Михаэль Бар-Зохар
Братья
Макферсон, сидя напротив него на диване, продолжал пить маленькими глотками свой черный кофе, внимательно поглядывая на Гримальди поверх золотого ободка чашки.
Франко Гримальди тоже взял себе чашечку, но не ради кофе, а ради удовольствия от того, что ему прислуживает Рейнер.
Именно Калинин был человеком, разбудившим в душе Гримальди интерес к России – загадочной и могущественной империи, которая поклялась уничтожить его собственную страну, одновременно отчаянно пытаясь подражать ей; к ее народу – к людям, которые могли быть приятными и сентиментальными, преданными друзьями, оставаясь одновременно безжалостным и коварным противником.
– Мы были весьма заинтересованы проектом наци, – продолжал Гримальди. – Калинин прилично говорил по-английски, знал несколько слов по-немецки. Третьим с нами был британский эксперт Тони Вайткомб. Он родился в Берлине и бегло говорил по-немецки. Нам троим удалось раскрыть несколько секретных маршрутов, какими гитлеровцы пользовались, чтобы выбраться из Германии.
Гримальди невольно улыбнулся.
– Жаль, что ты не видел нас тогда. Мы радовались как школьники, когда нам удалось раскрыть первый план – “Паук”.
Макферсон слегка приподнял брови.
– По-немецки это называлось “Die Spinne”, – объяснил Гримальди.
В самом деле, эта организация подобно пауку раскинула свои сети во многих странах, переправляя нацистских преступников из южных районов Германии и Австрии в Испанию и итальянские портовые города.
– Была еще одна организация “Die Schleuse” – “Шлюз”, которая проложила тропу через Германию и Австрию в Геную и Неаполь. Оттуда нацисты перебирались на кораблях в Аргентину. Но самые опасные преступники бежали от возмездия через “Одессу”, – сказал Гримальди и пояснил: – “Одесса” – это сокращенно “Organization der Ehemaligen SS Angehorigen”, то есть Ассоциация бывших эсэсовцев.
Они трое, продолжал рассказывать Гримальди, были молоды, исполнены энтузиазма и желания рисковать. Переодевшись в гражданское, они внедрились в организацию бывших членов СС, причем Тони Вайткомб выдавал себя за сержанта из Баварии, а Гримальди – за бывшего коллаборациониста-француза. Калинину повезло гораздо меньше. Его снабдили документами офицера армии генерала Власова, но они ничем не могли ему помочь. С русскими никто не хотел связываться.
Вайткомб и Гримальди побывали на нескольких конспиративных встречах членов ассоциации в Берлине. Дважды им удавалось обнаружить местоположение штаба “Одессы” – в первый раз в отделении одного из госпиталей, где якобы лечили опасные инфекционные болезни, а во второй раз – на заброшенном хуторе возле дороги на Дрезден.
Рассказывая об этом, Гримальди вновь почувствовал острое разочарование, как будто это случилось только вчера.
– Мы так гордились, докладывая о своем успехе, однако все наши достижения утонули в канцелярщине и волоките. Информация уходила из координационного центра, как вода сквозь решето, поэтому, когда наши спецподразделения прибыли на место, обнаружилось, что птички разлетелись. Для меня и Калинина это было чересчур, – продолжал Гримальди. – Мы не могли стерпеть такой нерасторопности и посредственности. Наши командиры не сумели завершить операцию, и мы решили сделать это сами.
– Узнаю старину Гримальди, – ввернул Рейнер. Макферсон не проронил ни слова, пристально глядя на Гримальди.
– У меня был план, – сказал тот.
Он предложил товарищам разрушить сеть ассоциации изнутри. Притворившись беглецами, они собирались обратиться в “Одессу” за помощью. Пройдя тайными тропами этой организации, они в конце концов окажутся в итальянском порту – конечном пункте назначения. Оттуда они сообщат в Берлин и смогут координировать разгром “Одессы”.
Поначалу все шло хорошо. Комитет по спасению бывших эсэсовцев в Берлине подверг их суровой проверке, но они выдержали это “поджаривание на медленном огне” и получили “добро”.
– Во всяком случае нам так казалось, – заметил Гримальди с горькой улыбкой.
– Вы действовали под той же легендой? – перебил Макферсон.
– Да, – кивнул Гримальди. – Все выглядело достаточно правдоподобно. Даже с Калининым не возникло никаких проблем. Руководители “Одессы” возражали против присутствия русского на своих собраниях, но были вовсе не против того, чтобы он бежал вместе с нами. Как известно, власовцы отличались особой жестокостью во время восточной кампании.
