Дан Берг
Красная надпись на белой стене
VII
Дарий не торопил Даниэля и Акиву с расследованием. Порой, терпеливостью добьешься больше, чем строгостью. К тому же торопящийся рискует показаться некомпетентным. Не исключено также, что исполняющий обязанности царя просто-напросто забыл о поставленной подданным задаче.
Повестка дня великой империи изобилует бесчисленными тактическими головоломками, нуждающимися в оперативных ответах. Кроме того, необходима постоянная корректировка с привязкой к актуальности предначертаний государственной стратегии. График работы верховного руководителя империи уплотнен до наивысшего предела и тщательно расписан. Поэтому забыть какое-либо дело, пусть даже оно первостепенной важности – объяснимо, простительно, а то и полезно.
Терпение – редкий зверь, не в каждом лесу водится. Дарий был наделен умением ждать. Его практичная и всепонимающая политика терпела медленность, ибо не терпела спешки задача детективов. Расследование требовало упорства и основательности. “Не прекратим исканья!” – подмигнув Акиве, сказал Даниэль. “Отделались от суеты!” – добавил Акива, вспомнив свой горячечный труд в Ниппуре.
***
Сотворив ежедневную молитву и высказав ежедневные наставительные замечания жене Авишаг, пророк вышел в сад, присмотрел себе затененное место под деревом и растянулся на траве, дабы поразмыслить о ходе расследования.
“На сегодняшний день в моем активе две неподтвержденных догадки, – рассуждал Даниэль, – во-первых, я предположил, что надпись на стене сделана рукою ангела по указанию Господа. Во-вторых, я выстроил логичную версию о причине, побудившей Валтасара пить из храмовых кубков – якобы царь запутался в расчете времени пленения иудеев”.
“В том, что касается Божественного происхождения надписи, я чрезвычайно удовлетворен поддержкой Шадраха. Но, как я уже говорил сам себе, необходимо удостовериться в правильности сего предположения. Подлинный дознаватель не оставляет на произвол фактов даже самую блестящую догадку. Готовься, ангел на небесах: тебя ожидает откровенная беседа со мной!”
“Следующий мой шаг – проверить, действительно ли Валтасар, зная о решении Всевышнего установить срок пленения нашего народа в семьдесят лет, ошибся в расчете. Как это выяснить? Разумеется, лучше всего задать вопрос хитроумному Шадраху. Он истинный мудрец, коли принял мою гипотезу небесной причины появления красных строк на белой стене”.
“Мысленно я славу по нотам пою Шадраху. Сей евнух – прекрасный пример того, как недостаток телесный порождает достоинство духовное. Нехватка и избыток, лишение и обретение, отсутствие и наличность – всё умещается в теле и в сердце одного человека! Итак, я иду к Шадраху, чтобы вынести на его суд рожденную мною версию об арифметической ошибке Валтасара!”
***
Воспользовавшись своим правом беспрепятственного доступа на территорию царского дворца, Даниэль смело подошел к роскошным воротам, приветливо кивнул стражникам и без задержки со стороны охраны проследовал в здание, где помещались рабочие апартаменты визирей монарха.
– Прошу доложить , о моем прибытии! – обратился Даниэль к личному стражнику Шадраха, застывшему у двери кабинета.
– Не уверен, что Шадрах примет тебя, – ответил охранник.
– Я его друг!
– У твоего друга дама!
– В каком смысле? – изумился Даниэль.
– В прямом.
– Кто такая?
– Увидишь, если будешь принят.
– Докладывай и не рассуждай!
Согласно уставу, стражник вызвал себе смену и, по прибытии заменяющего часового внутренней охраны империи, скрылся за тяжелой дверью, украшенной золоченым государственным гербом.
– Шадрах приглашает тебя, – торжественно заявил стражник, вернувшись из апартаментов визиря.
– Приветствую тебя, Шадрах! – с оттенком фамильярности проговорил Даниэль и боковым зрением увидел совсем юную и незнакомую ему девицу, скромно сидевшую на возвышении из трех подушек, уложенных на ковре одна на другую.
– Рад тебе, иудейский пророк! – ответил Шадрах.
– Я не помешал, случаем?
– Да простит иудейский Бог своего пророка, если какая греховная мысль промелькнула в голове его!
– Шучу я, Шадрах!
