Борис Давыдов
Манящая корона
Слегка покрасневшая мадам запнулась на полуслове, вовремя сообразив, что о некоторых вещах она, как любая женщина, вполне может мечтать, но говорить об этом с пугающей прямотой как минимум непрофессионально и рискованно, еще смутишь клиента! Надо тоньше, деликатнее.
– Даже если вы захотите что-то… э-э-э… несколько выходящее за обычные границы… Вам стоит только сказать, я на все соглашусь. Любые пожелания клиента для меня – закон!
Подчеркнув слова «соглашусь» и «любые» так, чтобы они прозвучали достаточно понятно и ободряюще, но вместе с тем, упаси боги, не навязчиво, мадам Анни скромно умолкла.
Незнакомец медленно покачал головой.
– Я не любитель всяких… скажем так, рискованных забав. Меня интересуют натуральные блондинки. Надеюсь, вы не считаете их экзотикой, выходящей за обычные границы?
* * *
Сидевший в кабинете за столом мужчина нахмурился, услышав едва различимый скрип дверных петель, но недовольство тут же сменилось радостью. Он широко и счастливо улыбнулся, отчего его лицо, и без того привлекательное, которое совершенно не портил чуть заметный тонкий шрам, пересекавший лоб над левой бровью и щеку возле уголка глаза, стало по-настоящему красивым.
– Молодой господин, пожелайте доброй ночи его сиятельству, вашему батюшке! – низким грудным голосом сказала пожилая женщина, выпуская руку ребенка.
Мальчик лет шести торопливо приблизился к отцу. Было видно и понятно, что ему очень хочется перейти на бег, но требовалось сохранять достоинство и выдержку, подобающую высшему сословию. Тем более что батюшка не простой дворянин, а обладатель высшего графского титула да еще член Тайного Совета Империи.
И все-таки он не сдержался и буквально запрыгнул на руки графу, прижавшему его к груди:
– Спокойной ночи, папочка!
– Спокойной ночи, дорогой! – граф ласково погладил сына по голове и поцеловал в щечку.
– Усы колючие! – захихикал ребенок.
– Ай, какое горе! Хочешь, сбрею? – с притворным огорчением подхватил отец.
– Нет, папочка! Они мне нравятся!
– Как скажешь, солнышко мое…
Пожилая опытная гувернантка не одобряла таких нежностей: с ее точки зрения, лучшего способа испортить мальчика просто не существовало. Будущих мужчин надо держать в строгости, иначе вырастут слабовольными. Но ни единый мускул не дрогнул на ее лице, а уж мысль, что графу-отцу можно попенять, не пришла бы ей в голову вовсе. Разве только в горячечном бреду. Потому что всем обитателям графской усадьбы было хорошо известно, как страшен в гневе этот красивый и спокойный с виду человек, особенно после перенесенного в прошлом году сокрушительного удара.
Да и не сумасшедшая же она, в самом-то деле: рисковать таким местом! Должность почетная, платят хорошо, обязанностей не так уж много, ребенок воспитанный, вежливый. А что до сих пор плачет по ночам и зовет маму, так не каждую же ночь… Потихоньку перестанет. Время залечивает любое горе, даже самое тяжкое.
Граф-отец сам затворил за ними дверь кабинета, щелкнул задвижкой и вернулся к столу. Улыбка медленно сползла с его лица, и теперь оно уже не казалось красивым. Светло-серые глаза заледенели, губы плотно сжались.
Он снова взял письмо, от чтения которого его отвлекли.
