Дан Берг
Красная надпись на белой стене
V
Славный почин сулит будущий успех всему делу. Поэтому Дарий хвалил себя за то, что с самого начала расследования поддержал инициативу Даниэля – призвать на помощь Акиву. “Ниппурский дознаватель молод и в расцвете сил. Будет надежная подмога старику” – рассуждал Дарий. Он вспоминал, как во время одной из его мимолетных бесед с пророком о взошедшей в Ниппуре звезде сыска, Даниэль сказал: “Такой не подведет!”
У Даниэля же были свои резоны. “В конечном счете, – говорил себе пророк, – мне не столь важно раскрытие обстоятельств смерти Валтасара, сколь небезразлична причина, по которой царь распорядился подать пирующим бражникам священные кубки. И, конечно, имеет значение авторство красной надписи на белой стене. Чья рука водила кистью?”
“Я действую в интересах моего племени. Говоря высоким слогом, я верой мобилизованный и призванный крепить дух народный. Может статься, что вытащить на свет тайну кончины монарха окажется делом полезным для иудейства, в особенности, если дать сему подобающее толкование. Хотя, как знать – не всё на свете надлежаще толкуемо, порой и проруха случается… Мысль – вещь хрупкая, и нельзя быть уверенным в ее завтрашнем дне. Невозможно знать, чего остерегаться. А вот правильно разъяснить мотивы осквернения храмовой посуды – это воистину необходимо грядущим поколениям!”
“Пусть мой бывший ученик пока разбираться с делом Валтасара. Я предчувствую, что послезавтрашние стражи законов и чистоты языка выразились бы следующим образом: 'Акива будет вести расследование по факту смерти вавилонского царя'. Я же не стану терять дорогое время и сосредоточу свое внимание на других фактах, а уж по мере необходимости окажу помощь Акиве”.
***
Как известно, пророк, иной раз, удостаивался приглашением во дворец, беседовал с монархом, слушал его самохвальные речи, давал советы, играл с ним в ур. Сина вносила вклад в создание благородного имиджа мужа. Да и придворные, с которыми Даниэлю случалось переброситься словцом, тоже выражали лестное мнение о владыке. Впрочем, замечания последних нельзя было принимать слишком всерьез, ибо навряд ли высокопоставленные сановники могли высказываться в противоположном смысле.
Благочинная атмосфера царского двора создавала в сознании Даниэля вполне человечный, хоть и небезгрешный, образ Валтасара. Теперь же, со смертью царя, народному наставнику Даниэлю следовало пристальнее присмотреться к былым деяниям покойного и его помыслам. Это требовалось, дабы оставить будущим поколениям объективный, то есть злотворный для иудеев образ монарха.
Пророку, в его писаниях, важно было создать доказательный контекст собственной непредубежденности. Хороший прием в достижении такой цели – сбалансировать лестные отзывы весомыми критическими оценками. Поэтому Даниэль принялся искать человека, близко знавшего царя и неодобрительно настроенного к венценосцу. Кто мог исполнить роль противовеса?
Даниэль вспомнил об одном из советников покойного царя. Во дворце говорили, что мнения этого придворного смелы и независимы. Человека звали Шадрах. Сей преклонных лет евнух имел богатый опыт царедворца и отличался глубоким умом – так, по крайней мере, утверждали при дворе. Сановник служил еще у Навуходоносора, и был известен своим критическим отношением к Валтасару.
“Мне необходимо познакомиться с Шадрахом, расположить евнуха к себе и вызвать его на доверительную беседу!” – сказал себе Даниэль.
***
– Мир тебе, мудрый Шадрах! – приветствовал Даниэль своего визави.
– Мир тебе, мудрый иудей! – ответил Шадрах, – что привело тебя ко мне?
– Дарий поручил мне и Акиве, дознавателю из Ниппура, расследовать обстоятельства смерти Валтасара. С разрешения Дария я могу обращаться к подданным Вавилонии для получения свидетельств. Меня привели к тебе слухи о твоем выдающемся уме и незаурядной осведомленности.
– Я обязан исполнять указ Дария. Задавай вопросы, Даниэль.
