Мария Волощук Махоша
Суперпрочность
Тело – самая ценная ноша души на одну жизнь
9 мая
Кто-то нежно и размеренно прикасался к её плечу. «Кот, изыди!» – подумала Изабель, повернулась на другой бок, натянула одеяло на голову и попробовала сбежать из реальности обратно в сон. Кот нахально прошёлся по ней, уселся на подушку и затянул протяжное «М-и-а-а-у-у-у» во всю мощь бобтейловой глотки. Когда она решила назвать весёлого бесхвостого котёнка Саймоном, друзья предупреждали: как назовёшь, так тебе и отзовётся. Предлагали Ангелом или, на крайний случай, нейтрально: Антрекотом. Бель не послушалась, подняла на смех суеверные глупости, но то ли ей назло, то ли по совпадению Саймон действительно повторял повадки мультяшного кота в деталях, хотя хозяйка внимательно следила, чтобы кот известный мультфильм1 не смотрел, дурной пример не перенимал и друзья его из вредности не подучили. Даже уезжая, оставляла бобтейла в гостинице, а не у знакомых, что гораздо накладнее, но зато наверняка убережёт от дурного влияния. Всё напрасно: Саймон превратился в здоровенного котищу с закрученным в клубок хвостом и отвратительным характером. Требовательного, эгоистичного, мстительного. Вот и сейчас, когда Изабелла должна бы после вчерашнего полдня отоспаться, кот плевать хотел на её похмелье и орал дурниной: «Жрать давай!»
– Иду, бесхвостый злыдень! Иду! – сказала Бель вымученным скрипящим голосом и села на кровати.
Кот тут же ринулся в сторону кухни, а хозяйка осталась бездвижно сидеть, обхватив голову руками. Фиксация головы не помогла остановить кружащийся перед глазами мир. Она закрыла глаза – кружение замедлилось, но не остановилось. Ну как так-то? Ведь давала себе зарок: два бокала вина и ни капли больше! Сквозь какие капилляры эта «лишняя капля» всегда пробирается в неё?
Девичники они с институтской поры устраивали пару раз в год. Один раз осенью, на день рождения Катьки, который та принципиально праздновала в женском кругу, а другой – по случаю, когда найдётся подходящий повод. На сей раз повод был железный: Янка, которая уже лет пять как замужем, задумала стать мамой! Какое безрассудство, когда тебе нет и тридцати! Но выбор подруги надо уважать, принимать и отмечать так, чтобы Янке потом на пару лет воспоминаний хватило, пока будет беременеть с градусником под подушкой, расти животом, ежедневно втирая в натянутую кожу банку крема от растяжек, а потом ещё кормить грудью, сидя на бесконечной диете без острого и вредного. Героиня!
Пять закадычных подруг, за десяток лет изучив друг друга, знали, у кого как «лишняя капля» отзывается. У виновницы торжества, Янки, всегда одинаково: любвеобильно, по принципу «напилась – веди себя доступно». После третьего бокала Яна влюблялась в первого встречного «на всю жизнь», напрочь позабыв о стабильном и надёжном муже-программисте, который терпеливо ждал её дома с тёплым чаем и клетчатым пледом наготове. На последний Катькин день рождения дошло до того, что, обаяв местного бармена, Янка заказала билеты в Грузию, где, по её мнению, они должны тотчас зарегистрировать «серьёзные отношения до гроба». Бармен явно был не против «сгонять» за счёт разгулявшейся симпатичной девицы в тёплые хлебосольные края и поддержал эту инициативу парой убойных коктейлей от заведения. Подруги ничего не подозревали, наблюдали за событиями у бара со стороны, полагая, что история закончится как обычно, утренним Янкиным стыдом, уверением супруга, что ночевать она оставалась у Катьки, и срочной сдачей анализов на букет неприятных сюрпризов. Хорошо, что билеты новоиспечённая невеста оплатила с семейного счёта, о чём мужу сразу сообщила смс-ка. Он тут же позвонил Катьке уточнить, кто и зачем куда-то срочно летит с дня рождения за счёт их семейного бюджета? Катька нашлась, наврала программисту, что это её саму отправляют в неожиданную командировку, взяла взаймы ненадолго. Потом подруги с трудом вырвали упирающуюся Янку из цепких лап бармена, отпоили кофе, написали запросы на возврат средств за билеты. Протрезвели, вспотели, умаялись и на этот раз решили проводить девичник в женском клубе, где даже бармены – девушки, чтобы избежать поводов для стремительной любви.