– Шутишь? Знать, ты в добром расположении духа. Разреши представить тебе сию юницу – Вашти, дочь покойного Валтасара. Сиротка пришла ко мне поплакать о своем горе. Не конфузься, милая Вашти, этот человек не опасен, он совершенно безобидный старец, вроде меня.
– Я сочувствую тебе, Вашти, в безвременной утрате родителя, – произнес Даниэль, с трудом выдавив из себя скупые слова соболезнования.
– Благодарствую, – прозвучал девичий голосок.
Тут, однако, Даниэль насторожился. Услыхав, как зовут деву, он изрядно взволновался – не ослышался ли? “Вашти, Вашти – может, клик грядущего сие? Что гласит он?” – лихорадочно думал пророк.
Даниэль прежде не знал, что у Валтасара есть дочь Вашти. Имя юницы заставило пророка задуматься, возбудило чуткий к неизбежным оказиям ум.
“Вашти, Вашти – что подсказывает мне слово это? – размышлял Даниэль, – о, кажется до меня доносится голос будущего, предвозвестие скорых событий. Ну, конечно! Судьба Вашти сплетется с судьбою моего народа. Жаль, голос будущего невнятен, едва слышен. Но я уверен: мудрецы после меня впишут в Святые Книги, как Вашти, то ли добром, то ли злом, повстречается с иудеями на их тернистом пути…”
– О чем ты задумался, Даниэль? – спросил Шадрах.
– Не о чем, а о ком. О Вашти я думаю, – сказал Даниэль и слабо улыбнулся юной особе, – умом своим пророческим чую – жребий скрестит жизнь твоей гостьи с грозными перипетиями народа моего. Да, именно скрестит. Скрещенье рук, скрещенье ног, судьбы скрещенье!
– Твое предвидение, Даниэль, не обманывает тебя, – поддержал Шадрах, – что уж говорить о конечностях, разве только в них дело? Наша Вашти вся целиком, всей судьбою своею войдет в вашу легендарную историю!
– Ты тоже наделен даром пророчества? – задал ревнивый вопрос Даниэль.
– Я не пророк, но здравомыслием не обижен. Совет мудрых визирей предполагает отдать Вашти в жены персидскому монарху.
– А дева согласна? – уточнил Даниэль.
– Ты не против, Вашти? – обратился Шадрах к своей гостье.
– Я не против. Я слыхала, в гареме у персидского владыки нашей сестре живется совсем недурно! – стыдливо потупив взгляд, проговорила Вашти.
– Мы надеемся, что задуманный нами политико-романтический маневр убережет Вавилонию от персидского разгрома, о котором ты, Даниэль, узнал из надписи на стене! – сказал Шадрах, – ну, а если сей ловкий шаг не спасет нашу империю, и персы все-таки завоюют Вавилон, то этот жизненный поворот всенепременно отразится и на вас, иудеях. И тогда очень даже возможно, что Вашти сыграет некую заметную роль в иудейской истории. Вашти, ты согласна сыграть некую заметную роль в иудейской истории?
– Я согласна! Ведь тогда мое имя будет увековечено в писаниях! Я не ошибаюсь, Даниэль? Ты обещаешь?
– Ты очень умна, юная дева! – дал уклончивый ответ Даниэль.
– А теперь поведай, друг-иудей, с каким делом ты явился ко мне?
– Я с благодарностью вспоминаю, Шадрах, как ты прозорливо одобрил мое предположение о Божественно-ангельском происхождении надписи на стене. Я не имею слов, чтоб выразить мою признательность…
– Это ты-то, велеречивый пророк, не имеешь слов? Оставь куртуазные предисловия и говори о деле!
– Согласен. Слушай. Я самостоятельно пришел к догадке о причине, по которой Валтасар распорядился подать на пиршественный стол кубки из иерусалимского храма. Теперь я хочу выслушать от тебя слова подтверждения или опровержения. Ежели ты согласишься с моею гипотезой, то она, безусловно, верна!
– Добавлю: если не соглашусь, то она безусловно ошибочна! Излагай, Даниэль, а мы послушаем, правда, Вашти?
– Правда, Шадрах! – согласно пискнула Вашти.
