Арина Теплова
Корона Толимана
Глава II. Именины
Российская империя, 1772 год
– Что тебе удалось узнать? – спросил тихо Чернышев, когда неприметного вида человек запрыгнул в его крытый экипаж и захлопнул дверцу.
– Существует некая вещица, проклятая тиара, с которой связано это дело.
– Тиара?
– Поговаривают, что выглядит она более как небольшая корона. И, скорее всего, из-за нее погибла дама, первая петербургская красавица.
– Ты уверен, что она именно погибла?
– Не прошло и пары месяцев, как она появилась в этой тиаре на императорском балу, и скоропостижно скончалась, удушив себя. Ей было всего двадцать четыре года. Разве это не странно?
– Ты прав, – кивнул Михаил, зная, что в трехмерном мире Звездные капли вытягивали из подсознания человека наружу все потаенные черные мысли, которых следовало бы опасаться.
И не каждый человек, видящий Звездную каплю или владеющий ею, мог справиться с темными страстями, которые завладевали им. И устоять могли только добрые люди с чистой светлой душой, которые преодолевали свои страхи и растворяли их в своем существе любовью. Если же человек был полностью погружен в трехмерный мир с пороками и страстями, эти страхи могли привести к еще большему злу. Еще и поэтому Михаил должен был найти эту Звездную каплю Толимана, чтобы она более не приносила несчастий. Он намеревался спрятать ее или увезти с планеты, как и просил его о том совет Федерации, до тех пор, пока люди Гайи не научатся управлять своими эмоциями и не станут чище душой и добрее.
– А еще мне удалось узнать, что тридцать лет назад из-за некой странной книги был убит известный царедворец Вавилов, и поныне тайная канцелярия не может найти убийц.
– Преступления явно связаны, – кивнул, мрачнея, Чернышев, помня, что потом от этой капли погибнет любовница Потемкина – чуть позже, в конце века.
Звездная капля умело меняла свой вид, превращаясь то в книгу, то в тиару, то в драгоценный кулон, видимо, она обожала менять свои обличья. Надо было найти ее как можно скорее, тогда ему, возможно, удастся спасти от смерти дальнейших владелиц этой капли. А еще некое внутреннее чувство отчетливо твердило ему, что во всех этих смертях замешены орионцы, которые позже, в девятнадцатом веке, насильно увезут каплю с планеты, когда он, Михаил, опоздает в поисках.
– Когда погибла красавица? – спросил граф.
– Шестнадцать лет назад. Ее нашли в своей комнате, с синяками на шее. Она удушилась веревкой.
– Жуткая история, – поморщился Чернышев и тут же, поняв, что его сердце наполнилось жалостью к этой бедняжке, начал наполнять свое существо энергией любви, чтобы не упали его вибрации. Как же он устал жить в этом дуальном мире. Он вообще поражался, как людские души могут существовать в этом хаосе лжи, ненависти и душевной боли, а некоторые из них еще и оставаться добрыми и прощающими. Вздохнув и печально по-доброму улыбнувшись своему собеседнику, простому сапожнику, он спросил: – Как ее звали?
– Вера Ильинична Огарева.
– Огарева? – опешил Михаил, сразу же вспомнив своего знакомого Алексея Огарева. – Но, насколько я осведомлен, эта дама умерла от сердечного приступа.
– Нет, она умерла от удушения. Ее муж дал взятку начальнику Тайной канцелярии, чтобы ее смерть была выставлена как разрыв сердца. Видимо, боялся позора. Ведь самоубийц даже не хоронят на общем кладбище.
– Странно… я бы даже сказал, очень подозрительно, – задумчиво произнес Чернышев, и в его голове вмиг начал выстраиваться план дальнейших действий.
Российская империя, Москва
особняк Огаревых, 1772 год
В то майское утро Наташа проснулась со сладостным чувством счастья. Открыв глаза, она долго рассматривала расшитый верх голубого балдахина над головой, думая о том, что сегодня ее восемнадцатый день именин. Часы пробили десять утра, когда она вышла из ванной комнаты вымытая, с распущенными влажными волосами, и велела своей горничной закрутить ее густые локоны на тонкие полоски материи, а затем принести ей завтрак.