– Я думаю, Шадрах, дело не только в исполнении указа. Мы с тобою люди разных биографий, но одного возраста. Это обстоятельство сближает нас. Кроме того, замечу, преклонные лета побуждают отвергать всякого рода вымыслы и держаться правды.
– Твой намек мне понятен. Я не собираюсь лгать.
– Я этого и не предполагал! Добавлю также, что не только ты мне, но и я могу быть тебе полезен!
– Весьма любопытно, однако, чем может быть полезен иудейский пророк советнику вавилонского царя?
– Поясняю. Если полученные от тебя сведения помогут исполнению моей миссии, то имя твое будет записано в моем пророчестве или войдет в легенды иудейского народа. Иными словами, имя Шадрах увековечится!
– Я вижу, Даниэль, тебе есть чем платить за правду. Спрашивай, отвечу, если смогу.
– Как ты попал во дворец, Шадрах?
– Когда я был молод, меня купил Навуходоносор. Я начал службу во дворце со скромной должности евнуха царского гарема. Навуходоносор – воистину великий монарх – заметил мой природный ум и произвел меня в старшие евнухи. Я преуспел на этой должности не менее, чем на предыдущей, и владыка назначил меня главным евнухом сераля, и, одновременно, хранителем нравственных устоев Вавилона.
– Меня впечатляет твой послужной список, Шадрах. Однако на этом твоя придворная карьера не закончилась, не так ли?
– Разумеется, не закончилась. Этому способствовали два обстоятельства. Первое. Навуходоносор состарился, романтические фантазии перестали волновать его душу, и надобность в содержании дворцового гарема отпала. Второе. Моя мудрость за годы беспорочной службы умножилась, и царь сделал меня своим визирем.
– Не могу не отметить проницательность Навуходоносора. Как великолепно он разбирался в людях!
– Безусловно. Выдающийся был монарх! Очень жаль, что сын так и не унаследовал отцовского величия.
– Кстати, о сыне. Как ты оказался среди советников Валтасара?
– Увлеченный пирами и развратом, Валтасар, занявши трон, не стал вникать в достоинства и иные свойства советников Навуходоносора, и, как есть, без изменений, взял себе весь отцовский дворцовый аппарат.
– Шадрах, ты служил сперва у Навуходоносора, потом у Валтасара. Монархи разные, а ты неизменно в почете. И у Дария ты не последний. Как тебе это удается?
– Я полагаю, Даниэль, что сей вопрос выходит за пределы твоего расследования. Тем не менее замечу, что я весьма почитал Навуходоносора, но был не слишком большим поклонником Валтасара. Мое критическое отношение к сыну следует из некоторых моих замечаний, кои не миновали твоих ушей. Я честен и прям. Своих мнений я не скрываю и смело и во всеуслышание провозглашаю их.
– Мог бы ты подробнее сообщить мне о непотребных поступках Валтасара?
– Возможно, мы поговорим об этом в следующий раз, когда лучше узнаем друг друга.
– Я обратил внимание: невзирая на личные предпочтения, ты всегда был верным слугой царю. Как видно, рожден ты хватом!
– Лесть приятна. Однако не лучше ли нам перейти к сути?
– Ты прав. Меня интересует твое мнение о надписи на стене.
– Что именно ты имеешь в виду, Даниэль? Ведь ни я, и ни кто другой из придворной интеллектуальной элиты не сумел прочесть таинственные знаки. В драматический день злосчастного пира, Валтасар, тогда еще живой, привлек лучшие умы царства к расшифрованию надписи. К сожалению, всё предпринятое оказалось напрасным, не спас даже примененный нами мозговой штурм проблемы. Только ты, пророк иудейский, сумел разобрать непонятные слова и узреть в них угрозу персов завоевать Вавилон. Только ты, повторяю, разгадал загадку. Так что же может добавить тебе мое скромное мнение?
– Я не уверен, Шадрах, что вполне понимаю твои ученые выражения. Я спрошу попросту: кто, по-твоему, задумал деяние, столь глубоко впечатлившее Валтасара, и чьей рукой оно было осуществлено?
– О, Даниэль! Бог твоего народа велик и всесилен. Ты – пророк Его. Надо ли тебе интересоваться суждением язычника, пусть даже наделенного мудростью?
