Артур Раин
Лэйла-стероид
Вместе с ним там были майор Скал и Эскулап.
– Да пусть хоть черт с рогами, – процедил Боков, круто разворачиваясь и выходя из палаты. – Что-то мне становится наплевать, кто поможет придавить эту чертову “Капеллу” к ногтю.
9
– Что самое трудное в бомжовской жизни? Отсутствие нормальной еды, жилья… Нет, к этому привыкаешь постепенно. Самое трудное, это забыть себя. Забыть, что когда-то ты был кем-то другим. Как только это у тебя получится, все житейские неудобства перестанут угнетать.
"Вечерний звон" 7 ноября 20… года.
Каждый начинал новый день по-новому. Сергей Боков отправился в управление, чтобы оформить долгожданный отпуск и заняться вплотную делом, которое, несмотря на усиленное старание не говорить правду даже самому себе, полностью захватило воображение опера.
Эскулап, взяв записную книжку Молохова, начал обзванивать всех тех, кого могло заинтересовать отсутствие журналиста и, придумывая самые различные объяснения, убеждал их в том, что в ближайшее время на Диму рассчитывать нечего. Его задачу облегчало то, что родители Молохова умерли, жены у него не было, а с подружкой он всерьез рассорился. Исчезновение Бомжа, работавшего внештатно, никого особенно взволновать не могло, тем более после того, как одна из шестерок Тролля отправила сообщение в Нью-Йорк, чтобы успокоить папу Генки Волохина. После всех этих мер предосторожности, Эскулап сел к серегиному столу, вытащил пухлый блокнот и погрузился в размышления.
Майор Скал снова намеревался вмешаться в существующий ход событий, для чего отправился на Арбат. Отозвав в сторону знакомого торгаша, который, меланхолично посмотрев на замотанное лицо, собирался было прикинуться божьим агнцем и свалить обратно на небо, Скал вытянул из кармана пачку зеленых бумажек, после чего визит в рай был отменен навсегда. Торгаш сбегал в одному ему известную конуру и вернулся с длинным бумажным свертком. В тот момент, когда майор взял его в руки, послышался металлический звук.
– Спокойно, приятель, – зачастил непрерывно озирающийся торгаш, уловив взгляд Скала. – Упаковка, конечно, паршивая, но товар что надо.
– Очень надеюсь, – майор пожал плечами. – Если с этим, – он тряхнул сверток, – что-то не так, я приду к тебе еще раз.
Несколько парней, откомандированных Троллем на подмогу бывшему федералу, рано утром вытащили тело Молохова из серегиной квартиры и увезли. Вернулись они через два часа. Их встретил звонок майора на мобильник и новый приказ. “Шкафы” молча кивнули, сели в арендованный у того же Тролля джип и укатили.
Все персонажи этой истории начали свой день с активных действий.
Мария Алексеевна Ручкина хоть и тоже проявила активность, но специфическую.
Начала день с копания в мусорнике.
Члены великого московского бездомного братства звали Ручкину Пронырой. Она – педагог с высшим образованием, давно приняла это имя, и, если бы вдруг из какого-нибудь адского уголка, вылез Некто и назвал ее Марией Алексеевной, Проныра просто не откликнулась бы. Обмотанное всевозможными разновидностями грязных лохмотьев бесполое существо никак не могло бы зваться М. А. Ручкиной.
Проныра, это другое дело. Мир забыл Ручкину, и то же самое сделала Проныра.
Никто не мог сказать, сколько ей лет. Однако глядя на давно не мытое лицо, полузакрытое свалявшимися седыми волосами, на согнутую спину и суковатую палку, скребущую асфальт, можно было предположить, что она появилась на свет лет двести назад.
Проныра вытянула из контейнера последнюю бутылку и с огорчением швырнула ее назад, увидев отбитое горлышко. Что-то недовольно ворча себе под нос, бомжиха покатила набитую до верха сумку на колесиках, морщась от летящего в лицо снега. Отойдя от контейнера на несколько шагов, Проныра воровато огляделась по сторонам. Просто по привычке. Повадками она уже давно стала походить на бездомных собак и кошек, ворующих объедки.