Он помолчал, закуривая очередную сигару.
– И вот мы оказались на маршруте...
Им потребовалось двенадцать дней, чтобы пересечь Германию и Австрию. Они ночевали в горных пещерах, на хуторах, в монастыре и один раз в доме какого-то мелкого полицейского чина. Наконец им осталось последнее испытание – переход итальянской границы. Последнюю ночь они провели в избушке лесника неподалеку от Юбер Гургль, а ранним утром добрались до того места на итальянской границе, где их должен был ждать проводник из Мерано.
Гримальди отлично помнил, при каких обстоятельствах он в последний раз видел Олега. Это было на рассвете, перед самым восхождением на перевал Бреннер. Калинин был напряжен, но весел, темные глаза победно поблескивали из-под козырька кепки, а руки были засунуты в карманы толстой коричневой куртки. Рядом с ним, за невысокой каменной грядой, пригнулся Тони Вайткомб в старой, потрескавшейся кожанке, мешковатых бриджах и шипованных альпийских ботинках. Их маленькие фигурки были едва заметны на фоне высоких Тирольских Альп, вершины которых были скрыты облаками, а отвесные склоны образовывали тесные долины, тонущие в утреннем тумане.
– Я немного отстал от них, чтобы упаковать в рюкзак немного еды, и торопился нагнать их до того, как проводник из Мерано появится из леса...
Внезапно Гримальди увидел, как Тони зачем-то вскидывает вверх руки. Только в следующую секунду, когда он услышал выстрелы. Гримальди понял, что смешные движения товарища были предсмертными конвульсиями. Олег тоже стал валиться вперед и, дрыгая ногами, исчез за каменной изгородью. Никакой проводник из Мерано их вовсе не ждал, вместо этого они попали в коварную западню.
Гримальди метнулся вправо, к зазубренному скальному выступу на склоне горы. Пули свистели у него над головой, а одна звонко отрикошетила от валунов. Очутившись в безопасности за камнями, он на секунду остановился, чтобы перевести дух. Лицо его горело словно в огне, а к спине липла мокрая от пота рубашка. “Я должен вернуться, должен спасти Олега!” – подумал тогда Гримальди, но он не был даже вооружен и не мог сражаться в одиночку с безжалостными снайперами. К тому же он никак не мог подавить страх. Всю дорогу до деревни он бежал бегом, а там разыскал бургомистра и заставил его дозвониться в штаб союзных войск.
– Тело Тони Вайткомба так и лежало у невысокой каменной стены. Ему в спину попало сразу несколько пуль, он умер почти мгновенно. Калинин же загадочным образом исчез. Мы нашли пятна крови и следы, по которым прошли всего триста метров...
Следы крови привели их к спуску в узкий овраг с отвесными глинистыми склонами. Один из альпинистов, державший на коротком поводке рвущуюся в погоню собаку, обнаружил следы ног еще трех человек, но не мог сказать точно, шли ли они, как и спасательная группа, по следам крови или же просто несли с собой раненого. Следы эти, однако, исчезли возле ручья, текущего по дну оврага.
– С тех пор я ни разу больше не видел Олега Калинина, – сказал Гримальди. “Хотя в мыслях я тосковал о нем все эти годы”, – закончил он про себя.
– Итак, ты потерпел неудачу, – подвел итог Макферсон.
С улицы донеслась сирена полицейской машины.
– Да, – признал Гримальди. Таков был кровавый конец его плана покончить с “Одессой”. Месяцы тщательной подготовки, сбор разведывательной информации, личный риск, наконец, – все закончилось расстрелом у перевала Бреннер, а воспоминания об охватившей его панике, о том, как он в ужасе бежал по горной тропе, о трясущихся руках, горьком привкусе во рту и холодной испарине на лице преследовали его еще долгие годы.
– И никто не обвинил тебя, когда ты вернулся? – поинтересовался Макферсон. – Я бы тут же, не сходя с места, отдал тебя под трибунал.
Гримальди раздавил окурок сигары в поцарапанной пепельнице в форме кленового листа.
– Через месяц я уже доставил им Геллена, выложил на серебряном блюдечке, так что об инциденте на перевале решили не вспоминать.
– А убийцы? Их так и не нашли?
