Джо Аберкромби
Холодное железо. Трилогия: Лучше подавать холодным. Герои. Красная страна
Секс и смерть
К ночи Дом досуга Кардотти преобразился. Стал похож на волшебную страну, столь же далекую от серой реальности, как луна от земли. Игорный зал озарили триста семнадцать свечей. Балагур сосчитал их, покуда их водружали на тихонько позвякивавшие люстры и втыкали в ослепительно сверкавшие подсвечники и канделябры.
Покрывала с игровых столов были убраны. Один из банкометов тасовал карты, второй сидел, глядя в пространство, третий считал и аккуратно складывал фишки. Балагур вел счет вместе с ним, только про себя. В дальнем конце зала пожилой служитель смазывал колесо фортуны. Оно было не слишком благосклонно к тем, кто с ней играет, насколько мог судить Балагур. Он давно заметил нечто необъяснимое в играх со случаем. Случай всегда против игрока. Вроде бы сначала ты побеждаешь цифры, но в конечном итоге они побеждают тебя.
Все вокруг сияло и мерцало, как спрятанные в пещерном мраке сокровища, а ярче всего женщины – принарядившиеся к этому времени, надевшие маски и казавшиеся при теплом свете свечей какими-то нереальными со своими длинными, изящными руками и ногами, умащенными и присыпанными блестками, с глазами, загадочно блещущими сквозь прорези золоченых масок, с губами и ногтями, красными, как свежая кровь…
В воздухе витали непривычные, будоражащие запахи. В Схроне женщин не было, и Балагур с трудом сдерживал возбуждение, успокаивал себя, бросая кости снова и снова и складывая выпавшие цифры. Дошел уже до четырех тысяч двухсот…
Мимо проплыла очередная женщина, с шорохом волоча по гуркскому ковру подол юбки, в разрезе которой показывалась при каждом шаге голая нога. Двухсот… Взгляд его приклеился к этой ноге, сердце ускорило свой бег. Двухсот… двадцати шести. Балагур вновь взял себя в руки, перевел взгляд на кости.
Тройка и двойка. Все как обычно, беспокоиться не о чем. Он услышал шум за окном, выпрямился и выглянул во двор. Начали прибывать гости.
– Добро пожаловать, друзья, добро пожаловать к Кардотти! У нас есть все, чего только могут пожелать взрослые мальчики! Карты и кости, игры, требующие удачи и мастерства, – сюда, пожалуйста! А эта дверь для тех, кто предпочитает нежные объятья матушки хаски! Вино и любые напитки по требованию. Пейте вволю, друзья мои! Всю ночь во дворе вас ждут самые разнообразные развлечения! Жонглеры, танцовщицы, музыканты… и даже, может быть, немного крови для тех, кто жаждет драки! Что же до женского общества… ну, этого у нас предостаточно…
В ворота вливался поток напудренных мужчин в масках. Среди костюмов от дорогих портных было уже не протолкаться, сквозь оживленное перекрикивание с трудом пробивалась веселая музыка, которую наяривал оркестр, расположившийся в одном углу двора. В другом перебрасывались сверкающей струей стеклянных бокалов жонглеры. Замелькали женщины в толпе, перешептываясь с гостями. Кое-кого уже повели в дом. По лесенке на второй этаж, конечно… Коска поневоле задумался, не перепадет ли нынче и ему несколько мгновений радости?..
– Вы само очарование, – обратился он, приподняв цилиндр, к проплывавшей мимо стройной блондинке.
– Гостями займись! – рявкнула та злобно в ответ.
– Я всего лишь подбодрить вас пытаюсь. Помочь хочу.
– Помочь хочешь – ублажи кого-нибудь! У меня и так работы хватает.
Ее тронули за плечо, она с лучезарной улыбкой повернулась, взяла желающего под руку и скрылась с глаз.
– Откуда их столько? – прошипел Коске на ухо Трясучка. – Говорили, три-четыре дюжины будет, кое-кто с оружием, но не мастера драться! А их тут уже в два раза больше!
Коска улыбнулся и хлопнул северянина по плечу.
– Вижу! Но это же так приятно, когда устраиваешь пирушку и гостей приходит больше, чем ждешь! Значит, кто-то пользуется любовью…
Трясучку шутка не позабавила.