В приготовлениях к предстоящему балу Наташа решила провести в своей комнате почти весь день, подбирая по каталогам нужную прическу к прелестному бальному платью, купленному на прошлой неделе специально для сегодняшнего праздника. В одиннадцатом часу в дверь ее спальни постучали, и вошел отец, одетый в светлый вычурный камзол и штаны с туфлями.
– Дочка, ты отчего к завтраку не спустилась? – спросил ласково Алексей Петрович, подходя к девушке и целуя ее в макушку с затянутыми в жгутики темными локонами.
Ее горничная в это время убирала постель.
– Я так волнуюсь, что у меня совсем нет аппетита, – заметила Наташа. Увидев в руках отца довольно увесистую темную шкатулку, она повернулась к нему и спросила: – Это мне подарок?
– Вон поди! – приказал по-доброму Огарев горничной, и та, поклонившись, быстро покинула спальню. Наташа тепло улыбнулась отцу. Он как-то весь засветился и поставил шкатулку на туалетный столик перед дочерью. – Открой. Здесь драгоценности твоей матушки. Пришло время отдать их тебе.
Наташа с воодушевлением раскрыла шкатулку и ахнула. Внутри лежали переливающиеся сокровища: жемчужные нити и браслеты, длинные вычурные серьги и кокетливые броши, диадемы и колье.
Невольно замерев рядом с дочерью, Алексей Петрович довольно закивал, умиляясь. Девственная красота дочери завораживала его и вызвала в его существе немое обожание. Не удержавшись, он наклонился к девушке и приник поцелуем к ее плечу, Наташа тут же повела рукой, словно выражая недовольство откровенной лаской отца. Алексей Петрович выпрямился, вздохнув. Его взор вдруг нечаянно остановился на некой вещи, которая лежала в шкатулке сверху – серебряной тиаре причудливой формы с огромным двухцветным камнем, сверкающим посередине. Искусная тонкая работа мастера была видна невооруженным глазом, и девушка, осторожно прикоснувшись кончиками пальцев к холодному камню, пролепетала:
– Какая прекрасная тиара…
Нахмурившись, Алексей Петрович напрягся всем телом и глухо выдохнул. В следующий миг как будто пелена заволокла его глаза, и Огарев отчетливо увидел перед собой молоденькую женщину, изящную и высокую, в нежно-розовом бальном платье, с густыми светлыми локонами, увенчанными этой тиарой. Он пришел в крайнее волнение, им овладело смятение и мрачные мысли. Находясь в каком-то тягучем забытьи, Огарев не спускал безумного взора с тиары.
– Эту тиару твоя матушка надевала незадолго до своей смерти. На бал к императрице, – глухо вымолвил Алексей Петрович, побледнев.
Воспоминания, которые уже много лет не давали ему покоя, завладели его сознанием, и Алексей Петрович ощутил, как его всего затрясло.
– Батюшка, вам нехорошо? – спросила Наташа, оборачиваясь к Огареву и видя, что с ним что-то происходит.
Осторожно взяв отца за руку, девушка заглянула в его нервное смертельно бледное лицо. Тотчас Алексей Петрович пришел в себя и мутным взглядом посмотрел на дочь.
– Нет, я в порядке, – пролепетал он и попытался улыбнуться. Однако на его лице отразилась лишь нервная страдальческая гримаса. Усилием воли он взял себя в руки и тихо сказал: – Эти драгоценности твои, моя сладенькая…
Быстро вытащив тиару, девушка водрузила ее на головку и посмотрела на свое отражение, довольно улыбаясь.
– Именно этой прелестной вещицы и не хватало для моей прически. Теперь я точно знаю, как уложить волосы…
Немигающим стеклянным взором смотря на отражение дочери, на голове которой красовалась переливающаяся тиара, Огарев ощущал, что ему нечем дышать. Воспоминания, гнетущие и мрачные, охватили его существо, и он хрипло заметил:
– Думаю, тебе не следует надевать эту тиару на бал, Натали. Она слишком дорогая для такого многолюдного торжества.
