Данир Дая
Порождение сына
«Я не смогу это вынести», – подумал я, но внутри меня всё ещё билось то странное желание – желание быть частью этого.
– Ты ведь хочешь, – вдруг услышал я за спиной голос своего отца.
Я обернулся, и он стоял совсем рядом, его лицо было покрыто копотью и чем-то тёмным – грязью или кровью, я не мог понять.
– Ты ведь хочешь выбежать туда, да? – его голос был мягким, но острым, как лезвие.
– Нет, – отозвался я, но мой голос прозвучал неуверенно.
– Весь в отца. Я горжусь тобой. Продолжение военного дела.
– Я не похож, – ответил я.
– Ты прямо сжимаешься, как пружина, – не унимался он. – Хочешь прыгнуть. Ты хочешь что-то доказать самому себе.
Я отвернулся, но его слова звенели у меня в ушах.
– Ты мёртв, – сказал я, стараясь не смотреть в сторону боя.
Он хмыкнул.
– Я чувствую сердцебиение твоей матери.
Он приложил ладонь к карманам моих джинсов.
– Ответь: если это не твоя война, то что ты здесь делаешь? Нет, даже шире. Почему ты гражданин Злитчении, если это не твоя война?
Его вопрос повис в воздухе. Я не мог на него ответить. В этот момент раздался взрыв – глухой, оглушительный. Земля под ногами дрогнула, и деревья накренились, как будто сами испугались.
– Они нас обстреливают.
В этот момент я увидел, как из-за холма выскочила новая группа людей. Одетые в те же белые халаты, они бросились вперёд с поднятыми руками.
– Они сдаются! – закричал кто-то из наших.
Но вместо того, чтобы остановиться, кто-то из отряда поднял автомат и открыл огонь.
– Нет! – вырвалось у меня прежде, чем я успел осознать, что делаю.
Я выбежал из укрытия. Сколько было белого – халаты, руки, лица. Всё сливалось в одно сплошное пятно.
– Стой! – закричал я, не задумываясь.
Кто-то резко схватил меня за плечо и потянул назад.
– Ты с ума сошёл?! – заорал Томаш, перекрывая грохот выстрелов.
Я не успел осознать, что вместо отца появился Томаш.
– Они не враги! – выкрикнул я ему в лицо.
– А если враги? – его лицо исказилось от ярости. – Ты хочешь узнать это на собственном опыте?
Я с трудом держался на ногах, дыхание было тяжёлым, сердце билось как сумасшедшее.
– Убирайся обратно под дерево, Макс, – прорычал Томаш. – Или ты погибнешь первым.
Но я уже не слышал его. Всё вокруг слилось в хаос, и я больше не понимал, кто прав, а кто виноват. Сыворотка жгла мои мысли, и я чувствовал себя частью этого ада, частью войны, которую я не выбирал, но от которой не мог отвернуться.
– Я всего лишь хотел сытый желудок, – закрывал я уши и в панике кричал кому-то, оправдываясь.
Во мне боролись несколько желаний: жажда крови, жажда справедливости, ответов, войны, дома и, наконец, жажда увидеть сестру хотя бы в последний раз, чтобы убедиться, что она жива.
Каждая из этих эмоций была острой, как лезвие, и настолько чуждой, что я едва сдерживался, чтобы не сойти с ума. Сначала пришла нежность – неожиданная, как мягкий свет после грозовых туч.
В голове возник образ Ани-Мари: её тонкие пальцы, которые когда-то тянулись к моему лицу, словно ободряя меня. Я вспомнил её голос.
Её голос. Её высокий, но спокойный голос звучал в тихие вечера моего детства. Тепло, мягкость, защита.
Но за этим последовала другая мысль. Зловонная, гниющая в глубине моего сознания.
«Зачем ты вообще её ищешь? Она сама предпочла смерть, лишь бы не видеть тебя. Ты – позор».
Этот голос был моим. Обоснованным, резким, холодным.
«Нет, она будет рада меня видеть», – пронеслось в ответ.
Я отчаянно цеплялся за воспоминания, за улыбки, за всё, что когда-то скрепляло мою семью.
«Ты ищешь её, чтобы убедиться, что ты не одинок, но это ложь. Ты не для неё. Ты для себя».
Я схватился за голову, чувствуя, как каждая мысль дробится на тысячи осколков. «Ратлит» вытаскивал на поверхность всё, что я когда-то боялся признать.