– Ты прав в том, Шадрах, что иудейская вера возносит гений приверженного ей народа над умственными способностями языческих племен. Однако, не будем забывать простую вещь: две головы лучше одной. Посему, соблаговоли ответить на мой вопрос.
– Хорошо, попытаюсь ответить. Но я был бы рад услышать вперед твое мнение, а потом уж я выскажусь сам.
– Ох и хитер же ты, евнух царя вавилонского! Ну, да ладно, я согласен. Думается мне, что взволновать владыку вознамерился Господь. И тогда Он послал своего слугу, ангела небесного, осуществить замысел. Что ты скажешь на это?
– Звучит в высшей степени правдоподобно. Да, именно так и было, как ты предположил: Бог иудейский замыслил, а ангел осуществил! Я уверен, на ваших небесах нет недостатка в инструментах для письма.
– Кисти и краски, безусловно, имеются. Впрочем, это частность. Мне же нравится твое представление об изобилии на наших небесах инструментов для письма. Усматриваю в этом правильное обобщение. Действительно: мой Бог, лучшие Его пророки, Его народ имеют не знающую себе равных склонность к словесности.
– Ты, кажется, немного отвлекся, Даниэль. Если я правильно понял, ты одобряешь мою поддержку твоей версии?
– Безусловно, одобряю! Сходство наших взглядов служит неплохим доказательством моей правоты. Идею Божественно-ангельского происхождения надписи я вставлю в свое ближайшее пророчество.
– Не забудь упомянуть имя скромного язычника!
– Обещаю, Шадрах!
– Ты нравишься, мне, Даниэль. Мне приятно наше знакомство, я рад умному собеседнику – явление не частое в высших эшелонах власти!
– Взаимно, дорогой Шадрах! Моя миссия далеко не закончена. Я надеюсь, мы с тобою еще встретимся, и ты сообщишь мне важные для расследования вещи.
– Располагай мною!
***
Обдумывая состоявшийся разговор, Даниэль с удовлетворением рассудил, что завязавшиеся с Шадрахом отношения взаимопонимания и, отчасти, симпатии, еще пригодятся ему или Акиве. “Этот престарелый евнух прекрасно осведомлен о событиях, инцидентах и сплетнях, имеющих место во дворце. Вездесущий, он вполне может снабдить нашу следственную группу ценными сведениями! Впрочем, нельзя слишком доверяться Шадраху и терять бдительность: придворный народец научен себя в узде держать, а вот слова своего не держит!” – подумал Даниэль.
Даниэль не удовлетворился полученной у Шадраха поддержкой своего умозаключения о Божественно-ангельском происхождении надписи. Как добросовестный следователь, он решил, что дело нуждается в проверке. “Версия отличная, – рассуждал Даниэль, – она прекрасно вольется в мои письмена. Однако я обязан удостовериться в ее истинности. При случае доберусь до ангела, дабы услышать подтверждение из первых уст!”
Что касается включения имени Шадраха в Священное Писание, то Даниэль пока не пришел к окончательному решению, но склонялся к тому, чтобы предоставить распространение славы о язычнике фольклорным произведениям.
Далее Даниэль принялся обмозговывать причину, по которой Валтасар распорядился доставить в пиршественный зал священные кубки и пить из них. “Что побудило царя принять столь неожиданное решение? Ведь отец его, гроза востока Навуходоносор, трепетно относился к вывезенным из Храма предметам, верил в их святость и не позволял употреблять всуе!” – недоумевал пророк.
Результатом напряженных размышлений Даниэля стала нетривиальная мысль: “А вдруг Валтасар знал о том, что пленение иудеев в Вавилоне должно было, по слову Господа, продолжаться ровно семьдесят лет, а по истечении этого срока пленникам надлежало вновь очутиться в Иерусалиме?”
Неординарная догадка побудила Даниэля предположить возможный ход рассуждений осведомленного Валтасара: “Истекли семьдесят лет, а иудеи и поныне здесь, в нашем Вавилоне. Они не переселились в свой Иерусалим. То есть, иудейский Бог был не прав. А коли он ошибался в одном, то ошибался во всем! Например, сосуды из Храма, которые Он и Его служители называли священными, вовсе не таковы! Стало быть, кубки эти – самая обыкновенная посуда, разве что из золота! Значит, и нам, простым язычникам, можно пить вино из них!”