– Дело в том, – начал Даниэль, – что Господь определил продолжительность пленения иудеев в Вавилоне в семьдесят лет. Я предположил следующее: Валтасар знал об этом. Далее он высчитал, что семьдесят лет минули, а, стало быть, иудеи должны, Божьей волей, очутиться снова в своем Иерусалиме. Но поскольку этого не произошло, значит, как подумал монарх, слова Господа не имеют силы. Коли Бог был не прав единожды, то Он не прав всегда – так вполне мог заключить твой покойный царь. Поэтому и кубки Его вовсе не священные, и язычникам вавилонянам можно пить из них! Иными словами, Валтасар попросту ошибся в подсчете времени, и посему он продолжал совершать ошибки. Каковы твои мысли о моем предположении, Шадрах?
– Сперва ответь мне на простой вопрос, Даниэль, – сказал Шадрах, – встречаясь с Валтасаром, ты посвящал его в замыслы Господа, или только играл с ним в ур?
– Я не только играл с покойным в ур, но подавал ему ценные советы об устройстве жизни в государстве. Однако никогда не говорил ему о семидесяти годах пленения.
Тут произошло нечто такое, чего Даниэль никак не ожидал.
Вашти, сидевшая на горе из трех подушек, отвернулась к стене, закрыла рот ладонью, плечи ее затряслись, и раздался характерный приглушенный звук. Даниэлю стало абсолютно ясно: девица пытается скрыть смех.
Лицо привыкшего владеть своими чувствами Шадраха приняло преувеличенно серьезное выражение, но глаза евнуха смеялись. Наконец, ему удалось подавить неуместную веселость, и он приготовился слушать продолжение речей Даниэля.
– Я, кажется, не сказал ничего смешного! Прошу объяснить непонятное мне оживление, – с обидой произнес Даниэль!
– Дорогой друг, – ответил Шадрах, – если ты никогда не говорил Валтасару об установлении твоим Богом семидесяти лет пленения, то откуда же он мог взять это! Он никогда не встречался ни с одним иудеем, кроме тебя. Никто из наших тоже не знал сего. Поэтому некому было просветить Валтасара!
– Никто из ваших не знал сего, говоришь? А почему тогда Вашти хихикает?
– Девчонка, ты почему хихикаешь? – деланно строго спросил Шадрах.
– Батюшка не мог ошибиться в подсчете лет! – едва сдерживая приступ смеха, проговорила девица.
– Почему ты так думаешь, Вашти? – спросил Даниэль.
– Батюшка был неграмотный, он не умел считать! Ни чтению, ни письму, ни счету он не учился. А я набралась грамоты у Шадраха, – сказала Вашти и вновь прыснула.
– Выходит, Даниэль, твоя догадка ошибочна! – сделал вывод Шадрах.
– Получается, что ошибочна, – уныло признал Даниэль.
– Стоит ли унывать, иудей? Ваши с Акивой умные головы изобретут новую гипотезу. Не сомневаюсь!
– И я не сомневаюсь. Пойду, пожалуй, домой, обдумаю дело.
– Приходи еще, Даниэль, я всегда рад тебе!
***
Даниэль не был раздосадован неудачей. Собственно говоря, он и не считал неудачей опровержение его версии из уст Шадраха и Вашти. С самого начала ему казалось, что мнимая ошибка Валтасара в расчете есть слишком безобидная причина для надругательства над священными кубками.
“В этой версии больше оправдания, чем обвинения, – сказал себе Даниэль, – где же злонамерение против моего народа? Пожалуй, это даже хорошо, что моя догадка не подтвердилась! Я должен искать иную причину!”
“Оскорбление. Злой умысел. Желание унизить. Намерение причинить вред. Вознести себя до высоты избранничества. Да мало ли, что еще? Верно, верно и еще раз верно! Царь вавилонский хотел осквернить наши святыни – вот и всё! Боже, как, оказывается, просто! Причина-то лежит на ладони!”
“Однако, как добросовестный дознаватель, я обязан проверить и эту догадку. При случае, спрошу у Вашти. Может, что-нибудь прояснит или добавит роковая девица!”
VIII
Ученики пророка Даниэля обратили внимание на определенную рассеянность, которую в последнее время стал проявлять их наставник. Наиболее наблюдательные из школяров отмечали преувеличенную задумчивость учителя. “Нам кажется, – шептались они меж собою, – Даниэль чрезмерно углублен в свои мысли, но что творится в голове его – мы не знаем!” Им хотелось бы знать.
