Дан Берг
Авиталь и ее отец
Задача Авиталь была, пожалуй, потруднее, чем у Соби. Если утилитарный Наас руководился только вещественными выгодами войны, то благородный Ифтах вдобавок к приземленным целям имел еще и горние помыслы. Денно и нощно на него оказывали духовное давление Бог, первосвященник, и, что главное, собственные убеждения. Всё это вместе добавляло упорства его воинственному настрою.
Казалось, ничего не смущало быструю разумом Авиталь, и она уж вполне приготовилась к беседе с отцом. Но тут случилось нечто непредвиденное, а обстоятельства этого рода всегда, смешивают планы. Первосвященник явился к Ифтаху с искательством. Авиталь невольно подслушала, как ее родитель лихо отмел хитроумные резоны визитера и подчинил старика своей воле.
Гордость за отца и вместе с нею необъяснимая неприязнь к посланцу Господа жили в душе девицы одновременно. Поэтому словесная победа родителя подбросила дров в очаг дочерней любви и удержала Авиталь от немедленного разговора с Ифтахом. Хотя, задержка не означала отмены.
2
– Гляди, какое волшебное утро! – прощебетала Авиталь, – снимай скорей с широкой своей спины мою музыкальную чудо-торбу, ставь вот здесь, открывай крышку и живо доставай инструмент!
– Готово! – ответил Соби, – хочешь поиграть на цимбалах?
– Природа вокруг нас ликует, душа музыки просит!
– Играй, Авиталь, нежные звуки и на меня сведут благолепие.
– Сейчас молчи и слушай!
– Неужели всё? – удивленно спросил Соби, – ты и трех минут не играла, а я приготовился вкушать долгое удовольствие!
– Не вкушать, а терпеть, лукавец ты этакий! Знаю: ты музыку не любишь, снисходишь ради меня!
– Музыку люблю, но сдержан в выражении эмоций – расплывчаты они. А ради тебя я на все готов! Кажется, делом доказал, не так ли?
– Это правда! Играла я коротко и не мучила тебя слишком долго, потому что одолевают меня мрачные мысли о скорой войне. Сошедшее на меня благолепие, как ты выражаешься, быстро испарилось.
– И меня эти мрачные мысли точат.
– Ты еще не говорил с отцом о войне и мире, так ведь Соби?
– Пока нет. Аргументами я запасся. Речи свои отрепетировал и на возможные отцовы возражения ответы приготовил. Теперь вот жду подходящего настроения родителя.
– Думаю, дождешься скоро. Лазутчики уведомили Ифтаха, что Наас весьма доволен покупкой боевых колесниц. Собирается даже пир устроить.
– Чем бы ни тешился… А тебе, Авиталь, тоже покамест не представился случай говорить с Ифтахом?
– Я совсем уж было с духом собралась и матушку подговорила помогать мне – она союзница моя в этом деле – но тут случилось событие, коего я никак не ожидала, и дело несколько осложнилось.
– Выкладывай!
– Первосвященник Гилада, старый и немощный, из последних сил взобрался в горы к батюшке моему и стал просить его повести армию против Аммона, и разбить войско отца твоего, и захватить землю аммонитян, и изгнать твой народ, и заселить покоренную страну иудеями. Так, дескать, Бог велит.
– Просьба не малая, что и говорить. Горазд, однако, ваш Божий посланец чужими руками жар загребать!
– За это и не люблю первосвященника и выучеников его длиннобородых. Однако отец мой здорово отделал бывалого святошу!
– Вижу, ты воодушевлена, Авиталь. Гордишься отцом. Расскажи подробнее.
– Для сохранения тайны переговоров, папаша, как и положено, удалил нас, женщин, то бишь меня и мать. Мы привычные. Я расположилась у задней стены шатра и навострила уши. Первосвященник призывал отца возглавить армию Гилада и разгромить аммонитян. Лестью взять хотел: дескать, кроме Ифтаха никто для исполнения сей цели не годится. А взамен – одни обещания.