Колесики ржаво заскрипели, направляясь к подворотне. Большой и темной. Бомжиха пожевала губами и настороженно посмотрела в холодный сумрак.
Там, на скользкой и грязной земле кто-то лежал.
Сделав несколько осторожных шагов, Проныра рассмотрела маленькую свернувшуюся фигурку в светлом плаще. Она не шевелилась, подложив руку под голову. Бомжиха пожевала губами, при виде большого темного пятна на затылке.
– Удачный сегодня день, – проскрипела Проныра, опускаясь на корточки перед лежащей молоденькой девушкой, на запястье которой бомжиха увидела яркий золотой блеск. – Удачный… Удачный день.
Она осторожно коснулась щеки, упругой и гладкой, но на которой уже не таял снег. Девушка не шелохнулась.
Удовлетворенно вздохнув, Проныра потянулась к золотому браслету.
* * *
В то же самое утро, Макса Кретова загрузили в машину с тонированными стеклами. Макс опустил голову на спинку сидения и приготовился опять заснуть. Услужливая тварь в белоснежном халате час назад воткнула иглу шприца ему в предплечье, при этом достав чуть ли не до кости и теперь Кретов был абсолютно не способен к сопротивлению, как и накануне. Федералы, после перестрелки за городом в ночь неудавшегося ареста Кожухова относились с должной осторожностью даже к раненым агентам “Капеллы”. Макс подумал, что это даже к лучшему. Теперь можно будет просто провалиться в темноту и ни о чем не думать. Плавая в облаках розового тумана Кретов, с трудом, разбирал тихое ворчание федералов.
– Почему в Питер… ни с того ни с сего… вот козлы… нельзя было отправить поездом…
В салоне “крайслера”, на передних сидениях устроились все те же два сотрудника, несколько часов назад вытащившие Макса из больничной койки. Продолжая ленивую перебранку, они изредка поглядывали на дремлющего Кретова, прикованного к дверце без ручки.
“Вот сейчас дам обеими ногами в сидение. Нет, не сейчас. Когда выедем из города и на дороге будет безлюдно. Эту дрянную скобу, к которой меня подцепили вырвать пара пустяков… И все это было бы вполне возможно назвать безалаберностью, если бы…”
Макс склонил голову набок и заснул.
“Крайслер” уже двигался по шоссе, когда дремота выпустила его из своих когтей. Макс ощутил себя ныряльщиком, только что глотнувшим воздуха, но тут же немедленно вновь опустившимся в теплую и вязкую глубину. Подняв свободную руку, Кретов вытер вспотевший лоб и посмотрел в окно. Серый пейзаж, тускло раскрашенный поднимающимся солнцем, вяло плыл назад. Не успев как следует прийти в себя, Макс вдруг увидел грязноватый силуэт полицейского “форда”, идущего на обгон.
– Вот блин, – озадаченно буркнул сидящий за рулем федерал, аккуратно снижая скорость и поворачивая к обочине.
– Что ж ты гнал, как на пожар? – лениво протянул его напарник, потягивая кофе из термосной кружки.
– Кто ж знал, что доблестное ГАИ так ревностно будет следить за своими обязанностями.
– Они давно уже не ГАИ, они…
– ХРНС. Хрен редьки не слаще.
– Приготовить корочки?
– Нет, давай лучше штраф заплатим, – язвительно усмехнулся водитель, останавливая “крайслер” у обочины.
“Форд” скрипнул тормозами в нескольким метрах впереди. Федералы полезли за удостоверениями, но застыли, пораженные разворачивающимися событиями. Боковые дверцы преградившей дорогу машины одновременно распахнулись. Два “калаша” хмуро посмотрели на собственные отражения в тонированном стекле “крайслера”. Оторопевшие федералы поняли, что стволы глядят им прямо в лоб. Они не успели воспользоваться своим преимуществом, в те несколько секунд, когда нападавшие не видели их за тонировкой. Глухо простучал автомат, снабженный глушителем, и несколько остроносых пуль обрушили внутрь стекла. Молодой федерал, раненый в плечо, громко выругался, закончив нецензурный вопль яростным стоном.
– Прекрати, – заорал старший, видя, что его напарник собирается сделать.
