Артур Чарльз Кларк
3001: Последняя Одиссея
12 Разочарование
Он почти забыл ту беседу с психологом Космического Агентства. До этого момента.
– Вы покидаете Землю по крайней мере на три года. Если вы не возражаете, я мог бы сделать вам безопасный имплантант анафродизиака, который будет действовать в течение всего полета. Я обещаю, что вы будете совершенно спокойны, пока не вернетесь домой.
– Спасибо, нет, – ответил Пул, стараясь смотреть прямо, затем добавил: – Думаю, что я смогу с этим справиться.
Однако, через три или четыре недели у него возникли подозрения – так же как и у Дейва Боумена.
– Я тоже это заметил, – сказал Дейв. – Держу пари, что эти проклятые доктора добавляют что-то в нашу диету…
Во всяком случае, даже если это действительно имело место, любой срок годности давно истек. До сих пор Пул был слишком занят для того, чтобы испытывать какие-либо эмоциональные проблемы, и вежливо отверг щедрые предложения от нескольких молодых (и не очень молодых) женщин. Он не был уверен в том, что же их привлекало – его внешность или его известность: возможно, им просто был любопытен человек, который, как все они знали, мог бы быть их предком в двадцатом или тридцатом поколении.
К удовольствию Пула, Идентификатор госпожи МакОли передал информацию, что в настоящее время у нее не было любовников, и таким образом он не потратит впустую время на общение с ней. В течение следующих двадцати четырех часов он осваивал верховую езду, восседая позади нее на заднем сидении и с огромным удовольствием обнимая руками ее талию. Он понял также, почему пилоты бросали на них изумленные взгляды – Драко был полностью автоматизирован и легко мог мчаться на скорости в сотни километров в час. Пул сомневался в том, что реальные драконы когда-либо могли перемещаться так же быстро.
Он не удивился тому, что постоянно меняющиеся пейзажи внизу были взяты прямо из легенд. В одном из них они догнали ковер-самолет, и начавший раскачиваться сердитый Али Баба крикнул им: "Смотри, куда летишь!" Правда, до Багдада все-таки было довольно далеко, потому что призрачные шпили, над которыми они теперь кружились, могли принадлежать только Оксфорду.
Аврора подтвердила его предположение, указав вниз:
– Это паб, гостиница, где Льюис и Толкиен имели обыкновение встречаться со своими друзьями. А теперь взгляните на реку, на лодку, которая только что показалась из-под моста, вы видите в ней двух девочек и священника?
– Да, – крикнул он, преодолевая нежный шепот воздушного потока. – Я даже предполагаю, что одна из них Алиса.
Аврора повернулась и улыбнулась ему через плечо: она казалась искренне восхищенной.
– Совершенно правильно: это ее точная копия, основанная на фотографиях. Я боялась, что вы ее не узнаете. Так много людей прекратили читать вскоре после вашего времени.
Пул почувствовал жар удовлетворения.
Полагаю, я прошел еще один тест, сказал он себе самодовольно. Поездка на Драко, вероятно, была первым. Интересно, что будет дальше? Сражение на палашах?
Но проверок больше не было, и ответ на вопрос: "Победа за вами или за мной?" – был в пользу Пула.
* * *
Следующим утром, потрясенный и уязвленный, он связался с профессором Андерсеном.
– Все шло превосходно, – плакался он, – но она внезапно ударилась в истерику и оттолкнула меня прочь. Я испугался, что каким-то образом травмировал ее. Затем она включила в комнате свет – мы были в темноте – и выпрыгнула из кровати. Я полагаю, что выглядел как дурак…
Он невесело рассмеялся:
– На нее определенно стоило посмотреть.
– Я в этом уверен. Давайте дальше.
– Через несколько минут она расслабилась и сказала такое, чего я никогда не забуду.
Андерсон терпеливо ждал, когда Пул успокоится.
– Она сказала: "Мне действительно жаль, Фрэнк. Мы могли бы хорошо провести время. Но я не знала, что вы покалечены."