– Знакомая вещь. Умники, хоть ваши, хоть наши, одинаково думают: мол, обещает человек, а исполнять будут Небеса!
– Вот именно! Как говорится, посулил и забыл. Но отец мой не простак!
– Сие несомненно! Проверено и доказано.
– Справедливых обид и законных претензий у родителя пропасть. Увидал отец, что переговорщик в безвыходности, и положение его шатко. Поэтому потребовал награду предельную. Первосвященник сперва возмутился, потом заупрямился, а батюшка живо укоротил его: “На нет и суда нет!”
– А каковы они, справедливые обиды и законные претензии Ифтаха?
– Тебе, Соби, околичности дела без надобности – то заморочки семейные. А вот действительно важно то, что любовь моя дочерняя с новой силой возгорелась. Потом, как узнала я, первосвященник принял все отцовы условия. Сам понимаешь, Соби, пришлось с серьезным разговором повременить.
– Сдается мне, что Ифтах не столько рад победе над первосвященником, сколько счастлив исполнить хищные заветы Бога вашего. А если так, то убедить отца отказаться от войны трудненько тебе будет.
– Я умная. Справлюсь.
3
– Отец, я вижу ты сегодня весел! – сказал Соби родителю, вернувшемуся домой после пира.
– Да, я весел. Скорее, навеселе! – ответил Наас.
– В честь чего пировали? Колесницы?
– Точно! Огнедышащие драконы войны! И египетские продавцы оружия не жадные, цену назначили умеренную. Я и воеводы мои устроили совместное с египтянами возлияние. Угощение было отменное. Торжество удалось на славу.
– Заметно по тебе, батюшка!
– Эх, Соби, Соби! Может, все-таки, вступишь в мое войско? Назначу тебя для начала малым командиром, превзойдешь военную науку – станешь полководцем. Ты ведь царский сын – положено тебе!
– Отец, тебе известны мои склонности.
– Не склонности это, а причуды! Ну, да ладно. Мать твою обожал, потому и тебя принимаю, каков ты есть.
– Спасибо, батюшка, на добром слове. Надеюсь, не последнее оно.
– Я к тебе расположен, ты знаешь. Вот и скажи мне откровенно, как младший старшему, как неискушенный умудренному опытом, как любимый сын любящему отцу, наконец! Что за шашни у тебя с девчонкой Ифтаховой? Не запирайся, однако, мне многое известно!
– Обижаешь, отец. Нет у нас с Авиталь никаких шашней, и слово это слышать из твоих уст досадно мне. Я не такой, и она не такая. Мы дружим, встречаемся, гуляем, рассуждаем. Как раз о рассуждениях наших хочу с тобой поговорить.
– О рассуждениях поговорим потом, сперва о серьезном. Жениться, что ли, на ней собрался? Учти: холостая жизнь – ад, а женатая – чума! Хотя, если вдуматься, хоть у семейного и немало огорчений, зато холостячество начисто лишено удовольствий!
– Женитьба есть совершенно вероятное событие, но нельзя торопиться.
– Не по годам ты осмотрителен, Соби. Погоди-ка, вот я, как государь, дам повеление жениться всем, решительно всем, чтобы у меня в государстве не было ни одного холостого человека! Что тогда запоешь?
– Я полагаю, ты шутишь, отец?
– Не бойся! Конечно, шучу!
– Тогда давай все-таки говорить о серьезном.
– Ну, давай, коли припала тебе охота.
– Ты ведь слыхал, отец, что гостили в земле Тов купцы из Вавилона?
– Конечно, слыхал! Я к ним своих гаремных жен посылал. Они у этих справных и сытых торговцев всякие женские безделицы покупали. Помню, говорили мне потом мои чаровницы, мол, красиво в Вавилоне люди живут.
