Даниил Сергеевич Гарбушев
Англичанка
Когда они всё обсудили, и к столу наконец-то подошла официантка, спросив:
– Что-нибудь желаете?
– Да, мне, пожалуй, то же что и у вас, – ответил Тимофей, указав на облепиховый чай Понамарёва, – что это вы пьёте, облепиховый чай?
– Да, облепиховый, и мне, пожалуйста, повторите, – сказал Вячеслав Александрович.
– Сию минуту! – объявила официантка, удалившись.
– Ну что ж, я так понял, мы с вами соседи по родным краям, получается.
– Выходит что так, хоть и немного из других регионов.
– Немного, – усмехнулся Понамарёв, – ещё как много. Ты вон откуда, и я откуда, совершенно разный уровень, хоть и то и другое в своё время было столицей Сибири, а что-то является ей до сих пор.
– Да, это точно, хотя у нас и есть метро, к здешнему, и тому, что в Москве, мне всё же тоже пришлось привыкать.
– А как мне пришлось привыкать к метро, меня ты конечно не спросил, – дружелюбно, с долей иронии, заметил ему Понамарёв, – так как в моём городе его вообще нет, кроме одной станции, и то являющейся лишь подземным переходом на одном из центральных перекрёстков города.
– Да, ирония жизни действует не только на людей, а даже на целые города и строения.
– Хорошая мысль, надо записать.
– Кстати да, вы же писатель, не читал ваших романов, но много о вас слышал.
– Да, есть такое, я сам признаться, много слышал о других, некоторых даже знаю лично, и уважаю, но тоже никогда не читал их романов.
– И продолжаете писать? Небось, даже сейчас что-то пишите?
– Да, есть задумка, было бы желание, которое к счастью тоже есть, – сказал он, замолчав на пару троек секунд, – ты, кстати, мельком упомянул, что фирма снимает для тебя квартиру?
– Да, это такая одновременно уморительная, и в то же время душетрепещущая история, не говоря уже о том, что девушка, с которой мы недавно оказались весьма неравнодушны друг к другу, живёт прямо надо мной.
– Тогда я тебя внимательно слушаю, – сверкнув глазами, и будто взяв в руки перо, заявил Понамарёв.
Рассказ был хоть весьма и занятным, но длинным, повествуемым Тимофеем во всех красках и даже позах и выражениях лиц, что даже те самые немногочисленные посетители, что тоже были в кофейне, отвлеклись от своих дел и внимательно слушали его.
– Так быть, и обкатились из лужи? – заворожённый рассказом, спросил Понамарёв, – и расстались на целомудренной ноте?
– Да, а что такого?
– Хвалю, – даже немного привстав со своего места, и пожав ему руку, весело рявкнул Вячеслав Александрович, – сотни молодых парней и девушек на вашем месте уже бы лежали в одной кровати, а вы молодцы, что пока решили повременить с поспешностью, чтобы лучше узнать друг друга.
– Да какая ей кровать, я её целую, в обморок падает, и теперь, пожалуй, и я тоже, хотя признаться честно, лишь моё воспитание побуждает очень серьёзно относиться к этому вопросу.
– Солидарен, солидарен, и ещё раз весьма солидарен. Мы тоже, что я, что моя, твердо считаем, что это дело может подождать, и даже должно ждать до брака.
И тут зазвонил телефон.
– О, это, кстати она, – отвечая на звонок, сказал Тимофей.
– Алло, ты где? – раздался в трубке голос Пелагеи.
– Привет, я здесь, где договаривались.
– Я тебя не вижу.
– Так я уже в кафе.
– Как в кафе, и без меня?
– Так я ж тебе говорил, что буду здесь по работе. И вот я уже здесь, и Понамарёв со мной.
– Какой Понамарёв?
– Ну писатель, я же тебе говорил о нём.
– Тот самый писатель? – раздалось из трубки что-то сродное с визгом.
– Ну да, а что?
– Я сейчас буду, только ничего не рассказывай ему про нас.
– Хорошо, – озадачено ответил Тимоша, положив трубку, и также озадачено спросил Понамарёва, – вы слышали?
– Да, и как я понял, то, что вы мне всё рассказали, было фатальной ошибкой, по крайней мере, по мнению Пелагеи, уж точно.
– Ну почему?
– Потому что видимо, теперь я обязан написать о вас роман, а Пелагея этого не хочет, или не уверенна в стиле достоверности моих рукописей…
Не успел Вячеслав Александрович договорить, как в кафе ворвалась Пелагея, и осмотрев зал, найдя глазами Тиму и Славу, направилась к ним.