– Почему? – возбужденно ответила девушка, все поправляя пальчиками прелестную вещицу на темных волосах. – Она великолепна! Нет, батюшка, я непременно надену ее.
– Опять капризы, я же сказал… – начал мужчина.
– Но, батюшка, ну прошу вас, позвольте! – Она обернулась к нему и изобразила на своем лице такое милое и просящее выражение, что у Алексея вмиг вспотели руки.
Свою просьбу она подтвердила соблазняющей улыбкой, и он понял, что она очень умело пустила в ход свое невозможное женское очарование и соблазняющие флюиды, выбивающее почву из-под ног у всякого, на кого они были направлены. Огарев судорожно сглотнул не в силах устоять и промямлил:
– Ну, как знаешь, – согласился он и, наклонившись, приник губами к ее лбу, приобняв руками.
Через минуту, когда поцелуй отца затянулся, а давление его рук стало сильнее, Наташа чуть отстранилась и попросила:
– Батюшка, не надо…
– Собирайся, не буду мешать тебе, – вздохнул недовольно он и выпустил ее из своих объятий. – Не забудь, гости приглашены к семи часам…
Как-то странно пошатываясь, Огарев неуверенным шагом вышел из спальни дочери.
Наташа вновь повернулась к зеркалу и продолжила любоваться чудесной тиарой, восхищенная ее прелестью и блеском камней, улыбаясь себе.
Не прошло и пары минут, как в ее ушах что-то зазвенело, а перед глазами вдруг все поплыло. Невольно она увидела перед собой широкую мраморную лестницу в зале с высоченными потолками и лепниной. Она медленно спускалась по лестнице в огромный шумный зал, освещенный тысячами свечей, где находилась многочисленная блестящая публика, дворяне в ярких камзолах и изысканных платьях. Шум и гомон голосов, легкий смех и гром музыки наполнили ее слух. Она, наконец, спустилась в зал и, обмахиваясь веером, встала чуть в стороне у мраморной колонны. Не понимая, что происходит, Наташа окинула себя взглядом и отметила, что она дама в изысканном бледно-розовом бальном платье, и вдруг осознала, что она находится в императорском дворце на рождественском балу.
Только в этот миг Наташа поняла, что она каким-то чудом оказалась в теле другой женщины и все видела и чувствовала так, словно была ею. Ее сознание тут же выдало имя – Вера Огарева. Не понимая, что происходит, Наташа недоуменно взирала по сторонам, ощущая, что ее душа как-то попала в тело умершей матери и теперь она словно находилась в прошлом и все видела ее глазами. К ней подошел усатый военный и пригласил на танец, но она отказала, потому что в ее планы входило совершенно другое, точнее, в планы Веры, как уразумела Наташа. Вера искала кого-то в толпе приглашенных. Наташа проводила глазами Веры по сторонам, а в ее голове роились странные мысли:
– Как же узнать, кто это? Неужели… не получили моего послания… одной мне не справиться. Чувствую, еще немного, и эти злодеи все поймут, их зловонное дыхание повсюду… они следят за мной…
Взор Веры наткнулся на изысканную даму неподалеку, которая в упор смотрела на нее, при этом на сильно напудренном лице женщины застыл жуткий оскал, а в ее глазах горел угрожающий огонь. Вера похолодела, пытаясь не поддаться панике, и трагично подумала:
– Зачем я надела тиару, они все поймут… уже поняли…
Наташа ощутила, как ею, а точнее, Верой завладел страх, и попятилась чуть сторону, желая укрыться от взора той жуткой дамы, которая в упор смотрела именно на нее…
Вдруг видение исчезло, так же неожиданно, как и появилась ранее.
Наташа будто вернулась в свое тело и вновь увидела свое привычное отражение – юное бледное лицо с зелеными глазами и раскинутые по хрупким плечам густые локоны. Чуть мотнув головой, она попыталась прийти в себя, не понимая, что сейчас произошло.
Позади раздался скрип открывающейся двери, и Наташа обернулась, думая, что вернулся отец. Но в комнату вошла дама лет пятидесяти в муаровом бордовом платье.
