Crazyoptimistka
Варя. Я все вижу
Глава 12. Сейчас
Тем героем, который вытащил меня из лап кошмара, конечно же, был папа. Может быть ему сказала мама, что я находилась там. Может быть настоящая Ника успела сбегать за ним.
Не знаю.
Но его сильные руки в который раз крепко удерживали меня на краю этой реальности. Я до сих пор помнила, как он шептал мне «тише» и укачивал так, как это делал, когда я была совсем маленькой и когда мне было очень страшно.
Обнимаю сама себя и зажмуриваюсь, пытаясь представить, что это делает мама или папа. Но это все не так… и все не то. Тяжелый вздох раздирает грудь и эхом прокатывается по комнате, которая утопает в ночной полутьме. Следом тут же из какой-то дальней палаты раздается протяжный вой и я, до того стоявшая на ногах, падаю на колени и зарываю лицо в ладони. Рана, которую я так тщательно зализывала снова кровоточит.
Я безумно скучаю, тоскую, страдаю без них.
Если бы я только знала, что очередное расследование отца станет причиной того, что я окажусь в психушке…В жизни бы не согласилась участвовать.
Если бы я только могла представить себе, что потеряю абсолютно все, что было важным для меня…Любыми способами попыталась отговорить папу не браться за это дело.
Если бы меня хоть кто-то предупредил, что череда убийств студентов тесно переплетется с моей собственной жизнью… Открестилась бы и забыла как страшный сон.
Смотрю на свои ладони и разум вроде бы понимает, что на них ничего нет, что кожа чиста. Но воспоминания берут и перекрывают картинку. И вот, я тру окровавленные пальцы, пытаясь избавиться от алого окраса. Однако кровь не только не отмывается, но и с каждым движением будто въедается в каждую пору. Даже не заметила, что падая я зацепила тот проклятый стеклянный стул и он разлетелся на куски, об один из которых я и рассекла ладонь. И ей же запятнала папину рубашку, когда в истерике сжимала ее словно она могла закрыть от всех бед. Представляете, я тогда до сих пор верила, что нас не победить. Что папина спина, будто скала выдержит любой удар. Что мамины молитвы прогонят тьму, которая после того вечера будет тянуть ко мне свои лапы.
Не прогнали, не выдержали, не спасли.
Мы ведь же не знали, что та вечеринка была на самом деле ничем иным, как знакомством.
– Идиотка, – шепчу в пустоту.
Я тогда крупно облажалась.
Я всех подвела.
По сути, обвинения в убийстве не так уж и беспочвенны. Если бы не я, все были бы живы. Так что да, на моих руках кровь моих же родных, а сама я прозябаю в холодных стенах. И убийца до сих пор бродит где-то на свободе. А я ведь даже до сих пор не знаю, какое истинное лицо у этой твари. Ведь она всегда скрывалась под разными образами.
Но и их я не вижу.
Я вообще ничего не вижу.
Как я смогу помочь Егору? Как я смогу помочь другим людям, когда уже не являюсь той Варей Домовой, которой была раньше? Ведь та Варя была смелой, отчаянной и билась до последнего. А нынешняя только и может, что сжирать саму себя и прятаться в выдуманном мирке, где ей не сделают больно.
Мое внимание привлекает тень от появившихся ног за дверью моей палаты. Будто кто-то там остановился и думает над тем, заходить сюда или нет. Это мог быть и дежурный санитар, которого привлек шум из нашего крыла.
Мог.
Но это был не он.
Я чувствую, как каждая волосинка на моем теле поднимается, будто воздух наэлектризовали. А сердце делает один спокойный удар и затем начинает разгоняться с такой силой, будто я бегу стометровку. Но я все так же сижу на полу, упираясь обеими ладонями в холодный поверхность и не свожу взгляда с полоски света, которую вижу в зазоре между дверью и полом.
– А ведь другого выхода нет, верно? – с горечью шепчу.
А в ответ мне лишь усилившийся ветер за окном и снова протяжный стон из какой-то палаты.
– Ну, давай, заходи, -выдыхаю.
Но дверь не открывается. Вместо этого тень от ног удлиняется и будто просачивается в палату через зазор. Оно бесформенным черным облаком медленно ползет в мою сторону и внутри него будто искрят молнии. И чем ближе оно становится ко мне, тем больше начинает напоминать человека. Сначала у него появляются ноги, затем тело. Верхняя часть туловища искрит еще сильнее, но и она вскоре окончательно сформировывается. Застывая на четвереньках прямо передо мной.