Профессор выглядел озадаченным, но только на мгновение.
– О, я понимаю. Мне также жаль, Фрэнк – возможно, я должен был предупредить вас. За всю мою тридцатилетнюю практику у меня было всего полдюжины подобных случаев – и все по веским медицинским причинам, которые, конечно, к вам не применимы…
Обрезание имело большой смысл в примитивные времена – и даже в вашем столетии – как защита от некоторых неприятных и даже смертельных болезней в отсталых странах с плохой гигиеной. Но в других отношениях этому не было абсолютно никаких оправданий – и даже некоторые аргументы против, в чем вы только что убедились!
Я проверил отчеты после того, как обследовал вас в первый раз, и обнаружил, что к середине двадцать первого столетия возникло так много исков о профессиональной небрежности, что Американская Медицинская Ассоциация была вынуждена это запретить. Аргументы современных докторов очень забавны.
– Я уверен, что это так, – мрачно сказал Пул.
– В некоторых странах это продолжилось еще в течение следующего столетия: потом какой-то неизвестный гений выдумал лозунг – пожалуйста извините за вульгарность: "Бог создал нас такими: обрезание – это богохульство". После этого практически все более или менее закончилось. Но если вы хотите, легко можно сделать трансплантацию, но вы, вероятно, не хотели бы войти в историю медицины таким образом.
– Я не думаю, что это помогло бы. Боюсь, каждый раз я буду смеяться.
– Это уже относится к сфере духа – вы это преодолеете.
К своему удивлению Пул понял, что прогноз Андерсона оправдался. Он даже рассмеялся.
– Что еще, Фрэнк?
– "Общество Творческих Анахронизмов" Авроры. Я надеялся, что оно повысит мои шансы. Однако, мне посчастливилось найти анахронизм, который она не оценила.
13 Чужак в чужом времени
Индра не сочувствовала ему, как он на то надеялся: возможно, в конце концов, в их отношениях присутствовала некоторая сексуальная ревность. И, что было гораздо серьезней, то, что они, криво усмехаясь, обозначили как Разгром Дракона, привело к первому настоящему спору.
Он начался достаточно невинно, когда Индра пожаловалась:
– Люди всегда спрашивают меня, почему я посвятила мою жизнь такому ужасному периоду истории, и один из немногих вариантов ответа – это то, что существовали даже значительно худшие времена.
– Так почему ты все-таки интересуешься моим столетием?
– Потому что оно обозначает переход между варварством и цивилизацией.
– Благодарю. Тогда зови меня Конаном.
– Конан? Единственный, кого я знаю – это человек, придумавший Шерлока Холмса.
– Не бери в голову. Извини, что прервал тебя. Конечно, мы в так называемых развитых странах считали себя цивилизованными. По крайней мере война больше не была приемлемым средством разрешения конфликтов, и Организация Объединенных Наций всегда делала все возможное, чтобы остановить войны, которые вспыхивали постоянно.
– Не очень-то успешно: я бы оценила как три из десяти. Но что мы находим невероятным – это то, как правозащитники вплоть до ранних 2000-х хладнокровно воспринимали образ действий, который мы сочли бы зверским! И в большинстве лицемерно закрывали глаза…
– Лицемерно…
– … на абсурд, который, естественно, не приемлет любой разумный человек.
– Примеры, пожалуйста.
– Хорошо, твоя на самом деле заурядная гибель подвигла меня проделать некоторые исследования, и я была потрясена тем, что обнаружила. Тебе известно, что каждый год в некоторых странах страшно уродовали тысячи девочек, чтобы сохранить их девственность? Многие из них умерли, но власти закрывали на это глаза.
– Я согласен, что это было ужасно, но что с этим могло бы сделать мое правительство?
– Многое, если бы пожелало. Но больше всего возмущали люди, которые снабжали их нефтью и покупали им оружие типа пехотных мин, которые тысячами убивали и калечили гражданское население.