– Всё, Тимофей Сергеевич, – немного привстав со своего места, сказал Понамарёв, – пора мне уходить, я её узнал, эта та самая тиктокерша, о чьей принципиальности ходят легенды, а если есть принципиальность, то рядом проплывает и вредность.
– Так это вы Понамарёв? – сходу спросила Пелагея, подойдя к их столику, даже не успев перевести дух.
– Ну Поль, привет во-первых, и во-вторых кто так здоровается с незнакомыми людьми? Ты же культурная девушка, – сказал ей Тимофей, попытавшись крепко взять её за руку.
– А мне сейчас не до культуры, – довольно напряжённо продолжила Пелагея, начиная обходить стол, из-за чего и Понамарёв сдвинулся со своего места, тоже пойдя вокруг стола так, чтобы Поля не смогла добраться до него.
– Так, кажется, я вас узнал, честно признаться, так "неформально", я ещё ни с кем не знакомился.
– Да что вообще происходит? – ошарашено спросил Тима, наблюдая, как Понамарёв и Поля нарезают уже не первый круг вокруг столика.
– Признавайся, что ты ему рассказал? – спросила она Тиму.
– Да, ничего, кроме… – заикнулся он.
– Чего?
– Кроме истории нашей…
– Чего?
– Любви!
– Ну, я так и знала, – сокрушаясь, произнесла Пелагея, – теперь всё так и будет, использует всё как ему вздумается, и напишет своё "произведение".
– Вы отчасти правы, Пелагея Федоровна, но с чего вы взяли, что данный литературный приём вообще применим к моему творчеству.
– Ну вы же написали трилогию про ту самую коротковолосую, чему вы только детей учите, не говоря уже о взрослых.
– Замете, и я прошу это заметить, что, несмотря на то, какие взгляды имеются у реального прототипа моего персонажа, а точных её взглядов я знать не могу, я написал роман о фундаментальной натуралке, и главная мысль сего творения была о борьбе за свои принципы, и бытие самим собой.
– Ах, значит так, – завершила диалог Пелагея, схватив со стола из салфетницы несколько салфеток, и запустила в него так, что они все разлетелись в стороны, и лишь одна угодила ему по лицу.
– Официант! – закричал он шутливо, – валерьянки! Две! Ей, и мне, – показал он на себя, а затем на Пелагею, еле сдерживая смех.
Затем рассмеялась и Пелагея, а вскоре и Тимофей. Чуть позже они уже мирно беседовали, обедая пиццей.
– Не любите кофе? – спросила Поля Славу.
– Люблю, но лучше домашний.
– Как я вас понимаю.
– И что теперь? – спросил Тимофей.
– А нечего, – сказала Поля, – ты думаешь, Вячеслава Александровича что-то может остановить?
– После того, что сейчас произошло, я уже ни о чём не могу думать.
– И что же вы напишите, как всегда? – спросила уже спокойно и мило, Поля.
– Ну как получиться, сами же знаете.
– О чём?
– О том, что я беру прототип, это типа каркаса, как скелет, и добавив долю реализма и художественного вымысла пишу то, что, в конечном счёте, и получается.
– Да, пишите вы интересно, только иногда так, будто и сами никогда не любили.
– Почему же, любил, и сейчас люблю.
– Ну и расскажите, какая она ваша девушка, на кого похожа?
– Ну, чем-то на меня, чем-то на вас, она всё же человек, а не Ктулху.
– Ясненько, – ответила Поля, легонько взяв Тиму за руку, посмотрев ему в глаза.
Через несколько минут, они уже втроём гуляли по Питеру, обсуждая достопримечательности, что, пожалуй, были так знакомы Пелагеи с самого детства, но так новы и "притязательно" прекрасны, как для Тимофея, так и для Вячеслава, да что уж там, и для Пелагеи тоже.
***
Утро последнего понедельника Петербургского лета обильно обкатило дождём, и тут же следом озарило солнцем. Тем временем Поля и Тима уже сидели на ещё не просохшей скамейке, расположенной в парке, прямо напротив офиса Тимофея. Они уже наверное пятый или седьмой раз пересматривали рилс той самой краснодарской тиктокерши, снятый под известную немецкую песню про Соню танцующую по-русски. Тут, как снег на голову, нарисовался Назар.
– Я тебя везде ищу! – заявил он Тимофею.
– Привет, а что такое?
– Что такое! Ты почему трубку не берёшь?
– Не знаю, может, не слышал просто, а в чём собственно дело?
– Артемий Андреевич здесь, и хочет тебя видеть!