– Не мы, уж точно. И как мы их всех придержим?
– С чего ты взял, что я знаю? По моему опыту, жизнь полна неожиданностей. Остается только покоряться обстоятельствам и делать, что можешь.
– Говорили, шесть стражников от силы. А это кто тогда? – Трясучка мотнул головой в сторону кучки мужчин сурового вида, в кирасах поверх стеганых курток, в масках из обычной стали, при мечах и длинных ножах, с угрюмо выдвинутыми вперед чеканными подбородками. Глаза их так и шарили по двору, высматривая угрозу.
– Хм-м, – промычал Коска, – вот и я о том же думаю.
– Думаете? – Мощная длань северянина крепко обхватила его руку. – Когда без башки вот-вот останетесь?
– Я вообще частенько думаю. – Коска высвободился. – И знаешь, что забавно? При этом попросту не боюсь.
Оставив Трясучку, он затесался в толпу. Принялся бродить среди гостей, похлопывая их по плечам, сыпля шутками, призывами выпить и полюбоваться представлением. Чувствуя себя в своей стихии – порока и разгула. И, конечно, опасности…
Его страшили старость, неудачи, предательство. Возможность показаться дураком. Но никогда не страшило предстоявшее сражение. Самые счастливые мгновения своей жизни Коска пережил, дожидаясь начала боя – глядя, как приближаются маршем бесчисленные гурки к Дагоске, следя за тем, как разворачиваются войска Сипани перед Островной Битвой, вскакивая в седло при свете луны, чтобы отбить вылазку врага из-за стен Муриса. Опасность его только радовала. Ибо исчезало беспокойство о будущем. Забывались промахи прошлого. Оставалось лишь прекрасное настоящее.
Он зажмурился, прислушиваясь к оживленной болтовне гостей, втянул носом воздух так глубоко, что в груди закололо. Сейчас ему даже выпить не хотелось.
И, открыв глаза, он увидел, что в ворота вошли еще двое человек. Толпа подобострастно расступилась, освобождая дорогу принцу Арио, одетому в алую куртку с расшитыми рукавами, из которых свисали шелковые манжеты такой длины, что возникало сомнение, сумеет ли принц при желании взять что-нибудь в руки. Золотую маску его венчал султан из разноцветных перьев, похожий на павлиний хвост, заколыхавшийся, когда Арио без всякого воодушевления огляделся по сторонам.
– Ваше высочество! – Коска, сорвав с головы цилиндр, низко поклонился. – Ваш приход воистину… воистину честь для нас.
– Да, да, – сказал Арио. – Как и приход моего брата. – Он вяло повел рукой в сторону стоявшего рядом человека в белоснежном наряде и маске в виде половинки солнца, которому, судя по тому, как нерешительно он топтался на месте, идти сюда не слишком хотелось. То был Фоскар, без сомнения, хотя с бородой Коска его еще не видел. – Не говоря уж о нашем общем друге, мастере Сульфуре, – закончил Арио.
– Увы, я остаться не могу. – Вперед выступил еще один человек, таившийся за спинами братьев. Кудрявый, неприметной внешности, скромно одетый. – Дел слишком много. Ни минутки покоя… – Он улыбнулся Коске, и тот заметил, что глаза у него разного цвета – один зеленый, другой голубой. – Этой же ночью я должен быть в Талине и говорить с вашим отцом. Нельзя предоставлять гуркам свободу действий.
– Конечно. Будь они прокляты, эти твари. Счастливого вам пути, Сульфур. – Арио едва заметно кивнул.
– Счастливого пути, – буркнул и Фоскар, когда спутник их шагнул обратно за ворота.
Коска снова нахлобучил цилиндр на голову.
– Что ж, из всех почтенных гостей вы самые желанные! Прошу вас, насладитесь представлением! К вашим услугам любые развлечения. – Он чуть придвинулся, сверкнул озорной улыбкой. – И верхний этаж. Осмелюсь сказать, там, в Королевском номере, ваши высочества поджидает нечто необыкновенное.
– Идем, брат. Посмотрим, может, нам и вправду удастся отвлечь тебя от забот. – Арио бросил недовольный взгляд на оркестр. – О, небеса, неужели эта женщина не могла найти музыкантов получше?