Нос к носу.
И теперь я вижу свое собственное лицо, глаза которого заполнены тьмой. Оно не мигая, смотрит на меня и шумно вдыхает воздух, который выдыхаю я.
– Давно не виделись, – облизываю пересохшие губы и лицо напротив повторяет это движение вслед за мной. – Думала, ты пропала навсегда.
Голова сначала склоняется на бок, будто раздумывая над моими словами. А затем отрицательно качает головой. И… улыбается. Жуткой, пустой улыбкой. У нее нет зубов, а вместо языка внутри такая же тьма, как и в глазах. И говорить эта сущность не может. Потому что ей это и не нужно. Передо мной та часть меня, которую я нечеловеческими усилиями вытравила из себя. Эта та часть меня, которая смотрела во тьму и видела все то, что не видят обычные люди.
– Добро пожаловать домой, – расставляю руки в стороны, открывая свои объятия.
Последнее, что я вижу перед тем, как мощный толчок опрокидывает меня на спину, как моя тень группируется словно громадная кошка перед прыжком. А затем резко устремляется прямо в центр моей груди.
И вот, лежу я и смотрю в потолок, чувствуя, как слезинки медленно скатываются из глаз. Протекают по вискам и теряются где-то в волосах.
Больно.
Почти так же, как и тогда, когда я вытягивала ее из себя.
Я слышу, как она ворочается внутри, примеряется. А затем расползается, заполняя каждую клеточку души и тела. И вместе с этим появляется давно утраченное ощущение целостности.
Наверное, это первая ночь, когда я по-настоящему засыпаю, а не нахожусь в какой-то полудреме. Постоянно ожидая невидимого удара в спину.
Глава 13. Сейчас
– Ну, Домовая, ничего не хочешь мне рассказать?
Поднимаю взгляд на заведующую и вопросительно смотрю на нее.
То, что Ольга Владимировна воспылает особым интересом к моей персоне было лишь вопросом времени. Но я не ожидала, что это случится настолько молниеносно. Прошло всего три дня с визита Егора и нашей поездки в ресторан. Три дня, а по ощущениям целая вечность. И больше эта вечность не была безликой и пустой. С каждым днем, с каждым часом я убеждалась, что в этой больнице теней больше, чем пациентов. Такое чувство, будто была какая-то акция. Приведи две твари вместо одной и, возможно, получишь на одну призрачную привилегию больше. Пусть мое зрение до сих пор не восстановилось на все сто процентов и вижу я их, как размытые черные кляксы. Но они кружат повсюду, стоят почти за каждым находящимся в той или иной комнате человеком.
Егор, кстати, оказался тоже кое в чем прав. Глупо было предполагать, что имея такую силу, можно видеть только домовых. Смешно было надеяться, что эта избирательность продержится так долго. Особенно после того, как меня заметили существа куда более мрачнее, чем дедушки – домовики. Еще более странной и идиотской теперь выглядела фраза о том, что пока мы никого не видим, то и нас не видят. Кто этот бред выдумал?
Это ведь только ты, закрывая крепко глаза, тешишь себя наивными надеждами. Мол, хлоп веками и ты в домике. И тебе уже больше ничего не грозит. Но ты всего лишь оттягиваешь момент встречи с неизбежным.
Они здесь. Они постоянно рядом.
Выжидают момент, когда ты окончательно сломаешься и не сможешь дать отпор. И плевать они хотели видишь ли ты их на пятьдесят процентов или всего на десять.
Я бы сейчас с удовольствием бы поделилась этим прозрением с Егором да вот только он все никак не появлялся. А мне позарез нужно было, чтобы он здесь был. Тучи сгущались все больше, времени оставалось все меньше. И это ощущение возникло не просто так. Оно лишь усилилось, стоило мне оказаться в кабинете Ольги Владимировны. Прямо сейчас, я фактически не слушаю ее ехидные выпады в мои сторону. Я не могу оторвать взгляда от огромного напольного зеркала, которое вдруг резко появилось в ее кабинете.
– Домовая, ты слышишь меня? – доносится визгливый голос и я на автомате поворачиваю голову в сторону, где стоит женщина.
– Что? – пытаюсь сфокусироваться только на ней, но выходит откровенно паршиво. Все равно взгляд магнитом притягивался обратно к зеркалу.
И это не ускользнуло от нее.
Ольга Владимировна медленно подходит к нему и останавливается у рамы, касаясь его рамы плечом.