Кто ж знал, к чему это приведёт? Лишённая в женском «монастыре» мужского внимания Яна после своей «лишней капли» ударилась в глубокую тоску, уверилась вдруг, что её никто не любит, вспомнила, что у неё есть муж Серёга, и приняла окончательное и бесповоротное решение с ним немедля развестись. Как ни уговаривали подруги, Янка всё же исхитрилась написать ему сообщение: «Я с тбой рзвожус птомчто ты мнея не понимашь», после чего снова последовал звонок супруга Катьке как самой старшей и разумной. Она и на этот раз нашлась: наврала программисту, что на самом деле это Ленка со своим Игорем разводится, он у неё тоже как «Любимый» записан, и модели телефонов одинаковые, вот и перепутала. То есть сообщение было не от Яны, не ему, и как он вообще о своей идеальной жене, репетиторе по русскому языку, такое мог подумать? Выкрутились кое-как, поверил. Девчонки решили срочно отрезвлять и везти будущую маму домой к мужу, от греха подальше – пусть в него заново влюбляется! Вызвали такси с опцией «водитель-женщина» и втроём отправились сопровождать страдалицу души и тела.
Итак, в такси есть место только для четырёх пассажиров. Кому же из пяти подруг пришлось остаться в клубе и ждать их возвращения? А той, которую «лишняя капля» тоже всегда к приключениям зовёт, – лично ей, Изабелле Борисовне Бельской.
Среди подруг, знакомых и сослуживцев она была самой милой, приветливой и беззлобной, что однозначно признавалось всеми без исключения. Улыбалась широко, смеялась тихо, скандалить не умела от слова «совсем», помогала немедленно любому, кому могла помочь в беде, будь то хоть человек, хоть зверь. Девчонки шутили, что на свадьбе возьмут с её будущего мужа огромный выкуп, ибо такое сокровище дёшево отдавать нельзя. Звали её все ласково – Белочка, и была она, как белочка, рыженькая, проворная, лёгкая и пушистая почти всегда. Но стоило попасть в это прекрасное создание одной «лишней капле», как обращалась белочка в слона в посудной лавке, с трубным гласом агитатора, горлана-главаря, борца за справедливость, и даже внешне становилась похожа на «Свободу, ведущую народ»2 с одноименной картины Делакруа. Видимо, жила эта героиня где-то глубоко в закоулках её беличьей души, сидела тихо, пряталась до времени, и когда, освобождённая «лишней каплей», вырывалась на волю, то непременно с флагом в руках и лозунгом Liberté, Égalité, Fraternité3, на сегодня, увы, запретным.
Этот девичник не стал исключением. Ещё до Янкиного «развода» Белла успела возмутиться ужасному состоянию дел с приютами для животных, грошовому финансированию и абсолютному невниманию властей к этой важной проблеме, и твёрдой поступью направилась «в какой-нибудь Дом Правительства» писать гневную петицию и прорываться на приём к «самому главному». Увещевания, что на дворе десять вечера, а значит, до утра такие дома закрыты, помогли, подруги усадили Белочку за свободный столик, выдали ей лист бумаги и ручку и велели писать петицию прямо здесь. Кстати, когда на неё отвлеклись, Янку оставили без пригляда, и та успела отправить мужу то самое злосчастное «разводящее» сообщение.
