Блаженный Августин
О жизни блаженной
Умеренность так названа от меры равновесия, – от веса. А где мера и вес, там не бывает ничего ни слишком большого, ни слишком малого. Итак полнота, которую противопоставили мы скудости, гораздо лучший термин, чем если бы мы употребляли слово преизбыток. Потому что под преизбытком разумеется излишество и как бы разлитие чего-нибудь чересчур переполненного. Когда этого бывает больше, чем сколько нужно, тогда бывает желательна мера; и слишком большое нуждается в мере. Поэтому крайний избыток не чужд скудости; и то, что больше, и то, что меньше, одинаково чужды меры. Если рассмотришь и выражение – обеспеченное состояние, найдешь и в нем понятие меры. Ибо обеспеченное состояние называется от обеспечения. А каким образом может обеспечивать то, что чрезмерно, когда оно часто делает более забот, нежели малое? Итак, все, что мало, равно и все, что чрезмерно, поколику нуждается в мере, впадает в скудость. Мера же духа – мудрость. Поелику же никто из нас не отрицает, что мудрость противоположна глупости, глупость же есть скудость, а скудости – противоположна полнота: то мудрость – будет полнотою. В полноте же мера, следовательно мера духа заключается в мудрости. Отсюда-то это знаменитое и не напрасно превозносимое это первое, практически полезное, правило жизни: «Ничего чрез меру»[6]).
В начале нынешнего состязания мы сказали, что, если найдем, что несчастие есть не иное что, как скудость, то признаем, что блажен тот, кто не терпит скудости. Это теперь найдено; следовательно быть блаженным значит не иное что, как не терпеть скудости, т. е. быть мудрым. Если же вы спросите, что такое мудрость (ибо и она подлежит раскрытию и расследованию со стороны разума, насколько это возможно в настоящее время), то она – не иное что как мера духа, т. е. то, чем дух держит себя в равновесии, чтобы не слишком расширяться, ни сокращаться ниже полноты. А расширяется он в роскоши, в господствовании, в гордости и в прочем подобном, чем души людей неумеренных и несчастных думают снискать себе радости и могущество. Напротив, сокращается он в нечестности, страхе, печали, жадности и ином подобном в чем и несчастные полагают людское несчастие. Но когда он созерцает обретенную истину, когда – пользуясь выражением сего отрока – держится ее, и не волнуемый никакою тщетою, перестает обращаться к лживости статуй, груз которых сваливается и ниспровергается силою Божиею, тогда он не боится никакой неумеренности, никакой скудости, и потому, никакого несчастия. Итак, всякий кто имеет свою меру, т. е. мудрость, блажен.
Какая же мудрость должна быть названа мудростью, если не мудрость Божия? по свидетельству же божественному мы знаем, что Сын Божий есть не что иное, как Премудрость Божия (1 Кор, I, 24); а сей Сын Божий есть воистину Бог. Поэтому всякий имеющий Бога блажен, – положение с которым мы согласились уже прежде, когда приступали к этому нашему пиршеству. Но что такое, по мнению вашему, мудрость, если не истина? Ибо и это сказано: Аз есмь истина(Иоан. XIV. 6). Истина же, чтобы быть истиною получает бытие от некоей высочайшей меры, от которой она происходит и к которой, совершенная, возвращается. Для самой же высочайшей меры не полагается уже никакой другой меры; ибо, если высочайшая мера измеряется высочайшею мерою, то измеряется сама собою. Но необходимо, чтобы высочайшая мера была и мерою истинною, – чтобы как истина рождается от меры, так и мера познавалась истиною. Итак, не истина не была никогда без меры, ни мера без истины. Кто таков Сын Божий? – Сказано: Истина: Кто, не имеющий Отца, кто иной Он, как не высшая мера? Итак, кто приходит к высшей мере чрез истину, тот блажен. А это значит – иметь Бога в душе, т. е. услаждаться Богом. Все же остальное, хотя и от Бога, но без Бога.
Наконец из самого источника истины исходит некое увещание, побуждающее нас памятовать о Боге, искать Его и страстно, без всякой брезгливости, жаждать Его. Это озарение нашим внутренним очам исходит от оного таинственного солнца. Все то истинное, что говорим мы, от Него, – даже и в том случае, когда мы еще боимся смело пользоваться и смотреть на все своими или нездоровыми, или только что открывшимися глазами. И очевидно, что оно есть не иное что, как Бог, совершенство которого не умаляется никаким перерождением. Вполне и все в Нем совершенно, и в то же время это – всемогущий Бог. Но пока однако же мы только ищем, но из самого источника, из самой – пользуясь известным выражением – полноты еще не насыщены, – мы должны признать, что меры своей еще не достигли; и потому, хотя и пользуемся Божиею помощью, еще не мудры и не блаженны. Итак, полная душевная сытость, настоящая блаженная жизнь состоит в том, чтобы благочестиво и совершенно знать, кто ведет тебя к истине, какою истиною питаешься, чрез что соединяешься с высочайшею мерою. Эти три, по устранении тщеты разновидного суеверия, являют проницательным единого Бога в единую сущность. – При этом мать, припомнив слова, глубоко врезавшиеся в ее памяти и как бы пробуждаясь в своей вере, весело проговорила известный стих нашего первосвященника: «Призри, Троице, на молящихся!»[7]) и прибавила: без всякого сомнения, блаженная жизнь – жизнь совершенная, и стремясь к ней, мы должны наперед знать, что можем к ней прийти только твердою верою, живою надеждою, пламенною Любовью.