Толпа расступилась перед братьями. Следом за ними двинулись несколько веселых господ. И еще четверо – суровых, в доспехах и при оружии. Все они скрылись за дверью игорного зала, и Коска слегка нахмурился.
Страха он по-прежнему не испытывал. Но такое количество вооруженного народу вызывало тем не менее вполне разумное беспокойство. Попробуй, действительно, усторожи всех…
Коска метнулся к воротам, тронул караульного, стоявшего снаружи, за плечо.
– Никого больше не впускать. У нас битком, – сказал он, затем, захлопнув ворота прямо перед удивленным лицом стражника, запер их на замок и ключ спрятал в жилетный карман.
На долю друга принца Арио, мастера Сульфура, выпала честь быть последним человеком, который прошел сюда через парадный вход этой ночью.
Коска махнул рукой оркестру:
– Гряньте-ка что-нибудь повеселей, ребятки! Мы здесь для того, чтобы развлекать!
Морвир, стоя на коленях во тьме чердака, смотрел сквозь просверленные в стене под скатом крыши дырки вниз, во двор, по которому непрерывно сновали гости в ярких маскарадных костюмах, то исчезая в доме, то выходя обратно, то собираясь кучками, то рассеиваясь, сверкая и искрясь в свете фонарей. До слуха Морвира доносились громкие непристойные восклицания и приглушенная неразборчивая болтовня, нестройная музыка и веселый смех. Но самому ему было не до веселья.
– Почему их так много? – прошептал он себе под нос. – Мы ждали меньше половины. Похоже, что-то пошло наперекосяк…
К темным холодным небесам взметнулась струя белого пламени, последовал взрыв аплодисментов. Морвир покачал головой. Ронко… полный идиот, подвергающий опасности и собственную жизнь, и жизнь любого, кто окажется рядом. Если нанять его было разумной мыслью, тогда он, Морвир, император…
Дэй издала сдавленное шипение. Он осторожно подполз к ней по тихо поскрипывавшим балкам и приложил глаз к дырке в полу.
– Кто-то идет.
С лестницы в коридор вошли восемь человек в масках. Четверо из которых явно были стражниками, судя по начищенным до блеска кирасам. Двое – в чем уж вовсе сомневаться не приходилось – девицами, служившими у Кардотти. Но ни те, ни другие Морвира не интересовали. А вот последние двое…
– Арио и Фоскар, – шепнула Дэй.
– Они, должно быть… кто же еще?
Покуда стражники занимали места по сторонам дверей, сыновья Орсо перебросились несколькими короткими фразами. Затем Арио, хохотнув, низко поклонился, подхватил под руки обеих девиц и двинулся к дальней двери. А брат его шагнул к Королевскому номеру.
Морвир нахмурился.
– Похоже, все пошло наперекосяк…
Номер был воплощением чьего-то нелепейшего представления о том, как может выглядеть королевская опочивальня. В глазах рябило от изобилия всевозможных узоров, золотых и серебряных вышивок, малинового шелка, которым была застелена чудовищной величины кровать под пологом, заваленная подушками. Пузатый шкафчик ломился от разноцветных бутылок с напитками. С потолка, сплошь покрытого лепниной, свисала огромная люстра. Передняя стенка камина являла собой двух вырезанных из зеленого мрамора обнаженных женщин, державших блюдо с фруктами.
На стене висела картина с изображением еще одной гурии с нечеловечески большой грудью. Красавица купалась в ручье, отчего счастлива была, судя по выражению лица, неимоверно.
– От этой кошмарной музыки у меня голова разболелась, – проворчала Витари, подсовывая палец под корсет и почесываясь.
– А у меня – от этой дурацкой кровати. – Монца кивнула в сторону устрашающего ложа. – Особенно на фоне обоев.
Обои были в ядовито-голубую и бирюзовую полоску, с золотыми звездами…
– Не хочешь, да закуришь. – Витари ткнула пальцем в мраморный столик возле кровати, где лежала трубка из слоновой кости и стоял граненый стеклянный кувшинчик с хаской.
Монца на все это и без того посматривала. Весь последний час.
– О деле думайте, – резко сказала она, переводя взгляд на дверь.