Янке с её «лишней каплей» везло всё же больше: утром она обычно не помнила ничегошеньки, недоумевала, как оказалась в постели незнакомого мужчины, с удивлением слушала рассказы подруг о своих очередных похождениях и, удаляя совместные селфи, с ужасом восклицала: «Фу, какой урод! Как я могла на такого вообще повестись?» Изабель же помнила. Всё. Всегда. Независимо от количества «лишних капель». Каждую букву, каждое сказанное слово, каждый порыв бежать куда-то и кому-то что-то доказывать, и от воспоминаний о наглой, своенравной и принципиальной рыжей девице с полным ртом веских аргументов её потом долго кидало в краску. В некоторые заведения после девичников их больше не пускали, потому что Белка устраивала в них ревизию санитарных норм; гаишникам, остановившим их такси, читала лекции о вреде взяток; девицам в туалетах делала выволочку за дурь; в караоке отговаривала петь тех, у кого нет слуха; до рассвета собирала на улице мусор, брошенный мимо урн, – в общем, вела себя совершенно неподобающе клубной девушке. Вот и теперь, обхватив голову руками, вспоминала она вчерашние свои приключения и ужасалась содеянному.
Конечно же, ночью в клубе девчонки не бросили её одну без присмотра и заботы. За соседним столиком проводили время две бабули – два божьих одуванчика. Старушки с удовольствием поглядывали на молодёжь, улыбались и вели о чём-то неспешный разговор, потягивая шампанское. Бель заметила их заинтересованные взгляды, и старушки радушно пригласили её к себе за столик, прямо с петицией.
– Какое вы чудесное дитя, ей-богу! Ангел во плоти! Даже в гневе своём вы прекраснейшее из земных созданий! – похвалила её белая, как снег, пухленькая старушка в идеального кроя светло-бежевом костюме и белоснежной, похожей на облако, блузе. Пила эта бабушка сладкое шампанское, а после глотка отправляла в рот маленькую шоколадную конфету или оливку. Голос у неё был тёплый и добрый, и сама она была очень аккуратная и притягательная, но на удивление – ни одного украшения! Ни серёжек, ни колечка, ни кулона, которые обычно так любят бабушки.
– Ну, до ангела ей, как я понимаю, ещё лет шестьдесят, а точнее шестьдесят два. А пока вполне себе человек, – отозвалась вторая старушка. Была она полной противоположностью сотрапезницы: с чёрными как смоль волосами, худая, облачённая в чёрный костюм и стального цвета водолазку под горло. Пила шампанское экстра драй, долго смаковала глоток, а потом заедала маленьким кусочком киви или маслиной. Голос у неё был такой же стальной, как водолазка, руки украшены крупными перстями, в ушах – тяжёлые, тонкой работы серьги в форме драконов с горящими зелёными глазищами, а на шее – огромный кулон в виде пуделя.
Объединяли старушек одинаковые синие беджи, приколотые к лацканам пиджаков, с указанием, что обе являются участницами Международного Конгресса Религиоведов, в остальном же были они разными, как небо и земля.
– Изабель, вы какое шампанское будете, сухое или сладкое? – спросила худая старушка.
– Я бы не пила теперь шампанское. Боюсь, мне после вина станет совсем от него плохо, – честно призналась Бель, хоть и неудобно было отказывать вежливым старушкам. – Да и выбрать мне сложно – я тут шампанское никогда не пробовала, – добавила она, чтобы смягчить свой отказ.
– Я же говорю – ангел! – улыбнулась пухленькая старушка.
– Как же не пробовала! Непременно надо тогда попробовать! – сказала старушка в чёрном, подозвала официантку и потребовала: – Подайте даме два бокала и в каждый налейте по два глотка: в один бокал – сладкое, в другой – сухое. От двух глотков-то ничего не будет, – добавила она, уже обращаясь к Белле.
Старушка в светлом неодобрительно покачала головой, выказывая недовольство таким самоуправством, но говорить ничего не стала и принялась за очередную конфету.