Молодость не всегда хороша. Во всяком случае для того, кому требуется быть на сто десять процентов хладнокровным. Движимый болью и яростью, молодой федерал выхватил из-за пазухи пистолет, поскольку еще не успел усвоить, что вооруженному человеку всегда очень хочется воспользоваться своим оружием, и для того, чтобы нажать на курок, все что ему нужно, это повод. Появившийся вслед за автоматами какой-то странноватый длинный ствол злобно выбросил свинцовый плевок. Пуля вошла в переносицу парня, за секунду до этого всего лишь потерявшего над собой контроль. Федерал вздрогнул и упал головой вперед, опрокинув поставленную на приборную доску чашку с кофе. Крупные капли пролились небольшим дождем.
Стиснув зубы, оставшийся в живых смотрел на вышедшую из “форда” высокую фигуру, медленно шагающую по дороге.
– Здравствуй, Лешик, – сказал подошедший. – Давай-ка мы слегка обезопасим себя от любопытных автолюбителей.
Появившаяся на встречной полосе “мазда” аккуратно свернула к обочине и не менее аккуратно въехала передним бампером в левую фару “крайслера”. Машина вздрогнула, жалобно зазвенев разбитым глазом.
– Вот так вот. Теперь можно спокойно поговорить.
– Женька? – бесцветным голосом спросил федерал.
Скал молча протянул вперед руку. Водитель так же молча вложил в нее осторожно вытащенный пистолет.
Майор подбросил на ладони металлическую машинку.
– Вот такие пироги, Лешенька. Столько лет не виделись, а теперь я не сказал бы, что очень рад нашей встрече.
– Никогда бы не подумал, что ты выберешь другую сторону, – осторожно сказал федерал. – Мог бы подумать о любом, но не о тебе.
Скал стянул вниз шарф. Потом он повернул лицо к бывшему своему однополчанину.
Макс, впервые увидевший майора после их встречи в “Амфоре”, тихо ужаснулся. Перехватив взгляд Кретова, Скал наклонился и посмотрел на побледневшего Макса.
– Привет, одноклассничек. Или называть тебя создателем? – майор приветственно помахал рукой. – Что, не нравится собственное творение? А я, кстати, за тобой. Так что, Лешик, – Скал повернулся к федералу, – сними с него браслеты и можешь спокойно ехать.
Алексей молча повиновался. Кретов, с трудом держась на ногах пошел к “форду”, удивляясь, как это удается не падать. Там его снова подхватили какие-то руки и усадили в еще одно теплое автомобильное нутро.
Майор и капитан Леша Фокин посмотрели друг на друга, понимая, что при таких обстоятельствах нельзя разойтись просто так.
– Поверь, Лешик, – проговорил Скал, закрывая лицо и поднимая воротник, – не из-за денег я во все это ввязался. И не по своей воле.
– Всем нам приходится выбирать… когда-нибудь, – сказал Фокин. – Ты сделал свой выбор и… Дерьмово, что ты теперь с другой стороны окопа, Женька.
Скал опустил голову.
– Я завидую тебе, Леша, – бесцветным голосом произнес он. – Тебе не надо никому мстить. Отдай ваши мобилки и уезжай.
Федерал выполнил приказ, после чего резко сказал:
– Прощай, Скалин.
Скал пожал плечами и отошел от машины. “Крайслер” вздрогнул и выехал на середину шоссе, разворачиваясь носом к Москве.
– Прощай, капитан, – тихо сказал майор, глядя вслед удаляющейся машине.
Скал подошел к непрерывно жующему здоровяку лет сорока, застрелившему не в меру горячего федерала из той самой странной “пушки”, добытой Скалом на “черном” рынке.
– Сработает? – спросил он.
– Еще бы, – хмыкнул тот.
– И когда?
– Таймер поставлен на полчаса, значит… минут через 20. Штучка, что я вколотил в голову того пацана сожжет все и вся в радиусе трех метров. Соберут только пепел и от скольки он человек, никто не сосчитает. Конечно, если не будут копать.
– Нет, – сказал майор. – Копать не будут.