– Думаю. – Витари поддернула юбку. – Мучение с этими чертовыми тряпками. И как только некоторые…
– Тс-с.
В коридоре послышались шаги.
– Они, – кивнула Витари. – Вы готовы?
Монца переступила с ноги на ногу, и в поясницу больно ткнулись рукояти ножей.
– Поздновато вроде отказываться.
– Ну, если только мы не решим покувыркаться с ними вместо этого…
– Нет уж, останемся верны убийству.
Надеясь, что поза ее выглядит достаточно соблазнительной, Монца уперлась правой рукой в оконную раму. Сердце пустилось вскачь, кровь зашумела в ушах.
Дверь медленно, со скрипом, отворилась, через порог переступил мужчина. Высокий, с головы до ног в белом, в золотой маске в виде половинки солнца. С безупречно подстриженной бородой… сквозь которую просвечивал неровный шрам на подбородке.
Монца захлопала глазами.
Не Арио. И даже не Фоскар.
– Дерьмо, – чуть слышно выдохнула Витари.
Тут Монца узнала гостя, и ее бросило в жар. Не сын Орсо, но зять. Не кто иной, как сам великий миротворец, его августейшее величество, верховный король Союза.
– Готов? – спросил Коска.
Трясучка откашлялся еще разок. В горле словно застряло что-то с того самого мгновенья, как он пришел в это проклятое место.
– Поздновато вроде отказываться.
Безумная ухмылка старого наемника сделалась еще шире.
– Ну, если только ты не решишь покувыркаться с ними вместо этого… Дамы! Господа! Прошу внимания!
Оркестр умолк, лишь скрипка зазудела на одной ноте. Отчего легче на душе у Трясучки не стало.
Коска замахал тростью, отгоняя зрителей от круга, размеченного в середине двора.
– Подальше, друзья мои, подальше, ибо вы вот-вот окажетесь в ужасной опасности! Перед вашими изумленными и недоверчивыми глазами будет разыгран один из интереснейших моментов истории!
– Как я трахаюсь? – вопросил кто-то, вызвав буйный смех у окружающих.
Очередным взмахом трости Коска чуть не выколол гостю глаз.
– Как кое-кого убивают!
К скрипке присоединился барабан. Бум, бум, бум… По сторонам озаренного факельным светом круга образовался еще один – из масок птиц, зверей, солдат, клоунов, скалящихся черепов, ухмыляющихся чертей, из-под которых выглядывали пьяные, скучающие, злые, исполненные любопытства лица. Не то Барти, не то Кюммель вознесся над толпой, запрыгнув на плечи собрату, и начал хлопать в ладоши в такт барабанному бою.
– Ради увеселения вашего и просвещения, а также в назидание…
Что бы это могло значить, Трясучка понятия не имел.
– …Дом досуга Кардотти представляет…
Глубоко вздохнув, он поднял щит и меч, шагнул в круг.
– …приснопамятный поединок между Фенрисом Ужасающим, – Коска тростью указал на Седого, ввалившегося в круг с другой стороны, – и Логеном Девятипалым!
– Но у него десять пальцев! – крикнул кто-то, снова вызвав смех у толпы.
Лишь Трясучке было не до смеха. Выглядел Седой, конечно, далеко не так жутко, как настоящий Фенрис, однако видом своим отнюдь не успокаивал. Здоровенный детина с лицом, закрытым черной железной маской, с выкрашенной в синий цвет левой рукой и выбритой левой половиной головы… Дубина, зажатая в его могучих кулаках, казалась таким суровым и опасным оружием, что Трясучке пришлось даже напомнить себе, что они на самом деле в одном лагере. Это всего лишь притворство. Притворство…
– С вашей стороны разумней будет, господа, отодвинуться! – прокричал Коска, и вдоль круга пробежались танцовщицы-гурчанки с черными кошачьими мордочками на черных лицах, оттесняя зрителей от края. – Здесь может пролиться кровь!
– Тем лучше! – Новый взрыв смеха. – Что мы, пришли смотреть, как эти два болвана танцуют друг с другом?