– О чём же ваша петиция, уважаемая Изабель, позвольте полюбопытствовать? – продолжила худая старушка.
– О животных. Я работаю иногда волонтёром в приюте для животных, так вот, нам совершенно не выделяют средств. Совсем! Всё, что соберём сами, на то собак и котов брошенных кормим и лечим. Так не должно быть! Они же несчастные! Вы ведь тоже любите животных? – уточнила Бель, полагая, что змеи в ушах и пудель на груди свидетельствуют о большой любви их владелицы к братьям нашим меньшим.
– Скорее уважаю, но людей люблю всё же больше. С ними интереснее, не так ли? – ответила старушка с хитрым прищуром.
– Не знаю. Люди, которым я пишу эту бумагу, не интереснее, а злее, бездушнее! – возмутилась в ответ Бель.
– Так пригубите скорее шампанского! Может быть, люди после него покажутся вам лучше и добрее! – предложила худая старушка.
– Выходит, вы верите в то, что в людях есть душа? – спросила пухленькая старушка.
– Нет, не верю. Это такое образное выражение, к слову пришлось, – честно ответила Изабель, поставив на стол пустой бокал. Сладкое шампанское оказалось приторным настолько, что его захотелось срочно заесть чем-то кислым, и Бель взяла кусочек киви на шпажке. Старушки переглянулись и улыбнулись друг другу.
– Тогда во что же вы верите, дорогая? – продолжила расспросы светлая старушка.
– В то, что сейчас я пью шампанское и говорю с вами.
– А бога, по-вашему, разве нет? – удивилась пухленькая старушка.
– С чего бы ему быть-то? – не меньше удивилась вопросу Бель.
Старушки снова переглянулись.
– Ну как же, дорогая! Ведь большинство людей во что-то верит, значит есть! Или всё же нет? – настаивала старушка.
– Большинство людей верит в великого бога «Что-то». «Что-то есть», говорят они, но ни один человек, ни один пророк не может это «Что-то» толком объяснить. Наука доказывает каждый день, что бога нет. Жизнь нам дают мама с папой, а детей теперь можно и в пробирке организовать. От смерти нас спасает не бог, а врачи. Жизнь свою мы строим сами, а не какая-то судьба, об этом на любом умном сайте прочесть можно! – упиралась Изабель, входя в раж спора.
– О, как! Но ведь статистика упрямо говорит: девять из десяти людей верят в то, что есть «Что-то», – настаивала светлая старушка, подавшись вперёд. Тёмная старушка тем временем откинулась на стуле и с интересом наблюдала за беседой, не прерывая.
– Говорят, что есть два типа лжи: просто ложь и статистика, – повторила Бель известную истину.
– Но вы ведь сказали, что верите своим глазам и ушам. Среди ваших подруг, например, сколько верят в то, что есть «Что-то»?
– Только я не верю, остальные верят, – честно призналась Бель.
– А среди ваших знакомых?
– Не знаю. Я их о таком личном не спрашиваю. Это неприлично – в душу людям лезть!
– В-о-о-о-т, опять вы про душу, Изабель. Вы вся ведь про душу, и живёте, как человек с большой душой. Странно это. Как может человек с большой душой не верить в то, что «Что-то» есть? – вмешалась худая старушка.
Изабель почувствовала, как внутри неё разгорается пламя противоречия. Религиоведки явно пытаются заманить её в какую-то секту, а она уж подумала, что это две милые безобидные бабушки! Выходит, обманулась.
– Знаете, что я вам скажу? Если был на свете этот бог «Что-то», разве создал бы он человека с такой болью внутри, какую мы носим, и при этом таким слабым? Чтобы носить такую боль, нужно быть суперпрочным! Какой же непутёвый бог мог создать такого неприспособленного человека? – возмутилась Бель.
– Т-а-а-а-к, – затянула худая старушка, а пухленькая откинулась на стуле и стала наблюдать со стороны, склонив голову набок. – Выходит, бог непременно должен быть «путёвый»? Нет у него права на ошибку?