– Как здесь? Сейчас? Ну я побежал тогда! В каком кабинете?
– У руководителя.
– Тогда я поскакал, – вскочив с места, рванул он, что есть мочи, сказав Пелагеи, чтобы она ждала его.
Через мгновение Тимофей был уже внутри здания, направляясь к лифту. А Пелагея тем временем, продолжила сидеть на скамье с Назаром.
– Ну и мы пойдём, – сказала она ему.
– Куда? – удивлённо спросил он её.
– А ты не в курсе?
– Нет, а что?
– А то, что Лактионов и меня к себе вызвал, этого ты наверное тоже не знаешь.
– Серьёзно?
– Конечно серьёзно, так что давай, пока, – сказала она ему на прощанье, встав со скамейки, и медленно направилась в офис.
Тимофей, весь запыхавшийся, постучал в дверь руководителя, как оттуда раздался голос Лактионова:
– Заходите!
– Здравствуйте, – сходу выпалил Тима.
– Да, привет, привет, присаживайся, отдышись, по крайней мере, сегодня ты не опоздал, – уважительно сказал ему Артемий Андреевич, после чего они начали обсуждать его текущую работу и работу Назара в Питере.
В целом Лактионов был всем доволен, и даже хвалил их обоих.
– Ну что уж там, справляемся, делаем всё, что нам поручено, – заявил Тимофей.
– Ну что Тим, выучил чего-нибудь полезного, шпрехать сможешь теперь? – спросил он его вдруг.
– Да, конечно, – будучи полностью уверенным в себе, но и не изрядно нервничая, ответил Тимофей.
– А как докажешь? – Спросил Артемий, немного прищурившись, как за спиной Тимофея скрипнула дверь, и в кабинет зашёл ещё кто-то, на что тот не обратил никого внимания, решив, что это кто-то из секретарей.
– Да как угодно!
– Ну ладно, давай спой мне что-нибудь.
– Даже не знаю… Может это, – сказал он, неумело запев, – Wenn die Sonja Russisch Tanzt, schreit der ganze Saal, Sonja, Sonja, Sonja, Sonja, Sonja, noch einmal.
– Хм, славненько, славненько, – саркастично ухмыльнулся Лактионов, – только по-моему это немецкий.
– Да? – удивился Тима, в тот самый момент, когда Поля, оказавшаяся здесь неспроста, поставила на своём лбу смачный фейспалм, – видать перепутал, могу спеть что-нибудь другое, из «Битлз» например.
– Да не надо, верю я тебе, – расплывшись в своей фирменной улыбке, махнул рукой Артемий, спросив Пелагею, – ты его учила?
– Да, учила, – медленно убрав руку с лица, ответила она.
– А ты здесь откуда? – шепотом спросил её Тима, удивлённый её появлением, на что та лишь поясняюще улыбнулась.
– Значит всё в порядке, – подытожил Артемий Андреевич, – идите, готовьтесь к поездке.
– Да, спасибо большое, – сказал Тима, пожимая ему руку, и уже собираясь уходить, переспросил, – вы сказали «готовьтесь», это в смысле, мы вдвоём?
– Ну да, раз я так сказал, значит вдвоём. Если есть какие-то возражения, то пожалуйста, говорите сразу, без откладываний. Просто дело в том, Полина, – обратился он к ней, – я неспроста позвал вас к себе. Мне в Лондоне помимо Тимы, нужен англоязычный представитель, и вы, судя по вашему знанию языка, идеально нам подходите. Согласны?
– Of right… Ой извините, да, конечно, я согласна.
– Ну вот и славненько, совет вам там, и как там говориться… Да любовь.
– Совет и… – спросил Тимофей недоумевая.
– Ну, это я так, заранее, – дружелюбно подытожил Артемий.
По свежей, только что вымытой летним дождём, мостовой, по набережной опять шли Тимофей и Пелагея, чуть приобняв другу друга, и негромко болтая. Вдруг они о чём-то заспорили, так что Поля и даже Тима перешли на тон выше, и казалось, что уже ничего не смогло бы спаси их от первой ссоры, как Тимофей резко, но нежно схватил Пелагею за скулы и поцеловал.
Та вновь упала без чувств, развалившись на брусчатке. Тимофей, что в свою очередь упустил её из рук, задорно огляделся вокруг, и сам прилёг рядом. Они молча разглядывали ясное, красивое, безоблачное небо, простирающееся над ними, как вдруг Тимофей сказал:
– Хорошо…
– Да, хорошо, – подтвердила Пелагея, – и мозги никто не долбит.