С гипотетическими рассуждениями Валтасара удачно согласовывался весьма гнусный инцидент: царь и его охмелевшие гости совершенно распоясались на пиру, хулили иудейского Бога и превозносили своих языческих божеств, не будь рядом помянуты. Правда, Даниэль сам не слыхал слов хулы на Господа, так как был призван во дворец лишь по окончании попойки. Но он обязательно опросит свидетелей, и они, как ожидается, непременно подтвердят факт поношения.
“Недостойное поведение царя и его гостей прочно сцепляется с моей догадкой о том, что надпись с угрозой покорения Вавилона сделана по воле небес. И в самом деле: Господь не простил Валтасару ни брань в свой адрес, ни осквернение кубков, и решил жестоко, но справедливо наказать богохульника!” – размышлял Даниэль.
“Как честный дознаватель, я обязан убедиться в истинности своей версии о причине, побудившей Валтасара к использованию священных кубков – действительно ли царь ошибся в подсчете времени?”
“Однако не рано ли я торжествую? Если вдуматься, то версия эта не слишком-то и хороша для моего пророчества! Ведь в основе ее лежит всего-навсего простительная ошибка, а вовсе не злонамерение, коего и вправе ожидать иудеи от их утеснителя. Короче, необходима скрупулезная проверка!”
VI
Литература сыска по праву занимает достойное место в изящной словесности. Возможно даже, самое почетное место. Благодарный читатель целиком отдается на волю книжных бурь. Знать, бойким пером написана книга, и в той голове она родилась, что не любит шутить. Робко постораниваются другие жанры и дают дорогу детективу!
Поглощая страницу за страницей, читатель с азартом норовит догадаться, кто из героев романа совершил преступление. Велика бывает радость книгочея, если сделает он это, не доходя до последней страницы. Ну, а коли не удастся ему такое, тоже не беда – время потрачено не зря, ведь говорят же, мол, чтение – лучшее учение.
Сочинителю, конечно, приходится нелегко. Не так-то просто придумать историю с преступлением и при этом столь искусно расположить действие, чтобы книгоед, даже самый искушенный в детективном жанре, не догадался, не дочитав книгу до конца, кто на самом деле преступник.
И все же у читателя есть основания завидовать мастеру слова. Придумывая, как увлечь и обмануть любителя книги, писатель напрягает воображение до предела возможностей и заставляет трудиться свой мозг в пиковом режиме.
Установлено наукой, что мыслительная деятельность с наивысшей нагрузкой уберегает от преждевременного упадка интеллектуальных сил. Посему автор этих строк берет на себя смелость широко рекомендовать сочинение детективных историй в качестве средства предупреждения нежелательных ментальных возрастных изменений.
Взглянем на дело широко: какие причины толкают на преступление? Разумеется, не только желание снабдить пишущую и читающую публику материалом для еще одного сюжета. Многие детективные романы не удаются как раз потому, что преступник ничем не обязан интриге, кроме необходимости совершить злодеяние.
Перефразируя поэта, скажем: “Для преступленья есть такие поводы: любовь, корысть, иные доводы”. Иных доводов бесконечно много, но фаворитами сыскных историй являются именно любовь и корысть.
Теперь сузим наш взгляд до конкретного дела о смерти Валтасара. Логично предположить, что гибель царя имела насильственную природу, иными словами, было совершено убийство. Не зря же Дарий поручил расследование дознавателям преступлений!
Мотив обогащения кажется сомнительным, во всяком случае, если он и имел место, то навряд ли был главным. Валтасар – высшая имперская фигура. С точки зрения преступника, ограбление монарха совершенно бессмысленно и наверняка гибельно, ибо это есть покушение на слишком многое для простого смертного. Ведь казна, абсолютная власть, устои – скорее не личные, а общегосударственные вещи, и они могут быть достоянием только венценосца. Впрочем, отнять личные вещи можно и у царя, если последний пренебрег охраной своей персоны.