– А, бабушка, доброе утро, – пролепетала девушка, еще под впечатлением от непонятного видения. – Смотрите, какая чудесная тиара. Матушка носила ее…
– Вижу, твой отец уже поздравил тебя с именинами, – заметила Велина Александровна.
– Да, – кивнула Наташа.
Около шести в парадной Огаревых настойчиво зазвонил входной колокольчик.
– Как о вас доложить, милостивый государь? – с почтением спросил молодой вышколенный слуга, принимая шляпу и перчатки из рук статного высокого господина с бледным лицом и добрым взглядом.
– Доложи Алексею Петровичу просто – старый друг, граф Михаил, – заметил вошедший Чернышев, проходя в глубь парадной и останавливаясь спиной к боковым перилам широкой мраморной лестницы.
Слуга, кланяясь, исчез за ближайшей дверью, а Чернышев прошелся оценивающим взглядом по ярко-освященной парадной. Как давно он здесь не был. Вокруг почти ничего не изменилось за прошедшие десять лет. До него отчетливо доносился громкий гул голосов из-за едва прикрытых дверей гостиной, и Михаил решил, что сегодня у Огаревых прием.
В следующий миг он заслышал шорох на лестнице справа от себя, и в его сознание ворвался приятный мелодичный голосок, напевающий веселую песенку. Граф резко обернулся и увидел, как по мраморным ступеням лестницы легко, словно птичка, сбегает девушка в светлом бальном платье. Невольно он проследил за ее легкой фигуркой, которая была боком к нему, и его взор отметил совершенный профиль юного лица. Девушка спустилась вниз, продолжая напевать мелодию, и, едва повернулась в его сторону, как заметила в пяти шагах от себя Чернышева. Она резко остановилась, видимо, не ожидая никого увидеть здесь.
Взгляд Михаила прошелся по стройной девушке среднего роста, и он чуть прищурился. Невозможно прелестная юная кокетка с темными переливающимися локонами, на которых красовались вплетенные жемчужные нити, с ярким румянцем показалась ему знакомой и незнакомой одновременно. Ее большие глаза с поволокой имели насыщенный зеленый оттенок и игриво сверкали. Легкое платье, пошитое из тончайшего шелка миндального цвета, оттеняло нежную белизну кожи, и Михаил вновь прошелся взглядом по ее приветливому лицу, округлым узким плечам, высокой полуоткрытой груди, невозможно узкой талии и длинным складкам юбки.
Девушка приветливо улыбнулась ему, и Чернышев окончательно опешил.
И вовсе не от ее прелестного вида, хотя она и показалась ему красивой, а от того, как сильно светилась ее аура чистотой и свежестью. А над ее головой переливалось золотистое свечение, подтверждающее, что ее «небесный треугольник» активен, а значит, ее сознание и душа в данную минуту находились в высоких вибрациях.
– Добрый вечер, милостивый государь, – произнесла девушка мелодичным голосом.
Не понимая, отчего мужчина упорно молчит и лишь как-то странно смотрит на нее, Наташа убрала приветливую улыбку с лица и недоуменно посмотрела на него.
Мужчина имел довольно внушительный рост, был широк в плечах и одет в черный камзол и штаны того же цвета. Его густые светлые, скорее, даже пепельного оттенка волосы были собраны сзади и открывали высокий лоб и твердо высеченные скулы. Живые цепкие глаза насыщенного лазурного цвета в обрамлении более темных бровей и ресниц придавали выразительность его мужественному красивому лицу.
Вдруг золотистое свечение над головой девушки исчезло, и Михаил понял, что она или разозлилась, или испугалась, тем самым понизив свои вибрации. Только в этот миг он словно пришел в себя и понял, что ведет себя глупо. Он не понимал, что на него нашло и отчего его поведение вышло из-под контроля. Он быстро опомнился, наклонил голову в знак приветствия и глухо произнес:
– Граф Чернышев Михаил Владимирович.
Он замолчал, подняв на нее глаза и ожидая, что теперь представится девушка.
– Я помню вас, – произнесла она и улыбнулась. – Когда я была мала, вы пару раз приезжали к моему отцу.
Михаил поднял брови и вмиг понял, кто перед ним, ведь было что-то неуловимо знакомое в миловидных чертах и мимике темноволосой прелестницы.
