в пути всю ночь, свернувшись калачиком в углу купе третьего класса, маленькая, одинокая, безутешная. Все прочие остались, чтобы с комфортом вернуться днем, но она чувствовала, что должна немедленно уехать. Провал спектакля, на который она возлагала столько надежд, ужасно расстроил ее. Пока поезд мчался сквозь темноту, на бледном лице Нэнси застыло выражение подлинного разочарования. Ее веселая маска легкомысленности, в которой она обычно представала перед миром, исчезла. Тем, кто судил о Нэнси по ее неизменно яркой внешности, стоило бы увидеть ее в те минуты. На самом деле она выглядела очень несчастным маленьким ребенком.
И все же, еще не доехав до Лондона, она взяла себя в руки. Нэнси могла, по ее собственному выражению, выпадать в осадок, но ни за что не показала бы этого. Она привела в порядок свое лицо, немного подпорченное вагонной пылью и, возможно, случайной слезой. А позже, в квартире на Керзон-стрит, она не обошлась без маленького драматического выхода, двинувшись с протянутыми руками к Кэтрин, которая сидела в темном шелковом халате перед подносом с припозднившимся утренним кофе и горячими тостами.
– Кэтрин, дорогая! – воскликнула она, как будто с их последней встречи прошла целая вечность. – Как приятно снова тебя видеть! – Она прильнула щекой к щеке Кэтрин, откинула в сторону подушку, села рядом на диван и лучезарно улыбнулась. – Мне было чертовски скверно на севере.
Кэтрин деловито пододвинула поближе поднос:
– Только позавтракай и все мне расскажи.
– Дорогая! – Нэнси театрально передернула плечами. – Я не могу съесть ни кусочка. Я невероятно расстроена.
– Что? Ты ничего не ела с утра?
– Ничего-ничего! Только омлет или что-то в этом роде, тосты и апельсиновый сок… О, я забыла.
При таких потрясениях и обидах на весь свет ей было не до диеты.
– Мне пришлось лететь к тебе, просто лететь, чтобы все рассказать.
– Ты, конечно, виделась с Крисом.
– Да, – кивнула Нэнси. – Он был милым, удивительно милым – встретил меня на вокзале, отвез на Джон-стрит. Но я хотела увидеть тебя, Кэтрин. Я хотела поговорить с тобой наедине.
– Хорошо, – успокаивающим тоном произнесла Кэтрин. С непринужденным видом она налила в чашку кофе, добавила сахара и сливок и поставила перед потерянной Нэнси. – На самом деле я ожидала, что ты заглянешь. Но тебе не стоит терзаться насчет этой постановки.
– «Постановки»! – воскликнула Нэнси с гримасой отвращения. – Если бы это была постановка! И все же я не знаю. Возможно, это все-таки постановка или могло бы быть постановкой, если бы эта женщина, Рентон, не убила ее. Она разделала ее и выложила на плиту, как куски баранины. Эта Рентон безнадежна. Она не может играть. Она никогда не умела играть. И в любом случае она слишком стара. О, если бы только мне дали эту роль, Кэтрин! Хотя, извини, я была довольно хороша в своей собственной, я словно прожила в ней. По крайней мере, я дала этому мерзкому спектаклю шанс. О Кэтрин! Мне так хотелось блеснуть в Вест-Энде. Сейчас как раз тот момент в моей карьере, когда мне это не помешало бы.
В приступе досады Нэнси внезапно подняла чашку кофе и осушила ее.
Подавив улыбку, Кэтрин изучала свою племянницу. Несмотря на тяготы ночного пути на поезде, она никогда еще не выглядела так привлекательно, как теперь, под наплывом эмоций, отчасти вызванных реальностью, а отчасти игрой, что Нэнси не слишком любила признавать. Да, не было никаких сомнений, решила Кэтрин, что сейчас Нэнси получала удовольствие от собственных драматических эффектов. И конечно, они ей очень подходили.
– Да, пожалуй, жаль, что так вышло, – наконец сказала Кэтрин. – Но разве все это так уж важно?