Из сказанного явствует, что смерть монарха скорее всего связана с неким романтическим приключением. Именно так и подумал опытный дознаватель и душевед Акива. Поэтому ниппурский профессионал принялся энергично раскапывать любовную историю Валтасара и Рудабе.
***
– Мир тебе, Сина, – произнес Акива проникновенно печальным голосом.
– Мир тебе, иудей-дознаватель, – тихо и скорбно ответила Сина.
– Мне поручено расследовать…
– Можешь не продолжать, я все знаю.
– Прими мои соболезнования, Сина. Я выражаю свое глубочайшее сочувствие и воистину сострадаю тебе. Потерять супруга – тяжелое испытание. Я знаю это на примере приютившего меня Асафа. Вдовец не перестает сокрушаться, но твое горе острее, ибо оно свежо.
– Спасибо тебе на добром слове. Жалею Асафа. Среди вас, иудейских мужчин, встречаются любящие мужья.
– Пока оставим обобщения. Ты, кажется, знаешь Асафа? Каким образом?
– Как не знать мне этого честного иудея! Прекрасные дочки, кристальная репутация, чистые помыслы!
– Ты имеешь понятие о нем благодаря дочкам, репутации и помыслам?
– О, если бы только это! В его доме жила молодая персиянка, Рудабе ее имя. Благодаря ей знаю я Асафа.
– О Рудабе я и хочу говорить с тобой. Чем примечательна для тебя эта особа?
– Чем примечательна? Воспоминания ранят меня! Ведь она приглянулась Валтасару! Слышала я, будто некий иудейский праведник заключил уговор с глазами своими не глядеть на девиц. Вот она, истинная победа духа над телом! Увы, не таков Валтасар. Мой дорогой супруг не был верен мне. О, как я страдала!
– Ревность?
– Еще бы! Только строгие нравы в доме Асафа удержали Валтасара от грубой телесной измены. Но душа его тянулась к развратной девственнице. Ах, какие муки, какие страшные сердечные муки приняла я!
– Неужели Рудабе гордилась своею девственностью? И что такое развратная девственница? Звучит неожиданно.
– Не лови на слове, иудей! Ты должен понимать терзания женской души. Проклятая персиянка! Да, Валтасар был человеком легкомысленным. Он имел склонность ко многим женам в гареме. Я прощала ему и, кажется, понимала его – ведь мужчины так слабы! До появления Рудабе я упивалась бесконечным счастьем, ибо в сердце мужа я была единственной! И вот, случилась беда…
– Расскажи подробнее о случившейся беде.
– Персидская девчонка попала к нам в плен. Как только Валтасар увидал Рудабе, стал сохнуть по ней. Определил ее в дом к Асафу – дескать, пусть созреет сперва, а уж потом я ею овладею. Короче, проклятая врагиня вытеснила меня из сердца милого супруга. Вот какая беда случилась. Понял теперь?
– Трудно не понять. Ты говоришь о Рудабе в прошлом времени. Почему?
– А как мне говорить о ней? Сгинул Валтасар, стало быть, и Рудабе для меня больше не существует. Только ненависть к ней кипит по-прежнему.
– А известно ли тебе, что сталось с нею? Куда исчезла она?
– Конечно, известно! Сумасшедшая эта потаскушка обожала наряжаться воином, а Валтасар брал ее с собой на стычки с персами. Слава богам, одну из битв муженек мой проиграл, и солдат с высокой грудью, белой кожей и длинными волосами попал в плен.
– А дальше?
– А дальше ко мне вернулось счастье любимой жены, потому как исчезла соперница с глаз моих и мужа! Похоже, Валтасар успокоился. Я поняла это по его ожившим ласкам. Хотя, как знать, разве разберешь вас, мужчин?
– Так какова же судьба Рудабе? Мертва она? Или кому-нибудь из соотечественников дарит свою любовь?
– Какое мне дело? Главное – нет ее! Думаю, однако, что жива она. Воины-то, что вавилоняне, что персы – все мужики, и не поднимут руку на смазливую девку.
– Как думаешь, Сина, пока жив был Валтасар, а Рудабе пребывала в персидском плену, была ли меж ними какая связь?