– Нет, – ответил Гримальди. – Я составил подробный список всех мест и людей, у которых мы останавливались, и наши люди прошли по всему маршруту. – Он глубоко вздохнул. – Они ничего не нашли. Все агенты “Одессы” как сквозь землю провалились. Эсэсовская организация наладила новые тайные тропы и благополучно функционировала на протяжении еще нескольких лет.
Он встал и подошел к окну. Внизу на улице двое латиноамериканцев в ярких ветровках грузили в старый голубой “шевроле” многочисленные чемоданы. Обернувшись к Макферсону, Гримальди сказал:
– Может быть, Калинин сам расскажет, как ему удалось спастись.
– Он был твоим другом, не так ли? – холодно осведомился Макферсон. – Почему ты не пытался узнать, что с ним случилось?
Гримальди почувствовал в горле неприятную сухость. Тени прошлого снова ожили в его памяти.
– Как я мог? Я считал, что он мертв. Либо его убили нацисты на перевале, либо за неподчинение приказу расстреляли свои, если каким-то чудом ему удалось спастись. Советские расстреливали своих за гораздо меньшие провинности. И если он все-таки уцелел, то я своими вопросами мог только еще больше осложнить его положение.
– Ты все еще считаешь его своим другом? – продолжал расспрашивать Макферсон, ковыряя в своей трубке каким-то уродливым серебряным приспособлением. – В конце концов, ты бросил его там, раненного и беспомощного. Может быть, он ненавидит тебя за это.
Гримальди не ответил, сосредоточив свой взгляд на висящем на стене плакате с изображением Энди Уорхолла.
– Ты возьмешься за это дело, не так ли? Тебе придется поехать в Москву.
– Не знаю, – отозвался Гримальди. – Дайте мне подумать.
Макферсон медленно покачал головой.
– Уолт, оставь нас одних на минутку, – попросил он негромко.
Рейнер пожал плечами и вышел. Макферсон повернулся к Гримальди. Лицо его было искажено гневом.
– Ты глупая старая баба, – прошипел он. – Я спас твою задницу в Пуллахе, помнишь? Я защищал тебя все эти годы и сквозь пальцы смотрел на твои грязные интрижки, которые ты заводил с гомиками в Нью-Йорке и Лондоне. Хочешь, я представлю тебе список всех задниц, которые побывали в твоей постели?
– Моя частная жизнь... – начал было Гримальди.
– Плевал я на твою частную жизнь, – резко перебил его Макферсон. – Одного моего телефонного звонка будет вполне достаточно, чтобы тебя выкинули, на этот раз навсегда.
Он помолчал.
– Хочешь, чтобы я сделал этот звонок? Или все-таки возьмешься за дело и скажешь “спасибо, сэр”?
Гримальди сглотнул, но продолжал молча смотреть на Макферсона.
– Вот так-то лучше. Попозже кто-нибудь отвезет тебя в контору, – сказал Макферсон совсем другим голосом. Его слова прозвучали отрывисто и сухо, почти как военная команда.
– Несколько дней пробудешь здесь, пройдешь инструктаж, необходимые процедуры и так далее. Затем ненадолго отправим тебя на “Ферму”, и – вперед. Я хочу, чтобы ты был в Москве еще накануне Рождества.
Дверь распахнулась, и в комнату вернулся Рейнер. Его хитрые глазки перебегали с Макферсона на Гримальди и обратно.
– Прикрытие? – спросил Гримальди, намеренно игнорируя его.
Макферсон повертел в руках трубку и спрятал ее в карман своего твидового пиджака.
– Французский канадец, – сказал он. – Представитель фирмы “Делис дю Норд”, импорт рыбы и икры. Их московский представитель возвращается через шесть недель.
– Канадская эмиграция в совершенном развале, – заметил Рейнер. – Досье в беспорядке, номера паспортов не регистрируются. Ты будешь в абсолютной безопасности.
Гримальди оперся на подоконник, чувствуя идущий от окна холод, как чье-то ледяное дыхание на своей шее.
– Ты ведь уже все приготовил, Джим, не так ли? Ты был уверен, что я не смогу отказаться. Макферсон пожал плечами.
– Еще бы! – откровенно признался он. – Мало кто получает второй шанс, Наполеон.
Он уже стоял, и Рейнер услужливо распахнул перед ним дверь.
– Я уже спрашивал, но ты так и не сказал мне, Джим, почему все делается в такой тайне? Почему вы так торопитесь?
Макферсон раздраженно повернулся к Гримальди.
– Мы хотели немедленно вытащить тебя из Англии, боялись утечки информации.
