Дарья Волкова
Я тебя искал. Я тебя нашла
– Да, точно, играют не только пальцы, – Илья сложил руки на груди, наклонил голову, разглядывая девушку напротив. На что гневаемся, боярыня? – Еще же есть ноги. И педали.
На какую-то секунду Илье показалось, что сейчас он снова схлопочет. Но не шлемом, а рукой. Темные глаза – не звездочки, а пара Звезд Смерти – гневно сверкнули.
– Конечно! – фыркнула она. Хотела еще что-то добавить, но тут в себя пришел Антон. Встал, церемонно поблагодарил, взял Илью под локоть и стал подталкивать к выходу.
– Спасибо вам за интересный разговор, – это Илья сказал, уже стоя в дверях, глядя куда-то в пространство между диджеями. А потом, уже персонально – да ну к черту это нелепое имя – Евгению: – Пение не забрасывайте. Вокал очень помогает при логоневрозах.
И они наконец откланялись.
– Чокнутые какие-то, – подвел итог Голованов, едва они оказались за дверью студии. – Так, эту радиостанцию – в черный список. Ты как?
– Я в порядке, – ровно ответил Илья. Как у Антона все просто – не понравилось, так в черный список их, и все.
– Ну, главное, рекламу нам сделали. – Импресарио включил телефон, и он тут же затрезвонил. – Да, слушаю.
Илья помахал Антону и направился к лифту.
По дороге домой эмоции, которые удалось взять под контроль в конце беседы, вдруг вырвались на волю. Он начал вспоминать, прокручивать весь разговор – и неожиданно захлестнуло. Даже и не поймешь сразу – чем. Всем сразу.
Вот что ты лезешь ко мне, а? Зачем лезешь в душу, зачем делаешь вид, что тебе интересно? Зачем ты заставляешь открываться тебе? Что тебе от меня надо?! У тебя есть тот, за которого ты там куда-то собралась. Вот и иди туда, к нему. А меня – меня оставь.
Эмоции были такими острыми, как он давно себе не позволял. Он давно себе запретил. Чего-то ждать и что-то чувствовать. И вот – вернулось.
И больно.
Он со всей силы приложился головой о руль. Послушный немецкий автомобиль отозвался ревом клаксона. Илья зашипел от досады. Не хватало еще для полноты картины ДТП устроить. Тогда одним «сынок» не обойдешься.
Надо успокоиться. Вспомнил о дыхательных упражнениях, попытался применить. Не помогло. Ему нужен Бах. Или Малер. Да, точно, Малер.
Но когда Илья добрался до дома, ему оказалось не до Малера. Точнее, до Малера, но совсем не в том смысле.
* * *
Илья был настолько погружен в свои мысли, так охвачен эмоциями, что напрочь забыл о том, что у него… гости. Открыв дверь и шагнув за порог, он озадаченно уставился на яркие кроссовки немаленького размера. А потом услышал басовитое мурлыканье со стороны гостиной.
Ваня. Он же отдал запасные ключи Ване Тобольцеву.
Тут же Илья вспомнил, для каких целей Иван просил ключи. Ой, а если Илья не вовремя? Но, однако же, рядом с кроссовками не наблюдалось никакой женской обуви. А значит, девушка уже ушла. Но все же в гостиную Илья заглянул с некоторой опаской. И его опасения подтвердились.
Такое ощущение, что по гостиной пронеслось племя половцев. В комнате, где всегда царил идеальный порядок, сейчас властвовал хаос. А посреди этого хаоса возлежал, как патриций, только на полу, Иван Тобольцев. Глаза его были закрыты, он что-то напевал, а на его ноге удобно пристроил мордочку Сатурн.
Идиллия просто.
Илья еще раз огляделся, словно не верил тому, что предстало его глазам. На полу какого-то черта то тут, то там валялись зеленые виноградины. На столе – его рабочем столе, где даже приходящей сотруднице клининговой компании было строжайше запрещено что-то трогать, – там было все ПЕРЕВЕРНУТО. Часть нот оказалась под роялем. Ноты. На полу. Илья сделал шаг, свет упал иначе, и на черной полированной крышке рояля отчетливо проявился отпечаток. И если бы женских губ.
Нет же, место к роялю было приложено совершенно противоположное.
На его рояле. Кто-то. Сидел. Голый.
И не просто сидел.
Что же вы за люди, Тобольцевы?! Одна в душу лезет непонятно с какими намерениями, другой рояль оскверняет.
Илья перешагнул через ноги в дырявых джинсах, достал из-под рояля ноты.
– Это же Малер. Ты знаешь, кто такой Малер?
Со стороны Илье показалось, что это говорит отец. Он несколько раз слышал, как Королёв-старший говорит таким голосом. От этого сразу начинают ныть зубы, хочется втянуть голову в плечи, а еще лучше – на месте аннигилировать.
Однако Иван не выказал ни малейшего намерения сделать что-либо из перечисленного.
– Нет.
Но глаза открыл и мурлыкать перестал. Сатурн перебрался Ване под бок, и тот тут же принялся его гладить. Однако пора эту идиллию нарушить.
– Встань.
– Зачем? – Сатурн принялся повизгивать от удовольствия, а Иван – улыбаться.
– Встань.
– Ну ладно, – вздохнул Ваня. Энергично потрепал шпица по холке. – Прости, друг, обстоятельства нас временно разлучают. – А потом встал во весь свой не мелкий рост и уставился на Илью. Со смешанным выражением недоумения и любопытства.
А дальше произошло то, за что Илье потом долго было стыдно. Но в него словно бес вселился. Или Малер.
– Сейчас я расскажу тебе, кто такой Малер. Это один… – первый шлепок нотами он влепил Ваньке прямо в лоб. – Из величайших… – дальше досталось левому плечу. – Симфонистов, – шагнул в сторону и вмазал нотами по тому месту, которым сегодня осквернили его рояль. И докончил свою просветительскую речь: – Двадцатого века!
Перевел дыхание и собрался еще донести мысль про дирижерскую карьеру великого австрийца. Но тут Ваня отмер и от очередного удара уклонился – пригнулся.
– Ты чё? – Иван смотрел на него совершенно ошарашенно. – Ну композитор, а я-то тут при чем?
А, о чем с ним говорить?! Да еще про Малера!
– А это – к твоему сведению – Модест Ильич! – Илья ткнул нотами в рояль. – Знаешь, кто это?
Иван повернул голову, но в указанном направлении его внимания удостоилось окно. Не обнаружив там никого, кого можно было бы назвать Модестом Ильичом, пожал плечами и переспросил:
– Где?
Илье оставалось только махнуть рукой. С нотами. «Квартет для фортепиано и струнных» занял положенное ему место на столе, а Илья достал из нагрудного кармана пиджака платок. Глубоко вдохнул, набирая полную грудь воздуха – и выдохнул на след женских – ой, да он вообще не хочет знать чьих! – ягодиц на крышке рояля. И принялся методично протирать, приговаривая: «Простите идиота, Модест Ильич». Закончив ликвидировать акт вандализма в отношении Модеста Ильича, выпрямился и соизволил предъявить гостю ультиматум.
– Я пойду на кухню. Выпью чего-нибудь… – подумал и добавил: – Молока. Холодного. И буду способен говорить. Но одно скажу тебе сейчас.
Выдохнуть. Вдохнуть и еще раз выдохнуть медленно. Главное – не орать. Пиано и пианиссимо гораздо эффектнее и точнее, чем форте и фортиссимо. И абсолютно отцовым тоном произнес:
– Никогда ни при каких обстоятельствах не трогай мой рояль!
На кухне уединиться не получилось. Едва Илья открыл холодильник, за спиной послышалась шаги.
– Ну ладно, ладно, не буду, – раздался знакомый басок. Невероятно, как можно говорить таким низким голосом и петь – таким высоким. – Ты сам вчера ничего про рояль не говорил! Только про собаку!
Не веря своим ушам, Илья обернулся с бутылкой молока в руке. А Ваня продолжил свои оправдания. Достоверности им добавляло то, что Сатурн сидел у него на руках.
– Ну вот я и выполнял твою просьбу. А где прикажешь? Он вообще из спальни уходить не хотел. – Шпиц преданно лизнул Ваньку в щеку, и тот рассмеялся. А потом снова придал лицу виноватое и даже страдальческое выражение. – Ну вот… а рояль оказался самое оно и вообще… короче… в общем… ну… ты не переживай, мы по-быстрому, и она убежала. Она твоей собаке не понравилась, и он все время под дверью сидел и гавкал, пока мы… ну… сам понимаешь. Это не собака, а полиция нравов. А рояль твой я сам протру.
И смех и грех. Все, вспышка гнева окончательно рассеялась, словно и не было ее, оставив после себя легкое чувство неловкости – прежде всего на себя – что так вспылил.
– Не смей! – все же попытался придать голосу строгости. Закрыл дверь холодильника и с изумлением обнаружил, что достал отнюдь не молоко. Это вообще не его бутылка. Вероятно, Ванина. Очевидно, спиртное.
Ноги наконец запросили пощады. И Илья опустился на стул. Посмотрел задумчиво на бутылку в своей руке. На треть всего опустошена. Видимо, не до мартини людям было. Хмыкнул.
– Какие еще поверхности в моей квартире вы ис… освятили своей любовью?
– Никаких! – Иван опустил Сатурна на пол, и тот тут же засеменил к своей миске. А Ваня продолжил с энтузиазмом: – Вон, кровать твоя нетронутая. Собака отличная! Рояль играет офигенно – я пробовал! Ой, прости! – заметив, как Илья нахмурил брови. – В общем, все отлично у тебя!
Ну и как на Ивана Тобольцева сердиться? Да и на сестру его тоже сердиться не получается. Тоскливо просто. Очень.
Отвинтил крышку, понюхал. А ничего так пахнет, не противно. Завинтил. И вспомнил про свой долг гостеприимного хозяина.
– Я рад, что тебе у меня понравилось. Чай будешь?
– Буду, – тут же с готовностью согласился Ваня и добавил: – Я пойду это… там виноград подберу. Ну… я уже говорил, твоей собаке девчонка не очень понравилась. Сатурн залаял, она испугалась, все из рук у нее посыпалось… Как же ты сюда девчонок-то водишь? С таким сторожевым псом?
Илья даже дыхание задержал. Невольно Иван затронул тему, которая была для Ильи очень… непростой. Кто-то сегодня на его рояле девушку… ну, скажем обтекаемо… целовал. А Илью за всю его жизнь целовали три женщины. Мать и две бабушки.
– Предпочитаю встречаться на чужой территории! – он старался, чтобы ответ прозвучал невозмутимо. Поставил наконец бутылку на стол и полез в шкафчик за чаем.
– А-а-а, – судя по тому, как это было произнесено, тон Ильи оказался для Вани вполне убедителен. – Да я тоже, но обычно у другой стороны тоже проблемы с местом. Так что порой приходится к себе. А вот Танька никогда никого домой не водила еще, это я точно знаю. У нее всегда чужая территория.
Красная жестяная банка выпала из его рук и с грохотом приземлилась на пол. Хорошо, что не раскрылась.
– Не рассыпалась? – Иван заглянул ему через плечо.
Да иди ты уже виноград убирать!
Но вслух удалось что-то невразумительное буркнуть. Подобрал банку и попытался вспомнить, зачем он ее вообще взял. Иван одарил его удивленным взглядом и отбыл на уборку. А Илья ничего полезного так и не сделал. Снова сел на стул и уставился на банку. Изучал слонов и затейливый цветочный рисунок, старательно отгоняя от себя мысли о… чужой территории Тани Тобольцевой.
Ваня вернулся довольно быстро. Сам нашел, куда выкинуть мусор, потом по-хозяйски порылся в шкафах, достал стаканы, применил стоящую на столе бутылку по назначению и протянул на две трети наполненный стакан Илье.
– Давай, тебе надо, я вижу.
Надо же, какой наблюдательный. Надо мне, Ваня, ты прав. Но не этого.
Щелкнул чайник. Оказывается, он успел его все-таки поставить.
– Мы же собирались чай пить… – Илья поразился, как неуверенно звучит его голос.
– Чай попьем, но сначала это. Давай! Сейчас полегчает! – В подтверждение своих намерений Ваня толкнул своим стаканом стакан Ильи и произнес тост: – За удачу!
В удачу Илья Королёв не верил. Он верил в методичный, ежедневный труд. Но здесь он не поможет. Так какая теперь разница?
Налитое он выпил до дна. Вкусно. И сразу стало тепло. И немного странно. Но вкусно и тепло – в первую очередь. И он протянул свой стакан Ивану со словами:
– Еще.
Второй был еще вкуснее. И от него стало еще теплее. Илья наконец убрал со своих колен красную жестяную банку.
– Ну его к черту, этот чай, – а потом приподнялся, перевернул под собой стул, сел верхом, оперся локтями и неожиданно в первую очередь для самого себя выдал: – А я сегодня встречался с твоей сестрой.
Для Ивана такое откровение стало, наверное, еще большей неожиданностью. Он так и замер с не донесенным до рта стаканом. Потом опустил его.
– Да? Где? Поругались, что ли? Ты чего такой расстроенный?
Поругались? Расстроенный? Нет, не те ты говоришь слова, Ваня, не те. Мы просто не сов-па-ли. Глобально. И летально.
– Она брала у меня интервью, – медленно проговорил Илья. Надо, чтобы Иван его правильно понял. Не надо, чтобы Иван его понял неправильно. Поэтому добавил: – На радио.
– А-а-а… – Ваня отставил в сторону бутылку. Илья проводил ее взглядом. Жаль. Вкусно же. И тепло. – Так это ее работа! Она у кого только не брала. Но у таких, как ты, которые с Чайковским и этим, как его… Малером, вроде нет. Чего это ее на классику потянуло?
Да, вот так вот. Ее на классику потянуло. А меня – на нее. Вот такое вот несовпадение вкусов. Бывает.
А с откровениями надо заканчивать. И так сегодня выдал десятилетнюю норму. Илья протянул руку, выудил из вазочки печенье, захрустел, собираясь с мыслями.
– В рамках культурного просвещения радиослушателей.
– О как! И как? Просветили? Знаешь, я, пожалуй, чай все-таки заварю, – Иван смотрел на Илью как-то очень пристально. – Я и бутербродов могу нарезать. Тебе поесть надо, ты, наверное, с обеда ничего не ел.
Хозяйственный какой. И заботливый. И черт с ними, с разбросанными нотами и виноградом. Хотя за Модеста Ильича обидно, конечно.
Илья снова поменял под собой положение стула, откинулся на спинку, вытянул ноги.
– Чувствуй себя как дома, – и рукой махнул. – А с твоей сестрой у нас состоялся крайне интересный разговор. Про Рахманинова и кляксы, – а потом хмыкнул и добавил: – Жаль, про Малера не успели. Ну, это я с тобой наверстал. Извини, что вспылил. Обычно я не бью людей нотами. По крайней мере, Малером.
Извинился внезапно, но на душе стало легче. И он с удовольствием наблюдал за хлопочущим на кухне Ваней.
– А чем ты обычно бьешь людей? – поинтересовался тот, ловко орудуя ножом.
– Музыкой.
– Слушай, вариант! – Иван поставил перед Ильей тарелку с бутербродами, удивительно аккуратными на вид. – Ешь давай, борец!
Бутерброды оказались не только красивыми на вид, но прекрасными по содержанию. Илья понял, что и в самом деле проголодался.
– Очень вкусно! Дашь рецепт?
– Чего? – Ваня расхохотался. – Бутерброда? Мясо и хлеб. Слушай, ты пить совсем не умеешь. Но ничего, это поправимо. Я тебя научу. А сейчас просто ешь.
Илья и сам понимал, что спросил глупость. Но так приятно иногда побыть глупым. Глупым не так больно. И Ваня прав – пить Илья не умеет совсем. Может быть, и не стоит учиться. А может быть, и стоит. Все эти умозаключения казались ужасно сложными, поэтому он вернулся к бутербродам и чаю. А у Вани зазвонил телефон. Разговор вышел краткий.
– Да… ты где?.. Понял… конечно… скоро буду!
Иван отключился и встал на ноги.
– Слушай, мне пора. Я так и не понял, что у вас там за интервью было, но мне сестру еще забирать из бара. Она на мотоцикл теперь не сядет. В общем, я пошел, а ты все бутерброды доешь, просветитель, и чаем не забудь запивать.
Наклонился, потрепал Сатурна за ушком.
И ушел – захлопнув дверь за собой.
В полной тишине Илья дисциплинированно доел бутерброды и допил чай. Вышел в прихожую, запер дверь. Постоял задумчиво в прихожей. Что-то важное Иван сказал про телефонный разговор с сестрой, но смысл этих слов ускользал. И нестерпимо хотелось спать.
Он не дошел до спальни. Сел в гостиной на диван, долго смотрел на рояль. А потом завалился на бок и мгновенно отключился.
* * *
Ну и денек выдался!
Ваня Тобольцев спешил к метро. Что произошло на этом интервью, он так и не понял, но то, что что-то произошло, – это точно. Сестра никогда не позволяла себе спиртное, если садилась за руль, а тут не просто позволила. Голос по телефону был очень странный. Да и умник пришел… Нет, тот вообще по жизни странный, но сегодня был еще и расстроенный. Даже уходить не хотелось, в том смысле, что надо было его сначала спать уложить, а потом уже идти. А то мало ли что? Но сестра позвонила. И выбора у Вани не осталось.
Да и свидание получилось скомканное. Он планировал все чин чинарем, но Таньку срочно вызвали (на это самое интервью, наверное), а родители без ключей, пришлось звонить красотке и передвигать встречу на более поздний срок. Та, естественно, надула губы. «У тебя есть более важные дела, чем я». В общем, пока одно, пока другое, пока встретил отца с матерью, пока добрался, открыл мартини, помыл виноград… Квартира красотке очень понравилась, оно и понятно. Она сразу стала допытываться, кому принадлежат такие крутые хоромы, но удалось отшутиться. Дошли до главного – Сатурн завыл. В глубине души Ваня был уверен, что собака вполне может вести себя прилично, просто ему не понравилась данная конкретная девчонка, вот и все.
Когда позже Ваня лежал на полу и гладил шерсть песика, он как раз размышлял на тему: стоит доверять интуиции Сатурна или нет. И склонялся к тому, чтобы довериться. У собак нюх – обзавидоваться можно.
А вообще, хорошо, что с умником мартини он всего лишь пригубил и с девчонкой выпил чисто символически, да и выветрилось все уже, поди.
Эту мысль про мартини Ваня Тобольцев вспомнил позднее, когда прибыл в бар и увидел сестру. В таком состоянии он ее припомнить не мог. Нет, было пару раз, конечно, после вечеринки в честь дня рождения и по поводу первого Ванькиного подвального концерта. Тогда они закатили знатную гулянку! Но чтобы после эфира… к тому же в день прибытия родителей из теплых краев, чтобы предстать перед их соскучившимися лицами в таком состоянии… Да, дела…
– Ну, и чем ты тут без меня баловалась? – поинтересовался Ваня, присаживаясь рядом.
– Текилой, – сказала сестра и долизала с руки оставшиеся крупинки соли. – Тебе не предлагаю, потому что кому-то из нас двоих садиться за руль, и это явно не я.
– Это явно не ты, – согласился Ваня и поднял руку, призывая официанта. – Колись, в честь какого события у тебя тут батарея стаканчиков числом пять?
– Эфир был трудный. Вот понимаешь, совсем ужасный. Думаю, уволят меня на… совсем, короче, уволят. И рекламодатель ушел недовольный. А рекламодатель этот, Ваня, очень крутой продюсер. А я все запорола, – тут она шмыгнула носом и в глазах появились слезы, – потому что пришел один… придурок… с которым простым человеческим языком разговаривать не получается.
– Да, – вздохнул Ваня, – с ним простым человеческим вообще не вариант.
– С кем? – Таня подняла голову.
– Ну, с придурком. Ты же про него говорила? Но вообще, он может быть даже очень неплохим человеком, поверь.
– Ой, что-то я совсем запуталась, Вань. Ты сейчас о чем?
– О том, что пить в одиночестве вредно.
Подошел официант, Тобольцев попросил расчет.
Когда они встали из-за стола, выяснилось, что Таня не очень твердо стоит на ногах.
«Эту тоже надо учить пить», – пронеслось в голове. Впервые в жизни Иван Тобольцев почувствовал, что может кого-то чему-то научить. Хоть курсы открывай.
– Надевай, – протянул он сестре шлем.
– А ты?
– А я так.
Чего уж теперь? Все равно рулить без прав придется на свой страх и риск. Так что одной проблемой больше, одной меньше – не принципиально.
Он сел на мотоцикл, Таня устроилась за его спиной и обняла.
– Держись крепче, – сказал Ваня сестре и повернул ключ зажигания.
* * *
Лица родителей Таня видела как в тумане. Ведь совсем по-другому планировала день. Ждала маму и папу, ждала шумного вечернего ужина, их рассказов, подарков. Таня знала, что они обязательно привезут подарки, и пусть давно уже выросла – все равно было здорово получить какой-нибудь сюрприз. Таня была уверена, что папа нащелкал кучу потрясающих кадров. Хотя многое можно увидеть в соцсетях, выкладывал он далеко не все. Столько было планов! А вот теперь она стояла в прихожей и не знала, что сказать.
– Что случилось? – мама, как всегда, впереди планеты всей со своей интуицией.
– Трудный эфир, – ответил вместо Тани Иня. – Что-то там с рекламодателями.
Из кухни в прихожую подтянулся папа, увидел дочь и сказал:
– Пойдем горячего чайку выпьем. Мама к тому же такую курочку запекла – самое лучшее средство от злых рекламодателей.
Сказал и раскрыл руки, и Таня, как в детстве, уткнулась ему лицом в грудь, а отцовские руки, самые сильные и самые надежные, укрыли от всего мира. И тут Таня сделала то, чего не делала с самого детства. Она разрыдалась в отцовских объятиях.
Так было в семь лет, когда упала на асфальте и сильно поранила коленку, в двенадцать, когда не прошла на танцевальный конкурс от школы, в пятнадцать, когда провалила годовую контрольную по алгебре, и вот теперь – когда поняла, что ничего у нее не получится с Ильей Королёвым, человеком, который заставляет разговаривать рояль. Он смотрел на нее с таким снисхождением, мол, что ты, Таня Тобольцева, можешь в этом понимать?
А она понимала! Но теперь не объяснить уже. Все кончено. И может, даже уволят. А и к лучшему.
Откроет кружок танцев для всех желающих.
Ваня с мамой ушли на кухню, Таня слышала звуки гремящей посуды и чувствовала, как ее гладят по голове самые лучшие руки на свете.