«…зная доброту и великодушие Вашего сиятельства, о котором хорошо известно всей Империи, осмеливаюсь нижайше просить…»
Граф, недовольно пробурчав себе что-то под нос, отбросил прошение. Он чувствовал, как еле уловимая, только что начавшаяся леденящая дрожь в кончиках пальцев усиливается с каждым мгновением, и хорошо знал, что это означает. Сейчас не до разбора писем. И так он уже успел просмотреть немало: они громоздились на краях стола неравными стопками, по левую и правую сторону от него. Слева – подлежащие более внимательному рассмотрению и, по возможности, удовлетворению. Как обычно: просьбы о помощи талантливым, но бедным поэтам, художникам, изобретателям, протекции осиротевшим сыновьям, отцы коих честно служили Империи, не беря взяток и не запуская руку в казенный карман, а потому не оставили семьям никаких средств. Справа (гораздо больше) – те, которым надлежало отправиться в печь. Восторженно-льстивые вирши, полубезумные предложения, сулящие сказочный барыш, фальшивые жалобы на злую судьбу с мольбой о помощи… Граф безошибочно чуял, когда его хотят обмануть, а лесть вообще тихо ненавидел.
Ледяные иголочки кололи уже кисти рук, потом поползли вверх, на запястья. Застучали зубы, нестерпимый жар опалил щеки и уши. Перед глазами будто поплыла мутно-красная пелена. Приступ бешеной ярости, хорошо знакомый всем мужчинам их рода, всегда накатывал однообразно, и сопротивляться ему было почти невозможно. Даже при всем желании.
Теперь же никакого желания не было.
Граф рывком выдвинул верхний ящик стола, нажал на едва заметный рычажок, сделанный в виде сучка. Бесшумно открылся небольшой тайник, набитый драгоценностями. Серьги, кольца, колье, медальон…
Мужчина, крепко стиснув зубы, издал какой-то полубезумный, сдавленный всхлип.
– Зачем ты это сделала?! – дрожащим голосом произнес он, изо всех сил стараясь сдержать слезы, уже готовые пролиться. – Чего тебе не хватало?!
Крышка медальона раскрылась с едва слышным щелчком. Граф обезумевшими глазами уставился на портрет.
Всхлипы превратились в рычание. Казалось, что эти звуки испускает не человек, а смертельно раненый хищник.
– Ты же знаешь, я все готов был бросить к твоим ногам! Все!
Молодая красавица с печальными трогательными глазами безмолвно смотрела на графа.
* * *
На почерневшем небе давно загорелись разноцветные светлячки звезд, воздух заметно посвежел. С окраины Кольруда только что во второй раз донесся еле различимый, заунывный и протяжный крик патруля: «Спите спокойно, добрые люди, ваш сон охраняют!» – и Трюкач снова с благодарностью помянул давно почившего Правителя Норманна. Сколько уже лет прошло, как этот железный старец покинул наш грешный мир (точнее, ему помогли его покинуть, Правитель хоть и достиг весьма почтенного возраста, но обладал отменным здоровьем и явно собирался пожить еще, что категорически не устроило многих членов Тайного Совета), а его законы по-прежнему неукоснительно соблюдаются… Даже те, которые противоречат здравому смыслу и могут вызвать у нормальных людей лишь раздражение, а то и самую настоящую ярость.
Особенно у человека, вымотавшегося за долгий трудовой день и мечтающего о заслуженном отдыхе, которого ежечасно будят напоминанием: мол, спи спокойно и ничего не бойся, стража рядом и не дремлет, крепкие ребята с мечами и алебардами, в кольчугах и шлемах исправно обходят дозором улицы. Хорошо тем, у кого сон крепок! Таких и обворовывать – одно удовольствие, поскольку риск сведен к минимуму. Ну а тот, кого те же боги наказали чутким сном, вполне может, снова услышав осточертевшее: «Спите спокойно, добрые люди…», сорваться с постели, распахнуть окно и вместо благодарности обложить «охранников» самой грязной руганью. А то и выплеснуть им на головы либо воду из кувшина для умывания, либо содержимое ночного горшка: это уже смотря до какой степени бешенства довели раба божьего…
Его же, Трюкача, эти крики избавили от главной заботы: рассчитывать время, терзаясь в мучительных раздумьях, пора ли выбираться из укрытия или еще немного подождать. Крепче всего спится в предрассветную пору, а того, кто по какой-то причине вынужден бодрствовать, сильнее всего клонит в сон в это же время. Правда, ночью на вышке дежурят два стражника, а не один (хвала богам, среди них нет въедливого служаки Гумара, тот сменился), но это не будет препятствием. Усталость и человеческая натура все равно возьмут свое, и к тому времени, когда раздастся шестой по счету оклик, караульные, конечно же, не заснут – рассчитывать на такую неслыханную удачу было бы верхом глупости, – но зевать и тереть кулаками слипающиеся глаза будут непременно. Их бдительность притупится, а больше ему ничего не надо. Эх, если бы еще не так сильно саднила оцарапанная ладонь, а главное, меньше затекали бы ноги!