– Какой еще утечки?!
Заметив на лице Гримальди искреннее недоумение и праведный гнев, Макферсон неохотно объяснил:
– Я уже говорил тебе, что Калинин передал нам два документа. Один касался аварии на Байконуре, а другой был аналитическим обзором ГРУ о разведдеятельности русских в Британии.
Помолчав, он закончил:
– Похоже, что британская разведка все еще наводнена русскими агентами, и мне не хотелось, чтобы англичане или наши лопухи-координаторы знали, что ты уходишь в подполье. В Москве об этом стало бы известно через двадцать четыре часа.
– Однако...
– Любое перемещение по службе вызвало бы вопросы, тебя стали бы расспрашивать, куда ты уходишь. Сегодня утром, – Макферсон посмотрел на часы, – мы сообщили в Лондон, что твой отец серьезно заболел. Еще через две недели мы уведомим их, что ты уходишь в отставку, чтобы взять в свои руки семейный бизнес. Насколько я помню, это сеть ресторанов, так, кажется?
Он повернулся к двери и, не дожидаясь ответа, вышел. Рейнер последовал за ним. Гримальди даже не успел спросить, рассказали ли они его отчиму о его страшной болезни.
Гримальди вышел из лифта на четвертом этаже главного здания в Лэнгли и пошел по коридору, приветливо кивая встречающимся ему по дороге сотрудникам. Не останавливаясь, он кинул в рот подушечку мятной жевательной резинки, поскольку от него все еще слегка попахивало чесноком.
Это был прекрасный обед, и Фернан был как всегда на высоте. К тому же он сразу его узнал.
– Мсье Гримальди, я не верю своим глазам! Полный повар-парижанин как всегда немного преувеличивал свой французский акцент, который, впрочем, творил настоящие чудеса с его вашингтонской клиентурой.
– Сколько же лет прошло с тех пор, как вы побывали у нас в последний раз?
– Да, меня не было здесь несколько лет, – ответил Гримальди. – Все это время я провел в Европе, по большей части во Франции. Но ты, мой друг, по-прежнему один из лучших.
Фернан с поклоном удалился и вскоре прислал Гримальди и его спутникам бутылку ароматного бренди из мирабели за счет заведения.
Гримальди считал, что это было достойным завершением отличного обеда. К тому же трапеза была весьма продуктивной и в других отношениях. Сидя за столиком, он неторопливо совещался с начальником советского отдела Управления секретных операций ЦРУ Джимом Ноланом и заведующим подотделом ГРУ Стивом Першингом. Они предпочли встретиться в этом вашингтонском ресторанчике, а не в официальном банкетном зале разведцентра. Обед выглядел так, словно коллеги Гримальди прощались со своим старым товарищем, и, если бы они устроили его в Лэнгли Вудз, кое-кто наверняка бы недоуменно наморщился. Начальство Гримальди с фанатичным упрямством цеплялось за его легенду, состряпанную Макферсоном: умирающий отец, сломленный горем Гримальди, уходящий в отставку и возвращающийся к себе в Луизиану. Его бывшие коллеги были убеждены, что в будущем Гримальди ждут цыплячьи крылышки по-кейджунски и багамские супы из моллюсков. Только ближайшие помощники Макферсона да шесть человек в Управлении секретных операций знали, что ему предстоит нечто совсем иное.
Это был его последний приезд в Лэнгли перед отправлением в Москву. Буквально в понедельник он вернулся с курсов переподготовки на “Ферме”, которые состояли из коротких собеседований на разные темы, физической подготовки и стрелковых упражнений; на местном сленге все это называлось соответственно: “послушать радио”, “колесо пыток” и “пушечный дым”. Воскресная школа, безусловно, включала в себя в высшей степени бесполезную тайнопись невидимыми чернилами, микрофотографию и прочие джеимсбондовские штучки, которые, как понимал и Гримальди, и сотрудники советского отдела, никогда ему не пригодятся.
На следующее утро он вылетел в Буффало. Там, в маленьком кемпинге неподалеку от Ниагарского водопада, он отдал свои американские документы человеку, которого никогда не видел раньше. Человек передал ему ключи от машины с канадскими номерами и канадский паспорт. Вечером того же дня господин Чарльз Сент-Клер, уроженец Монреаля, пересек канадскую границу, возвращаясь домой.
