Дарья Волкова
Я тебя искал. Я тебя нашла
Пролог
Огромное здание одного из самых известных и крупных столичных центров акушерства и родовспоможения имело в своем распоряжении два крыла. Оба они были спроектированы одинаково, но существенно различались внутренней отделкой и начинкой. В одном за весьма умеренные деньги, а то и вовсе – кому повезет – бесплатно разрешались от долгожданного бремени простые смертные. В другом же крыле производили на свет своих потомков небожители – певицы, актрисы, жены известных спортсменов и влиятельных бизнесменов. Работники данного учреждения не без иронии называли эти два крыла – «Земля» и «Небо». Большая часть персонала работала и там и там. Поэтому в коридоре можно было запросто услышать такой диалог:
– Ты куда?
– На «Землю». Там со схватками привезли. Муж – весь в тату, как папуас, и бледный до белого. А она его за руку хватает и приговаривает: «Ванечка, ты только не волнуйся! Ванечка, ты только Танечку из садика не забудь забрать!» А у самой схватки вовсю. Во женщины какие бывают! «Ванечка, не волнуйся!» Кто тут волноваться должен, спрашивается?
– У нас, на «Небе», еще хлеще. Молоденькая рожает, мужа ее выгнать не смог даже заведующий клиникой. Стоит рядом, весь белый, в волосах прямо на глазах седина пробивается, но за руку ее держит. А потом заявляет: «Мы уезжаем домой. Вернемся завтра. Моей девочке здесь плохо и больно». Конечно, больно! Его девочка ему мальчика рожает. Вот же люди, представляешь?
– Да уж. Ладно, пора мне.
– Давай, мне тоже.
И разбежались. Надо сказать, что и в том и в другом случае, о которых поведали медики, дело кончилось благополучно. И там и там родилось по здоровому крепкому мальчику.
* * *
Черная кожаная мужская туфля ступила на асфальт из припаркованного черного же «мерседеса». К туфле прилагался мужчина – высокий, подтянутый, в темном костюме, с темными глазами и с легкой сединой в темных волосах. «Наш молодой отец», – как не без доли иронии окрестил его медперсонал. За глаза, естественно. В глаза такому человеку можно говорить только «да», «конечно», «сюда, пожалуйста». Мужчина вздохнул, поправил галстук, взял с заднего сиденья букет пионовых роз – палевых и белых. Ее любимые цветы.
Он шел забрать домой свое счастье. То, что у него теперь есть в двойном размере. Он был сосредоточен и одновременно взволнован. Поэтому на звук лопнувшего под ногой шарика человек отреагировал так, как никто бы про него не подумал. Эмоционально и совсем не теми словами, которых можно ждать от выпускников элитных вузов. Потом отступил в сторону от голубого пятна на асфальте, которое еще недавно было воздушным шариком. Человек оглянулся. Откуда тут вообще взялся шарик?
Ну как это – откуда? Вот отсюда.
* * *
У него на руках темная вязь и темноволосая девочка, как две капли воды на него похожая. Девочка прыгает на руках у отца и не прекращая восклицает:
– Папа! Папа, а мама скоро выйдет?! А когда мне покажут братика?! А как мы его назовем?!
Счастливый отец, а также друзья семьи, бабушки, дедушка, шарики на деревьях и фотоаппарат на другом плече у отца ждали, когда откроются двери клиники.
И они открылись. Девочка издала восторженный вопль.
– А давай мы его назовем, как тебя, папа?!
Темноволосая девочка с глазами-звездочками напророчила имя не только своему маленькому брату. Двух мальчиков, родившихся в один и тот же день, назвали в честь их отцов.
Я тебя искал
Глава 1
Главные слова произносят тихо. Самые главные – молча.
Илья Юльевич Королёв
Илья Королёв открыл дверь и шагнул на улицу. Там его приветствовали душный московский август и спина Петра Ильича. Сколько поколений смотрело на эти спину, фас, профиль? Наставник и учитель Ильи рассказывал своему подопечному непростую историю данного памятника, и что его установке предшествовали долгие и утомительные споры и согласования, и что автор памятника, великий русский скульптор Вера Мухина, не дожила до дня обретения памятником своего места. Но Илья не представлял себе здания альма-матер без фигуры Чайковского, без его присутствия – незримого, но ощутимого. Великий композитор словно присматривал за нарождающимися поколениями музыкантов, где-то опекал, где-то журил. Но был всегда. По крайней мере, своей жизни Илья Королёв без этого здания и этого памятника не представлял.