Кровь. Её запах в воздухе вдруг показался мне сладким, как сахар. Желание смешивалось с отвращением.
«Неужели ты хочешь увидеть это ещё раз? Хочешь быть среди них, в этом аду?».
Моё дыхание стало частым и рваным. Я вытер лицо ладонями, будто пытался стереть себя. И тогда я почувствовал её запах. Тёплый, нежный, как в детстве. Ваниль и розы – мамины духи.
– Макс.
Её голос, едва слышный, пронзил всё внутри меня.
Я поднял голову, и передо мной стояла она. Тонкое платье цвета слоновой кости подчёркивало её хрупкость, а на лице была такая добрая, нежная улыбка, что я на мгновение перестал дышать.
– Мама?
Она кивнула, делая шаг ко мне. Я почувствовал, как её тепло окутывает меня, даже не прикасаясь.
– Ты здесь? – прошептал я, не понимая, что происходит.
Она не ответила, но её взгляд – добрый, всепрощающий – заставил мои мысли закружиться вихрем.
Неужели самая нежная улыбка способна пробудить во мне самые животные чувства?
Я сделал шаг к ней, чувствуя, как в груди бьётся что-то невыносимо острое – смесь любви, вины и звериной ярости.
Она подняла руку, мягко коснулась моего лица, и я закрыл глаза.
Открыл глаза и увидел её лицо – оно всё ещё было передо мной, но начало меркнуть, словно светильник в ночи, когда его затмевает рассвет. А за ней небо разорвалось чем-то ярким и неестественным.
Огромная красная сфера снова напоминала о себе. Плотная и зловещая, она двигалась вниз, всё ближе к горизонту, уменьшаясь в размерах, словно её тянуло к земле. Она не падала, а словно ускользала, забирая с собой последние отблески света и чего-то важного.
Я стоял в оцепенении, не в силах отвести взгляд. Отступающие фигуры в белом бросали короткие взгляды на этот зловещий объект, прежде чем раствориться в холме.
Их силуэты мелькали вдалеке, белые халаты развевались, как призрачные флаги. Моя мама исчезла. Вместе с её образом вернулась холодная реальность. Небо, разорванное криками и вспышками.
И я – стоящий посреди всей этой мерзости, безоружный, но полный кипящей, необъяснимой злости.
Не раздумывая, я рванул вперёд. Мои ноги словно сами выбрали направление.
Красная сфера всё ещё мелькала на краю моего поля зрения, она, как маяк, вела меня туда, куда уходили отступающие.
Бежать. Это было единственное, что имело смысл. Мои лёгкие горели, ноги гудели от напряжения, но я не останавливался.
Звуки выстрелов становились всё тише, отряд, в котором я был, казалось, остался позади. Я выбежал на тёмное поле с редкими всполохами света.
Где-то впереди мелькнуло движение. Один из бегущих в белом резко обернулся, заметив меня, и замедлил шаг. Его халат был разорван, левая рука беспомощно висела, а в правой он держал оружие.
Он поднял пистолет и выстрелил. Грохот оглушил меня, но пуля пролетела мимо. Ещё один выстрел – снова мимо. Его руки дрожали.
Я прибавил скорости, мои ноги грохотали по твёрдой земле, каждый шаг отдавался в висках. Он снова попытался выстрелить, схватившись за автомат, но на этот раз ничего не произошло.
Я видел, как он яростно дёргал затвор, но магазин был пуст. Его лицо исказилось от ужаса. Он развернулся и побежал, но был слишком слаб, чтобы уйти далеко. Я настиг его, налетел, как зверь, сбивая с ног.
Мы оба рухнули на землю, и в этот момент мне показалось, что я сам превратился в зверя. Мои руки крепко сжимали его плечи, я навис над ним, чувствуя, как в груди разгорается что-то дикое.
– Ты меня слышишь?! – моя рука сжала ворот его халата так, что он закашлялся. – Говори!
– Я… – прохрипел он, пытаясь дышать.
Я точно не знал, почему преследовал их или почему повалил этого бедного парня. По неведомой причине я точно знал, что он проглотил красную сферу, а из-за этого исчезла моя мать.
Я хотел провести больше времени с матерью, что была так нежна со мной, как не был никто в последние годы. Он отнял у меня эту возможность.
Его губы шевельнулись, но вместо слов раздался лишь жалкий звук, похожий на всхлип. Я смотрел на него как на врага, на источник всей той боли, которая не давала мне покоя последние дни.
Казалось, его молчание было насмешкой. Как будто он знал то, чего я никогда не смогу понять. Парень пытался что-то сказать, его губы шевелились, но я не слышал слов.
Я понимал, что мои действия не приведут к ответам, что в нём нет красной сферы, но что-то внутри меня толкало вперёд. Это была не логика, а какой-то первобытный импульс, который я не мог остановить.
Я на мгновение замер, глядя ему в глаза. Его взгляд был полон страха, но где-то глубоко внутри я уловил что-то ещё – слабую искру сопротивления, гордости или даже ненависти.
Этот человек тоже сражался, как мог. Возможно, он тоже кого-то потерял. Но я был ослеплён своей болью. Я принялся разжимать его челюсть. Конечно, ему это не особо нравилось.
Но мне было это необходимо.
– Ты, – приплетал я невинного парня к своему несчастью, – именно ты забрал у меня всё. Отдай мне это. Отдай!
Его сопротивление лишь злило меня. Я сминал его лицо, как пластилин. Бил его от психов. Он давил мне на лицо, за что я прижал его руки к земле коленями. Его скулы по всей видимости схватила судорога.
Он разжал рот, но мешались зубы. Я был зол. Отпустил его. Его это удивило. Но это лишь передышка. Я схватил автомат, что он выронил. Укороченный, что дают незначительным войскам.
Перевернул прикладом к его лицу. И отпускал. Отпускал, прикладывая всю свою силу. Бил его по зубам. Бил со всей дури. Не жалея сил. Лицо превращалось в кровавое месиво. Пару раз промахнулся, попав по носу.
– Ты монстр! – кричал, плюясь ему в лицо. – Ты монстр! Сука! Мусор!
Наконец, когда его голова не была способна соображать, где и что он, я выкинул в сторону автомат и снова принялся влезать ему в глотку по локоть. Мне мешал только его рвотный рефлекс.
Я пытался проникнуть именно туда, где находится человеческая душа. Размеры мешали. Но я надеялся, что получится. Я лез, пытался пробраться и вытащить красную сферу, которую проглотил этот парень.
Но, когда я понял, что он почти умер, наконец меня отпустило. Я почувствовал ужас от своих действий. Видел не лицо, а фарш, измазанный в грязи. Меня пугал сам я.
Я шарахнулся. Перевернул парня, чтобы он не захлебнулся собственной кровью. Он еле дышал. Но был жив. Я смотрел на свои руки. На себя. Пытался вправить мозги, бил себя кулаками по вискам.
– Господи, – только пронеслось из рта.
Он ведь даже не угрожал моей жизни. Даже не знал, что я здесь есть. Вспоминал слова Манна про чистый «Ратлит» без примесей. Вспоминал маму и Ани-Мари. Я не понимал, что я такое. И я ли это вообще.
Слёзы покатились произвольно. Слёзы покатились даже не по причине моей животной ярости, а от боли, что я испытывал из-за шарахающихся желаний и чувств.
Слёзы покатились, чтобы я ощутил себя человеком. Но это не помогало в полной мере осознать собственные мотивы. Я хотел ощутить тепло, что дарила мне пылкая сфера.
Трясло, как в припадке лихорадки. Я вспоминал лица всех, кто мне был дорог. Всех, кто дорог до сих пор, – именно так. Вспоминал, как часто хотел им признаться в любви.
Чувство слабости, что давали мне эти слова, я старался не произносить. Что может быть теплее и хуже слова «люблю»? Какое отвращение оно не вызывало у меня, я обязан был хоть раз сказать малышу, следствию слияния половых органов. Я ни чуть не менялся, раз собственного сына определял именно таким описанием.
Лицо побагровело, может, даже синело от напряжения. Я рыдал тихо, не всхлипывая. Жалел. Жалел себя больше, чем кого бы то ни было рядом. На моё успокоение обратила внимание женщина, севшая рядом со мной, нежно касаясь моей спины, поглаживая её бархатными ручками.
Я обернулся, оторвав с лица ладони. Так обаятельно она выглядела, так притягательно до сумасшествия.
– Тише, тише, – заглаживала она мои слёзы мягкой подушечкой большого пальца. – Всё в порядке.
Я не смог выдавить ни слова. Лишь сорвался с места, улёгся на её коленях.
– Всё в порядке, – проносились пальцы матери по моим кудрям. – Что ты так распереживался?
– Я потерялся, – разнылся я как мальчишка.
– Все мы тут потерялись, малыш. Ты главное найди сестру. Вместе же вы сильнее, правильно?
– Мне нужно закончить дела. Только тогда я смогу её увидеть.
– Тогда пора, Макс.
– Я знаю, мама.
– Пора. Вставай.
Мать начала подталкивать меня, чтобы я встал с её коленей.
– Ты ведь хочешь увидеть сестру?
– Да.
– Что тебе нужно сделать для этого?
– Узнать правду.
– Твоя сестра любит тебя.
– Я надеюсь на это.
– Пора, Макс.
Потерев лицо от слёз, я отстал от матери. Очки никуда не годились – я слабо видел происходящее на расстоянии руки, а глаз замыливался сильнее от истерики. Нежность оберегала мой разум, поэтому я уже не особо сильно переживал о парне, если вообще мои эмоции можно было назвать переживаниями.
Тусклый, скорее алый, чем красный свет вновь залил собой пространство. Красная сфера вернулась, но пряталась под цельным полотном облаков. Я подполз к парнишке, которому жадно влезал в рот. Он перестал дышать. Цепочка причинно-следственной связи укрепилась.
Я улыбнулся и дал себе обещание, что красная сфера будет освещать мой путь, пока я не перестану дышать сам. Неспешно посыпался снег. Знакомый снег, что я видел во сне. Снег, похожий на подгнившие зубы курильщика.
Я встал, чувствуя, как ноги дрожат, словно весь мой вес стал невыносимым для тела. Мир вокруг был смазан, как неудачная картина, написанная слишком густыми мазками краски.
Образы перетекали друг в друга: деревья становились столбами дыма, которые шипели и шептали на ушах что-то оскорбительное. Каждая снежинка, падая на мою кожу, казалась горячей, как пепел, а свет красной сферы в небе бил в глаза, выжигая остатки здравого смысла.
– Правда… мне нужна правда, – прохрипел я, делая шаг вперёд.
Казалось, земля под ногами плавилась, превращаясь в вязкую субстанцию, которая цеплялась за ботинки. Каждый шаг отдавался эхом в моих ушах, словно мир пытался отразить мой голос обратно ко мне, превращая его в незнакомую какофонию.
– Макс, куда ты? – голос раздался справа, резкий и знакомый, как хриплый крик Коэна.
Я обернулся, и передо мной возник он. Его лицо, покрытое трещинами, будто фарфоровая маска, смотрело на меня с яростью и болью.
– Снова бежишь? Или ты наконец-то хочешь понять?
Я не ответил. Просто побежал дальше. Ветер хлестал по лицу, перемешивая снег с песком, и каждый его порыв был похож на хриплый смех.
Слева из клубящегося дыма выступила фигура. Его маленькая рука тянулась ко мне, а голос, такой слабый, как шёпот, проникал в самые глубины моей души.
– Папа, – произнёс он, и моё сердце взорвалось болью.
Это был мой сын, но его лицо искажала тьма, растекающаяся по коже, как чернила.
– Почему ты оставил меня?
– Нет, – я закричал, закрывая лицо руками. – Это неправда! Я не мог!
Но его образ растворился, и вместо него передо мной встала фигура моего отца. Его глаза были как бездны, а в руке он держал нечто, похожее на груду красных нитей.
– Ты порвал эту нить, Макс. Нить, которая связывала нас. Что ты пытаешься найти?
– Правда! – крикнул я, размахивая руками. – Мне нужна правда! Я должен знать!
Он хмыкнул и растворился в воздухе, оставив после себя только запах табака и горечи. Вперёд. Вперёд. Я должен бежать, иначе весь этот мир поглотит меня.
– Макс! – раздался голос Йозефа, звонкий и обличающий, как удар колокола. Его силуэт выступил из тени, его глаза горели осуждением. – Ты всегда всё рушишь. Каждый мост, каждую нить. Что ты думаешь найти? Ты не заслуживаешь правды.
– Закрой рот! – прорычал я, бросаясь вперёд, прорываясь сквозь его образ.
Голоса, смех, крики – всё слилось в один протяжный гул, пока я мчался к красной сфере, которая становилась всё ближе. Мои ноги едва не подкашивались, но я не мог остановиться.
Снег падал всё быстрее, оседая на моих волосах и плечах, превращаясь в невидимое бремя. Я споткнулся и упал на колени. Передо мной снова появилась мать. Она улыбалась, её образ был ярким, почти ослепительным. Она протянула руку, но я почувствовал страх.
– Ты не найдёшь правду, Макс, если не заглянешь внутрь себя, – её голос был таким же мягким, как раньше, но теперь он звучал угрожающе. – Что ты готов сделать ради неё?
Мир вокруг меня вспыхнул красным светом, и сфера над головой зазвучала, будто огромный набат. Я зажмурился, закрыв уши, и закричал.
– Всё! Я сделаю всё! Только скажите, что мне делать!
И всё стихло. Сфера, казалось, услышала меня. В тишине раздался голос, глубокий и холодный.
– Иди. Ищи. Узнай. Но запомни: правда – это не всегда спасение.
Я открыл глаза и увидел перед собой только снег. Он больше не казался страшным. Но я понял: пути назад больше нет.
Я прижался к земле, ощущая её хриплое дыхание через ладони. Снег – это не снег. Это соль? Нет, не соль. Пепел? Он казался мягким, липким, цеплялся за кожу, оставляя привкус железа, будто земля сама кровоточила.
Мир трещал вокруг меня, как старый винил, заевший на одной ноте. Или это я застрял? Мои мысли мешались, их слова расползались, как чернила в воде. Красная сфера вибрировала надо мной, её свет бил в глаза, но я не мог отвернуться.
Она звала, притягивала, как магнит, обещая ответы, обещая огонь. Я встал. Нет, я упал. Встал опять. Колени подкашивались, ноги тонули в пепельном снегу, но я шагал, будто это был танец.
Каждый шаг – дробь по полу, каждый вздох – скрип гитарной струны, натянутой до невозможного. Вдруг из сугроба, будто из моря, вынырнул Коэн. Его лицо было бледным, его глаза горели ненавистью.
– Смотри, Макс, – он рассмеялся, и смех его был металлическим, звенящим, как битое стекло. – Смотри на свою жизнь! Всё, что ты хотел, превратилось в пыль. А теперь ты ищешь правду?
Я протянул руку к нему, но он растаял в воздухе. Вместо него на меня смотрел мой отец, его фигура была огромной, нависающей, как башня. Он ничего не говорил, но его взгляд был таким тяжёлым, что я едва мог дышать. Я сделал шаг назад, и снег захрустел под ногами, словно он был живым.
– Ты помнишь, Макс, – раздался голос из глубины. – Помнишь, как всё началось?
Передо мной встала дорога. Узкая, скользкая, выложенная красными кирпичами, которые пахли кровью. Я пошёл по ней, мои ноги скользили, но я не мог остановиться.
По краям дороги стояли фигуры – тени или люди, я не знал. Они шептали, но слова были бессвязными, как наброски песен, написанные без рифмы. Один из них протянул мне руку, и в его ладони лежал кусок сломанного зеркала.
– Посмотри, – прошептал он, – вот твоё отражение.
Я посмотрел, и там был не я. Там был мальчик, стоящий под дождём. Его лицо было перекошено от плача, а в руках он держал красный воздушный шар. Я хотел сказать ему что-то, но зеркало расплавилось, стекло потекло между пальцев.
Красная сфера вздрогнула, и земля подо мной начала рассыпаться. Каждый шаг теперь был прыжком в пустоту, но я шёл, шёл, шёл. Руки тряслись, как листья на ветру, а воздух был густым, словно его можно было разрезать ножом.
Где-то вдали я услышал голос матери. Она звала меня, её слова были сладкими, но я чувствовал яд в их основе.
– Макс, ты ещё можешь вернуться, – сказала она. – Вернуться к тому, что было.
– Нет! – закричал я, и мой голос разнёсся эхом. – Я должен узнать!
Слова матери исчезли, их заменил смех Йозефа. Он стоял впереди, его лицо менялось, становясь то моим лицом, то лицом сына, то лицом совершенно незнакомого человека.
– Тебе правда нужна правда? – спросил он, и его глаза блеснули, как две маленькие сферы. – Правда ведь не спасает, Макс. Правда убивает.
Я прошёл мимо него, и дорога под ногами стала красной, как кровь. Шаги эхом отдавались в моей голове, превращая её в пустую барабанную установку. Всё вокруг вращалось, смешиваясь в хаосе света и теней.
Я видел лица, видел руки, видел вспышки воспоминаний, которые не были моими.
– Это не моя жизнь, – прошептал я, и вдруг всё стихло.
Только красная сфера оставалась. Она смотрела на меня. Смотрела внутрь меня. Я сделал последний шаг, и мир рухнул.
Мир стал как будто бы свёрнут в тугой узел, и этот узел был живым, пульсирующим и шепчущим мне слова, которых я никогда не слышал, но отчего-то понимал их смысл.
Я шагал сквозь бурлящую вязкую пустоту, и всё вокруг превращалось в мясистую мозаику. Пространство раздирали оглушительные вопли – это не голоса, а скорее скрежет металла по стеклу, визг, от которого глаза начинали слезиться.
Земля, которой я касался, была не твёрдой, а тёплой, будто кожа. Она дышала. Я почувствовал, как она напряглась подо мной, и выдохнула облако пара, в котором кружились уродливые существа.
Они были смутными – головы, похожие на растаявшие свечи, руки, похожие на ржавые провода, глаза из пустоты. Они не двигались, а извивались, как водоросли на дне моря, шепча:
– Макс. Макс. Макс. Пора, Макс.
Я закрыл уши, но их шёпот проникал в мой череп, как зубная боль. Каждое «Макс» растягивалось и рвалось, становясь эхом. Внезапно одно из существ вынырнуло из облака пара и ткнуло в меня пальцем, который вытянулся, как капля масла:
– Ты ищешь нас?
Я не ответил, но они продолжали гудеть, как огромный рой насекомых. Я пытался вырваться из этой вязкой субстанции, но вместо этого оказался внутри самой красной сферы.
Теперь она была как гигантский глаз, пристально смотрящий на меня. Каждая из её прожилок была выпуклой, пульсирующей, и внутри этих прожилок я видел сцены, как если бы кто-то смотрел фильм, но отмотал его плёнку не туда.
На одной плёнке был я, падающий в чёрный бассейн, где вода превратилась в густую нефть. На другой – я, младенец, который разрывает собственные руки, чтобы вылезти наружу.
На третьей – я стою, окружённый тысячами лиц. Все они улыбаются, но их улыбки безгубые, обнажающие зубы. Красная сфера засмеялась. Её смех был как сирена, разрезающая мои мысли.
– Ты правда думал, что сможешь сбежать? – сказала она голосом, который звучал как мой собственный.
Я попытался закричать, но слова застряли где-то между горлом и желудком. Тогда я увидел себя самого. Точнее, множество меня. Одни версии меня стояли спокойно, другие орали, некоторые были покрыты ранами, а одна сидела, раздирая своё лицо ногтями.
– Найди себя, – сказал один из них, голосом, от которого моё сердце пропустило удар.
Но вместо того чтобы искать, я почувствовал, как меня начинает засасывать внутрь чего-то ещё. Я падал, но не вниз, а как бы вовнутрь себя. Мои кости гудели, а кожа начала лопаться, откуда вылетали чёрные воробьи.
Они каркали слова, которые я не мог разобрать, но их смысл проникал прямо в мой мозг. Теперь всё стало вязким, словно расплавленный пластик. Вокруг меня начали вырастать руки, обволакивая меня.
Они тянулись из земли, из стен, из самого воздуха. Эти руки были моими – и не моими. Они хватали меня за лицо, за волосы, за горло, и каждая из них шептала:
– Это ты, Макс. Это всё ты.
Вдруг один из шёпотов прорвался громче других. Я обернулся и увидел своё отражение, но оно двигалось не так, как я. Оно смеялось, показывая обнажённые дёсны. Затем оно протянуло мне руку, и я почувствовал, как внутри меня всё обрывается.
– Прими это, – сказала моя копия.
Тут пространство начало рушиться. Всё вокруг было залито красным светом, будто кто-то пролил ведро краски. Земля растворялась под ногами, превращаясь в бесконечное красное море. Я закричал, но звук растворился в пустоте.
***
Я пускал слюну на пол плесневелого подвала полуразрушенного здания. Даже ориентировочно я не мог сказать, где именно находился. В глаза били яркие солнечные лучи.
С тени оторвалась часть и встала между мной и солнцем. Глазу пришлось привыкать, чтобы разглядеть хотя бы очерки лица.