– Вот-вот! А знаешь ли, батюшка, почему купцы вавилонские такие справные и сытые?
– Может, и знаю. А уж тебе-то, конечно, это известно, коли ты с Авиталь встречаешься. Сплетничаете, небось, обо всем на свете!
– Мы не сплетничаем, а обсуждаем проблемы. Один из вавилонян, Кайван его имя, рассказал Авиталь, как богат и прекрасен город Вавилон, и причину назвал. А она мне передала.
– Слышал я про чудеса вавилонские, – сказал Наас, – навоевались их цари в свое время, награбили, теперь живут припеваючи – эко диво!
– Про то, что было, Кайван не упоминал. А сейчас жители Вавилона много трудятся и совсем не воюют – вот отгадка процветания их!
– Отчасти можно принять такую отгадку. Почему бы и нет? Известное дело – труд созидает, а меч разрушает!
– Полагаю, хотел бы ты, чтобы и наш Аммон процветал!
– Хотеть-то хотел бы, да разве с таким соседом, как Ифтах, обойдешься без меча? – риторически спросил Наас, – так и страну потерять недолго!
– А почему не попробовать договориться?
– А потому, что, верные указам своего Бога, иудеи, для которых мы есть презренные язычники, ни в жисть, слышишь ты – ни в жисть, не отступятся от умысла изгнать нас и присвоить себе нашу землю! Они ее Обетованной называют! А ты говоришь – попробовать договориться!
– Так ведь и мы, аммонитяне, на эту же самую землю притязаем!
– Мы другое дело. Мы тут жили вечно. И вот явились они, бездомные и нищие, из песков пустыни бесплодной. Со своим Богом пришли, со своими законами, и говорят нам, мол, убирайтесь, здесь все наше, а вашего ничего нет, и боги ваши не настоящие!
– Да ведь сотни лет с той поры минули, как явились они! Неужто время не вразумляет?
– Нет, сын! Ни века, ни тысячелетия не вразумят сердца человеков, какой народ ни возьми. Людям подавай войну, кровь, золото, женщин, а иудеям вдобавок и Земля Обетованная нужна позарез. Излюбленный гиладянами мудрец изрёк: “Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться!”
– И мы, аммонитяне, таковы?
– Конечно, таковы! До сих пор правоту сего мудреца никто не оспорил делом – одни лишь слова благомысленные!
– До сих пор никто не оспорил делом? Разве означает это, что и впредь нельзя оспорить? Прошлое будущему не указ!
– Миру поднебесному, может, и не указ, а в голове нашей превращается в указ! Скажи, отчего мы столь уверены, что завтра непременно солнце взойдет? Не оттого ли, что оно и вчера, и позавчера, и всегда по утрам восходило?
– Но ведь невоюющий Вавилон оспаривает слова того мудреца!
– Нет не оспаривает!
– Как же так?
– Погоди, проснется задремавшее ненароком зло в сердцах вавилонян, и снова они, сытые и довольные, воевать станут и скоренько обнищают! – с видом пророка возгласил Наас.
– Выходит, что люди воюют по одной причине – ради всяческих корыстей, а иудеи готовы головы сложить по другой причине – угождая Богу своему, так что ли? – недоуменно спросил Соби.
– Не совсем так. Думается мне, что иудеи воюют по обеим причинам. Отними одну – другая останется, которую ты назвал. А ее-то, другую то есть, никому на целом свете не дано отнять у них!
– А все же мир возможен! Потому что выгоден! Всё передышка усталому от военных трудов злу. Пусть не вечный мир, но хоть на сто лет, или даже на десять, а то и на пять!
– Что краткий мир возможен – согласен я. Вот Вавилон тому образчик.
– Вступи в переговоры с Ифтахом. Может, преуспеете оба!
– Сейчас мы оба с ним на подъеме. Оба надеемся на победу. Трудно удержаться от соблазна войны. Но уж коли ты просишь, сын, то попробую, хоть и не верю в успех. Попытаюсь в память о матушке твоей покойной – она ненавидела войну.