– Почему же нет? Я ж не сказала, что нет права – я сказала, что создал слабыми. Он на то и бог, что если ошибся, то должен был доделать и переделать! – объяснила уверенно Изабелла, всё более увлекаясь дискуссией и совсем позабыв про приличия, которых требовала разница в возрасте.
– Красиво! – одобрила худая старушка и снова переглянулась с другой, словно передавая ей эстафету.
– Тогда позвольте уточнить, что это за боль такая нестерпимая, о которой вы говорите, Изабель? – мягко начала светлая старушка. – Не могу сказать, что выглядите вы как человек, измождённый болью. Вполне себе упитаны, розовощёки, и разум ясный, как кристалл чистой воды!
– Это я сегодня такая смелая. Из-за эликсира храбрости, – сказала Бель и щёлкнула ногтем по бокалу. – Я такая очень редко бываю… – начала было оправдываться она, но старушка перебила:
– Я знаю, деточка. Вы другая.
– Да, обычно я кормлю, например, этих несчастных животных и понимаю, что ничего-ничего не могу с этой несправедливостью сделать. Что я бессильна! И от этого мне очень больно, а их выбрасывают и выбрасывают. Истязают, морят голодом. И где, спрашивается, этот бог, этот «Что-то есть»? Разве он бы допустил такое, если бы был? Что уж говорить… Это всего лишь звери! Я пробовала в человеческом хосписе работать и не смогла, потому что боль переполнила меня, думала, с ума сойду!
– Смерть – неотъемлемая часть жизни. Добро и зло – таковы правила этой игры. Теодицея, слышали такое понятие? Свобода человека выбирать между добром и злом, – сказала светлая старушка рассудительно.
– Не слышала, но в том-то и дело, что таковы правила. И если этот «Что-то есть» придумал нас такими, с теодицеей, то он должен был сделать человека, играющего в его игру, суперпрочным, способным пережить эту боль и не разрушиться! – воскликнула Бель.
– Но ведь люди доживают до старости в этой комплектации, значит, боль сбалансирована с благодатью и всё устроено верно! – оправдывала бога «Что-то есть» светлая старушка.
– Для этого им приходится слепнуть, глохнуть и не замечать происходящего вокруг. Я иногда не уверена, что тоже смогу так, что доживу до этой вашей старости, если просто буду новости смотреть.
– А если бы он был, этот «Что-то есть», и вы встретили его неожиданно, о чём бы вы его попросили? – подключилась ещё раз к разговору тёмная старушка.
– У вас тут социологический опрос? – окончательно забыв о приличиях, ответила Изабель вопросом на вопрос.
– Допустим, что так, – подтвердила старушка.
Девушка задумалась ненадолго, а потом уверенно ответила:
– Я попросила бы его сделать меня такой суперпрочной, чтобы я легко могла играть в придуманную им игру.
Бабушки переглянулись, перемигнулись, и худая продолжила:
– Что ж! Считайте, что сегодня вам повезло. Такая удача не каждому выпадает. Это желание будет исполнено.
– Но не сразу. Постепенно. Когда вам сделается от чего-то нестерпимо больно, вы будете становиться прочнее. Посмотрим, действительно ли так много этой боли! Нужна ли такая суперпрочность… – добавила светлая.
– Зачем вы смеётесь надо мной? – обиделась Бель. – Или вы хотите всё же заманить меня в какую-то очередную секту? Я должна теперь во что-то поверить и принести куда-то денег за эту веру? Или, может быть, договор на долю в квартире подписать?
– Нет-нет, ну что вы, что за предрассудки! Никаких обязательств, никаких сект и тем более денег! Какой дурной тон! – воскликнула худая немного раздражённо. – Вот вы сами теперь делаете другим больно ни за что ни про что. Вам подарок подарили, а вы в ответ сыплете обвинениями и подозрениями!
– Таковы правила игры вашего бога «Что-то есть», в которого вы меня пытаетесь заставить поверить! – огрызнулась Бель.
