Блаженный Августин
О жизни блаженной
А теперь обратите внимание на то, всякий ли несчастный нуждается. Ибо согласиться с этим мнением мешает то обстоятельство, что многие обставлены великим изобилием случайных вещей, которые делают для них все так легким, что по их мановению является все, чего только потребует прихоть. Правда, такую жизнь не легко встретить. Но представим себе кого-нибудь такого, каким, по словам Туллия, был Орат. Кто скажет, что Орат находился в нужде, – он, человек богатейший, раскошнейший, изнежнейший, у которого не было недостатка ни в удовольствии, ни в красоте, ни в добром и неиспорченном здоровьи? Было у него, сколько душ угодно, и доходнейших поместий, и приятнейших друзей, и всем этим пользовался он вполне сообразно с телесным здоровьем, и коротко сказать – всякое намерение и всякое желание его сопровождались счастливым успехом. Разве только кто-нибудь из вас скажет, что он хотел бы иметь больше, чем сколько имел. Этого мы не знаем. Но для вас в данном случае достаточно предположить, что он не желал более того, что имел. Представляется ли вам, что он нуждался? – Если я и соглашусь, отвечал Лиценций, что он ничего не желал, – хотя я не знаю как это допустить в человеке не мудром, – однако, будучи, как говорится, человеком не плохого смысла, он боялся, как бы не лишиться ему всего этого в одно несчастное мгновение. Ибо не трудно было понять, что все такое, как бы оно ни было велико, зависит от случая. – Ты, Лиценций, сказал я смеясь, видишь препятствие для этого человека в блаженной жизни в добром смысле. Поелику чем проницательнее был он, тем лучше видел, что всего этого может лишиться; этот страх сокрушал его, и он достаточно оправдывал народную поговорку, что лукавый человек искренен в отношении к своей беде.
Когда при этом и он и остальные улыбнулись, я сказал: однако, мы должны вникнуть в это внимательнее, потому, что хотя он и боялся, но не нуждался; а вопрос именно об этом. Ибо нуждаться значить не иметь, а не бояться утратить то, что имеешь. Между тем, он был несчастен потому, что боялся, хотя нуждающимся не был. Следовательно не всякий, кто несчастен, нуждается— Это, вместе с другими, одобрила и сама та, мнение которой защищал я; но несколько колеблясь сказала: Впрочем я, не знаю и еще не вполне понимаю, каким образом возможно отделять от нужды несчастие и, наоборот, нужду от несчастия. Ибо и он, бывший человеком богатым и всем обильно снабженным, и ничего, как говорите вы, не желавший большего, тем не менее поелику боясь лишиться всего этого нуждался в мудрости. Разве назвав его нуждающимся, если бы он имел нужду в серебре и деньгах, мы не назовем его таким, когда он имеет нужду в мудрости? – При этом все воскликнули от удивления; и я сам был не мало доволен и рад, что ею именно высказано было наилучшее, что я готовился предложить, из книг философов, как нечто великое и последнее. – Не видите ли, сказал я, что иное – многие и разнообразные доктрины и иное – дух преданный Богу? Ибо откуда произошло то, чему мы удивляемся, если не от Бога? – Решительно, воскликнул при этом Лиценций, ничего истиннее и божественнее этого не могло быть сказано! Ибо нет большего и бедственнейшего недостатка, как недостаток мудрости; и тот, кто нуждается в мудрости, не может нуждаться уже ни в чем решительно.
Итак, сказал я, скудость души есть не что иное, как глупость. Ибо она противоположна мудрости, и противоположна так, как смерть жизни, как блаженная жизнь жизни несчастной, т. е. без среднего чего-либо. Как всякий не блаженный человек – несчастен, а всякий не мертвый – жив, так, очевидно, и всякий не глупый – человек мудрый. Отсюда уже можно видеть и то, что Сергий Орат был несчастен не от того, что боялся как бы не лишиться известных даров фортуны, а от того что был глуп. Отсюда следует, он был бы еще несчастнее, если нисколько не боялся за эти столь случайные и колеблющиеся вещи, которые он считал благами. В таком случае он был бы более беспечным не вследствие мужества душевного, а вследствие умственного усыпления, и несчастливцем, погруженным в глубочайшую глупость. Но если всякий, лишенный мудрости, терпит великую скудость, а всякий обладающий мудростию, не нуждается ни в чем: то само собою следует, что глупость есть скудость. А как всякий глупый есть человек несчастный, так и всякий несчастный есть человек глупый. Итак неоспоримо, что как всякая скудость – несчастие, так и всякое несчастие – скудость.