Трюкач несколько раз напряг и расслабил мышцы, чтобы застоявшаяся кровь веселее побежала по жилам. Ему оставалось ждать еще четыре часа.
* * *
Мадам Анни, отступив в сторону, чтобы клиент мог без всяких помех осмотреть ее «девочек», взглянула на него почтительно, но в то же время с легким вызовом: дескать, где еще увидишь такой отборный товар, да еще за какие-то жалкие десять золотых таларов? В ее пышной груди бушевали чувства, сходные с теми, которые испытывают заводчики породистых лошадей или собак: законная гордость за своих питомцев и потаенная горечь при мысли, что рано или поздно они будут принадлежать кому-то другому.
Мужчина в маске неторопливо, по очереди осмотрел молоденьких блондинок, выстроенных в ряд посреди хозяйского будуара.
– Что же, весьма недурны… – задумчиво протянул он. – Поздравляю, мадам, у вас хороший вкус! Неудивительно, что «Белая Лилия» пользуется таким успехом.
– Благодарю за комплимент, сударь. Все же осмелюсь заметить, что мои крошки заслуживают более лестных слов. «Весьма недурны» – это, конечно, похвала, но…
– Никаких «но», мадам Анни! Вы что, забыли наш уговор? Вы не должны ни возражать, ни задавать вопросы. А если мне понадобится ваше мнение, я сам скажу.
Голос незнакомца прозвучал резко, почти грубо, и девушки изумленно уставились на него. Никто и никогда еще не говорил с их всесильной хозяйкой подобным тоном.
Будь эти десять монет вычеканены из не столь благородного металла, мадам, пожалуй, наступила бы на горло собственной алчности и указала невоспитанному невеже на дверь. Но золото… Оно сбивало с пути истинного куда более достойных личностей, что же требовать от хозяйки публичного дома, хоть и высшего ранга!
– Я не забыла, – скрепя сердце произнесла она, изо всех сил скрывая от наглеца в маске свои истинные чувства. – Прошу прощения, сударь, этого больше не повторится.
– Так-то лучше… – снисходительно кивнул клиент. Он еще раз прошелся вдоль шеренги девушек, потом сделал то же самое, зайдя сзади, и снова оказался перед ними. Его внимательные глаза скользили по их фигурам, лицам, особо задерживаясь на волосах.
– Как тебя зовут? – внезапно спросил он, положив руку на плечо блондинки, ближайшей к нему.
– Тала, господин.
– Ты любишь мужчин?
– Лю… Люблю, г-господин…
– Врешь, по глазам вижу. Разве тебя не учили, что врать нехорошо?
– Я… Я не знаю, господин…
– Милостивые боги, да ты не только врунишка, но еще и дурочка! – сокрушенно вздохнул незнакомец. – Ну, а как твое имя? – внезапно, без паузы спросил он соседку Талы, быстро приблизившись вплотную к ней.
Та вздрогнула и инстинктивно отшатнулась. Мадам Анни хотела прикрикнуть на нее, но не посмела (вдруг клиент решит, что это тоже нарушение уговора) и ограничилась тем, что из-за его спины погрозила ей кулаком и скорчила грозную гримасу, решив непременно оштрафовать девчонку: другим наука будет, а хозяйке выгода.
– Эрга, господин… – пролепетала испуганная красавица.
– Ну, а ты любишь мужчин?