Глава 8
1
В Гиладе многие помнили Ифтаха и весьма ценили его. Поэтому, когда будущий судья, властитель и полководец в одном лице прибыл в город для свидания с первосвященником, памятливые горожане радостно приветствовали земляка. Внимание и почет немало льстили Ифтаху.
Длиннобородые, уже осведомленные из уст наставника о цели визита Ифтаха, подобострастно улыбались человеку, назначаемому на пост главнокомандующего армией. Ввиду предстоящей войны они предчувствовали, что свежеиспеченный полководец объявит тотальный призыв на воинскую службу. Сии молодые знатоки слова Божьего непременно хотели понравиться будущему военачальнику в надежде избежать нежеланного, а, точнее, недопустимого привлечения в строй.
Жилище первосвященника – скромное, малого размера каменное здание – находилось в центре Гилада. Рядом располагались еще два незатейливых строения. В одном из них посланец Господа обучал своих длиннобородых воспитанников, в другом он молился и советовался с Богом, если Тот выражал готовность к беседе.
Обширный двор предназначался для сходок важных городских особ. К сердцам и ушам почтенных горожан первосвященник обращал речи воспитательного свойства. Со слов Всевышнего он оповещал благородных слушателей о значительных мировых новостях, напоминал Его заповеди.
На подходе к владениям первосвященника Ифтах придал лицу подчеркнуто почтительное, даже смиренное выражение. Посланец Всевышнего, выйдя навстречу визитеру, сделал мину гордую и независимую. Казалось, спаситель и проситель поменялись ролями. Хозяин повел гостя в свой молельный дом. Первосвященник с важностью сообщил Ифтаху, что в данную минуту Бог приготовился внимать им обоим. Далее в присутствии Господа прозвучали слова клятвы.
По завершению священнодействия достойные мужи проследовали в жилище первосвященника. Там они принесли в жертву заготовленного заранее агнца, закусили, и, как и положено, пригубили из чаши вина, смешанного с жертвенной кровью.
Ифтах покинул хозяина дома, а сам отправился на рекогносцировку. Будущему судье предстояло понять настроение людей, и не только тех, которые рады ему, но и противников его. Главное же, необходимо было выяснить, каково вооружение гиладской армии и на сколько новых бойцов можно рассчитывать.
Ифтаха уже оповестили о том, что у Нааса появились колесницы. Лазутчики донесли, сколько и почем куплено. “Я не имею этого грозного оружия, и я обязан приобрести его – иначе мне врага не одолеть! – размышлял Ифтах, – у аммонитян колесницы на двух лошадей, а я выпишу квадриги. В свои сухопутные ковчеги буду запрягать четырех скакунов. Золотом я располагаю в достатке, да и казна городская в моих руках”.
“Колесницы – это великолепно, но ими одними войну не выиграешь. Нужно позаботиться о хорошем конском и человеческом материале. Вызову из Египта учителей – тренировать лучников и возниц. Обзаведусь лошадьми покрупнее да посильнее. Надо готовить бойцов из числа гиладян. Объявлю призыв, соберу ополчение. Мне время требуется – может, месяц, а то и два. Рано пока войну начинать. Не усыпить ли Нааса посулами мира?”
Бывают же, однако, совпадения! Через день-два после того, как Ифтах подумал о неизбежности отсрочки войны, ему доложили усердные шпионы, что Наас намерен предложить мир. “Кто ищет – тот сыщет! – обрадовался Ифтах, – и при всем при том любопытно мне знать, какая такая сила Наасом правит? Представится случай, и поинтересуюсь у Сары или у Авиталь. Женщины – они существа ушлые, вполне могут знать что-нибудь необычайное!”