– Надеюсь, не было. Ведь я уж сказала тебе про ожившие ласки. Нечего мне больше добавить. Смерть унесла моего Валтасара – о чем еще говорить? Чего ты ковыряешь да ковыряешь? Все вы, иудеи, таковы. Выведывай у других, коли надо тебе – Дарий-то вас с Даниэлем на это и назначил. А моей помощи больше не ищи.
– Благодарю тебя, Сина.
– Прощай.
***
Теперь Акиве стало совершенно ясно, что Рудабе попала в плен к персам. “По существу, она вернулась к своим, – размышлял Акива, – и, к сожалению, Сина не ведает о дальнейшей судьбе возлюбленной Валтасара”.
“На вопрос, существовала ли связь у Валтасара с плененной Рудабе, я ответа от Сины не получил. Рассуждения о вернувшихся ласках всерьез принимать нельзя. Валтасар был хитер и легко мог ввести в заблуждение женщину. Вполне возможно, он так и сделал, коли был у него к этому интерес”.
“Мне нужно знать, что случилось с Рудабе после пленения. А, главное, продолжалось ли любовное похождение Валтасара? К кому обратиться за выяснением сего? Достоверный ответ я могу получить в лагере персов. Но вавилонянину небезопасно появляться там без высочайшей санкции. Не даром говорят, мол, в Персии все рабы, кроме царя. Не погубили бы меня эти рабы! Стало быть, я должен говорить с самодержцем. Надеюсь, монарх не откажет мне в аудиенции. Но вправе ли я предстать перед Киром без разрешения руководителя следственной группы, то бишь Даниэля? Пожалуй, решусь на нарушение субординации”.
– Мир тебе, великий владыка персов, – несколько робея, произнес Акива, удостоенный приема у самого Кира.
– Мир тебе, иудей, – снисходительно ответил Кир, – прежде, чем принять тебя, я кое-что выяснил о твоей особе. Я ценю твой талант дознавателя, и меня, конечно, развлечет разговор с умным собеседником, хотя бы и был он уроженцем подозрительного и скользкого племени.
– О, великий царь, я приложу усилия к тому, чтобы ты переменил свое мнение о моем народе в лучшую сторону.
– Твои усилия, если искренни они, найдут отклик в моем монаршем сердце. Помни, подвластная мне империя – страна абсолютной свободы, и всякая, согласная с моей волей инициатива, поощряется властями и пышно расцветает.
– Рад буду угодить тебе, Кир.
– Не исключаю возможность в будущем воспользоваться твоим искусством. К большому сожалению, в моей образцовой монархии имеются отдельные недостатки криминального свойства. Твои мастерство и опыт могут пригодиться казне и трону.
– Я польщен доверием, царь. Не скрываю своих самых возвышенных чувств – сиречь любви к твоей власти!
– Ты нравишься мне, умный иудей! Твоя речь полна благородных порывов. Говори, что привело тебя в мой дворец.
– По поручению известного тебе Дария, я, вместе с пророком Даниэлем, расследую дело о смерти Валтасара. Мы отчасти продвинулись в разгадке тайны, но впереди нас еще ожидают немалые труды. Если ты милостиво соблаговолишь отвечать мне, то я задам тебе несколько простых вопросов.
– Очень возможно, что я соблаговолю отвечать тебе. Однако прежде скажи мне, драгоценный, почему ты явился один, без Даниэля. Я много наслышан о мудрости сего иудея, и желал бы познакомиться с ним.
– В настоящий момент Даниэль занят изысканиями, смежными с делом о Валтасаре. Возделывает, так сказать, соседнюю ниву. Даниэль просил меня встретиться и побеседовать с тобою.
– Экий гордец, однако, этот ваш занятый изысканиями пророк – не пожелал говорить с Киром! Хорошо, задавай свои вопросы, иудей!
– Известна ли тебе дева по имени Рудабе?
– Да, известна, – ответил Кир, насторожившись.
– А верно ли говорят, что Валтасар любил Рудабе?
– Верно говорят, – вздохнул Кир.
– У меня есть сведения, впрочем, сомнительные, что Рудабе имела обыкновение сопровождать Валтасара в боях вавилонцев против твоих доблестных воинов. Так ли это?
– Это так!