– Кто пытается заставить? Мы пытаемся заставить? Разве? Мы всего лишь спросили, мнение ваше выяснили, не более того. Каждый имеет право на мнение! Каждый имеет право на вопрос, на мнение, на ответ и на молчание. Так что пейте шампанское, милочка, и нечего наговаривать на приличных людей! – пылко ответила худощавая старушка, пока полненькая искренне улыбалась.
Бель выпила сухое шампанское разом, поморщилась от горько-кислого вкуса, приправленного колючими пузырьками воздуха, и хотела было заесть шоколадной конфетой, но в вазочке конфета осталась одна, а последнюю забирать нехорошо. Она обернулась к своему столику, поискала на нём глазами что-то, чем можно перебить неприятный вкус, и вдруг услышала:
– Берите, берите конфеты. Их много. Сладкого много, и кислого, и горького!
Действительно, вазочка была полна. Видимо, официантка вовремя поднесла новую партию.
– Несмотря ни на что, нам было приятно с вами пообщаться, Изабель. Оставляем вам шампанское, конфеты и фрукты. Всё оплачено, а нам пора, пожалуй. Конгресс завтра начнётся рано, нам не стоит пропускать ни минуты! Прощайте, суперпрочная Бель! Не скучайте в одиночестве, ваши подруги скоро вернутся, – попрощалась, вставая, светлая старушка.
– Прощайте, – коротко бросила тёмная, и обе они заторопились к выходу, оставив Бель в компании двух початых бутылок игристого, вазочки, полной прекрасного шоколада, и тарелки с фруктами.
Бель сначала опешила – слишком быстро всё закончилось, а потом её озарило: да бабульки-сектантки, похоже, просто решили полакомиться за чужой счёт! Раз уж на вступление в секту её не удалось «развести», хоть вечер задумали окупить! Она позвала официантку и с сомнением спросила:
– Подскажите, что-то из этого уже оплачено?
– Оплачено всё, и открыт депозит, позволяющий вам сегодня заказывать в нашем заведении что угодно. Но только для вас одной. Может быть, икры и трюфелей? – учтиво предложила официантка.
– Эм-м… Нет… Не надо икры и трюфелей… А вы знаете, кто эти женщины?
– Нет. Впервые их вижу. Видимо, заезжие, но очень милые, согласитесь! Заказали у нас самое дорогое шампанское и французский шоколад! Знают толк! Так что будете заказывать?
– Спасибо, пока ничего, – ответила Бель и залилась краской до корней волос.
Официантка наполнила оба её бокала, забрала приборы старушек, поменяла погасшую свечу и удалилась. Изабелле стало безумно стыдно за себя, за свои дурные мысли, за подозрения, и к тому же у неё очень неприятно закололо в левом мизинце ноги. Видимо, ударилась обо что-то. «Зачем я пила сегодня лишнее? А, какая теперь разница!» – подумала Бель, посмотрела на оба бокала и выбрала всё же тот, где было колючее экстра драй шампанское. И потом французская конфета!
Вот и теперь, держа голову руками, она снова покраснела от стыда. Как могла она, Белочка, любезная, добрая, отзывчивая Белочка, мало того, что нахамить старушкам, ещё и подумать о них так плохо! Никакого уважения ни к возрасту, ни к опыту! Стыдобища! Возможно, даже обидела их религиозные чувства, если таковые вообще возможно обидеть! Она ведь не спросила, во что верят сами бабушки. Всё о себе да о себе! Эгоистка!
В окно врывались военные марши, где-то кричали «Ура!», но Бель было не до праздника: её нестерпимо мутило, и даже с закрытыми глазами мир кружился быстрее и быстрее. Изабель вскочила и побежала туда, где это можно будет исправить. Навстречу ей с кухни плёлся угрюмый голодный Саймон. «С дороги!» – крикнула Бель, кот шарахнулся, а хозяйка влетела в ванную.