– Ты не понимаешь, Индра. Очень часто у нас не было никакого выбора: мы не могли изменить целый мир. И не сказано ли кем-то однажды, что "политика – это искусство возможного"?
– Совершенно верно, что и объясняет, почему в нее идут только второразрядные умы. Гений находит приятным оспаривать невозможное.
– Что же, я рад, что вы нашли достойное применение гениям, так что теперь все можете делать правильно.
– Не нужно саркастических намеков. Благодаря нашим компьютерам мы можем управлять политическими экспериментами в киберпространстве перед осуществлением их на практике. Несчастье Ленина заключалось в том, что он родился на сотни лет раньше. Российский коммунизм мог бы быть жизнеспособным, по крайней мере, некоторое время, если бы тогда существовали микрочипы. И сумел бы избежать Сталина.
Пул постоянно поражался как тому, насколько хорошо Индра знает его время, так и ее невежеству по многим вопросам, которые он считал само собой разумеющимися. В некотором смысле у него были те же проблемы, только наоборот. Даже если бы он прожил сотню лет, которую ему уверенно обещали, то никогда не смог бы узнать все настолько, чтобы почувствовать себя дома. В любой беседе всегда были бы ссылки, которые он не понял бы, и шутки, которые не затронут его чувства. Хуже всего, что он всегда чувствовал бы себя на грани какого-нибудь "ложного шага", рядом с возможностью создать какое-нибудь социальное бедствие, которое смутило бы даже лучших из его новых друзей…
Вроде того случая, когда он завтракал с Индрой и профессором Андерсоном, к счастью, в своих собственных аппартаментах. Блюда, которые появлялись от автоповара, были для него всегда совершенно приемлемы, так как специально разрабатывались в соответствии с требованиями его физиологии. Не было никаких причин для беспокойства, ничего, что вызвало бы упадок духа у гурмана двадцать первого века.
В этот день было подано необычно вкусное блюдо, которое возвратило яркие воспоминания его юности – охоту на оленя и барбекю. Однако, было и кое-что незнакомое в его аромате и структуре, поэтому Пул задал очевидный вопрос.
Андерсон просто улыбнулся, но в течение нескольких секунд Индра выглядела так, будто заболела. Потом она выздоровела и сказала: "Расскажите ему, после того, как мы закончим есть."
Что теперь я сделал неправильно? – спросил себя Пул. Через полчаса, когда Индра с довольно многозначительным видом углубилась в видеодисплей на другом конце комнаты, его знания о Третьем Тысячелетии значительно расширились.
– Продовольствие из трупов животных начало выходить из употребления уже в ваше время, – объяснил Андерсон. – Выращивание животных для еды стало экономически невозможным. Я не знаю, сколько акров земли нужно было, чтобы прокормить одну корову, но по крайней мере десять человек могли бы прожить на растениях, которые на ней выращивали. И, вероятно, сотня в случае применении гидропоники.
Но причиной прекращения этого ужасного бизнеса стала не экономика, а болезнь. Она началась у крупного рогатого скота, затем распространилась на другие виды животных, употреблявшихся в пищу. Я полагаю, что эта разновидность вируса воздействовала на мозг, и вызывала особенно отвратительную смерть. Хотя лекарство в конечном счете было найдено, оказалось уже слишком поздно переводить часы назад. В любом случае, синтетическое продовольствие стало теперь значительно дешевле, и ему можно было придать любой вкус, какой только пожелаете.
Вспоминая недели вполне удовлетворительных, но неинтересных блюд, Пул имел существенные замечания на этот счет. Почему, в таком случае, у него все еще возникают тоскливые мечты о ребрышках и бифштексах кордон блю?
Другие мечты были гораздо более тревожащими, и он опасался, что вскоре должен будет попросить Андерсона о медицинской помощи. Несмотря на все усилия по созданию у него чувства дома, странности и очевидные сложности этого нового мира начинали довлеть над ним. Во время сна, словно в бессознательном стремлении убежать, он часто возвращался к своей прежней жизни: но когда он просыпался, все становилось только хуже.