– Я говорю о том, что прогнозы в твоем случае неутешительны. Я сделаю все возможное, чтобы ты никогда, – она вытягивает ладонь вперед и рассматривает свой свежий маникюр, – никогда отсюда не выбралась.
– Зачем вам это? – смещаюсь на самый край стула, чтобы либо дать сдачи, либо дать деру, если подвернется случай. – Деньги? Карьера? Семейное положение? Что вам из этого пообещали?
Судя по разочарованному выражению лица Ольги Владимировны и по тому, как она так же разочарованно вздохнула, все это она уже получила.
– Понятно, – сглатываю, – значит, вы просто отрабатываете должок.
– Ничего личного Домовая, передо мной поставлена задача и я должна ее выполнить. Обычный рабочий момент и не более. И ты бы протянула здесь чуть дольше, если бы не вздумала так плотно общаться с этими Егором.
– Но не я искала с ним встречи, а он со мной.
– Тем более . – Ольга Владимировна бережно касается рамы и поворачивает зеркало так, чтобы я оказалась в его отражении. -Я была вынуждена сообщить об этом, так как его нездоровый интерес к твоей персоне слишком опасен.
– Для кого?
Но вместо ответа, она лишь гадко ухмыляется, заставляя меня вскочить на ноги и завертеть головой по сторонам. В кабинете только я и заведующая, но даже если я с ней справлюсь, на окнах решетки и выхода никакого нет. А за дверью меня поджидает Стас, который скрутит меня в два счета.
– Когда я говорила, что ты отсюда не выйдешь, – заведующая делает первый шаг ко мне, – я имела в виду не больницу. Я имела в виду этот кабинет.
Стоит этим словам сорваться с ее губ, как зеркальная поверхность за ее спиной пошла волнами будто взволнованная водная гладь.
– Не смотри на двери, не жди чуда. Просто смирись с тем, что на помощь тебе никто не придет. Никто даже не оплачет твою кончину, потому что у тебя никого не осталось. А знаешь почему? В свое время нужно было соглашаться на сотрудничество, как я когда-то. А теперь ты ходячая угроза, которую нужно устранить.
Рябь на зеркале становится интенсивнее и вот, из серебристого омута показываются костлявые пальцы. Один за одним, они выныривают и вскоре оттуда торчит целая кисть. Сначала правая, а потом левая. Они делают поочередно пару движений, то сжимая, то разжимая пальцы и при этом на пол летят ошметки плоти. А затем хватается за раму, будто закрепляясь и готовясь явить на этот свет нечто ужасное. И у меня по факту остается всего два варианта действий. Бежать и блокировать дверь не было ни времени, ни смысла. Ольга Владимировна уже достала шприц из кармана халата и вколет мне быстрее, чем я подопру стулом дверь. Значит, остается…
Говорят, адреналин в стрессовых ситуациях придает сил и человек начинает творить чудеса. У меня же это был акт отчаяния без какого либо плана и надежды на волшебное спасение. Просто не хотелось погибать вот так. Не после того, что я уже пережила. Поэтому я хватаю стул и со всей силы, что у меня осталась, швыряю его в сторону зеркала.
– Нет!!!– кричит Ольга Владимировна, уворачиваясь от разлетающихся осколков.
А я не прячусь от них, наоборот, кидаюсь в эпицентр разлета и, не обращая внимания на боль, хватаю самый крупный осколок из которого так и остаются торчащими два пальца. И пока Ольга Владимировна не успевает опомниться, вгоняю эти пальцы с острыми когтями прямиком ей в левый глаз.
– ААА!!! – воет она, ослепленная кровью и теряющая равновесие. Даже падая на колени она продолжает вопить. –ААА!!!
Проходит еще пять секунд и, когда справившийся с замком Стас вваливается в кабинет, я встречаю его со вторым зажатым осколком зеркала у шеи заведующей.
– Я знаю, у вас есть его контакты, – шиплю, чувствуя, как острая грань режет мне пальцы и по ним начинает медленно струиться теплая кровь. – Вызывайте Егора, иначе она сейчас сделает последний вдох.
– Ты пожалеешь, Домовая, ты еще об этом очень сильно пожалеешь, – воет Ольга Владимировна, но без покровителя и его помощи за спиной она быстро сдается. – Вызывай, Стас…мы с ней еще потом поквитаемся…
Глава 14. Сейчас
Ожидание может быть разным. Томительным, радостным, мучительными, горестным.
А может таким, как у меня. Натягивающим нервы, как канаты. Когда время замедляет свой ход до сердечного ритма, который сравнивается с бегом минутной стрелки.