Эрга на секунду замялась, и взбешенная хозяйка тут же решила удвоить штраф. А если, не приведи боги, клиент разозлится и уйдет, унеся с собой золотые монеты… О-о-о, тогда этой тугодумке и дурочке достанется по первое число! С кустов, растущих во дворе «Белой Лилии», уже давно не срезали длинных гибких веток, но это всегда можно исправить.
– Господину угодно, чтобы я сказала правду? – чуть слышно прошептала Эрга, внезапно покраснев.
Человек в маске ответил спокойным, даже мягким голосом:
– Да, конечно. Только правду!
– Я не люблю их, господин. Иной раз просто ненавижу! Но… Но я не могу без них обходиться.
– Вот как? – заинтересованно протянул незнакомец.
– Да, господин, мне нужны мужчины. Я проклинаю и презираю себя за это, но ничего не могу с собой поделать.
– Зачем же проклинать и презирать? – интерес в голосе клиента явно усилился. – Разве не таков закон природы? Разве боги не создали мужчину и женщину, чтобы они любили друг друга и продолжали род людской?
– Я не знаю, что вам ответить, господин. Я глупая и необразованная. Но меня с детства учили, что боги назначили женщине быть скромной и послушной и бежать от соблазнов как от чумы. Так говорила мне мать, так говорил святой отец в нашей церкви. Плоть греховна, а душа бессмертна. Нельзя поддаваться зову плоти, этим погубишь душу. А я… – Эрга закрыла ладонями пылающее лицо.
«Ушам своим не верю! Сказали бы мне, что одна из моих лучших девочек мыслит как монашка – лопнула бы со смеху! Тьфу ты, даже жалко ее, глупышку этакую…Так и быть, избавлю от штрафа… Хотя нет, все-таки взыщу, деньги лишними не будут», – подумала мадам Анни.
– Ну что ты, успокойся… – ласково потрепал Эргу по плечу странный посетитель и двинулся дальше вдоль шеренги. – Твое имя?
– Сивилла, господин, – быстро откликнулась высокая длинноногая девушка с осиной талией, пышными бедрами и гривой невероятно густых, волнистых светло-соломенных волос.
– Красивое имя… Думаю, оно по праву дано такой красавице, – многозначительно произнес незнакомец и замолчал, глядя прямо в глаза Сивилле, – для этого ему пришлось слегка запрокинуть голову.
Наступила тишина. Мадам Анни делала отчаянные знаки: мол, поблагодари за комплимент, не стой, будто язык проглотила! – но все было напрасно. Интеллектом Сивилла никогда не отличалась; она была одной из самых востребованных девушек «Белой Лилии», но для весьма специфической клиентуры, находившей особую прелесть в сочетании ангельской красоты и полного отсутствия ума.
– А может быть, тебе зря дали такое имя? Может, ты некрасивая? – сухо спросил человек в маске, прервав неловкое молчание.
– Я, господин?! – выпучила глаза Сивилла.
Мадам заскрежетала зубами, мысленно поклявшись, что прутья, которые она срежет с кустов, не залежатся без дела.
– Нет, я! – иронически хмыкнул незнакомец.
– Вы, господин?!
Хозяйка «Белой Лилии» от злости с такой силой стиснула кулачки, что ее длинные отполированные ногти чуть не впились в мякоть ладоней.
– Тут все понятно… – вздохнул клиент, сделав шаг в сторону. – А тебя-то как зовут?
Хрупкая, среднего роста девушка с прямыми, аккуратно расчесанными волосами, отливающими чуть заметным рыжеватым оттенком, взглянула на него без всякого испуга, даже с некоторым вызовом, – так, во всяком случае, показалось взбешенной хозяйке, еще не отошедшей от потрясающей тупости Сивиллы.
– Меня зовут Бетти… господин.
Последнее слово она то ли случайно, то ли умышленно произнесла после чуть затянувшейся паузы.
– Тебе нравится твоя жизнь, Бетти?
– Какое это имеет значение, господин! Другой жизни я все равно не знаю.
– А хотела бы узнать?
«Это еще что такое? – всполошилась мадам Анни. – Неужели, не приведи боги, он из тех сумасшедших, которые пытаются наставлять падших девок на путь истинный?! Вот уж принесла нелегкая!»