– Конечно важно, – возмущенно выпрямилась Нэнси. – Что за идиотский вопрос, Кэтрин!
– Я просто подумала о нашем друге Мэддене, – мягко ответила Кэтрин.
– Дорогая, – запротестовала Нэнси. – Я понимаю, что ты имеешь в виду, и все такое. Я обожаю Криса. Но я обожаю и театр. И у меня перед собой есть какие-то обязательства, перед артистом во мне. Ты же знаешь, как я прекрасно справляюсь с любой ролью, я действительно очень быстро все схватываю. А теперь этот крах в самый важный момент! О, я знала, что это глупая постановка. Она заслуживала провала. Но в провальной ситуации оказалась я сама, и я не могла от нее убежать. Это было бы трусостью.
Она вскочила и принялась расхаживать по комнате:
– О нет, нет, Кэтрин, дорогая. Это было бы полным разочарованием. Я хочу выйти замуж за Криса, но я также должна добиться успеха. Я должна доказать себе, что я могу. О, мне нужен, нужен, нужен успех!
– Понятно, – сказала Кэтрин.
Последовала пауза. Нэнси, застывшая на месте, обернулась с новым выражением лица.
– Вот единственное, что мы можем с этим поделать, – пробормотала она теперь в иной, но не менее привлекательной манере, устремив на Кэтрин ясный и простодушный взгляд и сохраняя театральную позу в стиле Дузе, Терри[15] и Бернар одновременно. – Ты должна мне помочь.
– Но как, Нэнси?
– Дорогая, не смотри на меня так, будто я сошла с ума. Ты знаешь как.
– Ты имеешь в виду, что хочешь попасть в другую постановку?
– Вот именно! – Нэнси расслабилась, вздохнула и, оказавшись рядом с пианино, села и взяла медленный, убедительный аккорд. – В данном конкретном случае, Кэтрин, – мягко заметила она, – ты можешь очень аккуратно вмешаться. Ты умеешь быть такой совершенно простой, так замечательно притягивать к себе, влиять на людей – в частности, на Сэма Бертрама.
– При чем тут Бертрам?
– При том, – Нэнси взяла другой аккорд, – что Бертрам везет в Нью-Йорк «Дилемму» – свой новый спектакль, да будет тебе известно, Кэтрин. При том, что Бертрам еще не определил состав. При том, что Бертрам собирается отдать мне действительно хорошую роль.
– О нет, Нэнси, это невозможно, – быстро проговорила Кэтрин. – Я не могу просить его.
– Ты должна, дорогая, – сказала Нэнси, нажав на правую педаль, продлевающую звучание струн. – Если только ты не хочешь, чтобы я была разбита и несчастна всю оставшуюся жизнь.
– Нет, но на самом деле… – запротестовала было Кэтрин.
– Ты должна, – повторила Нэнси. – В «Дилемме» есть роль, которая просто взывает ко мне. Небольшая, но правильная, просто абсолютно правильная. Я могла бы воскрешать мертвых с помощью этой роли, дорогая. Но это еще не все. Я хочу поехать с тобой в Америку. Я хочу поехать с Крисом. Он должен вернуться, дорогая, вернуться к своим делам. Он хочет, чтобы я поехала с ним и там вышла за него замуж. Разве ты не видишь, как было бы замечательно, если бы ты устроила меня в спектакль Бертрама? Короче, мы едем все вместе и проводим там божественное время.
Все еще ошеломленная, Кэтрин смотрела на Нэнси, осознавая, как ловко эта запутавшаяся умная маленькая племянница разыграла ее с помощью, казалось бы, несочетаемых хитрости и простосердечия. Поневоле в глазах Кэтрин заплясали веселые искорки.
– Похоже, ты все очень тщательно спланировала.
– Ну конечно, дорогая.
– Из этого вовсе не следует, что Бертрама так же легко уговорить, как меня.
– Но ты попроси его! – воскликнула Нэнси.
Повисла пауза, в течение которой выражение лица Кэтрин смягчилось еще больше.