– Наташа, Бог мой! Как же вы выросли! – улыбаясь, вымолвил Михаил. – И как же я сразу не узнал вас?! Позвольте?
Проворно приблизившись, он протянул ладонь, и девушка подала ручку для поцелуя. Тут же Михаила окутал ее медово-пряный запах, не цветочных духов, а именно природный запах, присущий именно ей, который он явственно ощутил.
Выпрямившись, он вновь уставился пораженным взором на девушку, понимая, что еще ни разу не встречал в этом времени подобное существо. А точнее, человека с такой невероятно чистой аурой и, похоже, открытым «золотым треугольником». Подобного человек мог достичь, только имея духовные вибрации не ниже четвертого измерения. Но разве можно было в этом лживом, кровавом мире страданий и боли достичь подобного? Таких высоких вибраций могли достичь в этом времени только праведники или отшельники-монахи, удаленные от соблазнов этого развратного мира, или засланцы на эту планету типа него.
– А я вас сразу узнала, – закивала она, вновь приветливо улыбнулась ему.
– Михаил Владимирович! – раздался за ними бас Алексея Петровича. Резко обернувшись, Михаил увидел приближающегося к ним Огарева, который тут же подал руку другу и добавил: – И какими судьбами ты у нас?
– Проездом в Москве, по делам.
– Целую вечность не видел тебя!
– Ну уж вечность. Лет десять, не более, – сказал просто Чернышев, и его взор невольно вновь переместился на девушку, почтительно стоявшую рядом.
– Пойдемте в гостиную, гости уже заждались тебя, Наташа, – сказал повелительно Огарев, обнимая Михаила за плечи. – У нас сегодня именины. Ты прямо на праздник и пожаловал.
– Вот как? – опешил Михаил, думая о том, что он действительно, обремененный своими думами и делами, даже не соизволил узнать, что в эту пору происходило у Огаревых, и пришел без подарка. И это было очень невежливо. – Надеюсь, Наталья Алексеевна простит меня за вторжение?
– Конечно же, не переживай, – кивнул Алексей, ответив за дочь, распахнул двери гостиной и громко произнес: – А вот и наша именинница!
Глава III. Тиара
Находясь чуть в стороне от основной массы людей, недалеко от камина, Чернышев неотрывно следил за танцующими парами. Он уже не помнил, когда в последний раз танцы вызывали в нем искренний интерес. Однако теперь его взор ни на миг не отпускал ладную фигурку девушки в светлом платье с розовым бантом, что опоясывал ее талию. Наташа довольно искусно танцевала для своих юных лет, и лучезарная улыбка не сходила с ее прелестного лица. Перебрав в памяти нужные события и даты, Михаил быстро высчитал, что сегодня Наташе исполнилось восемнадцать.
Спустя полчаса к нему подошел Огарев и дружески заметил:
– Наконец-то могу поговорить с тобой, Михаил Владимирович.
– Прости, я совсем забыл об именинах Наташи, – произнес озадаченно Чернышев. – Я совсем без подарка.
– Пустяки, – отмахнулся Алексей Петрович. – У нее и так все есть, и даже с лихвой.
– Балуешь? – спросил он, улыбнувшись другу.
– Она ведь одна у меня осталась после смерти Верочки. Вот и хочу, чтобы все у нее самое лучшее было.
– Твоя дочь прелестное создание, – заметил граф и, не удержавшись, вновь перевел свой заинтересованный взор на грациозную фигурку Наташи, танцующей с очередным кавалером.
При этих словах Огарев поморщился, и его лицо исказилось мукой.
– Слишком прелестное… – как-то мрачно сказал Алексей.
– Я вижу, ты не рад этому?
Огарев хмуро посмотрел на друга.