Он путешествовал в Американскую Башню и смотрел вниз, на реальную, а не смоделлированную жизнь, на пейзажи его молодости – и это не было хорошо. С помощью оптики, когда атмосфера была прозрачна, он оказывался настолько близко, что мог разглядеть отдельных людей, как они идут по своим делам, иногда по улицам, которые он помнил…
И всегда в глубине его мыслей было знание, что там внизу жили все, кого он когда-либо любил: мать, отец (до того, как он ушел к другой женщине), дорогие дядя Джордж и тетя Лил, брат Мартин – и, что не менее важно, череда собак, начиная с теплых щенков его самого раннего детства и завершая Рикки.
Но надо всем доминировала память и тайна – Элен…
Это началось как что-то легкомысленное в самом начале его тренировок на астронавта, но стало более серьезным по прошествии лет. Перед самым отлетом к Юпитеру они планировали оформить свои отношения, когда он возвратится.
И если он не хотел, то Элен желала иметь от него ребенка. Он все еще помнил смесь серьезности и веселья, с которой они проделали все необходимые мероприятия…
Теперь, тысячу лет спустя, несмотря на все усилия, он был не в состоянии выяснить, сдержала ли Элен свое обещание. Так же, как и в его собственной памяти, имелись провалы и в коллективной памяти Человечества. Самая глубокая брешь была создана разрушительным электромагнитным импульсом вследствие падения астероида в 2304 году, который стер несколько процентов в мировых банках информации, несмотря на все резервное копирование и системы безопасности. Пула не очень утешала мысль, что среди всех безвозвратно утерянных эксабайт (1024 петабайт = 2**60 байт) могли быть записи о его собственных детях: даже теперь его потомки в тридцатом поколении могли бы ходить по Земле, но он никогда не узнал бы об этом.
Немного помогло сделанное им открытие, что, в отличие от Авроры, некоторые леди этой эры не считали, что он порченный товар. Наоборот: они часто находили такой вариант весьма возбуждающим, но эта слегка причудливая реакция не давала Пулу возможности установить какие-либо близкие отношения. Но он об этом не беспокоился; все, что ему действительно было нужно, так это случайные здоровые, бессмысленные упражнения.
Бессмысленные – в этом и была проблема. У него больше не было достойной цели в жизни. И вес слишком многих воспоминаний довлел над ним; повторяя название известной книги, которую он читал юности, он часто говорил себе: "Я – чужак в чужом времени."
Иногда, глядя вниз на прекрасную планету, по которой, если верить докторам, он никогда не смог бы пройтись снова, ему приходила в голову мысль, что было бы неплохо вторично познакомиться с космическим вакуумом. Хотя пройти через тамбуры без того, чтобы не вызвать сигналы тревоги, было нелегко, иногда это все же происходило: каждые несколько лет самоубийцы такого рода кратким метеоритным росчерком проносились в земной атмосфере.
Возможно, это стало бы для него лучшим выходом, но избавление пришло с совершенно неожиданного направления.
* * *
– Счастлив увидеть вас во второй раз, командор Пул.
– Извините, не припоминаю, но я вижу столько много людей.
– Нет необходимости извиняться. Первый раз мы повстречались за орбитой Нептуна.
– Капитан Чандлер! Очень приятно вас видеть! Могу я заказать вам что-нибудь у автоповара?
– Подойдет все что угодно не более чем с двадцатью процентами алкоголя.
– А что вы делаете на Земле? Мне сказали, что вы никогда не бываете внутри орбиты Марса.
– Так оно и есть, и хотя я родился здесь, но думаю,что это грязное, дурно пахнущее место – слишком много копошащихся людей, опять больше миллиарда!
– Более десяти миллиардов в моем времени. Между прочим, вы получили мое сообщение: "Благодарю вас"?