– Из последней схватки Рудабе не вернулась. Она убита? Взята в плен? Желаешь ли ты сообщить мне что-нибудь о ее судьбе?
– Повторяю, ты нравишься мне, и поэтому я приоткрою пред тобою завесу. Мои воины разгромили банду Валтасара и пленили прекрасную Рудабе.
– Не сочти мою смелость за дерзость, Кир, но мне показалось, что вспыхнул взгляд очей твоих, когда назвал ты девицу прекрасной.
– Надеюсь, ты столь же чист, сколь наблюдателен. Открою тебе секрет. Я горячо полюбил Рудабе. Слава богам, я успел вовремя отнять ее у сластолюбивой солдатни и поместил деву у себя во дворце.
– Она находится в твоем гареме?
– Не совсем в гареме. До поры до времени Рудабе пребывает в его карантинном отделении.
– Поясни, что это значит, – удивился Акива.
– Видишь ли, она была с распутным Валтасаром… Надо подождать…
– В Вавилоне утверждают, мол, она по-прежнему девственница.
– Да-да, вавилоняне утверждают…
– Ты сказал мне, Кир, что Валтасар был без ума от Рудабе. А известно ли тебе, отвечала ли Рудабе взаимностью Валтасару?
– О, боги! Боюсь, что да, – драматическим голосом ответил Кир, и бесконечная грусть разлилась по лицу царя.
– Но ведь уже прошло изрядно времени с того дня, как ты поместил Рудабе в своем дворце. Видя твое восхищение ею, она вполне могла забыть прежние незрелые чувства к Валтасару и полюбить тебя!
– Не замечаю признаков, – глухо, почти надрывно, произнес Кир, – я надеюсь… Мечты, чаяния…
– Всем сердцем я с тобою. Да исполняться твои желания, великий Кир!
– Ты глубокий, чувствительный человек, хоть и иудей!
– Благодарю, тебя, Кир. Твои слова – мне в помощь.
– Я не все открыл тебе, но на сегодня довольно. Обещаю быть полезным.
– Желаю дней радости сердцу твоему, империи твоей желаю золотого века!
***
Вернувшись в свое временное жилище, Акива не застал дома Асафа. “Хозяин ушел по делам”, – отрапортовала няня. “Новое платье готово?” – спросил Акива. “Шью!” – последовал бодрый ответ.
Девочки радостно выбежали навстречу постояльцу. Ниппурский сыщик погладил по голове Рину, нежно ущипнул за щеку Пнину и скрылся в тишине своей комнаты на предмет деловых размышлений.
“Итак, не вызывает ни малейшего сомнения, – сказал себе Акива, – что Рудабе отвечала и поныне отвечает взаимностью на любовь Валтасара. Уж если пресыщенный женской лаской Кир страдает от ревности, стало быть, нежные чувства Рудабе к Валтасару, сопернику Кира – это очевидный факт. Причем, и это вполне возможно, сей факт может иметь интересные для нашего с Даниэлем дела последствия!”
“Чем чревато заточение любящей Рудабе в карантинном отделении гарема? Девица должна вожделеть освобождения – это раз, и соединения с Валтасаром – это два! Не исключено, что влюбленная дева могла решиться на некую безумную авантюру. Но на какую? А что придумал хитроумный Кир? Вот эти орешки мне и предстоит колоть!”
“Два монарха влюблены в одну красавицу. Трудно ожидать открытого единоборства витязей за сердце возлюбленной. Скорее уж случится большая война меж двумя империями. Не потому ли Даниэль узрел в надписи на стене угрозу покорения Вавилона персами?”.
“Положим, единоборство исключено. Война – дело не скорое, времени на ее подготовку требуется больше, чем на завоевание женской любви. Что остается? Кир вполне мог замыслить уничтожение соперника под видом специальной полувоенной операции. Наверняка персидский монарх желал скорой смерти монарху вавилонскому! Однако, всё это пока лишь мои предположения. Буду проверять”.
“Как хорошо, что я сумел расположить к себе царя Персии! Я так понравился этому самодовольному венценосцу, что он готов продолжать откровенничать со мной. Как я умело обхожусь с людьми, однако! Снова навещу Кира. И пора бы обсудить наши общие с Даниэлем дела”.