2
Будущее открывало перед Ифтахом широкие горизонты, новую славу, усладу мести, грамматику боя, восторг победы, любовь Бога. Взамен жизнь требовала от своего баловня много трудиться, дерзко драться, смело рисковать, жестоко расправляться, щедро награждать. Это именно такая сделка с судьбой, о которой может мечтать жаждущий безграничного успеха человек, каковым и являлся наш герой.
Ифтах подумал, что настало время посвятить домашних в существо скорых перемен. Поэтому, в виде исключения, он устроил совместный ужин с женщинами и слугой. Польщенные небывалым уважением, Сара, Авиталь и Халис уселись напротив главы дома и преданно глядели на жующего хозяина. Они догадывались, что им предстоит услышать важное сообщение, а Ифтах не догадывался об их осведомленности.
– Ешьте, ешьте! Отчего вы не едите? – спросил Ифтах.
– Приучены после хозяина есть, – робко ответила Сара.
– Чей хлеб ешь, того и обычай тешь! – поддакнул Халис.
– Сегодня день исключительный – я собираюсь уведомить членов моей семьи о грядущей пертурбации. Однако, предупреждаю, исключение не исключает правила, и с утра мы вернемся к нашим добрым обычаям.
– Говори, не томи, отец! От слов твоих мы погрузились в туман неведения, скорей выводи нас к свету! – воскликнула Авиталь.
– Спешу это сделать, но вы, внимая, вкушайте! – великодушно ответил Ифтах.
– Слушаемся! – с трудом выговорил Халис, набивая рот едой.
– Как вам известно, – начал Ифтах, – аммонитяне готовятся к войне с Гиладом. Я, уроженец сего города и иудейский патриот, не могу оставаться в стороне в трудную для земляков минуту. Военная сила гиладян чересчур мала, чтобы противостоять врагу. Потому первосвященник одарил меня визитом и просил о помощи.
– Так ведь крепко обидели тебя единоземцы и единоверцы. Как с этим-то быть? – спросил Халис.
– Все устроилось наилучшим образом! – ответил Ифтах, – я им нужен, и они пошли на все уступки.
– Да, кажется, припоминаю, на днях ты принимал у себя первосвященника, – заметила Сара, – и удалил меня и Авиталь, ибо политика, сообразно с нашими добрыми обычаями, не женского ума дело.
– Верно говоришь. Ты тогда сидела в шатре за перегородкой, – сказал Ифтах.
– А я, батюшка, расположилась снаружи на задах шатра, – прибавила Авиталь.
– Я хворост в лесу собирал! – добавил Халис.
– Конечно, вам неведомо о чем мы говорили с первосвященником, – уверенно заявил Ифтах, забыв, как жена и дочь выражали ему свои восторги, подслушав мужскую беседу.
– Мы ничего не знаем! – хором проговорили трое.
– Так вот, внимайте все! – торжественно объявил Ифтах, – в скором будущем меня ждут великие дела!
– Не бывает грандиозных дел без грандиозных препятствий! – изрекла Авиталь.
– Одолею любые препятствия! Чтобы вершить великие дела не нужно быть выше людей, нужно быть вместе с ними! Вот я и возвращаюсь к жителям моего города. Разумеется, не один, а вместе с вами, дорогие мои семейные! – воскликнул Ифтах.
– Говори, что ожидает нас, а мы приготовимся к самому лучшему, – поторопила мужа Сара.
– Мы и к худшему привычные, – скептически заметил Халис.
– Молодец, Халис, ко всему надо быть готовым, – одобрил Ифтах, – а теперь я перейду к сути. Во-первых, я стану судьей и правителем Гилада, во-вторых, нас ожидает неминучая война с Наасом, в-третьих, я наберу войско в Гиладе, соединю его со своим отрядом и во главе объединенной армии выступлю против аммонитян, в-четвертых, завоевав для иудеев землю Аммона, я исполню завет Бога, стану Его любимцем и прослыву народным героем! – победоносно закончил Ифтах.