– Да, и я знаю, что должен был с вами связаться. Но я ждал, пока снова не начну движение к Солнцу. И вот я здесь. Ваше здоровье!
Пока капитан с внушительной скоростью расправлялся со спиртным, Пул изучал своего посетителя. Бороды – даже маленькие козлиные бородки типа бородки Чандлера – были очень редки в этом обществе, и он никогда не встречал носивших их астронавтов: они не могли комфортно сосуществовать с космическими шлемами. Конечно, для капитана могли бы пройти годы между происшествиями, и в любом случае большинство внешних работ выполнялись роботами; но всегда существовал риск неожиданного, когда нужно срочно облачиться в скафандр. Было очевидно, что Чандлер представлял из себя что-то экстраординарное, и Пул всем сердцем потянулся к нему.
– Вы не ответили на мой вопрос. Если вы не любите Землю, что же вы тогда здесь делаете?
– О, главным образом встречаюсь со старыми друзьями – это замечательно, что можно забыть о часовых задержках и беседовать в реальном масштабе времени! Но, конечно, это не причина. Моя старая ржавая посудина находится на ремонте, в верфи Оправы наверху. Также необходимо заменить броню; когда она становится толщиной в несколько сантиметров, я начинаю плохо спать.
– Броню?
– Противопылевой щит. Не такая уж проблема в вашем времени, не так ли? Но за орбитой Юпитера очень грязное окружающее пространство, а наша нормальная крейсерская скорость – несколько тысяч километров в секунду! В результате возникает такой непрерывный нежный стук, подобно каплям дождя на крыше.
– Вы шутите!
– Конечно. Если бы мы действительно что-нибудь услышали, то были бы мертвы. К счастью, этот вид неприятностей очень редок – последний серьезный несчастный случай был двадцать лет назад. Нам известны все основные потоки комет, где находится большинство обломков, и мы осторожно их избегаем – за исключением случаев, когда уравниваем скорости, чтобы поймать лед. А почему бы вам не подняться на борт и не взглянуть на все своими глазами прежде чем мы стартуем к Юпитеру?
– С огромным удовольствием… вы говорите к Юпитеру?
– Ну конечно, на Ганимед, в Анубис-сити. У нас там много дел, и у некоторых из нас там семьи, которых мы не видим месяцами.
Пул его едва слышал.
Внезапно, совершенно неожиданно и, возможно, не очень быстро, он нашел смысл своей жизни.
Командор Фрэнк Пул был из тех людей, которые ненавидят оставлять работу незаконченной, и несколько частичек космической пыли, даже движущихся со скоростью в тысячу километров в секунду, вряд ли его остановят.
У него осталось незаконченное дело в мире, когда-то известном как Юпитер.
II – «ГОЛИАФ»
14 Прощай, Земля
– Все, что вы пожелаете, в пределах разумного, – сказали ему. Фрэнк Пул не был уверен, рассмотрят ли его хозяева возвращение на Юпитер как разумный запрос; в действительности, он сам не был до конца в этом уверен, и его начинали одолевать сомнения.
Он уже взял на себя множество обязательств, на недели вперед. От большинства из них он бы с радостью уклонился, но некоторые ему было жаль откладывать. В частности, было крайне неприятно разочаровывать старший класс его старой средней школы – как удивительно, что она все еще существует! —так как они запланировали посетить его в следующем месяце.
Однако, он испытал облегчение и даже немного удивился, когда и Индра и профессор Андерсон согласились, что это превосходная идея. Впервые он действительно понял, что они были обеспокоены его умственным здоровьем; возможно отдых от Земли был бы лучшим возможным лечением.
И важнее всего, что был восхищен капитан Чандлер.
– Вы можете занять мою каюту, – пообещал он. – Я выгоню из своей первого помощника.
Были моменты, когда Пул размышлял, не был ли Чандлер с его бородой и развязными манерами еще одним анахронизмом. Он легко мог представить его на мостике в мятой треуголке, с черепом и перекрещенными костями над головой.