* * *
Примерно через шесть недель, ближе к вечеру. Гримальди вылез из такси в Москве на улице Чкалова и вошел в низкое, грязное здание Курского вокзала, откуда отправлялись поезда в южные районы СССР. На вокзале было полно народа – смуглолицые донские казаки, украинские крестьяне, низкорослые грузины с усталыми черными глазами.
Сперва ему необходимо было убедиться, что он доберется до места назначения и не приведет на хвосте соглядатаев КГБ. Смешавшись с группой прибывших из Волгограда пассажиров, Гримальди нахлобучил дешевую шапку из кроличьего меха и снял пальто, перекинув его через руку. Затем он влился в толпу приезжих из Тулы, спешащих по своим делам.
Выбравшись из толпы. Гримальди прошел в переполненный вокзальный буфет, осторожно лавируя между семейными парами, детьми, стариками, собаками и грудами поцарапанных чемоданов и узлов. Инструкцию он выучил наизусть. Попав в коридор, ведущий к туалетам, он, однако, не пошел до конца, а толкнул дверь налево. Быстро пройдя через полутемную комнату, уставленную ящиками с минеральной водой и бочками с солеными огурцами, он споткнулся о метлу и вышел через вторую дверь.
Очутившись в мрачном Костомаровском переулке, он пересек проезжую часть и с небрежным видом вышел на стоянку автомашин, находящуюся перед зданием вокзала. По площади гулял злой холодный ветер, и он накинул пальто на плечи. В инструкции говорилось совершенно ясно: второй ряд слева, затем еще раз налево. Найти темный “москвич” со сломанной радиоантенной и игрушечным медвежонком над приборной доской. Вот и он. Гримальди подергал ручку, и дверь легко поддалась. Он наклонился в салон.
– Садись, Франко. – Он узнал этот глубокий голос с сильным акцентом. – Давненько не виделись.
Гримальди скользнул на переднее сиденье и устроился там рядом с Олегом. Затем снял шапку. Губы не слушались его, и он молчал, а сердце отчаянно колотилось. Вся его работа здесь, а в первую очередь сама жизнь зависели от того, как поведет себя Калинин в следующие несколько минут. Двадцать лет назад он был его любовником, сегодня мог стать врагом. Вполне вероятно, что Гримальди сам пришел в расставленный КГБ капкан. Вот сейчас Калинин поправит зеркало или закурит сигарету, и свора гончих псов госбезопасности возникнет из темноты, окружит машину и поволочет его прямиком на Лубянку.
Этой встречи Гримальди боялся с тех самых пор, как Макферсон вынудил его согласиться на свое предложение. Время от времени в его памяти оживали те страшные моменты прошлого, когда на границе Австрии погиб Тони Вайткомб и сгинул Олег Калинин, и Гримальди отчаянно пытался подыскать оправдание своему поведению в тот день. Задумывался он и о том, что подумал о нем Калинин, когда он бросил его, раненного, под огнем врага. Остался ли Олег его другом или возненавидел за то позорное бегство? Может быть, он разработал для КГБ этот коварный план, чтобы заставить его заплатить за свое предательство, и теперь Гримальди оказался здесь целиком и полностью в его власти. Какой бы невероятной ни казалась эта мысль. Гримальди уже давно стал горьким циником и крайне подозрительным человеком.
Но, как только он захлопнул за собой дверцу, Калинин тепло обнял его.
– Я так рад снова увидеть тебя, Франко, и просто счастлив, что мы с тобой снова вместе. – Он дружески потрепал Гримальди по плечу. – Когда ты прилетел?
– Вчера, – отозвался Гримальди, стараясь, чтобы ответ прозвучал естественно. – Пока мне не подыщут квартиру, я остановился в гостинице “Украина”. Теперь меня зовут Чарльз Сент-Клер, канадский гражданин из Монреаля.
– Добро пожаловать в Москву, мсье Сент-Клер, – улыбнулся Калинин.
В слабом свете, отбрасываемом зданием Курского вокзала, Гримальди попробовал рассмотреть лицо друга. Калинин все еще был красив, хотя начал лысеть, а вокруг его глаз появилась сеть глубоких морщин. Под левым глазом белел старый шрам, но он отнюдь не портил лица Олега, скорее напротив – придавал ему своеобразный оттенок мужественности.
– Этот шрам... – начал Гримальди и замялся.
– Да, – кивнул русский. – Это после нашего приключения в Альпах.
– Я так и не узнал, что с тобой случилось, – пробормотал Гримальди. – Я пытался, но ты как сквозь землю провалился.
Калинин озорно улыбнулся.