– Нет, господин.
– Почему?
– Может, она будет лучше. А может, и хуже. Так зачем мне рисковать? Здесь, по крайней мере, не надо заботиться ни о куске хлеба, ни о крыше над головой…
– Но ты расплачиваешься за пищу и кров своим телом! – довольно строго, с явной укоризной произнес незнакомец.
«Точно, один из них! – с тоскливой злостью подумала мадам. – Не было заботы! По крайней мере, даже если задурит ей голову, просто так не уведет, уж эти-то десять золотых я с него стрясу. Надо будет – до начальника стражи дойду…»
– Что с того, господин? Все женщины так расплачиваются.
– Так уж и все?
– Конечно, господин! Чем я отличаюсь от любой замужней? Только тем, что не венчалась в храме и ложусь в постель не с одним мужиком, а со многими. Я-то по крайней мере деньги за это получаю и ничем больше не занята, а она и стирает, и прибирается, и стряпает, и за детишками ходит, и все даром.
– Интересно ты рассуждаешь… – человек в маске покачал головой. – Ну хорошо, пока ты молодая и привлекательная, тебе платят. А потом что будешь делать? Когда от былой красоты и следа не останется?..
«Это на что он намекает?!» – мысленно возопила оскорбленная в лучших чувствах хозяйка «Белой Лилии».
– Зачем загадывать! – пожала плечиками Бетти. – День прошел – и хвала богам… Сколько-то скоплю, с голоду не подохну.
– Ну, если так…
К великому облегчению мадам Анни («Нет, похоже, он не из тех!»), человек в маске, оставив свою собеседницу в покое, подступил к последней девушке.
– А как твое имя?
– Кларисса, господин.
– Ты хотела бы пойти со мной?
– Очень, господин!
– Я тебе не верю. Ты же ничего не знаешь обо мне!
– Зачем мне знать, господин? Вы мужчина, этого достаточно.
– Мужчины тоже бывают разными! А если я скверный человек? Вдруг буду бить тебя, мучить, унижать?..
– Ваше право, господин.
Человек в маске сокрушенно махнул рукой.
– Мне кажется, я несколько поторопился с комплиментами, мадам Анни, – сухо сказал он, подойдя к хозяйке «Белой Лилии». – Ваши… гм… девочки действительно очень красивы. Но вот что касается всего остального…
У владелицы заведения чуть не сорвался с губ жалящий, ядовитый вопрос: сударь, вам для чего нужна женщина, чтобы уложить ее в постель или чтобы вести с ней ученый диспут о высоких материях? Но он так и не прозвучал, хотя искушение было велико. Интересы «Белой Лилии» превыше всего – правило, накрепко вбитое в нее матерью, сработало и в этот раз. Десять золотых таларов – это десять золотых таларов, ради таких огромных деньжищ можно стерпеть грубость, высокомерие и непонятные капризы малоприятного субъекта. Она вместо резкой отповеди развела руками с притворно виноватым видом: дескать, извините, чем богаты, тем и рады!
– Но я ограничен временем, поэтому другого выхода нет. Придется делать выбор из этой пятерки прелестниц. Остается решить последнюю формальность, после чего дело будет улажено…
Мадам Анни уставилась на него, изображая почтение и не решаясь задать вопрос, в чем же заключается эта самая формальность.
Незнакомец как-то странно откашлялся и, нехотя пожав плечами с видом человека, вынужденного покориться злой судьбе, склонился к ее уху и что-то зашептал. Слегка растерянная Тала, все еще смущенная Эрга, недоумевающая Сивилла, спокойная Бетти и явно разочарованная Кларисса неотрывно смотрели на них. За плотно закрытым витражным окном послышался протяжный крик дежурного стражника: «Спите спокойно, добрые люди, ваш сон охраняют!»