Порой Даниэль затруднялся с ответами на вопросы питомцев, а иногда даже ошибался в именах персонажей Священного Писания. Душевные из воспитанников жалели учителя, сочувствовали ему. “Может, в семье стряслось неладное?” – терялись они в догадках. Менее добрые подозревали, хотя не решались высказать вслух свои подозрения, что виной худым переменам стала старость. Впрочем, наделенных пытливым умом, но недобрых, было не слишком много.
Ныне каждый старец, который пока еще, слава Всевышнему, пребывает в здравом уме и твердой памяти, знаком с понятием геронтологии. Ну, а люди, не достигшие преклонных лет и потому с оптимизмом глядящие в будущее, подавно осведомлены о своих перспективах, хотя и не печалятся о них. Совсем не то было в те далекие времена! Поэтому вовсе не удивительно, что только малое меньшинство юных последователей Даниэля предположили ментальную патологию в качестве причины метаморфозы.
Невежество есть безлунная и беззвездная ночь ума. Однако не следует преувеличивать некомпетентность древних. Их нехитрые, но практические наблюдения приблизительно правильно отражали действительность. Умозаключения, сделанные в давно минувшие темные века, в наше просветленное время обрели ученые формулировки и наполнили собою страницы мудрых книг.
Оставим общие рассуждения и вернемся к нашим героям. Проницательный читатель, несомненно, догадался, что рассеянность и забывчивость Даниэля вовсе не были связаны с его почтенным возрастом. Объяснение достаточно просто: Даниэля увлек труд над исполнением поручения Дария. Таково уж свойство сыскного дела – оно целиком поглощает ум и сердце детектива, и тот невольно направляет главную часть своего внимания на расследование преступления.
***
Даниэль всё больше проникался мыслью, что настало время обсудить с Акивой предварительные результаты дознания. “Чего добился мой протеже? Пусть доложит мне, как руководителю следственной группы. Неровен час, пригласит нас Дарий, и надо будет давать отчет!” – думал пророк.
Во что бы то ни стало Даниэлю хотелось продемонстрировать свое превосходство над более молодым коллегой. Для этого пророку требовалось предъявить бесспорные свидетельства прорыва.
“Мы с Акивой разделили задачу надвое, – рассуждал Даниэль, – я занимаюсь расследованием в духовной сфере, он – в криминальной. Разумеется, деление условное, и мы обязаны помогать друг другу. И все же наибольшее впечатление на Акиву я произведу, если добьюсь прогресса именно на его поприще, то бишь в расследовании смерти Валтасара. Обращусь-ка я за помощью к моему новому товарищу Шадраху. Авось, просветит меня сей вельможный идолопоклонник!”
Уверенным шагом по привычному пути направился Даниэль ко дворцу. Как всегда, он сердечно поприветствовал стражу, вошел в здание визирей и велел охраннику доложить о себе. “Я намерен обсуждать с Шадрахом обстоятельства смерти Валтасара, – выпалил Даниэль и тут же испугался: а не сказал ли я чего лишнего?”
Охранник доложил Шадраху о прибытии посетителя и его намерении обсуждать смерть Валтасара. Тут Даниэль разобрал голос Шадраха за дверью: “Даниэль еще не знает, насколько он близок к успеху!”
Охранник распахнул дверь, и, ободренный услышанным, Даниэль вошел к Шадраху. Тот сидел в глубоком кресле и задумчиво смотрел в окно. На коленях его пригрелась старая дворцовая кошка – существо степенное и полное достоинства. Не глядя на животное, Шадрах водил холеными пальцами по блестящей шерсти. Кошка щурилась от удовольствия и едва слышно мурлыкала.
– Слушаю тебя, иудей, – произнес Шадрах навстречу вошедшему Даниэлю и стряхнул кошку с колен.
– Печален ты, Шадрах, сегодня. Случилось что?
– О настроении моем пришел покалякать? Или есть у тебя дела поважнее?
– Не берусь сравнивать важность дел. Но рассчитываю, однако, на твою откровенность, дорогой Шадрах.
– А не убоишься откровенности? Небезопасна она! Я уж говорил тебе, что я честен и прям. Своих мнений не скрываю и смело во всеуслышанье провозглашаю их. От своих слов не отступаюсь.
– В таком случае напомню тебе твои слова: ты весьма почитал Навуходоносора и не был поклонником Валтасара. Хотелось бы услыхать подробности.
– Я прежде полагал, что эти вещи выходят за пределы твоего расследования. Но я переменил мнение.
– Вот и отлично. Всё, что касается смерти Валтасара – важно для меня.