– Будешь тут рад. Постоянно кто-то вьется вокруг нее. Еще прошлой осенью она познакомилась в парке с этими фривольными барышнями Урусовыми. Ты ведь помнишь их мать, а дочери еще похлеще будут. Так и меняют кавалеров. Так вот, они-то и напели моей Наташеньке, что надо ей в свет выходить. Я, как мог, пытался отсрочить это, зная, что она и красива, и богата, и за женихами дело не станет. Хотел протянуть до ее совершеннолетия хотя бы. Но она ведь еще с детства, ты помнишь, умела упрашивать. Ну, я и сдался. Так вот, той зимой поехали мы с ней на первый бал. Как я и предполагал, она произвела фурор, женихов пришлось прямо отгонять от нее.
– Но ведь это прекрасно, если женихов много, ты можешь выбрать из наиболее достойных и титулованных, – заметил Михаил и тихо добавил: – Хотя лучше бы она сама, по сердцу выбирала.
Но Алексей не услышал его последней фразы и нервно добавил:
– Не выдержал я этого. И запретил ей ездить на балы до именин. Так она мне все уши прожужжала. Она же у меня, знаешь, какая своенравная.
– Неужели? – удивился Чернышев, так и не спуская взора с Наташи, которая в этот миг весело смеялась, кружа в танце. Михаил заметил, что его заинтересованность девушкой стала какой-то странной, и он ни в какую не хотел выпускать ее из поля зрения. – По ней не скажешь. По-моему, она, как и в детстве, веселая и игривая.
– Это когда все по ее воле делается. А как не по душе ей что-то, так она может и ножкой топнуть, уж поверь. – Алексей чуть помолчал и, внимательно посмотрев на друга, спросил: – Какими судьбами ты в Москве?
– Одно дело здесь разрешить надобно, – уклончиво ответил Михаил.
– И где ты остановился?
– Пока в гостинице.
– Ну дак к нам давай переезжай. У нас места много, поживешь, – предложил Огарев.
– Я думаю, не стоит. Не хочу вас стеснять.
– Не говори глупостей. Я только рад буду.
– К тому же я ненадолго в Москву. Может, на неделю-две. Как только дела улажу, сразу обратно в столицу.
– Понимаю, – кивнул Огарев.
В самый разгар бала, около десяти вечера, Чернышев покинул душную гостиную залу и направился наверх по боковой лестнице, которая находилась в другой части дома. Почти весь вечер он провел в дальнем углу огромного зала у камина, выжидая нужного момента. Момента, когда его исчезновение не будет заметно. Сейчас большая часть гостей танцевала в бальной зале, остальные приглашенные сидели за столами в парадной столовой, поглощая обильный ужин с разнообразными блюдами и вкушая изысканные дорогие вина.
Внутреннее чутье подсказывало Михаилу, что тиара, скорее всего, находится в комнате покойной жены Огарева. Оттого помня, куда идти, он быстро преодолел коридор и остановился у нужной двери. Замок ему не составило труда отпереть, так как, просветив его взором, он определил, куда следует повернуть язычки. Вставив в щель тонкую спицу, он бесшумно открыл запор. В коридоре не было ни души, и Чернышев медленно вошел внутрь и осмотрелся.
Было темно, лишь яркая луна освещала пустынную комнату. Вряд ли Огарев знал истинную ценность этой древней вещи и ее тайну. Оттого тиара наверняка хранилась на виду. Михаил прошел в середину комнаты и внимательным изучающим взором прошелся по мебели, гадая, где могла находиться Звездная капля. Однако, к его огромному разочарованию, спустя четверть часа, обыскав все, он не нашел тиары.
Неожиданно за приоткрытой дверью в коридоре послышались голоса. Граф прислонился к портьере у двери и стал прислушиваться к звукам.
– Вы принесли, что велено? – раздался приглушенный голос.
– Нет, к сожалению, – ответил второй, и Михаил отчетливо различил голос Огарева.
– Мы оговорили время. Сегодня в десять, господин Огарев.
– Да-да. Но письмо от вас пришло слишком поздно. Я не успел забрать тиару у дочери.
– И что же? Заберите сейчас и все.
– Не могу. Я думал, она наденет ее на бал, но она явилась без нее. А теперь я обшарил всю ее спальню и шкатулку, где лежала тиара поутру, но там ее нет.
– Этот ответ нас не устраивает.
– Дайте мне еще пару дней, я непременно найду ее, – промямлил Алексей Петрович.