– Хорошо, – сказала она наконец.
– Ты моя дорогая!
С последним прогремевшим аккордом Нэнси встала из-за пианино и обвила руками шею Кэтрин:
– О, не сомневалась, что ты согласишься. Я рассчитывала на тебя. Я так счастлива! Знаю: если ты берешься за дело, можно считать, что оно уже сделано.
Она отстранилась, глядя на Кэтрин с искренней любовью и благодарностью, снова обняла ее, затем перевела взгляд на крошечные платиновые часики на своем запястье. На ее лице сразу же отобразилось сожаление.
– А теперь мне надо лететь. Я обещала встретиться с Крисом в одиннадцать. Он такой милый, что я терпеть не могу заставлять его ждать. Сходи сегодня к Бертраму, Кэтрин, хорошо? Или завтра, если он не в городе. До свидания, дорогая, и огромное спасибо.
Когда Нэнси ушла, Кэтрин с минуту постояла, охваченная довольно противоречивыми мыслями. С одной стороны, от нее не укрылось, что Нэнси доброжелательно, но расчетливо использует ее; с другой стороны, она прекрасно понимала, что ее добровольное служение Нэнси превыше любых прихотей горячо любимой племянницы. Это правда, что она имела некоторое влияние на Бертрама и, если информация Нэнси верна, могла бы уговорить его. Хотя ее независимой натуре дорого стоило просить о чем-то, она чувствовала, что Нэнси полагается на нее. Ради этого и надлежало действовать. При этой мысли ее лоб разгладился, и импульсивным движением она направилась к телефону. Кэтрин не очень-то надеялась, что Бертрам будет в Лондоне в конце недели, но от Уинтера, его слуги, она могла по крайней мере узнать о его планах на предстоящую неделю.
И действительно, к телефону подошел Уинтер – его зычный голос нельзя было спутать ни с каким другим, – а на вопрос о Бертраме он не без некоторой таинственности и нерешительности ответил, что его хозяин дома.
– Отлично! – воскликнула Кэтрин. – Тогда передай ему, Уинтер, что я зайду повидаться с ним.
– О нет, мисс Лоример, – возразил Уинтер. – С ним нельзя повидаться.
– Но почему? У него же нет дел на сегодня.
– Не знаю, мисс Лоример. Видите ли, он… он нездоров.
Поведение Уинтера озадачило Кэтрин.
– Что с ним не так? – спросила она напрямик.
Нерешительное молчание на другом конце провода. Затем – с величественной неохотой:
– Если вам так уж нужно знать, мисс Лоример, у мистера Бертрама болят зубы.
В сообщении Уинтера о болезни было что-то настолько замогильное, что Кэтрин невольно рассмеялась. Быстро, чтобы не ранить его чувства, которые, как она знала, были в высшей степени упорядочены, она повесила трубку. Но ее намерение нанести визит никуда не делось, поскольку если уж что-то требовалось сделать для Нэнси, то лучше было сделать это немедленно.
Поэтому около трех часов дня, когда, по ее мнению, невралгия у Бертрама могла утихнуть, Кэтрин вышла из квартиры и быстрым шагом направилась в сторону Портман-сквер.
Она нажала на дверной звонок под номером l6a, и Уинтер, высокий и худой, открыв дверь, собственной персоной предстал перед Кэтрин с похоронным видом.
– Простите, мисс Лоример, – начал он, и она увидела, что он колеблется – впускать ее или нет.
Но прежде чем он успел принять решение, она проникла в холл, ободряюще улыбаясь ему:
– Все в порядке, Уинтер, я найду куда идти!
Зная привычки хозяина дома, Кэтрин направилась мимо встревоженного слуги в кабинет, где должен был сейчас находиться Бертрам.
В этом она оказалась права, но скорее случайно, чем по здравомыслию, потому что Бертрам сидел не за своим рабочим столом, а у камина, перед горкой угля, в нелепой позе воплощенного страдания – клетчатый халат, голова обмотана шетландской шалью.
– Что такое, Берти! – невольно воскликнула Кэтрин. – Неужели все и вправду так плохо?
– Еще хуже, – пробормотал он. Затем, помолчав, с трудом повернул голову и осуждающе оглядел ее. – Что, черт возьми, ты здесь забыла?
Хотя она прониклась к нему сочувствием, его теперешний растрепанный, взъерошенный вид, с опухшей щекой, настолько неотразимо напоминал героя комиксов, что Кэтрин с трудом заставила себя не рассмеяться.
– Я просто заскочила на минутку, – поспешно заявила она. – И я так рада, что пришла. Позволь как-то помочь тебе.
– Ты не поможешь, – скорбно пробормотал он. – Я не хочу, чтобы меня беспокоили. Я говорил Уинтеру.
– Уинтер тут ни при чем. И послушай, Берти…
– Не могу ничего слушать, – перебил он ее. – Дьявольская зубная боль, все лицо болит. Оставь меня в покое. Даже чтобы спасти свою жизнь, я не стал бы сейчас покупать антиквариат.
– Я пришла не для того, чтобы продать антиквариат.
– Ты пришла не просто так. Я тебя знаю. Да еще в воскресенье. Уходи, Кэтрин!
– Я не уйду, – решительно ответила она и сделала шаг к нему. – Не могу видеть, как ты страдаешь. Бред какой-то! Ты что, не обращался к зубному?
– Ненавижу зубных врачей. У меня никогда не было на них времени. Ненавижу всю их свору. Кроме того… – Он сдержанно застонал, застигнутый внезапной волной боли. Когда она утихла, он, обессиленный, откинулся на спинку кресла и пояснил: – Думаю, это абсцесс. Не вынесу укол. Ничего такого не вынесу.
– Дай его удалить, – сказала Кэтрин с некоторым удивлением. – Совсем!
Он чуть не подпрыгнул в своем кресле.
– Без укола? По живому? Удалить! О господи, неужели эта женщина думает, что я сделан из железа? Удалить! О милый Боже, прости ее!
Содрогнувшись, он повернулся спиной к Кэтрин и, едва прикасаясь к распухшей щеке, стал осторожно раскачиваться взад-вперед.
Кэтрин смотрела на него с неподдельной нежностью и заботой, допустив, возможно, немного банальную, но тем не менее верную мысль, насколько в подобных ситуациях мужчины бывают похожи на детей, особенно когда остаются без присмотра женщин.
– Позволь мне взглянуть, Берти! – воскликнула она.
– Нет уж, спасибо.
– Нет уж, позволь. Зачем так нелепо страдать – тебе это не подходит.
Она решительно двинулась к нему. Он дико глянул на нее, завращав глазами, – только они и были подвижны на застывшем лице. Но она слишком много значила для него. Скорчившись, как спаниель, которому грозит плетка, он снова застонал и сдался, открыв рот с темным пеньком коренного зуба, торчащим из воспаленной десны.
Убедившись в причине проблем, Кэтрин, заняла кресло на коврике у камина и сурово посмотрела на своего визави:
– Послушай, Берти, это безумие – оставлять такое. Ты должен немедленно разобраться с этим.
– Ты не умеешь, – слабо запротестовал он. – Ты не умеешь делать уколы.
– Эфир, – лаконично ответила Кэтрин.
Он побледнел под пледом, которым снова накрылся в инстинкте самосохранения.
– Эфир?
– Да, эфир, Берти!
Он сделал последнюю попытку увильнуть:
– Мне не подходит анестезия. С меня хватит и одной мысли о ней. Мне ни разу в жизни не делали анестезии.
– А теперь сделают, – сказала Кэтрин своим самым решительным и грозным тоном. – Я сейчас позвоню доктору Блейку, и тебе немедленно удалят этот несчастный зуб.
– Нет-нет. Не смей! Если мне дадут эфир, я навсегда потеряю сознание. Мне уже лучше… Со мной теперь абсолютно все в порядке. Ой! Ой!..
Он попытался приподняться в знак протеста, но очередная волна страдания подхватила его и снова усадила обратно в кресло, сокрушенного и отданного на ее милость.
Кэтрин посмотрела на своего старого друга сострадательным, но неумолимым взглядом. Затем она вышла из кабинета и спустилась в холл, где позвонила доктору Блейку, своему собственному стоматологу-хирургу, который жил тут же за углом на Квин-Энн-стрит, и попросила его немедленно прийти. Уинтеру, который маячил рядом беспокойной и бледной тенью, она велела принести горячей воды и чистых полотенец.
До прихода доктора Блейка Кэтрин оставалась в холле.
– Вы должны стоять на своем, доктор, – предупредила она его. – Никаких глупостей насчет того, чтобы отложить лечение.
– Ни за какие коврижки, мисс Лоример, – ответил он с улыбкой. – Я никогда не откладываю на завтра то, что надо сделать сегодня.
Наверху их несчастная жертва чуть ли не в прострации ожидала своей печальной участи и уже зашла в этом слишком далеко, чтобы выразить хотя бы слабый протест. На подготовку необходимой аппаратуры понадобилось не более минуты. Бертрам бросил взгляд на темные цилиндры и витки красных трубок и вздрогнул, как будто его обдало ледяным ветром.
– Вы собираетесь прикончить меня, – пробормотал он. – Я никогда не очухаюсь после этого.
– Чушь! – беззаботно сказал Блейк.
– Разве я… разве мне не нужно специальное кресло или что-то в этом роде, – запинаясь, сказал Бертрам.
– Ни за какие коврижки, – сказал Блейк еще более беззаботно. Казалось, это было его излюбленное выражение. Он лихо закатал правую манжету. – Просто ослабьте воротник и сядьте прямо.
Жуткая ухмылка расползлась по лицу Бертрама.
– «Сядьте прямо», – хохотнул он. – Если бы я не умирал, я бы рассмеялся.
Тут дверь открылась, и с важным видом вошел Уинтер, держа перед собой тазик, как лекарь-аптекарь, привыкший пускать кровь. Это стало последней каплей. Бертрам крепко зажмурился. Когда Блейк надел ему на лицо резиновую маску, он разрыдался:
– Держи меня за руку, Кэтрин. И ради бога, держи крепче.
Три минуты спустя он открыл глаза и остекленевшим взглядом уставился на Блейка, который, тихонько насвистывая, укладывал свои инструменты. Уинтер и тазик исчезли, а это означало, осознал Бертрам, что все позади – и зуб, который адски болел, и весь этот кошмар. Его охватило ощущение чуда. Он оставался недвижим, пока стоматолог не ушел.
Затем он выпрямился и посмотрел на Кэтрин с медленной улыбкой, в которой не было и намека на страдание.
– Это ты, – заявил он. Затем, дабы удостовериться, что ему полегчало, он похлопал себя по щеке, снова улыбнулся и не без смущения заметил: – Чудесная штука этот эфир. Хотя я и сам не сдрейфил, верно?
– Ты был великолепен, Берти.
– Это вряд ли… О, ладно, черт возьми, это в общем-то не самое приятное, с чем приходилось сталкиваться. Не каждому по плечу. Я имею в виду анестезию и все такое.
– Да, ты чудесно справился. Это был довольно противный зуб.
В этот момент, проследив за ее взглядом, он обнаружил зуб, лежащий рядом на столе на ватном тампоне. Он поднял его и с гордостью осмотрел.
– Так! Так! А вот и большой коренной зуб с гнильцой. Лучше тут, чем там, а, Кэтрин? Слава богу, у меня хватило духу пройти через это.
Подняв глаза, он поймал на себе ее пристальный взгляд и вдруг замер, как мальчишка, застигнутый врасплох с банкой варенья у буфета. Он виновато заморгал, лицо медленно вытянулось, затем глаза заблестели, и он с неподдельным удовольствием начал смеяться. И смеялся долго.
– О господи, Кэтрин, каким же слабаком я был! И какая же ты молодчина, что заставила меня пойти на это! Если бы не ты, я бы до сих пор корчился от боли в кромешном аду!
Он протянул руку и нажал на звонок.
– А теперь нам пора выпить чаю. Я голоден. У меня зверский аппетит. Ты не поверишь, у меня за весь день не было ни крошки во рту!
Она покачала головой:
– Нет, Берти, это мне пора выпить чаю. А тебе больше подойдет добрый питательный бульон.
– Ха! Ха! Хорошая идея. Мне нужно подкрепиться. У меня такое чувство, будто я неделю ничего не ел.
Вскоре Уинтер накрыл на стол. Обернув подбородок салфеткой, Бертрам, прихлюпывая, стал разделываться с миской бульона и вдруг заявил:
– Знаешь, Кэтрин, ты упустила свое призвание. Тебе следовало бы стать медсестрой или врачом. Нет, клянусь, ты должна была быть чьей-то женой. Моей, например. – Он энергично замахал ложкой. – Это идея. Выходи за меня замуж, Кэтрин, и сделай наконец из меня порядочного человека.
Она просто улыбнулась ему, не обратив никакого внимания на его слова, и он продолжил:
– Что же я могу для тебя сделать, если как муж я тебе не нужен? Только одно исключение – не пытайся мне что-то продать. Я все до последнего пенни вложил в свой новый спектакль.
Кэтрин глубоко вздохнула. Хотя она сама затронула бы данную тему, это его признание вкупе с благодарностью дало ей шанс, которым она не могла не воспользоваться.
– Я действительно хочу кое о чем попросить тебя, Берти, и это касается твоего нового спектакля. Дай моей племяннице, Нэнси Шервуд, роль в нем.
Бертрам отметил не столько содержание просьбы, сколько то, с каким напором она прозвучала. Он медленно дохлебал бульон.
– Хм, так вот оно что, – сказал он наконец. – Это она тебя настропалила, Кэтрин. Хитрый маленький дьяволенок.
– Она умна, Берти, – поспешно сказала Кэтрин. – И ты знаешь, что она может играть.
– Да, – признал он. – Она довольно хороша. – Он помолчал. – И она становится все раскрепощенней. На днях я слышал отзыв о ее маленьком выступлении на Би-би-си. Вокруг полно слухов. – Он снова помолчал. – Хм! Но предположим, мы немного подождем. Через год-два у нее будет больше опыта.
– Не будет ни года, ни двух, – искренне заявила Кэтрин. – Она выйдет замуж и остепенится задолго до этого. Она хочет добиться успеха сейчас – ты же знаешь, как это бывает, Берти, – добиться какого-то успеха, почувствовать, что у тебя получилось.
Он искоса посмотрел на нее:
– О да!
– Кроме того, – быстро продолжила Кэтрин, – я хочу, чтобы она вместе со мной побывала в Америке. Это связано с ее будущим, с ее счастьем, со всем, что действительно имеет значение.
Наступила тишина. Бертрам в раздумье погладил подбородок и некоторое время медлил с ответом, но наконец принял решение:
– Ладно, Кэтрин, ради тебя я сделаю это. Для нее есть хорошая роль. Она вполне подойдет Нэнси. Ее роль. Передай, чтобы завтра зашла ко мне в офис.
Лицо Кэтрин залилось румянцем. Она встала и взяла его за обе руки.
– Спасибо, Берти! – радостно воскликнула она. – Этого я никогда не забуду.
– Все в порядке. Если подумать, Нэнси составит хорошую конкуренцию Пауле Брент, которая играет главную роль.
В его нарочито небрежной манере разговора слышалось, что он рад угодить Кэтрин.
Вскоре после этого Кэтрин ушла. Она испытывала неописуемый душевный подъем по пути домой, на Керзон-стрит, намереваясь сразу же позвонить Нэнси. Ее визит в Америку приобрел новые цвета, окрасившись живым чувством предвкушения счастья. Она всегда хотела отправиться в путешествие вместе с Нэнси. И с легким сиянием в душе Кэтрин почему-то отмечала как дополнительную радость то, что Мэдден тоже поедет с ними.