– Брось хитрить, Даниэль. Ты подбираешься к причине гибели царя. А, точнее, тебе надо знать, кто убил его! Сегодня – твой день. Все узнаешь!
– Я весь внимание, Шадрах.
– Начну издалека. Я обожал Навуходоносора, благоговел перед ним. О, как он был велик, как возвышен! Царь Востока! Завоевывал страну за страной, покорял народ за народом, разрушал город за городом, тысячами приводил рабов, взыскивал дань, обогащал военною добычей наш славный Вавилон!
– У тебя государственный ум. Но ведь не безразличен же ты был и к личной пользе, и частные горизонты волновали тебя, не так ли?
– Личная польза – да, а горизонты… Какие у евнуха горизонты?
– Тебе видней…
– Навуходоносор ценил мои таланты и продвигал меня по служебной лестнице. Точнее, по парадной дворцовой лестнице.
– Как понимать сие?
– Встречая иноземных послов, мы, вельможи, располагались на ступенях парадной дворцовой лестницы. С каждым новым продвижением по службе я вставал на ступеньку выше, и так добрался до самого верха.
– А, может, все-таки поговорим о горизонтах? Что виделось тебе за ними, или перед ними. Если желаешь, разумеется! Прости мою настырность.
– Давай, поговорим. Таился у меня в душе росток зависти к Навуходоносору. Много, очень много жен его наслаждались гаремной жизнью! Он их любил, а я лишь охранял, исполняя мне доступный долг.
– Капля дегтя?
– Может быть. К счастью, Навуходоносор не часто пребывал во дворце – все больше в военных походах. Я страдал немного. Однако – сильно.
– Что скажешь о Валтасаре?
– Сын ни в чем не был сходен с отцом.
– Не продвигал тебя?
– Меня некуда продвигать – пиететом Навуходоносора я вознесен на вершину лестницы – говорил уж тебе!
– Валтасар мало воевал – это верно.
– Если б только это! Пьяница и гуляка, срамник и плотолюбец. Только бабы на уме. Последние свои годы ухлестывал за малолеткой.
– Чувственность сердца – разве велик грех, да и грех ли вообще?
– Великий грех это, иудей! Зависть моя умножилась. Росток укрепился, разросся необъятным лесом. Я возненавидел Валтасара и жен его.
– А жен-то за что?
– Жен за что? Как видно, тебе не понять меня, старик благоуспешный. Они пили из чаши наслажденья, другим наполняемой. Сытые телом и нищие духом, жалкие эти особы манкировали и пренебрегали мною, насмешничали и скалили зубы. Переступили через предел великотерпения моего.
– Ты знаешь средство, как унять ненависть?
– Знаю, и ты тоже знаешь, пророк! Месть – вот древнее и вечное средство, что исцеляет ненависть!
– Одно дело – знать, а другое – применять!
– Одно, другое, третье – увертки слабины. Я не имел в виду тебя. Я – личность сильная, действую единожды и наверняка.
– Поясни!
– Я убил Валтасара!
– Что??
– Я убил Валтасара!
– Как??
– В пиршественную ночь, пока ты, иудей, мудрил над буквами на стене, а Валтасар вышел на двор освежиться, я подкрался сзади и ударил мечом. Обезглавленное тело я оставил у ворот Вавилона.
– А что сделал с головою?
– Отеревши с шеи кровь, я сунул голову Валтасара в мешок, сел в колесницу и помчался в лагерь персов, благо, они расположились близко. Я вошел в шатер к Киру и показал ему мой трофей!
– Зачем?
– Я надеялся, что смерть Валтасара удержит Кира от захвата Вавилона. Теперь не знаю, что нас ждет. Царь персидский не принял головы врага. Гордец, небось, сам хотел обезглавить Валтасара, а чужой подвиг присваивать не желал. Я вернулся к городским воротам, приставил голову к телу и ушел к себе.
– Шадрах, ты не боишься признаваться в цареубийстве?
– Ничуть. Я человек необыкновенный. Я не тварь дрожащая, а право имею. Мне позволено любое деяние ради великой цели!
– Вот, ты говоришь сии страшные слова, а через дверь тебя слышит стража. Злые языки не преминут довести до Дария…
– Я открыл тебе государственную тайну, а ты талдычишь мне о пустяках! Радуйся, Даниэль! Покрасуешься перед Дарием – мол, нашел убийцу. Я устал. Подай мне кошку, и отправляйся восвояси, благоразумный иудей!