Тик…так…тик…так…
Кап…кап…кап..кап…
Это смешиваются звуки настенных часов и капающей крови с лица Ольги Владимировны, которая впитывается в давно уже не белый халат. Она больше не воет, не скулит, не хнычет и даже не плачет. Сидит, опустив голову и тяжело дышит. С хрипами, будто еще чуть-чуть и она умрет.
Но, нет. Не стоит на это надеяться.
Тот, кому она продала свою душу за все вышеперечисленные блага не позволит своей игрушке так просто испустить свой дух. Но и прятаться оно не намерено. Именно поэтому, осколок в глазу продолжает шевелиться в такт движениям пальцев в глазнице. Нормальный человек уже давно бы отъехал в беспамятстве, а Ольга Владимировна лишь поменялась в оттенке кожи да и только.
Передо мной сидел живой мертвец не иначе. Сине-зеленая, с помутневшим здоровым правым глазом. Потрескавшиеся губы что-то беззвучно повторяли, будто призывая кого-то. А вокруг валялись вылезшие в один миг волосы с ее головы. Наверное, это плата за все выполненные прихоти. Уточнять не хотелось, а вот желание выбраться отсюда крепло с каждой минутой.
Глупый план с мизерным процентом на успех. Но я пока жива и на том спасибо.
Дверь распахивается и я тут же подскакиваю с места, оказываясь в один шаг у Ольги Владимировны. Осколок вновь у ее шеи, а я застываю в напряжении, ожидая гостя.
То, что сюда входит Егор я понимаю на подсознательном уровне. Вроде бы тот же силуэт, то же лицо. Но все это вдруг берет и меркнет в серой дымке, заставляя меня вогнать кусок зеркала в кожу уже бывшей для меня заведующей.
– Спокойно, – тихо говорит он, – это я.
– Почему я тебя так плохо вижу? – прищуриваюсь, стараясь настроить зрение.
– Потому что еще не до конца готова принять правду, – слышится ответ. – Но ты уже близка.
Его лицо снова стало таким же, как и было. И выглядел он крайне уставшим и будто совсем не удивленным увиденным. Пересекает пространство от двери к сидящей на коленях Ольге Владимировны и пристально осматривает ее.
– Передай ей, что мое терпение заканчивается, – цедит он, сжимая ее за подбородок и при этом будто не замечая, как кожа под его пальцами трескается и оттуда начинает сочиться кровь. – И когда я ее найду…а я ее обязательно найду, то пусть не молит о снисхождении.
– А оно ей и не нужно, – шипит она ему в ответ и даже умудряется усмехнуться, будучи в таком положении.
– Шестерка, ты слишком слепо веришь своей хозяйке. А знаешь, я передумал, ничего передавать не нужно. Она и так поймет серьезность моего посыла.
Егор даже не моргает, когда быстрым движением руки сворачивает ей шею до характерного щелчка. Затем вытирает руки об штанины и разворачивается к двери. И лишь у самого порога он удосуживается остановиться и посмотреть на меня:
– Быстрее Домовая, у нас полно работы.
На едва послушных мне ногах, переступаю бездыханное тело и бреду за ним. В коридоре на полу ничком лежит Стасик, но вроде бы дышит. Да и если бы не дышал, мне бы было все равно. Ни радостно, ни грустно, ни жалко. Может быть, это было бы и к лучшему. Часть пациентов кои-то веки вздохнуло бы спокойно. Но мы уходим все дальше из больницы так, будто нас никто не видит. Будто никто даже и не в курсе того, какая трагедия разыгралась за закрытыми дверями кабинета.
– И мы вот так просто можем уйти отсюда? – спрашиваю его как только мы садимся в машину и Егор тут же трогается с места.
– А что не так? – он крепче сжимает руль и выворачивает на оживленную автостраду.
– Меня искать будут, – кошусь на него, – да и тебя, наверное, тоже.
– Если все сделаем быстро, – Егор газует и машина ревет, уносясь только по одному ему известному маршруту, – искать будет некого.
– И… что нужно делать? – хмурюсь и вжимаюсь от скорости в свое пассажирское кресло. – Куда мы едем?
Но Егор не собирается отвечать и мне остается лишь смириться. Не скажу, что я доверяла ему на все сто процентов. Но из нас двоих, у него единственного был какой-то план в то время, как я вообще не представляла, что теперь делать.
Хуже ведь уже не будет. Ведь так?