Мадам Анни выпрямилась во весь рост и буквально пронзила человека в маске негодующе-презрительным взором. Так посмотрела бы благородная дама на невоспитанного невежу, посмевшего сделать ей непристойное предложение, не утруждая себя предварительными мелочами, столь любезными женскому сердцу, вроде украдкой передаваемых записок, стихов, страстных серенад и бесконечных заверений в жаркой, сводящей с ума любви.
– Сударь, несмотря на наш уговор, я считаю своим долгом заявить: подобное недоверие оскорбительно для меня и не делает чести вам. За все время, что существует «Белая Лилия», ни один клиент, повторяю, ни один, – повысив голос, подчеркнула она, – не имел повода пожаловаться на мою нечестность. Я всегда отвечала и отвечаю за свои слова. Если я сказала вам, что это натуральные блондинки, – значит, так оно и есть.
На секунду мадам испугалась, не перешла ли границу, изображая оскорбленную гордость. Но странный незнакомец вовсе не думал сердиться, напротив, она могла бы поклясться, что он испытывает явное смущение.
– Я охотно верю вам, мадам Анни, и все же вынужден настаивать. Сожалею, но у меня строгие и абсолютно точные инструкции, которых я обязан придерживаться. Заодно и посмотрим… гм… товар, так сказать… лицом… извините за такое сравнение… Это облегчит мне выбор.
Смутный сигнал тревоги раздался в мозгу хозяйки «Белой Лилии»: значит, клиент выбирает девочку не для себя, для кого-то другого… Но быстро заглох, когда она перевела взгляд на красивую стопку золотых монет. Себе ли, другому ли… Какая, в сущности, разница: и тот и другой – мужики, самцы и твари похотливые, чтобы им на том свете попасть к самым злым и изобретательным демонам!
– Раз вы настаиваете… У нас строгое правило: клиент всегда прав! Не то что в какой-нибудь «Ночной Фиалке», – не удержалась она. И, посмотрев на шеренгу блондинок, строгим голосом сказала одно-единственное слово – Девочки…
После чего двумя руками медленно провела от середины груди к бедрам.
Тала, Бетти, Сивилла и Кларисса проворно начали расстегивать крючки и пуговицы. Эрга застыла на месте, словно окаменев. Потом ее лицо и уши вдруг снова залил ярко-красный румянец, и она умоляюще пролепетала:
– Господин! Может, не надо, а?..
– Это еще что… – раздался пронзительный визг хозяйки, но человек в маске заставил ее умолкнуть повелительным взмахом руки:
– Благодарю вас, барышни, достаточно… Пожалуй, можно и отступить от инструкций. Мадам Анни, я сделал свой выбор.
Он шагнул к Эрге, пунцовой от стыда, и, ободряюще похлопав по плечу, произнес громким, властным голосом:
– Я беру эту. Проследите, чтобы она была готова к трем часам пополуночи.
* * *
Вскоре после того, как протяжный и заунывный возглас стражников в шестой раз нарушил ночную тишину, Трюкач покинул укрытие. Он осторожно отогнул нижние ветки куста и выбрался из ямы с бесшумной грацией змеи, призвав на помощь всю свою ловкость.
Караульные на вышке шумно зевали, отчаянно борясь со сном, что не мешало им во всех подробностях обсуждать прелести некой Агелины и одновременно возмущаться ее аморальным поведением. Специально дразнит их, зараза, регулярно допускает к своему телу какого-то ничтожного купчишку, а на них, доблестных воинов, красавцев в самом расцвете сил, смотрит как на пустое место… ох, дождется, доиграется! Не то что этот купчишка – сам торговый старшина Кольруда не сможет ей помочь, когда они подстерегут ее в укромном местечке, и… Дальше шли такие скабрезные фантазии, что впору было покраснеть, но это хорошо: воздыхатели, оскорбленные в «лучших чувствах», едва ли горят служебным рвением, бдительности от них ждать не стоит.
А разве он сам во время вынужденного ожидания не исходил бессильной злобной тоской, представляя, как Малютка сейчас нежится в объятиях Барона, и разве не пришло ему в голову – в который уже раз, – что их главарь вполне может погибнуть, и тот, кто займет опустевшее место, по праву завладеет и Малюткой!