***
Даниэль спешно покинул Шадраха и вернулся домой. Возбужденный удачей, он похвалил жену за безукоризненно сервированный глиняной чашкой и деревянной ложкой стол. Отведал для возбуждения аппетита несколько соленых маслин. Макая свежеиспеченную лепешку в парное молоко, он, не превышая скромной меры, насытил утробу и отправился к себе размышлять о ходе расследования. Авишаг испытывала удовлетворение супруги, наконец-то угодившей желудку мужа.
“Какой счастливый день! – размышлял Даниэль, – ведь я узнал причину смерти Валтасара! Как умно я построил беседу с Шадрахом, как ловко я подвел его к признанию!”
“Я заметил яркий блеск в глазах евнуха. Кажется, так легко, без лишней внутренний борьбы дались ему слова покаяния! Хотя нет, разве это покаяние? Он гордится своим поступком, хочет гласности!”
“Признаваясь в убийстве, евнух доказал свое бесстрашие. Он не боится ни законов, ни Дария, ни гнева народного. Даже мстительность гаремного товарищества ему не страшна! Воистину, он не тварь дрожащая!”
“Шадрах ничего не страшится. А в чем кроется причина бесстрашия? Я не настолько наивен, чтобы думать, будто вавилонский вельможа желал помочь иудейскому пророку. Выходит, что-другое замешено. Неужели… Да не может быть такого! Он в своем уме! А, впрочем, дни покажут!”
“Теперь – самое время встретиться с Акивой. О своем успехе расскажу помощнику скромно, как бы невзначай. Непритязательность ошеломляет вернее хвастовства. Любопытно, чего он успел добиться? Кажется, Акива рассчитывал выудить полезные сведения у Асафа и его девчонок. Удалось ли ему это? Не исключено, что его тропинка встретится с моею широкою дорогой. Тогда, подтвержденная независимыми источниками версия, обретет несомненность факта. Явимся к Дарию победителями!”
Утомленный удачей и сморенный насыщающим обедом, Даниэль задремал. Сквозь легкий туман полусна грезилось ему, что столь успешный день весьма годится для разговора с небесами. “Одна удача идет, другую ведет! – бормотал, засыпая, Даниэль, – призову-ка я ангела, пусть подтвердит, что это он сделал надпись на стене!”
Явился к пророку ангел небесный, и состоялся меж двумя примечательный разговор.
– Ты хотел говорить со мною, Даниэль? – спросил ангел.
– Да, есть у меня к тебе дело, белокрылый! – ответил Даниэль.
– Пророку Господа я всегда рад помочь!
– Известно ли у вас на небесах о смерти Валтасара?
– Разумеется, Даниэль, известно. Мы знаем не только то, что было, но и то, что будет на вашей земле!
– Значит, тебе не внове слышать, о надписи красными буквами на белой стене в пиршественном зале дворца?
– Конечно, не внове! Я знаю и о надписи, и знаю о чем она! Мне ведомо, что ты, и только ты единственный сумел прочесть квадратные буквы!
– Вот и славно. Тебе осталось только признать, что твоею рукою или, вернее, твоим крылом выведены были сии буквы!
– О, Даниэль, этого я сделать никак не могу!
– Отчего же, белокрылый?
– Ты ведь знаешь, Даниэль, что нет лжи н моих устах, одна лишь правда! Не я писал!
– Так кто же автор надписи? Говори, ангел Божий!
– Кто-то из вас, землян воспользовался кистью и красками!
– Кто? Скажи мне! Тебе ведомо все на свете!
– Нет, не скажу. Я говорю только то, что Бог велит мне говорить. Господь не одобряет несанкционированных Им речей. Прощай, Даниэль.
Тут дремота слетела с век Даниэля. “Что это значит? – спросил самого себя пророк, – я беседовал с ангелом небесным, или мне привиделся сон? Нет, это был не сон! Меня и в самом деле удостоил визитом посланец высших сфер!”
“Стало быть, на стене писал не ангел. Придется снова доискиваться до истины. Коли надпись – не ангела крыл дело, значит, Господь не подвинул его на это. Выходит, писание на стене не угодно было Богу. В этом есть подсказка для начала нового поиска – кто способен совершить неугодное Богу дело? Будем искать. Вместе с Акивой!”