– А жить-то мы где будем? – задала Сара приземленный вопрос.
– С Божьей помощью скоро вернемся в Гилад. Мы получим назад всё причитающееся нам отцовское наследие, а крепко любящие меня братья съедят лягушку, за безвыходностью прилаживаясь к обстоятельствам.
– Я в восторге, отец! Твой первый и важный шаг на героическом пути есть победа над первосвященником, хотя главное для тебя, я твердо знаю, – народное благо, – торжественно воскликнула Авиталь.
– Не стану скромничать понапрасну – моя непреклонность в переговорах с Божьим посланцем принесла плоды! – ответил дочери польщенный родитель.
– Мне бы хотелось обсудить с тобою, отец, наше новое положение, – преодолевая страх, воскликнула Авиталь, – у меня есть идеи.
– У тебя есть идеи? Ты хочешь обсуждать дела с державным отцом, невзирая на свой ущербный пол и юный возраст? – неприятно удивился Ифтах, – что ж, ты развитая девица, и я готов выслушать умные речи.
– Я и Соби, мы вместе полагаем, что война с Аммоном не нужна ни иудеям, ни аммонитянам, – осмелела Авиталь.
– Соби – это сын Нааса, тот самый юноша, который спас нашу девочку, – поспешила разъяснить Сара.
– Уважаемая женушка, я раньше тебя узнал, кто таков Соби, и мне известно о странной дружбе молодых. Мои осведомители не дремлют! – гордо заявил Ифтах.
– Мы с Соби сговорились, что каждый из нас убедит своего отца отказаться от войны! – продолжила Авиталь.
– Так вот какая сила действует на царя Аммона! – воскликнул Ифтах, – теперь-то я знаю откуда в Аммоне ветер дует! Однако вы сговорилась с Соби раньше, чем сговорились мы с Наасом! Два юных сопляка!
– Дочка, перестань! Не перечь отцу! – смалодушничала Сара.
– Желания родителя не обсуждаются! – добавил Халис.
– Отец, тебе, несомненно, известно, как мир с соседями преображает жизнь страны, – решила идти до конца Авиталь, – разве речи Кайвана не правдивы, разве Вавилон богат и процветает не благодаря миру?
– Вавилон богат и процветает благодаря войне, которую он счастливо закончил в прошлом, а теперь жадно поглощает и переваривает плоды былых побед. Об этом скажет и Наас твоему Соби! – возразил Ифтах.
– Что было – то было! Зато нынче вавилоняне не воюют, много трудятся и мало молятся. Хлеб свой добывают не мечом, а оралом! – не уступала Авиталь.
– Забудь о вавилонянах! Помни, дочь, что иудеи – народ, избранный Богом. Исполним Его заветы, то бишь завоюем Землю Обетованную от края и до края, и все у нас будет! – уверенно сказал Ифтах.
– Так бубнят первосвященник и длиннобородые. Чем подтвердить, что слова их есть истина, а не вымысел, досужий и корыстный вместе? – дерзко спросила Авиталь.
– Чем подтвердить? Только верой! – убежденно возразил Ифтах, – разве мало этого?
– Ты веришь этим людям, отец?
– Я презираю этих людей, но верю Богу нашему. А Он устами первосвященника требует от нас исполнения Его заветов.
– А не выдумали ли они Бога? – закусила удила Авиталь.
– Авиталь, ты богохульствуешь! Берегись! – возмутившись, вскричал Ифтах.
– Ах, Ифтах, опомнись, не сердись на девочку, не грози ей – взмолилась Сара, – она у нас единственное дитя, ты не забыл?
– Ты права, жена, – уступая, промолвил Ифтах, – а если подумать, то есть резон в словах девчонки. Я разумею, в словах о пользе мира.
– Непременно подумай, отец! – воодушевилась Авиталь, – вступи с Наасом в переговоры. Сумейте примириться и мудростью умерьте вожделения. Вы осчастливите всех нас!