Как только решение было принято, события понеслись с удивительной скоростью. Он накопил очень немного имущества, и еще меньше того, что было необходимо взять с собой. Наиболее важным была мисс Прингл, его электронное альтер эго и секретарь, хранящий теперь обе его жизни, и в комплекте с ней маленькая полочка терабайтных модулей памяти.
Мисс Прингл была не намного больше, чем наручные органайзеры его собственного времени, и обычно находилась, подобно старому кольту 45-го калибра с Дикого Запада, в быстро доступной кобуре на талии. Она могла связываться с ним посредством аудиоканала или через Мыслитель, и ее главной обязанностью было служить информационным фильтром и буфером по отношению к внешнему миру. Подобно любому хорошему секретарю она знала, когда нужно ответить, конечно, в соответствующем формате: "Я сейчас соединю вас", либо, намного более часто: "Мне жаль – господин Пул занят. Пожалуйста, оставьте запись вашего сообщения, и он свяжется с вами при первой возможности." Обычно, это значило никогда.
* * *
Попрощаться нужно было с очень немногими: хотя беседы в реальном масштабе времени были невозможны вследствие малой скорости радиоволн, он будет постоянно контактировать с Индрой и Джозефом – единственными настоящими друзьями, которых он приобрел.
К своему удивлению Пул понял, что будет скучать по своему загадочному, но очень полезному "камердинеру", потому что теперь ему нужно было управляться со всеми маленькими повседневными заботами самому. Данил слегка поклонился, когда они расставались, но не выказал никаких признаков других эмоций, как и тогда, когда они предпринимали длительную поездку до внешнего обода крутящегося колеса, охватывающего весь мир на высоте тридцати шести тысяч километров над центральной Африкой.
– Я не уверен, Дим, что вы оцените сравнение. Но как вы думаете, что мне напоминает "Голиаф"?
Они теперь стали настолько хорошими друзьями, что Пул мог использовать прозвище капитана, но только когда вокруг никого не было.
– Я полагаю, нечто не слишком лестное.
– Ничего подобного. Когда я был мальчиком, то наткнулся на целую груду старых журналов научной фантастики, которую оставил мой дядя Джордж —"труха", как их называли из-за дешевой бумаги, на которой они были напечатаны… большинство из них уже рассыпалось в пыль. Но у них были замечательные яркие обложки, на которых изображали странные планеты и монстров, и, конечно, космические корабли!
Когда я стал старше, то понял, насколько те космические корабли выглядели смешно. Как правило это были ракеты, но у них никогда не было никаких признаков баков с горючим! Некоторые из них имели ряды окон от носа до кормы как у океанских лайнеров. Самой моей любимой была ракета с огромным стеклянным куполом – космической оранжереей…
Но все же те старые художники смеются последними: очень плохо, что они никогда об этом не узнают. "Голиаф" выглядит гораздо более похожим на их мечты, чем летающие топливные баки, которые мы имели обыкновение запускать с Мыса Канаверал.
Мне все еще кажется, что ваш Инерционный Двигатель слишком хорош, чтобы быть правдой – никаких видимых средств опоры, неограниченный радиус действия и скорость – иногда я думаю, что все еще сплю!
Чандлер рассмеялся и указал на вид снаружи.
– Это выглядит как сон?