– Мне продырявили голову и задницу. Помнишь ту засаду? Ты отстал, а я стоял рядом с Тони. По нам били сзади, и у меня не было другого выхода, кроме как бежать вперед. Кровь текла из ран, и было чертовски больно, но все же я похромал вниз по ручью. Слава богу, что там оказался этот ручей – они меня потеряли. Всю ночь я просидел на дереве и слышал голоса людей и лай собак...
– Это были наши, – перебил Гримальди. – Мы искали тебя.
Перед машиной прошли мужчина и женщина, слегка наклонившись вперед навстречу ветру, и Гримальди съехал вниз по сиденью, затем снова выпрямился. Калинин перешел на шепот и продолжал свой рассказ:
– Я был слишком слаб, чтобы позвать на помощь, к тому же я не был уверен, что меня разыскивают свои, а не эти чертовы подонки.
Калинин повернулся к Гримальди.
– Знаешь, что самое смешное? Они в “Одессе” так и не докопались до правды и не разоблачили нас. Это не “Одесса” приказала пристрелить нас.
– Не может быть!
– Я все тщательно проверил. Это была, так сказать, местная инициатива.
– Не понимаю. Разве убийцы не принадлежали к организации?
– Принадлежали, но только действовали по своему собственному почину. Это были люди из тамошней конспиративной группы бывших эсэсовцев. Они не знали, кто мы такие, и считали нас настоящими беглыми нацистами. Мы были не первыми их жертвами. Они убивали на перевале тех, кто казался им побогаче. Собрав деньги и Ценности, они избавлялись от тел. В живых не осталось никого, кто мог бы на них донести. Если кто-то и выжил, то в Берлин пожаловаться уже не мог.
– Но после нападения на нас “Одесса” снова залегла на дно.
Калинин пожал плечами.
– Конечно. Руководители этой организации, узнав о случившемся, приказали всем уйти на глубину до тех пор, пока не будет разработан новый безопасный маршрут. Между прочим... – Калинин слегка прикоснулся к своему шраму, – боевики из “Одессы” сами прикончили тех парней, что напали на нас. Это была слишком плохая реклама для их туристической фирмы.
– И твое начальство не преследовало тебя за неподчинение приказу?
Мимо машины прошел еще один человек, и Гримальди пробормотал сквозь зубы:
– Здесь слишком многолюдно.
– Да, было несколько неприятных моментов, – кивнул Калинин. – Один полковник очень хотел отдать меня под трибунал, мне едва удалось выжить, я был ранен фашистами и вообще ходил в героях. Полковнику нелегко было бы объяснить, за что он отдал меня под суд, и в конце концов он был вынужден скрепя сердце согласиться, что я и так достаточно наказан.
Он негромко рассмеялся.
– Довольно о грустном. Мы не виделись с тобой двадцать лет и теперь стоим на пороге самого рискованного дела нашей жизни. Неужели же мы должны говорить только о том дне на перевале Бреннер?
– А что было потом? – поинтересовался Гримальди. – Ты женат?
– Женат на ГРУ и на одной хорошенькой женщине. Между прочим, у меня три прелестные дочурки, – с гордостью добавил Калинин, искоса взглянув на Гримальди. – Ты же так и остался холостяком, насколько я знаю.
Гримальди кивнул. Он понял, что к их прежним отношениям возврата нет. Олег женат, дорожит своим браком и хочет, чтобы Гримальди знал это.
По лицу Калинина пробежала какая-то тень, и он хлопнул ладонью по приборной доске.
– Ладно, достаточно на сегодня разговоров о прошлом. Нам нужно еще многое обсудить. – Он помолчал. – Мы должны быть очень осторожны, Франко. Это дело смертельно опасно. Я слышал, что пару недель назад на Лубянке снова кого-то расстреляли за измену, но вот кого – мне пока неизвестно.
Гримальди молчал, и Калинин посмотрел на часы.
– Давай начнем с тайничковых операций и сигналов экстренной связи.
– Хорошо, – кивнул Гримальди. Он едва обратил внимание на предостережение Калинина, все еще раздумывая над содержанием их разговора. Они больше не были любовниками, но остались друзьями, близкими друзьями. Все должно пройти удачно, он может положиться на Олега. При мысли об этом он наконец-то почувствовал огромное облегчение.
Пошел снег, и огромные снежинки, пританцовывая, сыпались с темного неба и таяли на теплом ветровом стекле.
– Хорошо, – повторил Гримальди.