Мало того: новый главарь вознесется к таким сияющим высотам власти и богатства, о которых совсем недавно страшно было даже мечтать…
Трюкач крепко, до боли сжал зубы, беззвучно выругав себя за несвоевременные и неуместные мысли. Сейчас нельзя отвлекаться от дела, слишком многое стоит на кону. А потом видно будет. Стрела может прилететь с любой стороны, да и нож легко спрятать в рукаве, выжидая удобного момента, а после, в сумятице и давке… Попробуй-ка разбери, чья рука его держала!
В конце концов, это будет только справедливо. А ведь даже Священная Книга превозносит справедливость как одну из главных добродетелей.
Если бы они с Одноглазым тогда не зашли в трактир опрокинуть по кружечке доброго хмельного пивка…
Он медленно полз вдоль стены, удаляясь от ворот и осторожно ощупывая каменную кладку, чтобы не пропустить нужного места. С правой стороны тянулись еле различимые в ночной тьме зловещие колючие струны проволоки.
* * *
Человек, спускающийся по крутой лестнице в подвал, был не просто грузен, а чудовищно, безобразно толст. Казалось, будто движется студенистая, дрожащая на каждом шагу масса, обтянутая самым дорогим шелком.
В роду графов Леманов, потомственных повелителей провинции Коунт, все мужчины были дородными, но нынешний обладатель титула и украшенной рубинами короны превзошел и отца, и деда, и прадеда. А может быть, и целую вереницу более далеких предков. Аппетит графа давно служил темой анекдотов для высшего сословия и злобной ругани для сословия низшего, а настойчивые напоминания его личного лекаря о вреде непомерного чревоугодия пропадали впустую. Граф просто-напросто отмахивался от них, как от назойливой мухи.
Стражник, сидевший на трехногом табурете у запертой двери, торопливо вскочил, вытянулся в струнку, пожирая преданно-испуганным взглядом своего господина и повелителя.
– Здравия желаю, ваше сиятельство!
Леман небрежно кивнул в ответ, затем молча указал пухлым пальцем на огромный замок: дескать, открывай!
Со скрипом провернулся ключ, потом пронзительно завизжали петли.
Граф досадливо поморщился:
– Сколько раз повторять, чтобы смазали! Пользуетесь, негодяи, моей добротой… Ох, дождетесь, кончится мое терпение!
– Виноват, ваше сиятельство! – пролепетал перепуганный стражник. – Сей же час… то есть сию же минуту все будет исправлено! Дозвольте отлучиться… – он, стуча зубами, кивнул в сторону караульной каморки. – За маслом…
Леман покачал головой:
– После смажешь. Когда я уйду.
– Слушаюсь, ваше сиятельство!
Граф переступил порог, нащупывая в кармане второй ключ – от особой камеры. Этот ключ он всегда носил с собой, а дубликата не было ни у кого. Даже у начальника его стражи, которому Леман много раз доверял собственную жизнь.
* * *
Ее все больше и больше терзало инстинктивное чувство надвигающейся опасности.
Оно было необъяснимо и нелепо. Что, в самом деле, может ей угрожать? Мадам Анни – влиятельная женщина, среди ее постоянной клиентуры такие люди, чьи имена лучше не произносить даже мысленно, а не то что вслух! Она не допустит, чтобы с одной из ее лучших «девочек» стряслась беда. Надо отдать должное старой жабе: пусть скупая до отвращения, пусть любит изображать святошу, рассказывая, как трогательно заботится о своих дорогих крошках (интересно, догадываются ли легковерные собеседники, что она нещадно штрафует «крошек» за малейшую провинность, раздает оплеухи, а иной раз и сечет розгами), но защиту все-таки обеспечивает. Если клиент захочет развлечься с девушкой не в «Белой Лилии», а в каком-то другом месте, он всецело отвечает за ее безопасность – таково одно из самых строгих правил мадам, известное всему Кольруду. Можно не сомневаться: она напомнила о нем странному посетителю в маске и убедилась, что ее слова восприняты с должной серьезностью.