Она сидела на полу, её колотил озноб. Десять лет кряду, два раза в год она сидела на холодном кафеле рядом с белым фаянсовым достижением человеческой эволюции, ругала себя и обещала, что никогда не выпьет больше двух бокалов! Саймон, перемежая настырное мяуканье с урчанием, тыкался лбом ей в спину.
Потом Бель долго умывалась холодной водой, пять раз почистила зубы и только после этого накормила кота. Часы показывали за полдень. Дрожа, она поспешила обратно в тёплую кровать. На придверном коврике в прихожей красовалось характерное мокрое пятно, которое ни с чем нельзя перепутать. «Отомстил, гад!» – подумала Бель и прошла мимо. Отмщённый, сытый Саймон без зазрения совести забрался к ней под одеяло и довольно затарахтел. Бель быстро пригрелась и уснула.
Телефон ворвался в сон громким: «Ты у меня одна, словно в ночи луна»4. «Нет! Ну зачем он звонит? Не звони!» – взмолилась Белла и положила подушку на голову, но звук был слишком назойливым и требовал ответить.
– Да, дорогой, – приветствовала она самым несчастным голосом из имеющихся в её в арсенале.
– Бельчонок, у тебя там всё в порядке? Уже три часа, я тебе пишу, пишу, а ответа нет, – обеспокоенно спросил Влад.
– Я ещё сплю, – ответила Бель сонно.
– Ну ладно, спи тогда. Я так хотел сегодня тебя увидеть! Не придёшь?
– Сегодня точно нет. Сегодня я никакая.
Когда твой парень о тебе беспокоится, это хорошо, но не всегда к месту. Больше уснуть не получилось. Проглот Cаймон снова требовал его накормить, урчал и топтал хозяйку. Надо вставать. Бель села на кровати, оценила скорость вращения мира – он почти не летел, а значит, нужно сделать всё возможное, чтобы завтра утром явиться на работу «огурцом» без видимых отпечатков девичника на лице. Но сначала – кормление страждущих и исправительные работы. После наполнения миски Саймона Бель запаслась перчатками, щётками, тряпками и отправилась отмывать кошачью месть с коврика. Трудотерапия. И поделом ей!
Наказание – лучшее средство для искупления прошлых грехов. Когда с результатом игнорирования кошачьих прихотей было покончено, Бель посчитала, что понесла достойную кару за своё вчерашнее плохое поведение, и с наслаждением отправилась в душ. Первое приятное ощущение за день. Поток тепла разливался по телу, возвращая её к жизни. А вот и махровое полотенце, как в детстве. С последствиями «лишней капли» можно распрощаться как минимум на полгода, до Катькиного дня рождения. Но, вытираясь, Бель обнаружила, что мизинец на левой ноге стал каким-то жёстким и бесчувственным. Видимо, ударилась вчера? Ни боли, ни синевы, ни даже мозольки, хотя с мизинца куда-то пропал ноготь. Странно. Никогда с ней такого не было. «Надо, наверное, доктору его показать. Или само пройдёт? Вот ещё незадача!» – подумала Бель, укуталась в мягкий халат и отправилась к ноутбуку изучать «анатомию мизинцев». Честный интернет выдал ей массу возможных причин такого онемения пальца, самой безобидной из которых был грибок, а от него простиралось множество вариантов вплоть до некроза, гангрены, ампутации и заражения крови. Картинки, сопровождающие статьи, были столь ужасны, что Бель не на шутку перепугалась. Сердце заколотилось, в мизинце другой ноги закололо. Бель обнаружила, что и он без ноготка и онемел. Стало немного легче: значит, просто обувь была неудобной. Новые туфли, конечно же, нельзя надевать на вечеринки! Но на всякий случай записалась к доктору на завтра – уж слишком пугало слово «ампутация».
Вечером с балкона Бель полюбовалась огоньками салюта, самая верхушка которого поднималась над крышей соседнего дома. Выйти на праздничную улицу сегодня не было ни сил, ни желания.