Но эта мысль испарилась из моей головы словно капля воды, упавшая на раскаленный камень. Молниеносно и не оставив и следа как только мы начали въезжать в до боли знакомый двор. На меня накатило все и сразу: паника, ужас, смятение, шок. Перемешалось в такой коктейль, от которого сердце то замирало, то бросалось в такой бешенный бег, который и близко не стоял с тахикардией.
– Нет, нет, нет, – мычу, подавляя рвущиеся рыдания. – Не сюда, только не сюда.
Слышал ли меня Егор в тот момент? Да.
Внял ли он моим мольбам? Нет.
– Переоденься, – он кинул в меня пакетом и затем открыл дверь со своей стороны, – у тебя есть пять минут.
– Не надо… – делаю последнюю попытку достучаться до него, но бесполезно.
Во взгляде Егора нет ни намека на жалость или сострадание. Сквозит лишь раздражение при виде слез, которые стекают по моим щекам.
– Четыре с половиной минуты, – с этими словами, дверь захлопывается.
Все происходит будто не со мной. Дрожащие пальцы вытрушиваю из пакета вещи и крутят их, пытаясь дать им ладу.
Розовый спортивный костюм, мокасины, блондинистый парик и солнцезащитные очки. Не мой цвет, не мой фасон… все не мое.
А что моим-то по факту было? Больничный костюм и воспоминания, которые точно так же заляпаны кровью. И если первый я сдираю с себя без сожаления, то от вторых никогда в жизни не отделаюсь. Да и внешний мир за пределами этого авто с тонированными стеклами мне не позволит.
Блондинистые волосы волнами спадают по плечам и спине. Надо же, я и забыла, каково иметь такие длинные пряди. В больнице ведь как? Стригут покороче, чтобы ничего не подцепили и чтобы сам больной ничего не смог с ними сделать. Бывали случаи, что пациенты вырывали сами себе клочья волос прямо до кровавых проплешин и мокнущих ран. Бывало, что некоторые наедались этих волос до остановки желудка и оказывались на операционном столе. Поэтому нас всех при поступлении и затем раз в три месяца остригали очень коротко. И теперь накладная шевелюра ощущалась чем-то инородным и диким. Стоило мне только открыть дверь и от легкого ветерка пряди зашевелились словно змеи на голове Медузы Горгоны. Нервно поправляю их, борясь с желанием содрать парик к чертям собачьим. Очки даже не надеваю, хватает и челки, которая спадает на глаза. Оставляю их там, поверх вороха грязной одежды. И так отчаянно хочу поменяться с ними местами, чтобы никуда отсюда не выходить. Но появившаяся в поле зрения рука, не оставляет никакой надежды. Прекрасно помню о силе хватки Егора, успеваю спустить ноги на асфальт прежде, чем меня снова вытащат, как нашкодившего щенка из будки:
– Не надо, я сама.
Ступни моментально приклеиваются к асфальту. Я вроде бы собираюсь сделать шаг, а не могу. Как в зыбучем песке стою, который засасываем меня все глубже и глубже. Еще немного и он поглотит меня, перекрыв кислород. Хотя дышать мне уже даже сейчас трудно. На каждом вдохе в горле появляется болезненный спазм.
Я смотрю на двор, на качели, где часто любила сидеть после пар. На парковочное место под дубом, где папа оставлял машину и которое теперь было занято кем-то другим. Стоит немного повернуть голову, как упираюсь взглядом в магазинчик на первом этаже соседнего дома, куда мы часто бегали за чипсами и семечками для вечернего просмотра кино. А лавочка, где обычно восседали три соседки, которых мы в шутку окрестили «полицией нравов» и вовсе пустовала, хотя погода была хорошей. Для соседок, в целом, сошедший снег и просохшая древесина лавочек уже являлись сигналом выходить на улиц для ведения дозора и контроля чистоты палисадников.
Но сейчас их не было.
Да и людей я не узнавала. Чужие лица, чужие дети, чужие машины. Здесь все теперь было чужим.
– Любите вы люди предаваться ненужным воспоминаниям, – Егор будто читает мои мысли, – какой только толк в этом?
– Уже и не скрываешь, что не человек.
– А кто? – смотрит он на меня.
– Пока еще не вижу, – тяжело вздыхаю и поддеваю носком мокасин небольшой камешек, а затем буцаю его и тем самым поднимаю пыль вокруг.
Но через минуту большая ее часть вернулась обратно на место.
Как и я.
Которая тоже вернулась на свое место.