Впервые со времени своего прибытия в Стар-сити Пул увидел подлинный горизонт, и он находился совсем не так далеко, как можно было ожидать. В конце концов, Пул находился на внешней стороне колеса диаметром в семь диаметров Земли, и естественно, что вид с крыши этого искусственного мира должен простираться на несколько сотен километров…
Он хорошо считал в уме, что было редким качеством даже в его время, а теперь, вероятно, и еще более редким. Формула для подсчета расстояния до горизонта была простой: квадратный корень из удвоенной вашей высоты помноженной на радиус – это из разряда тех вещей, которые вы никогда не забудете, даже если очень захотите…
Итак, посмотрим: пусть мы на высоте около 8 метров, корень из 16 – это легко! – скажем, большой радиус равен 40,000 – отбросим те три ноля, чтобы посчитать все в километрах – 4 умножить на корень из 40 – м-м-м… —немного больше 25…
В общем, двадцать пять километров было правильным расстоянием, и конечно, на Земле не было ни одного космопорта, который хотя бы казался настолько же огромным. Даже совершенно точно зная, чего ожидать, было странно видеть суда размерами во много раз больше его давно потерянного "Дискавери", поднимающихся не только без звука, но и без явно видимых двигателей. Хотя Пул и жалел о пламени и ярости старомодных обратных отсчетов, он был вынужден признать, что это было более чистым, более эффективным и гораздо более безопасным.
Самым странным изо всего, тем не менее, было то, что он сидел здесь на Оправе, на геостационарной орбите – и чувствовал вес! Только на расстоянии многих метров, за окном крошечного зала наблюдения, обслуживающие роботы и несколько людей в скафандрах плавно проплывали по своим делам; однако внутри "Голиафа" инерционное поле поддерживало стандартную марсианскую гравитацию.
– Вы уверены, что не хотите изменить своего решения, Фрэнк? – в шутку спросил капитан Чандлер, сходя с мостика. – До подъема еще десять минут.
– Было бы не слишком достойно, если бы я так сделал, не так ли? Нет, как имели обыкновение говорить в старину – я был бы скомпрометирован. Готов или нет, но я лечу.
Когда заработал двигатель, Пул почувствовал потребность побыть одному, и крошечная команда – всего четыре мужчины и три женщины – отнеслись к его желанию с должным уважением. Возможно, они угадали, что он должен был чувствовать, оставляя Землю во второй раз за тысячу лет, снова стоя перед неизвестной судьбой.
Юпитер-Люцифер находился по другую сторону Солнца, и почти прямая линия орбиты "Голиафа" проходила совсем близко от Венеры. Пул мечтал собственными невооруженными глазами посмотреть, соответствует ли теперь сестра Земли, после нескольких столетий терраформирования, этому названию.
С высоты тысяч километров Стар-сити напоминал гигантскую металлическую полосу вокруг земного экватора, усеянную выступами, куполами, строительными лесами вокруг наполовину достроенных судов, антеннами, и другими более загадочными структурами. Она начала стремительно уменьшаться, когда "Голиаф" взял курс к Солнцу, и теперь Пул мог увидеть, насколько неполной она была: имелись огромные промежутки, заполненные только паутинной сетью строительных лесов, которые, вероятно, никогда не будут застроены полностью.
Потом они спустились ниже плоскости кольца; в северном полушарии была середина зимы, так что тонкое гало Стар-сити был наклонено к Солнцу более чем на двадцать градусов. Пул уже мог видеть Американскую и Азиатскую башни как светлые нити, протянувшиеся наружу далеко за пределы голубой дымки атмосферы.
Он едва осознал время, когда "Голиаф" приобрел такую скорость, что перемещался более стремительно, чем любая комета, которая когда-либо падала на Солнце из межзвездного пространства. Земля, почти полная, все еще заполняла все поле обзора, и он видел теперь всю длину Африканской Башни, бывшей его домом в той жизни, которую он теперь оставлял – возможно, как он не мог не думать, навсегда.
Когда они удалились на пятьдесят тысяч километров, он мог видеть весь Стар-сити, как узкий эллипс, опоясывающий Землю. Хотя дальняя сторона, похожая на световую линию толщиной в волос, была едва видна на фоне звезд, внушала страх мысль, что человеческая раса теперь оставила эту подпись на небесах.
Затем Пул вспомнил бесконечно более великолепные кольца Сатурна. Астроинженерам предстоял еще долгий, долгий путь, прежде, чем они смогли бы соответствовать достижениям Природы.
Или, правильнее сказать, Всевышнего.