– Пожалуй, переговоры не повредят, мир мне сейчас необходим, – добавил Ифтах и мрачно посмотрел на Авиталь.
– Мир необходим всем и всегда. О, как я счастлива, что все-таки сумела отговорить тебя от войны, отец!
3
Авиталь радовалась исходу разговора. Ифтах, которому, как ей казалось, дороже всего на свете благополучие народа, и который прекрасно осведомлен о процветании мирного Вавилона, обязательно вступит в диалог с Наасом. “Несомненно, войны не будет, и восторжествует мир. Тем более, что Соби не сидит сложа руки, убеждает отца, исполняя обещанное!” – думала Авиталь.
“Правда, – размышляла Авиталь, – батюшка говорил, что верит речам посланника Бога о заветах Его. А не лукавит ли родитель? Небось, конфузится, сомнения свои обнаружить не хочет. Навряд ли он принимает за истину наставления первосвященника и его длиннобородых выучеников. Уверена, не захочет он поступать по слову их”.
“Не думаю, однако, что дело пойдет гладко и без задоринки, – раскидывала умом юная пацифистка, – боюсь, есть в мужской отцовской душе жажда драки. А вдруг, он и впрямь отчасти верит в Божественность завоевания Земли Обетованной? Мне нельзя успокаиваться, я должна ограждать родителя от ложных шагов, поддерживать, радовать его – ведь он, как и прежде, любит меня и не сделает мне ничего недоброго!”
По окончании важного разговора, Ифтах вышел из шатра и направился проверять караулы вокруг лагеря. Сара обняла Авиталь. “Не перечь отцу, доченька, – с тревогой проговорила мать, – он мужчина, он упрям, он будет делать по-своему. Ты хоть и удалась умом и языком, а все ж не тешь себя надеждой переиначить отца. Да и небезопасно это, родитель твой суров и к еретикам безжалостен”.
“Как и ты, дочка, я не хочу войны с Аммоном, – продолжала Сара, – я обещала взять твою сторону, но не подсобила тебе, остановилась, пока не поздно. Как облупленного знаю я Ифтаха. С нравом его крутым не шути!”
Халис ничего не сказал и, кажется, ничего и не подумал. Он на своем долгом веку и войну вкусил, и мир пережил. Ни бунтовать, ни сподручничать толку нет. Что хозяин захочет, то слуге и делать. Судьба придет и по рукам свяжет, а прежде веку не помрешь. Он молча взял в руки топор и вышел из шатра наколоть дровишек – на исходе они.
4
Ифтах покончил с проверкой караулов и, не торопясь, направился к дому. По дороге уселся на пень и принялся вспоминать речи Авиталь. Чем больше он вникал в слова ее, тем мрачней становился. “Девчонка наслушалась бредней вавилонянина, – думал Ифтах, – теперь мир ей подавай! Что она, мокроносая, в страстях человеческих понимает?”
С каждой минутой гнев Ифтаха нарастал. “Могу ли я в землю зарыть мечты всей жизни моей – отомстить братьям, стать во главе народа и войска, одержать военную победу? Над кем? Ну, скажем, над аммонитянами или над кем-нибудь еще. А потом упиться сладкой и хмельною славой!”
“И ради кого и чего отступаться от мечты? Ради жиреющих вороватых торговцев и их бездельных чад? Или, чтоб черный люд был вечно сыт? А длиннобородые трусы умничали бы себе, живя в достатке и не ведая нужды? Нет, великое не меняют на ничтожное!”
“Уж если на то пошло, то благоволение страстям моим преподнесет народу свершение заветов Бога! Не вижу причины не верить первосвященнику. Возможно, он и прав – противное никто пока не доказал. Не исключаю, что честен он и бескорыстен. Глупо сходить с протоптанной тропы, коли ведет она к обещанному посланцем Господа величию!”