– Нет, тиара нужна сейчас. У вас всего час и ни минутой более, в противном случае…
– Я понял вас. Я немедля поговорю с дочкой…
Только Михаил, стоявший за дверью, понял, куда пропала тиара – просто она, проказница, поменяла свое обличье в очередной раз. И потому дело вновь осложнилось. Но, по крайней мере, он знал, что новая владелица Звездной капли Наташа. Это было уже хоть что-то. Но удручало другое – то, что Огарев подчинялся неким людям, темную агрессивную энергетику которых он явственно почувствовал через дверь. Это были орионцы. И наверняка эти нелюди ни перед чем не остановятся, чтобы достичь своей цели, ведь последняя фраза была явно угрожающей. Михаил понял, что Огарев и его дочь в опасности.
Когда голоса стихли, Чернышев быстро покинул спальню, вновь заперев ее, и так же через черный ход спустился вниз. Он вернулся в гостиную как ни в чем не бывало и отметил, что отсутствовал всего полчаса. Вновь изобразив надменность и безразличие на лице, он продолжил играть роль графа Чернышева, чтобы не вызывать подозрений.
Но его сердце было не на месте. Осознание того, что орионцы, с которыми говорил Огарев, блуждают по дому в поисках тиары и Наташи, вызывало у него тревогу. Он знал: если они не получат тиару через час, как приказали, жизнь Алексея и его дочери прервется еще до утра. Чернышев не понимал, зачем его друг связался с этими опасными нелюдями, но, скорее всего, от незнания и наивности. И долгом теперь было уберечь Алексея и Наташу от напрасной гибели.
Спустя полчаса он вновь вышел из залы и начал поиски орионцев. Они находились на втором этаже в одной из крайних гостевых спален. Их было двое, как почувствовал еще из-за двери Михаил, что весьма упрощало задачу.
Бой был коротким. Прямо через дубовую дверь Михаил выбросил энергетический огненный луч, который мягко прошел через дерево и убил одного из нелюдей наповал. Второй орионец мгновенно принял боевую позицию и нанес ответный энергетический удар. Но Чернышев уже оказался в спальне. Разрушив стремительным выпадом защитное поле противника, он раскол ему череп мощным ударом, так умело, чтобы не было крови. Считав всю темную энергию и их помыслы с уже бездыханных тел и увидев, как их души устремились прочь, Михаил утвердился в том, что все сделал правильно. Как он и предполагал, орионцы собирались убить Огарева за неповиновение, а Наташу истязать до тех пор, пока она не скажет, где тиара.
Необходимо было убрать трупы. Михаил быстро распахнул окно спальни и осмотрелся. Внизу рос густой шиповник, создающий непролазное густое ограждение. Это показалось ему выходом. Приподняв трупы, он выкинул их на улицу, под окна первого этажа дома. Отметив, что со стороны аллеи трупы скрыты за кустами шиповника, он закрыл окно, понимая, что ночью, когда гости разъедутся с бала, надо будет сжечь их или закопать. Сейчас это было опасно, потому он решил ждать нужного часа, а пока намеревался вновь вернуться в бальную залу.
Пожар начался внезапно.
Было около двенадцати, и в бальной зале гремел последний, завершающий празднество полонез. Чернышев в это время разговаривал с Огаревым, потягивая из фужера домашнее вино, когда парадная гостиная наполнилась едким запахом дыма. Через минуту в распахнутые двери влетел дворецкий и дико закричал:
– Господа, пожар! Пожар! Ваше благородие, что прикажете делать?! – он устремился к Огареву, который вмиг сорвался с места.
– Где? – выпалил Алексей Петрович. – Дворовых всех поднимай!
– Так уже, ваше благородие!
Началась паника, и многочисленные гости, спохватившись, устремились вон из особняка на улицу, толкая друг друга. Когда Михаил одним из последних вышел в парадную, со второго этажа уже валил едкий дым. Дворовые вовсю бегали с ведрами, вверх и вниз по ступенькам, нося воду. Алексей Петрович громко кричал, раздавая команды слугам направо и налево. Парадные двери были открыты нараспашку.