А пора бы. Учеба в консерватории окончена, диплом получен. Но для Ильи это – формальности. Связь не рвется, и он не хочет ее рвать. И приходит сюда – уже не так часто, как еще полгода назад, но приходит, и не приходить не может. Вот и сегодня – с девяти утра и почти до четырех, с перерывом на обед – точнее, на кофе с булочкой в кофейне по соседству.
Повинуясь безотчетному импульсу, Илья поднимает голову. Так и есть. Из окна на него смотрит Виктор Рудольфович. Это окна его класса, и это его преподаватель. Они вместе уже десять лет. И расстались буквально десять минут назад. И буквально до завтра. Но Илья поднял руку и помахал своему учителю. Виктор Рудольфович помахал ему в ответ, а потом принялся возиться с оконной рамой.
– Илюша! – у Виктора Рудольфовича громкий, если не сказать – зычный голос. С третьего этажа он разносится по всей улице. – Не забывай, мальчик мой, левая рука в арпеджио не должна спешить, ты понял меня?
Илья не выдержал и улыбнулся. Потом кивнул.
– Что? – Виктор Рудольфович высунулся в окно. – Что ты говоришь, я не слышу! Ты понял меня?
– Да.
– Громче говори! – преподаватель еще сильнее высунулся в окно, одной рукой он держался за раму, другой излюбленным жестом разглаживал свои шикарные гусарские усы. – Скажи громче, я не слышу. Ты понял про арпеджио в Бетховене?!
Он сейчас вывалится, точно! Илья выдохнул и звонко крикнул:
– Да, я все понял про арпеджио в Бетховене!
Открылось соседнее окно – посмотреть, кто там орет под окнами консерватории. Илья еще раз махнул преподавателю, опустил голову и быстро пошел в сторону парковки. Говорить громко, а уж тем более кричать Илья Королёв не любил. Этому научил его отец.
Главные слова произносят тихо. Самые главные – молча.
У машины крутился какой-то тип. Что не злоумышленник – было понятно сразу. Но Илья все-таки сбавил шаг, приглядываясь. А парень, ни на что не обращая внимания, разглядывал машину. Только что не облизывал.
Ну, все ясно.
Спортивный «мерседес», подаренный Илье отцом, нередко вызывал восторженную реакцию и у прохожих, и у других участников дорожного движения. Сейчас именно такой случай. Но все хорошо в меру.
– Что ты делаешь около моей машины?
Человек разогнулся. Только тренированная годами привычка ничем и никогда не выказывать своих эмоций, оставляя их все инструменту, позволила не выдать удивления внешним обликом поклонника немецкого автомобильного концерна.
Не то чтобы Илья первый раз видел подобный экземпляр. Но так близко и подробно – впервые, пожалуй. Не упустил случая изучить.
Гладко выбритые виски и длинная асимметричная челка. В голове почему-то всплыло слово «ирокез». Майка без рукавов открывает руки, на которых рисунки отсутствуют только на фалангах пальцев. Некоторых. На шею слева наплывает орел, справа – концентрические круги. Колечко серебристой серьги в левом ухе – совершенно пиратское, и пара серебряных колец на пальцах. И замеченное в последнюю очередь колечко в левой брови. Потертые джинсы с прорехами, рюкзак на плече, вздернутые на лоб солнцезащитные очки. И нахальная усмешка.
– Фортепиано?
– Что? – Илья ожидал скорее вопроса о машине, но уж никак не этого.
– На пианино играешь? – незнакомец ткнул пальцем, вокруг которого извивалась змея, в папку в руках Ильи.
– Допустим. Это имеет отношение к моему вопросу о том, что ты делаешь около машины?
– Я поддерживаю разговор. Тачка у тебя что надо.
Разговор он поддерживает, посмотрите-ка на него. О чем с тобой разговаривать, мальчик-папуас? Илья открыл машину и положил папку. Татуированный и не думал уходить. Наглый.
– Слушай, а у тебя радио там есть, да?
Дальнейший разговор представлялся Илье Королёву совершенно бессмысленным, поэтому он открыл водительскую дверь, аккуратно поддернул брюки и сел в свою машину. А там внутри, в салоне, уже обнаружился сидящий на переднем пассажирском сиденье нахальный татуированный тип. Прямо на его нотной папке!
Да когда же он успел?!
– Офигеть, как классно! Давай радио включай быстрей!
От такой наглости Илья даже растерялся поначалу. Чтобы прийти немного в себя, завел машину. Тип в это время по-хозяйски устраивал рюкзак в ногах, продолжая вещать:
– Я же совсем забыл, у сеструхи сейчас эфир, и она утром сказала, что сдаст меня с потрохами.
Только подробностей семейной жизни наглого татуированного Илье не хватало.
– Выйди из моей машины.
Сказано это было тем самым тоном, которым очень удобно держать людей на расстоянии. Который всегда действовал безотказно. Но не в этот раз.
– Да ладно тебе! – расхохотался незваный пассажир. Выудил из-под себя папку и сунул ее в карман двери. – Я ж не кусаюсь, говорю, сестра по радио сейчас всем рассказывает про ужасы своего детства. Где тут у тебя что включается?
И он принялся все так же по-хозяйски крутить и нажимать кнопки на блоке управления аудиосистемы машины. Илья смотрел на творящееся безобразие и никак не мог понять, почему он это не прекратил до сих пор. Слов парень, похоже, не понимал. Ну не драться же с ним. Тем более что драчун из Ильи Королёва так себе, мягко говоря. «Илюша, дураков махать кулаками много, а такие кисти, как у тебя, – великое творение природы», – вдалбливал ему Виктор Рудольфович. «Словом можно ударить гораздо больнее» – это уже мудрость от отца. И обычно отцова формула в самом деле работала. Но не с этим типом.
– Не то… так… – продолжал тот терзать блок управления. – Не то… О! Вот нужная частота, – вывернул регулятор громкости и обернулся к Илье. Рассмеялся. – Ну и взгляд у тебя… «дракон в гневе» называется. Расслабься!
Ему еще и советы раздают. Подарок, а не пассажир. Тут Илья вдруг как-то совершенно некстати подумал о том, что в этом кресле – пассажирском – никто никогда не ездил. Единственное исключение – отец. Илья экстерном окончил школу и обучение в консерватории завершил тоже гораздо раньше, чем обычные студенты. Но что касается прав – закон един для всех. Илья ждал своих восемнадцати, чтобы получить автомобильные права, он мечтал о машине. Как не мечтал ни о чем другом в своей жизни, наверное, – если говорить о материальных благах. Но даже наличие прав не давало Илье гарантии, что машину он получит. Лишь после того, как Королёв-старший лично проверил водительские навыки Королёва-младшего, права были признаны действительными, а Илья получил ключи от «мерседеса».
Кроме отца и самого Ильи, в этой машине никто не ездил. Мама… так почему-то сложилось, что ни разу не сидела в этом кресле. Там могли бы иногда сидеть друзья. Но друзей у Ильи Королёва не было.
А теперь в его машине сидит какой-то тип и…
В размышления Ильи вторгся голос, который сменил звучавшую до этого на радиоволне музыку.
– И вот, посмотрев новогодний ледовый балет «Щелкунчик», мой младший брат был настолько впечатлен спецэффектами, что решил устроить домашнее шоу с не меньшим размахом. Он взял фосфорную челюсть, была у нас такая игрушка, и прикрепил ее на двухсторонний скотч к панцирю черепахи. Можете себе представить это зрелище – идущая в темной комнате черепаха со светящейся челюстью на панцире?
Что-то щелкнуло в голове на эти слова: Новый год, «Щелкунчик», черепаха. Но неугомонный и незваный пассажир не дал сосредоточиться.
– Точно! – расхохотался низким, хриплым, никак не подходящим его тощей фигуре смехом. – Было такое! Ой, как же Танька визжала от страха, задумка имела успех. Я уж и забыл про это.
Илья теперь очень внимательно изучал человека рядом. Беспристрастно. Особое внимание привлекали почему-то коротко выбритые виски.
– У тебя жила черепаха?
– Ага, – парень улыбнулся – широкой, обаятельной и совсем не нахальной улыбкой. – Хотя я тогда мечтал о крысе. Слушай, а давай махнем на Воробьевы горы, а? С ветерком!
Крыса… Крыса? Крыса!
Картинка – воспоминание из детства – вспыхнула мгновенно. Потому что об этом эпизоде Илья за прошедшие четырнадцать лет вспоминал часто. Очень часто. Слишком часто.
Новогоднее ледовое шоу на бессмертную музыку Петра Ильича, мальчик в очереди за сладкой ватой, разговор о черепахе и крысе и… она.
Получается, это тот же мальчик. Ваня. И…
И дальше думать не получалось, потому что все перекрывало одно. Бант нашелся!
Иван с любопытством смотрел на Илью, словно чего-то ожидая. А, точно, он же спросил о чем-то. Воробьевы горы? Вот так, вдруг?
И внезапно захотелось махнуть на Воробьевы горы. Именно так – вдруг. И с ветерком, показав своему, как оказалось, давнему знакомому, на что способен спортивный немецкий мотор. И по дороге аккуратно расспросить про сестру. И…
И он ответил:
– Не могу. У меня собака.
– А что собака? – Иван пожал плечами. – Ты же домой вернешься, мы только туда и обратно.
– А потом было гадание. Сейчас я, конечно, понимаю, что все сделала мама, продумала каждое предсказание, но в детстве подобные вещи кажутся волшебными. В детстве всегда веришь в сказки, – вторгся в их разговор женский голос.
Голос, принадлежавший девочке – выросшей девочке, – которую он не забывал четырнадцать лет.
– У твоей сестры очень красивый голос, теплый, как цвет капучино.
– У моей-то? – хохотнул Иван. – Это точно. А иногда такой эспрессо бывает, двойной! В основном когда что-то у нее возьму. На время, конечно. Ну что, туда и обратно?
Как хорошо, наверное, быть таким свободным в своих желаниях. Захотел – и махнул на Воробьевы горы. Захотел – набил полную руку каких-то замысловатых узоров. Захотел – и проколол бровь. Стоит только захотеть.
– Моя собака уже очень стара, в переводе на человеческий ей, наверное, девяносто пять лет, а может, и больше. – Зато ты умеешь быть спокойным. Всегда. Во всем. Выдержанным и спокойным. Потому что почти все эмоции – им. Черным и белым. – Она мой друг. И она очень скучает, когда остается одна. Я обещал утром, что вернусь пораньше и мы погуляем.
По радио что-то заголосили про страдания влюбленных. Неожиданный собеседник Ильи Королёва молча смотрел перед собой. А потом тряхнул головой, словно сбрасывая наваждение, поправил упавшие на нос очки и длинную челку.
– Собака – это, конечно, аргумент, – проговорил негромко. – Не… собака – это серьезно. Я все понимаю.
Они еще какое-то время посидели молча. Радио проникновенно выло про разлуку.
– В принципе, меня и метро как транспорт устраивает, – наконец нарушил молчание Иван. Открыл дверь, вынул свое долговязое тело из машины. – А ты давай не задерживайся, раз обещал. Ну, бывай.
Он вскинул руку в прощальном жесте. Илья не без труда подавил странное желание: зачем-то окликнуть, остановить. Вместо этого лишь кивнул безразлично.
Парень в драных джинсах и в майке без рукавов быстро пошел в сторону Тверской. Зеленый спортивный «мерседес» плавно тронулся с места.
* * *
Столица традиционно стояла в пробках. Илью это не слишком беспокоило. Всегда есть чем заняться, если нотная папка под рукой. Но сегодня ноты остались непотревоженными.
Илья смотрел в лобовое стекло, но перед глазами была не дорога и не машины. А тот новогодний поход на ледовое шоу, мальчик Ваня с затейливо выбритыми висками и девочка с синим в белый горох бантом.
По какому капризу памяти он не забыл об этом эпизоде? Но помнилось четко, будто было вчера. Ему шесть, канун Нового года, детская елка, ледовый спектакль «Щелкунчик», очередь за сладкой ватой и мальчишка, который пристроился рядом. А потом рядом оказалась девочка – его сестра. Дыхание тогда замерло при виде яркого синего в белый горох банта и больших темных глаз с такими ресницами, что, казалось, на лице не глаза – звезды. Илья отчетливо помнил еще, как потом, уже после шоу, на прогулке по ТЦ важно сообщил отцу и матери, что встретил любовь всей своей жизни. К чести родителей, они не посмеялись. Хотя могли бы – ведь это была чистой воды детская блажь. Девочка, которую видел от силы пять минут. Сам от горшка два вершка – а туда же, любовь! Но он долго ее помнил и даже посвятил детской влюбленности пару пьес. Потом вырос. С возрастом эти воспоминания потускнели. Но, как оказалось, не стерлись.
Песня окончилась, и в машине снова зазвучал голос цвета капучино. Илья не вслушивался в слова, он слушал голос. Теплый, терпкий, пряный.
Какой ты стала, девочка с глазами-звездочками и синим бантом в горох? Может быть, ты выросла толстой и непривлекательной? Такое случается даже с самыми красивыми девочками.
А голос цвета капучино утверждал обратное. Он дразнил, искушал, шептал: «А ты проверь».
Сзади посигналили. Оказывается, можно ехать. Целых пять метров. Проехал.
Да Илья даже номер телефона студии не запомнил!
– А я напоминаю номер, по которому можно позвонить и поделиться историями о своем детстве…
Ах вот как? Он протянул руку и взял лежащий поверх нотной папки телефон. Цифры номера… гудки… и голос цвета капучино:
– Представьтесь, пожалуйста. Как вас зовут?
– Илья.
– Добрый вечер, Илья.
* * *
Кондиционер сломался, и в студии было душно. До конца эфира оставалось полтора часа. Женечка напротив пил воду из пластиковой бутылки. Рекламная пауза дает несколько минут передыха. Таня очень любила работать в паре с Женечкой. И вовсе не потому, что он в основном молчал, и часто приходилось говорить за двоих. Вообще, это большая загадка, как парень с речевыми проблемами стал диджеем. Приступы заикания настигали Женю в самые неожиданные моменты, особенно если понервничает, и тогда Таня быстро включалась в разговор и переводила его на себя. Сегодня оказался как раз такой день. Допускать парня до эфира было нельзя. Пришлось солировать. Но это ничего не значило – ведь у них настоящая команда. Они понимали друг друга с полувзгляда. Женя быстро искал нужные треки, пускал их в эфир, четко ставил рекламные паузы и даже обеспечил Таню, у которой пересохло горло, чаем. А во внештатных ситуациях напарник был просто незаменим.
Когда год назад руководство поставило вопрос о замене Женечки на более подходящего, по их мнению, диджея, Таня отстаивала своего партнера, озвучив двадцать пунктов «Жекиной незаменимости». Да еще устроила в прямом эфире празднование его дня рождения. Весь вечер звонили слушатели, поздравляли Женечку, говорили массу теплых и хвалебных слов. Чтобы руководство послушало и передумало.
За такой произвол Таню лишили премии, сделали первое китайское предупреждение и отпустили с миром. И с Женечкой.
Таня взглянула на часы, поправила наушники.
– В Москве половина девятого вечера, и с вами по-прежнему я, Татьяна Тобольцева. Сегодня мы вспоминаем детство, самые яркие, смешные события, которые приключились с вами десять, двадцать, тридцать лет назад. У нас очередной звонок. Представьтесь, пожалуйста. Как вас зовут?
– Илья.
– Добрый вечер, Илья. Какую историю о детстве вы нам расскажете?
– Добрый вечер, Татьяна. Скажите, а вы верите в любовь с первого взгляда и в шесть лет?
Голос позвонившего не сказать чтобы был очень тихим, но тембр и интонация не позволяли назвать его громким. Такая… любопытная безмятежность. У Тани эта оценка голоса сработала автоматически – она сразу слышала интонацию и старалась представить себе человека. В студию звонили разные люди, и с каждым приходилось общаться, в некоторых случаях даже искать подход.
– Мне кажется, – ответила она, – что каждый хотя бы раз в жизни был влюблен в детском саду.
– Возможно. Но со мной эта история приключилась не в детском саду, а как раз на том самом «Щелкунчике», о котором вы рассказывали в самом начале.
После слов о «том самом „Щелкунчике“» в подсознании зажегся предупредительный маячок «осторожно». Можно было бы построить фразу по-разному: «Я тоже ходил в детстве на „Щелкунчика“» или «А не один и тот же спектакль мы видели?», но «На том самом…» Откуда такая уверенность?
Им в студию нередко звонили подозрительные люди, были и нервные, и неуравновешенные, да и откровенно психи. Этот… один из них? Таня выразительно глянула на Женечку. Он кивнул головой, мол, рука на пульсе.
– Вот так неожиданность, – бодрым голосом произнесла Таня. – Вы тоже ходили в детстве на ледовые спектакли?
– Мне кажется, каждый хоть раз в детстве ходил на ледовый спектакль, – раздалось безмятежно на том конце.
«Маньяк, – подумала Таня, – так обволакивающе и спокойно говорят только маньяки». Следующие же слова звонившего не только подтвердили ее заключение, но и вызвали легкую дрожь. Это в душной-то студии.
– Вот я на своем спектакле встретил девочку с красивым синим бантом в белый горох. А с ней был брат, кажется, его звали Ваня. Он мечтал о крысе, но ему купили черепаху.
И это было не смешно. Совсем не смешно. Никто не знал о банте в горох в тот день. И сама Таня давно бы о нем забыла, если бы не фотография, которую сделал отец в тот рождественский вечер и которая очень нравилась ее родителям и долго висела на стене в их квартире. До самого ремонта. А крыса с черепахой? Откуда он узнал об этом? Брат рассказал кому-то, чтобы ее разыграть? Но кому? И к тому же Ваня не знал, о чем Таня собирается рассказывать в эфире.
Наверное, что-то такое у нее промелькнуло на лице, что Женечка вскочил со своего места. Но Таня показала рукой, что все под контролем, и он сел обратно.
Однако ситуация была самая настоящая внештатная. Неизвестно, что человек на проводе скажет дальше. А ведь это прямой эфир.
Первое – отключить звонящего от эфира, второе – врать. Врать так, чтобы никто не догадался, что слушатель уже не на связи и диджею… страшновато.
– Ну вот, что я говорила, мой брат до сих пор обожает розыгрыши. Я действительно в тот день была в платье в горох и с такой же лентой в косе. Мой брат и правда мечтал о крысе. На этом празднике мы познакомились с мальчиком Димой, который стал потом нашим другом. Да, Дима, есть встречи, которые не забываются. И твой розыгрыш удался на славу. Несмотря на то что ты назвал себя Ильей, я узнала голос. И давай в честь того далекого знаменательного для нас дня послушаем с тобой и всеми радиослушателями старую песню, которую недавно перепел Саша Семицветов. Он сделал отличную кавер-версию. Эта композиция держится в нашем чате уже десятую неделю.
Пока Таня говорила, Женечка быстро искал нужное, потом показал пальцами «о’кей», и она закончила:
– Слушаем.
В динамиках послышалось: «Люди встречаются, люди влюбляются, женятся…»
Таня сняла наушники и закрыла ладонями лицо. Нужно отдышаться. Кто это был? И откуда он знает про крысу и бант? Псих? Фетишист? Больной, нанявший частного детектива?
– Т-т-таня, т-т-ты в п-порядке?
Перед ней поставили бутылку с водой.
Таня отняла руки от лица и сделала глубокий вдох.
– Не очень, но эфир до конца доведу. Что у нас после песни?
– С-с-сообщения. Я бы с-с-сам, н-н-но…
– Сиди уже, – вздохнула она.
Песня подходила к концу, Таня жадно пила воду.
Женечка, давая ей прийти в себя, врубил внеплановый блок рекламы. Когда реклама подходила к концу, Таня снова надела наушники.
– Добрый вечер всем, кто к нам присоединился. В эфире Таня Тобольцева, переходим к вашим сообщениям.
«Толян, жду тебя в баре. Димон». Толян, ты не задерживайся.
«Передаю привет любимой жене Светлане и дочке Анечке. Застрял в пробке на кольцевой. Скоро буду. Виталий». Виталий, надеюсь, пробка вас надолго не задержит.
«Поздравляю любимую подругу Марусю с днем рождения. Поставьте для нее, пожалуйста, песню группы „Дежурные“ „Будет вечеринка“. Ника». Обязательно поставим.
«Спасибо Татьяне Тобольцевой за…»
Тут Татьяна Тобольцева очень натурально закашляла, а потом извинилась:
– Простите. Спасибо Татьяне Тобольцевой за интересный эфир. Без подписи. Очень приятно читать ваши добрые слова, уважаемые слушатели. Ну а сейчас для Маруси, у которой сегодня день рождения, звучит песня «Будет вечеринка».
Послышались первые аккорды музыки, а Таня не отрываясь смотрела на сообщение:
«Спасибо Татьяне Тобольцевой за песню „Люди влюбляются“. Жениться пока не готов, но в еще одной незабываемой встрече необходимость назрела. Дима-Илья»[1].
* * *
Дверь открылась, и Сатурн поднял голову с подстилки.
– Привет, герой.
Шпиц негромко и приветственно тявкнул.
– Сейчас, перекушу что-нибудь быстро, и пойдем гулять, – Илья положил ключи на комод. – Подождешь?
Шпиц еще раз тявкнул – на этот раз утвердительно.
Спустя двадцать минут Илья с Сатурном на руках вышел из квартиры. Конечно, на улице Сатурн будет передвигаться сам, деловито обнюхивая кусты, траву и землю. Но лестницы давались старенькому шпицу непросто, и он милостиво позволял выносить себя на улицу на руках. По этой же причине в каждой комнате для него были оборудованы специальные мягкие собачьи лежанки – потому что большую часть времени пес проводил уже лежа. Около кровати в спальне, у рояля в гостиной, у входной двери в прихожей. Песик присутствовал в жизни Ильи с самого детства, с четырех лет. И сейчас Сатурн был очень-очень стар. Илья старательно отгораживался от мысли о том, что должно рано или поздно неизбежно случиться. Не хотел думать. Не мог. Сатурн был не просто собакой. Это был его друг.
Единственный друг.
Тот, с кем он делил горе от поражений и радость от побед. Кому играл свои первые пьесы и доверял свои мечты. Единственный, кто знал всю забавную и немного нелепую историю про девочку с синим бантом.
Они вышли в золотистое предзакатное солнце. Шпиц завозился на руках и стал повизгивать от нетерпения.
– Сейчас, сейчас, торопыга, дай с крыльца сойти, – проворчал Илья, шагая по ступеням. Оказавшись внизу, аккуратно спустил пса на землю, и они пошли в сторону парка, который располагался совсем рядом. Раньше, когда-то, за Сатурном надо было бежать. Теперь же Илье приходилось останавливаться, чтобы подождать немолодого шпица. Впрочем, такой неспешный ритм отлично подходил для того, чтобы подумать.
А подумать всегда было о чем. Правда, сегодняшний предмет размышлений стал весьма неожиданным.
Девушка.
Нельзя сказать, что о девушках Илья никогда не думал. Бывало. Но сегодня случай совершенно особый. Даже, можно сказать, исключительный.
На дорожке сквера Илья находился один, и он позволил себе легкую усмешку. Забавно было понаблюдать за ее реакцией. И послушать ее голос. Под конец девушка заволновалась, в капучино стало меньше молока, а больше крепости и легкой горчинки настоящей арабики.
Илья устроил девочке с синим бантом тест на интеллект, и она его с блеском прошла. Он бы с удовольствием посмотрел на ее лицо, когда она прочла сообщение, которое Илья отправил на радио. Но такого удовольствия господин Королёв лишен. Пока лишен.
Интересно все же, какой она стала. В толстую и некрасивую Илья уже не верил. Голос, интонации, сама манера говорить – все выдавало крайне уверенную в себе девушку. А звукам Илья Королёв верил всегда. Если и есть в этом мире что-то, что никогда не лжет, – так это звуки.
Наверняка на сайте радиостанции есть фото диджеев. Можно посмотреть. Но Илья этого делать не будет. Подождать и увидеть воочию интереснее. В том, что они теперь обязательно встретятся, Илья не сомневался. Он так решил.
Сатурн подбежал и прижался к ногам. В конце дорожки показалась дама с догом на поводке. Илья подхватил песика на руки. Тот уставился на хозяина слегка слезящимися, но блестящими глазами.
– Давай, герой, покажи, кто тут главный.
Дама с догом подошли ближе, и шпиц залился громким звонким лаем. Дог и его хозяйка остановились и неодобрительно уставились на молодого человека с тявкающим шпицем на руках. Илья церемонно кивнул и пошел дальше. Пройдя мимо дамы с догом, он наклонил голову и шепнул в густую шерсть:
– Он тебя испугался, точно тебе говорю.
* * *
Дом встретил тишиной и прохладой. Илья Юльевич был рад, что день подходил к концу. Он уставал от поздних мероприятий, хоть и не признавался в этом даже самому себе. Да и давление теперь часто повышалось, мешая остроте мыслей. Тем не менее сегодняшний вечер прошел плодотворно. В неформальной обстановке с нужными людьми удалось переговорить о том, о чем не удавалось в кабинетах. Сама атмосфера располагала к общению. Прогулка на теплоходе по Москва-реке была отличной идеей – светский прием на воде. Время идет, мир меняется, формы ведения бизнеса тоже.
Не меняются только люди со своими надеждами, желаниями, страстями. Молодые хотят с набега завоевывать вершины, идут на штурм, старая гвардия старается сохранять позиции. На стороне одних – свежие идеи и желание перемен, на стороне других – опыт и знание жизни.
Обо всем этом думал Илья Юльевич, пока водитель вез их с женой от пристани домой. Ему много о чем приходилось думать, и в центре этих дум почти всегда был сын. За спиной отца крупный строительный бизнес. Кому передавать дело, если единственный ребенок – пианист? Причем пианист, подающий большие надежды, неоднократно выигравший детские и юношеские музыкальные конкурсы. Его жизненный путь намечен. И о том, чтобы этот путь менять, – не может быть и речи. Только получается, наследник есть, наследника – нет. Кому оставлять дело, которому отдана жизнь? Менять форму управления?
Ответа на свой вопрос Илья найти не мог. Он не хотел, чтобы со временем все перешло в чужие руки. Это семейный бизнес, который должен передаваться по наследству. Но любым бизнесом, чтобы он не прогорел, нужно заниматься.
Юня, как звали сына в семье, был способным мальчиком и имел интерес к ведению дел, но посвящать этому жизнь не мог. В очередной раз не придя ни к какому решению, Илья Юльевич вздохнул. Майя тут же отреагировала и повернулась. Он молчал, глядя на свою жену. Любовь и нежность к ней не проходили с годами.
– Как хорошо вернуться домой, – сказала она четверть часа спустя, проходя в гостиную и зажигая свет.
– Да, – согласился он.
Посреди комнаты стоял рояль сына. И пусть Юня уже не жил с родителями, а во время визитов не очень часто прикасался к инструменту, предпочитая разговоры за чаем, рояль никто не трогал.
На нем изредка играла Майя. Майя, которая когда-то говорила, что не понимает фортепиано. А теперь эта музыка помогала ей переживать разлуку с Юней. Илья более спокойно воспринял переезд сына в отдельную квартиру, понимая, что это правильное решение. Майя это тоже понимала. Но разум и эмоции – разные вещи.
– Чай будем? – спросила Майя.
– Будем, только я сначала в душ, – он все же обнял ее за плечи и притянул к себе.
Она привычно положила голову на плечо и, не сводя глаз с рояля, прошептала:
– Я поставлю чайник.
Когда Илья, переодетый в домашнее после душа, вошел на кухню, на столе стояли две чайные пары, вазочка с конфетами, свежезаваренный чай, а также стакан с водой и таблетка от давления.