“Авиталь полагает, будто цель моя – благоденствие народа. Почем ей знать цель мою? А благоденствие понимает она по-вавилонски, по-язычески. Не разумеет, что счастье придет к нам, избранникам Божьим, не от нас самих, но от Господа! Набралась дури от Кайвана и Соби! Оба они болтуны неуемные. Людям, которым нечего сказать – за словом в карман не лезут, а недержание языка есть худшее из зол!”
“Понятия дочери моей отнюдь небезобидны и весьма вредны. Намерения ее страшны и разрушительны. Она задумала обезоружить меня, унизить мудрецов длиннобородых, веру оскопить!”
“Ее идеи толкают на легкий путь, и потому прилипчивы и растлевают. За ней, избави Боже, многие пойдут – и бабы, и бездельники, и трусы. К несчастью, Авиталь владеет даром убежденья. Она, как истинная лицедейка, умеет так подчинить замыслу свое сознанье, что приливает кровь к щекам, и замирает голос!”
“Мой долг правителя, военачальника и патриота избавить народ и страну от гибельной угрозы. Я должен пойти на крайние меры. Да, я отец, а Авиталь моя единственная дочь. Но голос веры громче голоса крови! Нет в мире цели выше той, что указана нам Богом!”
“Ах, я, кажется, упускаю одну вещицу. В чем права Авиталь, так это в стремлении склонить меня к переговорам с Наасом. Недолгий мир пригодится мне самому. Пожалуй, попробую сторговаться с царем Аммона!”
Глава 9
1
На сей раз атмосфера свидания Авиталь и Соби была пронизана радостью. Издалека завидев друг друга, они бросились бегом – он к ней, и она к нему. Не сговариваясь, оба выпалили вместе одно единственное слово: “Согласился!”
Праздник сердца настал. Казалось, молодые вот-вот обнимутся, а то и, с Божьей помощью, поцелуются. В последнее мгновение рассудительная натура Соби решительно взяла верх над порывом. Когда на первом месте разум, то он и руководит человеком. Соби горячо пожал обе руки Авиталь и широко улыбнулся ей. Она же, следуя женскому обыкновению не превосходить и не опережать, повторила те же телодвижения.
Авиталь и Соби принялись взахлеб трубить перед собою, как им удалось убедить своих отцов отказаться от агрессивных планов и, проявив добрую волю, начать договариваться с соседом о мире. Оба молодых были горды достигнутым, и каждый ждал (и получал!) похвалы другого.
Рассказ Соби произвел на Авиталь самое благоприятное впечатление. “Как подкупающе прост, как располагает к себе Наас! – воскликнула Авиталь, – твой папаша просто душка, моему милитаристу будет с ним легко столковаться!” Польщенный за отца, Соби с удовлетворением принимал авторитетное мнение подруги и благодушно кивал головой.
Что касается эпопеи Авиталь, то хотя она и закончилась счастливо, но тем не менее вызвала настороженность у Соби. Он не мог внятно и логично объяснить самому себе причину возникшего беспокойства, и поэтому предпочел не выражать вслух свою опасливость, но принял бодрое настроение оптимизма и надежды.
2
Совершенно и бесповоротно, цельною и полною душою, чистыми помыслами сердца Ифтах взял на себя многосложную роль великого собирателя Земли Обетованной. Божественная значимость миссии требовала от будущего героя держать совет с Господом или, по более скромной мере, с Его посланцем в Гиладе.
Понятия Ифтаха о первосвященнике расщеплялись надвое. Житейский опыт подсказывал презрение и неприятие, а доминанта веры внушала благоговейный страх и повиновение. Для вдохновенного исполнения героической роли, Ифтах нуждался в благословляющих напутствиях и одобрительных речах первосвященника. Поэтому, насилу преодолевая внутреннее противодействие, он вновь направил стопы свои в дом непререкаемого знатока слова Господня.