– Пошлите еще за людьми в ближайшую деревню! – приказным тоном велел Чернышев, схватив за рукав одного из слуг.
– Уже послали, барин! – кивнул в ответ слуга.
В парадной образовалась большая толпа гостей. Хватая нервно шляпы и перчатки, они выбегали на улицу. Некоторые дамы истерично кричали, и Михаилу даже пришлось подхватить на руки одну из почтенных матрон, которая потеряла сознание от испуга. Он вынес грузную женщину на свежий воздух, и дама жеманно попросила отнести ее в карету. На это Чернышев заметил:
– Мадам, если вы пришли в себя, не изволите ли пройти до кареты сами, – он попытался поставить ее на ноги, но дама с силой обхватила его за шею. – Я нужен в доме, там все же пожар.
– О нет, граф, вы же не будете так жестоки и не оставите меня, такую слабую, прямо на крыльце? А если со мной что-нибудь случится?
– Я посажу вас на скамью, – уже недовольно заметил он, совершено не горя желанием возиться с этой матроной, когда в пылающем особняке еще оставались люди.
– Нет, на улице так холодно! А я так больна. А если я заболею и умру? Прошу, отнесите меня в мой экипаж!
– Что ж, извольте, – недовольно буркнул Чернышев, и его доброе сердце опять взяло вверх над разумом. – Где ваша карета?
– Наверное, за поворотом, там, у ворот.
Михаил потерял почти четверть часа, пока разыскивал экипаж навязчивой дамы. Лишь с третьего раза ему удалось посадить мадам в нужную карету, и все это время он думал о том, что время в этом мире идет с бешеной скоростью, когда оно очень нужно.
Бегом он вернулся к особняку.
Все гости уже были на улице и стояли у дома, кто на лужайке, кто у парадного выезда для карет. Чернышев, тут же оценив ситуацию, отметил, что второй этаж особняка охвачен дымом, а несколько комнат с боку уже объяты огнем. Дворовые не входили в дом из-за едкого дыма и лишь выплескивали ведра с водой на второй этаж, стоя на газонах у окон.
– Ты не видел Наташу? – вдруг рядом с ним раздался дикий голос Огарева, схватившего его за руку.
Михаил обернулся и нервно взглянул на Алексея.
– Разве она не здесь? – опешил граф, быстро окидывая взором толпу дворовых слуг и многочисленных дам, стоявших вокруг.
– Она как раз поднялась к себе, перед тем как начался пожар, – ответил глухо тот.
И тут над ними раздался глухой звук распахнувшегося окна. Крик о помощи заставил обоих мужчин поднять головы. В окне на втором этаже лишь на миг мелькнула светлая фигурка девушки, и тут же из окна повалил дым. Едкое серое полотно захватило окно, и Наташа отшатнулась от него.
– Зачем она открыла окно?! – прохрипел в ужасе Чернышев, приток свежего воздуха лишь раззадорил полыхающий огонь.
Не думая более ни секунды, Михаил бросился к парадной двери особняка. На ходу бесцеремонно сорвав с одной из дам шейный платок, он обернул им низ лица и умело завязал его сзади на шее. Едва влетев в дом, он прищурил глаза, спасая их от раздражающего слизистую едкого дыма. Он устремился по парадной лестнице наверх. Серое удушающее облако уже окутало низ второго этажа. Он отметил, что огонь полыхает в правом крыле, неподалеку от того места, где они видели в окне Наташу. Побежав в нужную сторону и не зная, где комната девушки, он громко закричал:
– Наталья Алексеевна! Наталья!
Лишь с третьего его крика он разобрал ее звонкий голосок в одной из спален. Он подскочил к нужной двери. Не понимая, отчего девушка не выходит, с силой начал дергать ручку. Дверь оказалась заперта, а из-под нее в узкую щель у пола валил серый дым.
– Отоприте дверь! – закричал Михаил.
– Она не заперта! – услышал он тут же нервный голосок Наташи. – Но я не могу ее открыть!
Граф опять надавил на дверь и отметил, что ручка действительно двигается нормально. Но дверь не открывалась. Поняв, что от жара дерево повело и створку перекосило, оттого она и не двигалась, он закричал Наташе:
