Джавид Алакбарли
Пенелопа
Но факт остается фактом. Анна вышла за него замуж и была видимо счастлива. Ей не нужно было возвращаться по распределению домой в Целиноград, в свою большую и не очень благополучную семью. Можно было и без этого замужества остаться в Москве, однако, никто из увивающих вокруг нее ребят, в том числе и москвичей, не мог ей предложить ничего кроме руки, сердца и туманных перспектив на будущее. Словом, как говорят немцы, она выбрала «здесь и сейчас». Впервые в жизни она смогла расслабиться и довериться кому-то, кто за нее все решал. Про себя я подумал, что видимо он и до сих пор всё решает.
Натали с гордостью отмечала и то, что мама смогла стать не просто женой, рекламирующей своим видом уровень благосостояния мужа, а вошла в мир его бизнеса, а со временем смогла убедить его переориентироваться на Германию. Я в это слабо верил. Я не раз видел, что у таких людей, как её отец, любовь к производству всё новых и новых денежных знаков в крови, на уровне инстинктов. Очевидно, что они никого и никогда не слушают. Грешным делом, я даже подумал, что может быть автором этой версии о роли Анны в его бизнесе был её отец, желающий польстить своей жене.
Мне казалось, что этот крутой мужик, оказавшийся на свободе в период перестройки, действительно знал толк и в экономике, и в психологии людей, и в том, как эффективно зарабатывать деньги независимо от того, какой строй в стране и каков окрас политической власти. Ведь Натали недаром называла своего отца хозяином. Для меня вся эта информация о семье была неким фоном вокруг нее, и я никогда не предполагал, что она может, в какой-то мере, коснуться меня. Но не тут-то было.
За три года нашего общения многое изменилось. Я вырос и окреп, теперь уже Натали смотрела на меня снизу вверх. Мои метр девяносто и мастерски накаченная фигура обеспечивали мне симпатии почти всех девчонок гимназии. Но я не мог даже смотреть на кого-нибудь, кроме Натали. Именно она и стала моей первой женщиной. С ней я потерял девственность. После того незабываемого дня Натали часто проводила со мной уикенд. С ней вся моя жизнь приобрела совершенно иной смысл.
Любимая женщина всегда преображает своего мужчину. Натали это удалось сделать сполна. Я приобрёл уверенность в себе, избавился от депрессии и хандры. У моего счастья было имя – Натали. Мой персональный рай и ад в одном лице. Радость обладания и муки ревности, совместные походы в кино и мелкие ссоры, споры да одури и поцелуи на улице – всё это, равно как и многое другое, мне подарила Натали. Я был счастлив до неприличия.
Вместе мы старались как-то нигде не засвечиваться. С самого начала как-то так сложилось. Если я гордился тем, что рядом со мной находилась такая красавица, то она или чего-то стеснялась, или побаивалась того, что нас могут воспринимать как пару. Один раз она бросила фразу, что нет ничего более пошлого, чем два влюблённых школьника. Фраза меня задела, но я промолчал.
Однажды по дороге в Мюнхен мы перекусили в весьма уютном ресторанчике на берегу озера. К нам подошёл какой-то солидный дядечка. Чмокнув Натали в щёчку, он сообщил ей, что недавно вернулся из Москвы и что дома всё в порядке. Кинув на меня пронизывающий взгляд, он вдруг спросил у Натали:
– Воздыхатель?
Ответ Натали просто выдохнула:
– Да.
– Будь поосторожней. Пусть вздыхает, но место своё знает.
Когда я уже собрался ответить ему, Натали объявила, что нам пора. Всю дорогу я молчал. На душе было мерзко. Но я не задал ни единого вопроса. Натали пояснила, что это отцовский друг, давно отошедший от дел и осевший в Германии. Но кто же знал, что эта встреча будет иметь далеко идущие последствия.
В тот злополучный день мы после занятий решили посидеть в «Опере». Вдруг появилась яркая женщина, лет сорока, при виде, которой всё всколыхнулось, все забегали и засуетились. Натали была спиной к двери и ее не видела. Когда она подошла к нам, я тут же понял, что это мать Натали. Они были не просто очень похожи. Сходство было настолько поразительным, что казалось, что это сама Натали через двадцать лет. Она села, повелительно сказав Натали:
– Я там отложила в «Гермесе» несколько вещей. Тебя ждут. Иди посмотри.
И представилась мне:
– Наверное, ты догадался, что я мать Натали. Меня зовут Анна. Давай мы с тобой съедим по штруделю или выпьем сок, пока наша модница не вернется.
Разглядывая эту эффектную женщину, я понял, что в молодости она была не просто очень хороша собой. В ней чувствовалась та властная энергетика, которая способна превращать людей вокруг неё в послушные марионетки. Натали унаследовала не только её красоту, но и эту энергетику. Просто у неё она пока не так зашкаливала, как у её матери.
– Давай поговорим начистоту. Я знаю, что для Натали ты многое значишь. Главное, ей с тобой не скучно. Мир интеллектуальных разговоров всегда притягивал ее. Но обычно ее собеседниками были очень взрослые люди. Мои друзья, знакомые, сослуживцы. Это было не опасно. А тебя я боюсь. Вернее того, что ты можешь внести в ее жизнь. Я контролирую каждый ее шаг, каждый поступок и каждое желание. Пока ты был метр с кепкой и сопливым малышом, ты был вне игры. Но ты изрядно подрос и стал завидным кавалером. Всем хорош, надо признать. Жаль только, что карты не так легли.
Анна, не замечая моего состояния, все продолжала свой монолог.
– Натали все дни напролет говорит о тебе. Это нас беспокоит. И меня и моего мужа. Я-то человек цивилизованный, а вот он – нет. А тут вдруг ему звонит друг из Мюнхена и говорит о том, что видел Натали с каким -то мачо. Заострил внимание на том, что в глазах мачо – щенячий восторг и любовь, воспринимаемая Натали как должное. Естественно, что он тут же послал меня сюда.
Взглянув на моё ошарашенное лицо, она продолжила.
– Хочу, чтобы ты знал, что у нас очень непростая ситуация. Натали ничего об этом пока не знает. Моему мужу не так уж много осталось жить. С четвертой стадией рака шутки плохи. Он все знает о своей болезни и хочет оставить все, что у нас есть, в надежных руках. Такой человек у него есть. И если он принял решение, что Натали должна выйти за него замуж, то так тому и быть. Тебе еще учиться и учиться, а Натали уже надо вступать во взрослую жизнь. У нее должна быть такая же надежная опора, какая была у меня в молодости. Если её отца не станет, то нас просто съедят и выплюнут, проглотят в одночасье. Тебе этого не понять. Ведь ни ты, ни твои родители никогда ничего существенного не имели. Вам нечего защищать и нечего терять. Я-то прекрасно знаю, что в Германию едут только нищие. Те, у кого хоть что-то есть, выбирают Англию или Францию. Это все знают, не только я.
Нервно закурив, она продолжила:
– Излишне говорить, что мой муж видит в тебе препятствие, мешающее его планам. А их он обычно легко устраняет. Пойми, что мне тебя жаль. Именно поэтому я и решилась на этот разговор. Я договорилась и нашла тебе место в другой группе, в Аусбурге. Это даже ближе, чем Мюнхен. Не звони, не пиши смс-ки, не посылай e-mail. Исчезни из ее жизни. Если ты скажешь «нет», то мы поможем тебе навсегда исчезнуть.
Что я ей мог сказать? Что она оскорбила меня, мою семью, оскорбила свою дочь? Тщетно говорить такому человеку что то, что она не хочет услышать. Как же я себя ненавидел в эти минуты. Я видел себя со стороны, такого жалкого и беспомощного, такого растерянного и трусливого. Мне казалось, что я своим молчанием предаю Натали. У меня хватило сил только спросить у Анны:
– Это все? Я могу идти? Тогда всего доброго.
Кивнув ей, я вышел из кафе и зашагал на Максимилиан-штрассе. Я понял, что больше никогда в жизни не увижу Натали. И никогда больше не приду в это кафе. Её мать будет мерещиться мне всюду. Её холеный профиль так же четко отпечатался на этом кафе, как скрипичный ключ на их чашках с кофе.
Я с ужасом ждал уикэнда. Про себя решил, что больше не буду ездить на эти уроки и, конечно же, не поеду в какой-то Аусбург. Пусть как хотят, так и оценивают итоги этого года. Осталось-то всего два месяца. Единственное о чем я жалел, что больше не увижу фрау Ингу. Меня удивляло, как такой человек, как она, мог дружить с Анной. Я знал, что мне будет здорово не хватать моих мюнхенских поездок и бесед с фрау Ингой. Ну что же делать. Надо признать, что я редко привязываюсь к людям, но если это происходит, то это надолго. Почти навсегда.