Через пару часов Скал, придерживая за руку все еще не пришедшего в себя Макса, надавил кнопку звонка, приделанного рядом с дверью, обитой серым дермантином. Открыл Боков, несколько минут назад приехавший по просьбе Эскулапа. Из-за его спины выглянул главврач, снявший эту квартиру через частную маклерскую контору.
– Здравствуй, Боков, – сказал майор, прислонив Кретова к стене. – Меня зовут Скал. Руку не протягиваю, поскольку ответного рукопожатия не жду.
– Привет, майор, – Сергей хладнокровно посторонился.
Скал втащил внутрь Макса и с помощью Эскулапа положил его на диван.
– Пожалуй, мне нужны объяснения, – сказал Боков. – Конечно неприлично просить их так часто, но с кем поведешься…
– Когда будешь звонить Лузгину, – майор схватил стоявшую на столике банку пива и сделал несколько жадных глотков, – просто скажи ему, чтобы успокоил ФСБ.
Скал довольно зажмурился, смакуя холодную влагу и добавил:
– Сегодня пара их сотрудников попала в аварию… Такая трагедия…
* * *
Проныра продолжала свое шествие по улицам. Оглядывая каждую травинку, каждый камень, попадавшийся на дороге, она время от времени прикасалась к охватившему запястье золотому браслету, спрятанному под лохмотьями. Снег прекратился и стало почти тепло. Попадавшиеся навстречу люди либо брезгливо морщили носы, при виде грязной сумки, скрипевшей колесиками, либо просто не обращали внимания на привычную картину нищеты, возведенной в абсолют.
Прошагав несколько сот метров, Проныра решила устроить себе отдых. Везение, которым так хорошо начался день, похоже, закончилось. На дороге попадался лишь превратившийся в грязь снег. Бомжиха уселась на уже избавившуюся от бутылок сумку, предварительно вытащив из нее надкусанный батон. Проныра всегда надкусывала хлеб, как только он попадал к ней в давно не мытые руки, словно боялась, что стоит промедлить и жизнь отберет и этот долгожданный кусок, который так обольстительно пахнет.
Поудобнее устроившись на сумке, бомжиха прислонилась спиной к дощатому забору и запихнула жадно оторванную горбушку в рот.
Прямо перед ней, на другой стороне улицы возвышался старый, покосившийся двухэтажный дом, изжеванный временем, но сохранивший несмотря ни на что жилой вид. Перемалывая благоухающий хлеб, Проныра время от времени поднимала глаза и посматривала на стоящую в нескольких метрах от дома темно-вишневую машину, с непрерывно жующим амбалом за рулем.
День медленно угасал. Несмотря на это, становилось все теплее. Наверное оттого, что холодный ветер унесся прочь вместе со снеговой тучей, ненадолго покрывшую сегодня белым пухом столичные улицы.
– Еще пара часиков, – глухо проговорила Проныра, проглатывая последние крошки, – и надо будет подумать о ночлеге. В зал ожидания, что ли пойти?
Она поплотнее закуталась в лохмотья и тихо бессмысленно засмеялась.
* * *
Скал, Эскулап и Боков сидели вокруг стола и молча курили. Знаменитые сигары, доставленные из кабинета главврача Клиники 15, наполнили скромную съемную квартиру невиданными ароматами. Только докурив до конца первую гаванскую красавицу, следователь вспомнил, что хотел бросить курить.
Майор около часа назад ненадолго вышел и вернулся с бутылкой армянского коньяка, ныне обозванного бренди. Трое мужчин, собравшиеся вместе благодаря нескольким смертям, соединивших людей, до некоторого времени и не подозревавших о существовании друг друга, пытались разобраться в собственных мыслях и чувствах. Только это можно было с точностью определить, глядя на лица, проступающие сквозь сигарный дым, смешанный с повисшим в воздухе напряжением. Разумеется, речь шла о лицах Бокова и Эскулапа. На Скала старались не смотреть.
– Действие всякого известного мне транквилизатора уже должно было кончиться, – подал наконец голос Эскулап, глядя на лежащего Макса. – Хотя быть может я что-то и не учитываю.
Слова эти послужили толчком к разговору, который следовало начать и пораньше.
– Давайте объединим наши знания, – сказал Боков, уставший от напряженного молчания. – Раз уж нам приходится работать вместе, то полагаю, нет смысла скрывать какие-либо сведения друг от друга.
– Я согласен, – быстро сказал Эскулап. – Давайте поделимся тем, что мы уже знаем о “Капелле”.
– Тогда я, пожалуй, начну, – беря в руки бокал с коньяком и глубже погружаясь в кресло проговорил майор. – Поскольку мне единственному из нас довелось повстречаться с этими ребятами.
Скал со всеми подробностями описал свою “разведку боем”. Умолчал он лишь о встрече с Эскулапом накануне операции в Клинике 15. Майор выдал Бокову оговоренную заранее версию, согласно которой главврач вступил в игру после смерти сына. Эскулап кивком головы подтвердил слова Скала. После того, как майор замолчал, Боков запустил пятерню в волосы и налил себе еще коньяка.
– Дикая история, – пробормотал он. – Я чувствую, как меня тянет в разные стороны. Одна половина хочет послать вас подальше с вашими сказками, а другая…
Боков, упрямо стиснув зубы, посмотрел на Эскулапа, будто ожидая объяснений именно от него. И он не ошибся.
– Все это не так дико, как вам кажется, – заговорил старик, обнажая при каждом слове длинные передние зубы, что придавало ему удивительное сходство с жующим кроликом. – Вы, Сергей, разумеется, слышали о Вольфе Мессинге, – Боков утвердительно кивнул. – Так вот. В числе прочего в его удивительной биографии был и такой эпизод, сразу же оговорюсь, абсолютно реальный и подтвержденный, не имеющий ничего общего со сказками, как вы изволили выразиться. Мессинга пригласил к себе Сталин. Тот, конечно, согласился, иначе и быть не могло, а когда Иосиф Виссарионович сказал, что закажет ему пропуск, Мессинг ответил, что раз его приглашает товарищ Сталин, то никакого пропуска не нужно, он пройдет и так. И Мессинг действительно прошел через всю охрану безо всякого пропуска.
Боков смочил губы в коньяке и ничего не сказал.
– Мессинг владел техникой, получившей впоследствии название “затемнение сознания”, – без запинок продолжал Эскулап. – Каждый человек, обладающий определенными способностями к внушению, если будет развивать свой дар, сможет влиять на сознание человека. Проще говоря, тот же Мессинг мог протянуть охраннику клочок бумаги и тот пребывал бы в абсолютной уверенности, что ему показали пропуск.
– Вы хотите сказать, – медленно произнес Боков, приводя в порядок мысли, – что тот убийца в Клинике 15 действовал по такому же принципу и всякий, кто его видел, на самом деле…
– На самом деле это был не человек, а постгипнотический эффект. Или видение. Вы знаете, что в состоянии гипноза любому можно внушить что угодно. Скажем, специалист, погрузив подопытного в гипнотический сон, когда сознание отключено, но способность говорить и слышать сохраняется, специалист, повторяю, может произнести следующую фразу: “На счет
“три” вы проснетесь, наденете шляпу и быстро-быстро пойдете домой”. Или: “Ровно через час после сеанса вы увидите на стене большую розовую крысу”. Подопытный просыпается, и в точности выполняет инструкцию. Идет домой или точно в указанное время видит розовую крысу.
– Колоссальные возможности для убийцы, – сказал майор. – Достаточно только дать спящему точный маршрут для выхода из комнаты, который будет заканчиваться не дверью, а окном. И все шито-крыто. Покойный просто вышел в окно. Несчастный случай, да и только. Скорее всего именно так и убили моего киллера.
– Скорее всего, – подтвердил Эскулап.
– А в случае с “Капеллой” мы имеем дело с человеком, а может быть и с людьми, которые умеют все то же самое, – вмешался Боков, – но без предварительного погружения м-м-м… объекта в сон?
– И это даже не мгновенный гипноз, когда испытуемый погружается в сон всего одним словом, произнесенным гипнотизером. Воздействовать одновременно на многих людей, находящихся тем более настороже, не смог бы и Мессинг. Наш убийца пользовался каким-то аналогом, так называемого “теневого чувства”. Это способность стирать у людей из памяти момент встречи с вами. Человек, обладающий "теневым чувством", таким образом становится почти невидимкой. То, с чем мы столкнулись, это, повторяю, какая-то… эволюция, что ли “теневого чувства”. Способность влиять на сознание одновременно нескольких человек, причем не просто стирая память, а еще и одновременно создавая ложные образы.
Эскулап покачал головой.
– Все, чего мы добились более чем за 30 лет работы, это развивать “теневое чувство” у тех, у кого оно врожденное. Таких людей в Клинике 15 мы называем месмерами или оборотнями. Существовала даже специальная программа подготовки, носившая название “Оборотень XX”, которая предполагала создание убийц-месмеров. Но ничего не вышло.
– Почему же? – Боков вдруг ощутил холодок омерзения, возникший в голове.
“Эти люди делали бы то же, что и “Капелла”. Но вот не получилось”.
– Мы не смогли преодолеть психологический барьер. Даже в состоянии гипноза обычного человека нельзя заставить убить. В любом случае он понимает, что это преступление. Можно, конечно, внушить человеку, что перед ним его злейший враг, который угрожает его жизни, но опять же, – Эскулап поморщился, – чтобы пойти на убийство нужно нечто большее.
– Нужна новая личность.
Эти слова произнес Макс, уже усевшийся на диване. Все обернулись в его сторону, кроме Скала, который и так сидел лицом к Кретову и продолжал невозмутимо попыхивать сигарой.
– Нужна новая личность, – повторил Макс, – которая будет получать удовольствие от убийства, наслаждаться видом и запахом крови. Тут не помогут полумеры, в виде внушения ненависти к определенному объекту, который необходимо убрать. Нужна полностью, до мелочей собранная личность с другой моралью.
– Такая работа нам была не под силу, – Эскулап склонил голову и в его глазах блеснул огонек ненависти. Этот человек очень не любил признаваться в том, что кто-то сумел обойти его. И за короткое время ему пришлось делать это уже второй раз. – Поэтому программа «Оборотень ХХ» провалилась. Мы не сумели создать абсолютно новую личность. Может быть, вы поможете пролить свет на это дело?
– К чему это? – Макс недобро усмехнулся. – Чтобы помочь вам наштамповать побольше таких, как я?
– Послушайте, – начал Боков, но умолк, повинуясь жесту Эскулапа.
– Молодой человек видимо не так меня понял, – холодно сказал старик. – Поэтому мне и отвечать на этот выпад. Вы должны рассказать нам все, что знаете о “Капелле” и, быть может то, что вы знаете, поможет добраться до этой организации и прекратить ее деятельность.
– Почему вы решили, что я буду помогать вам. Не всякий провалившийся агент сразу встает на путь истинный.
– А вы ведь уже не агент “Капеллы”, – почти весело произнес Эскулап. – Я знаю, насколько хорошие специалисты работали с вами, но тут они или кто-то другой, допустили серьезную ошибку. Это конечно предположение, но, по-моему, вы были если не первым опытом, то одним из первых. на вас, так сказать, шлифовали методику. Поэтому и произошла ошибка, о которой я говорил.
Старик, как хороший актер сделал паузу, во время которой раскурил потухшую сигару. Убедившись, что внимание слушателей подогрето до нужной температуры, Эскулап продолжил:
– Они заставили вас убить дорогого вам человека. Такого удара даже самое изуродованное сознание выдержать не сможет. Многочисленные опыты, проведенные лично мной…
Старик умолк, а до Бокова постепенно доковылял смысл произнесенных Эскулапом слов. На лице Сереги вспыхнула улыбка восхищения, которое не всегда является положительным чувством.
“Убийство дорогого вам человека… многочисленные опыты… ай да дед! Ай да…”
Между тем Эскулап бесстрастно ждал ответа Макса. Только на его сухих скулах проступили несколько багровых пятен.
– В прошлой жизни меня звали Макс Кретов, – сказал тот. – Могу поведать свою биографию вплоть до…
Он запнулся. Мертвенная бледность вместе с холодной испариной в одно мгновение покрыли лицо Макса. Никто не шевельнулся, чтобы прийти ему на помощь. Они сидели и ждали, зная, что от таких приступов нет лекарств.
– Вплоть до убийства, – Кретов широко раскрыл невидящие глаза. – Я убил человека. Там… в армии…Меня приговорили… и… выстрел… последнее, что я помню… выстрел…
Макс закрыл лицо руками. По его плечам прошла судорога и беззвучные сухие рыдания сотрясли его согнувшееся тело. Он плакал так, как плачет любой мужчина. Без слез. И только тогда, когда наступает такой момент, в который понимаешь, что есть два выбора: либо заплакать, либо умереть.
– Илона, – пробормотал Макс, так тихо, что никто его не расслышал. Не расслышал и не понял смысла его непролитых слез. – Это все-таки была она.
– Черт, – лениво пробормотал Скал. – Опять какой-то вечер выпускников. Никак не могу понять, наш клуб КИВИ влез в это чертово дело в полном составе по чистой случайности или тут какая-то закономерность.
Он встретился глазами с Максом, но никто из них не сказал ни слова. Время для беседы еще не настало. Боков недоуменно пожал плечами. Возникшую паузу вновь закончил Эскулап.
Его спокойный деловитый голос звучал до странности неестественно, но все-таки вернул разговор во временно оставленную колею.
– Все ясно. Это похоже на шизофрению, когда все произошедшее во время приступа исчезает из памяти. Из-за сильного потрясения, вторая личность, которую мы знаем под именем Рудольф Майер исчезла, унеся вместе с собой все воспоминания. Что теперь?
Боков понял, что настала его пора высказаться.
– Несколько зацепок у нас все же есть, – пробормотал он. – Максим Кретов, плюс Илона Ленс, – Макс еле заметно вздрогнул, – имеем четкий вывод – “Капелла” набирает агентов из людей, которые считаются погибшими. Старая, добрая метода.
– Это чертова прорва возможных кандидатов, – подал голос майор. – Катастроф у нас нынче пруд пруди. Зацепка никудышная.
– Есть другая, – Сергей никогда не упорствовал, если видел, что оппонент прав. – Проект “Оборотень ХХ”, – он повернулся к Эскулапу. – Вполне возможно, что не только вы занимались такими изысканиями. Из того, что ваш проект закрыли, может вытекать два вывода. Либо он показал свою несостоятельность, либо… кто-то, работавший параллельно, уже добился успеха.
Эскулап внимательно посмотрел на Бокова.
– Это уже дельная мысль, – сказал Скал. – На “Капеллу” ведь работают не только убийцы, но и те, кто их готовит. Весьма возможно, что к этому причастен кто-то из проекта “Оборотень ХХ”.
– Если, – хмуро отозвался Эскулап.
– Что если?
– Если центр “Капеллы” расположен в России. Не забывайте, что это международная организация.
На мгновение у всех вытянулись лица.
– Там посмотрим, – подвел черту Скал. – В любом случае, если мы сумеем вывести на чистую воду тех, кто помогает “Капелле” здесь, в России, ниточки потянутся к центру, а там… – майор ухмыльнулся. – А там придется готовить тяжелую артиллерию… если доживем.
– Время позднее, – сказал Боков, поднимаясь на слегка затекшие ноги. – Предлагаю разойтись, предварительно распределив обязанности на завтра.
Увидев выжидающие взгляды, Сергей понял, что ему и начинать, как подавшему идею.
– Лично я завтра встречаюсь с Лузгиным, – сказал он. – В общих чертах объясню суть дела. Попрошу его покопаться в архивах. Кроме того, – Боков повернулся к Максу, – я хотел бы предложить вам переночевать сегодня у меня.
Объяснений этой просьбе никто не ждал, поэтому Сергей умолк, решительно сжав губы.
– Почему бы нет, – Кретов равнодушно пожал плечами.
– А я попросил бы вас, молодой человек, – сказал Эскулап, – проехать завтра со мной в Клинику 15. Там посмотрим, что можно сделать с вашей психикой, проведем всевозможные анализы, а там видно будет. Может и удастся восстановить кое-какие обрывки воспоминаний. Кстати, вы действительно ничего не помните?
Взгляд Эскулапа сверкнул из-под бровей.
Отрицательно мотнув головой, на неизмеримо короткое мгновение Кретов встретился глазами с Боковым. В такие секунды надобность в телепатии отпадает. Чтобы понять мысли того, кто един с тобой в чувствах не нужны паранормальные способности.
– Я помню. Лэйла-стероид. Я сказал тебе эти слова там, в больнице.
– Тс-с-с. Молчи. Это зверье окончательно отбило у меня охоту играть открыто. Лэйла-стероид. Я запомню. Эти слова принадлежат только нам с тобой.
– Союз?
– Союз!
– Нет, – удрученно проговорил Макс. – Больше я ничего не помню.
– Ну и ладушки, – майор хлопнул в ладоши. – Что до меня, так я навещу кое-кого.
Эскулап приподнял бровь.
– Есть у меня тут банкир собственный, – невинно сказал Скал. – Похоже, предстоят расходы. И потом, Михаил Язепович Барток меня прямо-таки огорошил своей экспертной оценкой. Надо потребовать объяснений.
– На все про все у нас один день, – серьезно сказал Эскулап, начиная собирать бокалы. – Медлить нельзя, но и подготовиться абы как тоже не рекомендуется.
Старик приподнял очки и устало потер переносицу, прежде чем добавить:
– Все мы помним, что случилось, когда в прошлый раз поймали агента “Капеллы”.
* * *
Она не услышала, как подошли двое и сели с боков. Проныра узнавала о присутствии себе подобных по запаху, но сейчас хлебный дух затмил все.
– Здорово, Проныра, – проворчали справа и вслед за этим невидимый в наступившей темноте собеседник громко высморкался. – Чую я, что тебе сегодня повезло.
Пока этот заговаривал зубы, рука его приятеля вцепилась в сумку бомжихи. Торопливо проглотив еще не разжеванный кусок, Проныра тоскливо заныла:
– Нету там ничего. Все, что собрала, вот на хлеб хватило.
– Ага, так значит, – левый собеседник сочувственно засопел, после чего уже не стесняясь рванул к себе сумку так, что бомжиха опрокинулась на чье-то костлявое плечо. – А можа поишшем? Можа ты попросту поделиться не желаишь?
– Да нет там! – взвизгнула Проныра, хлестнув шурующую в темном нутре сумки руку. От этого движения излохмаченный рукав поднялся вверх и вспыхнувший фонарь предательски полыхнул на золотом браслете.
Моментально в руке сидевшего справа блеснул нож. Скрюченные от жадности пальцы потянулись к часикам.
– А говоришь денек неудачный был, – с наигранным удивлением сказал хозяин ножа. – Если уж это неудача…
Шею поскуливающей Проныры рванули в другую сторону.
– Говори, падла, где побрякушку добыла? Можа и нам в те хлебосольные края наведаться?
– Нашла, – взвыла бомжиха. Ее перекосило от страха, когда острие приблизилось к глазам. – Девка в подворотне валялась. Захолодевшая уже. Вот я с нее браслетик и сняла…
– И все?
– Ну… ну… перчатки вот еще… кожаные и не греют… совсем.
Проныра перевела дух. Справа засмеялись и убрали нож.
– Дак ведь в милицию надо сообщить, – строго сказал левый. – Мы ведь граждоне добропорядочные, нам закон уважать надо и непременно докладать обо всяких правонарушениях. Особливо тяжких… Ну да это успеется… Браслетик как, сама отдашь али с отрезанной грабки снять?
Залившись слезами, Проныра стащила с руки часики.
– Вот и ладно, вот и хорошо, – пропыхтели слева. – Обмоем удачу, как водится.
В руку бомжихи сунули бутылку с мутной беловатой жидкостью.
– Первостатейный самопляс. Такой только батька мой покойный, земля ему пухом, да я могли гнать.
Проныра припала ртом к бутылке. После нескольких глотков она тщательно прикрыла грязное лицо, оставив только сузившиеся глазки поблескивать из свалявшейся шерсти платка.
Дверь дома, напротив которого сидела троица, тихо скрипнула. Здоровяк, сидевший за рулем неопознаваемой машины, повел головой и потянулся, как человек, которому уже чертовски надоело дожидаться неизвестно чего.