Толпа разразилась улюлюканьем, гиканьем и свистом. Явно неодобрительными. И Трясучка засомневался вдруг, что задуманное ими действо помахаться впустую несколько минут, потом проткнуть мечом пузырь со свиной кровью, припрятанный под мышкой у Седого, заставит этих недоносков хлопать. Ему вспомнился настоящий поединок под стенами Карлеона, от исхода которого зависела судьба всего Севера. Вспомнились холодное утро, пар от дыхания в воздухе, кровь на снегу. Карлы, стоящие вдоль круга и с ревом потрясающие щитами. Как отнеслись бы к этому дурацкому представлению они?.. Жизнь порою водит человека странными тропами, что правда, то правда.
– Начали! – крикнул Коска, выскакивая из круга.
Седой испустил зычный рев и, замахнувшись дубиной, ринулся в атаку. Замахнулся нешуточно. И ударил нешуточно. Трясучка успел вскинуть щит, но сила удара была такова, что на ногах он не устоял, грохнулся на задницу, и левая рука разом онемела. При этом собственным мечом он зацепил бровь… хорошо, глаз не выколол. Перекатился на четвереньки, и в тот же миг на булыжники, где он только что сидел, обрушилась дубина – аж каменная крошка брызнула во все стороны. И на ноги-то встать не успел, когда Седой вновь бросился в атаку, столь яростно, словно и впрямь замыслил смертоубийство. Уворачиваясь, Трясучка заметался по кругу, как кошка, брошенная в клетку с волками. Что-то не помнил он такого уговора… похоже, великан решил устроить этим ублюдкам представление, которое запомнится им надолго.
– Убей его! – со смехом выкрикнул кто-то.
– Крови, крови нам, болваны!
Трясучка крепче стиснул рукоять меча. Его охватило вдруг дурное предчувствие. Сильное, как никогда.
Бросание костей обычно успокаивало Балагура. Только не этой ночью. Его охватило вдруг дурное предчувствие. Сильное, как никогда. Он смотрел, как они катятся по столу, подскакивая и переворачиваясь, и пощелкивание их отдавалось в его вспотевшей коже покалыванием.
Остановились.
– Двойка и четверка, – сказал он.
– Вижу! – огрызнулся гость в маске-полумесяце. – Они меня ненавидят, эти чертовы кости! – И швырнул их на стол так, что те запрыгали.
Балагур, нахмурясь, потянулся за ними, бережно подгреб к себе.
– Пятерка и тройка. Дом выигрывает.
– Кажется, это уже становится обычным делом, – прорычал другой гость, в маске-кораблике, и друзья поддержали его недовольным ропотом.
Все они были пьяны. Пьяны и глупы. Выигрыш для дома и есть обычное дело, по этой причине в нем всегда приветствуются азартные игры. Но объяснять это гостям в обязанности Балагура не входило.
В дальнем конце зала кто-то радостно завопил – колесо фортуны выкинуло загаданное число. Кое-кто из игроков в карты снисходительно зааплодировал.
– Проклятые кости… – «Полумесяц» схватился за бокал с вином.
Балагур начал собирать фишки и аккуратно складывать их поверх собственных растущих пирамидок. Дышать было трудно, столько непривычных запахов витало в воздухе – духов, пота, вина, табачного дыма. Он вдруг осознал, что стоит с открытым ртом. И поспешно его закрыл.
Король Союза посмотрел на Монцу, потом на Витари. Красивый, величавый… и совершенно ненужный и нежеланный. Монца вдруг осознала, что стоит с открытым ртом. И поспешно его закрыла.
– Не сочти за непочтительность, – сказал он Витари, – но одной девушки мне более чем достаточно, и слабость я питаю… всегда питал… к темноволосым. – Повел рукою в сторону двери. – Надеюсь, я не обижу тебя, если попрошу нас оставить. Тебе заплатят, я прослежу за этим.
– Вы очень добры.
Витари покосилась на Монцу, и та в ответ почти незаметно пожала плечами, лихорадочно и безуспешно пытаясь сообразить, как выбраться из собственноручно сооруженной ловушки.
Оттолкнувшись от стены, Витари направилась к двери. Проходя мимо короля, нежно коснулась рукой его груди.
– Будь проклята моя рыжая мамаша…
Дверь за ней закрылась.
– Весьма… – король деликатно откашлялся, – приятная комната.
– Вам легко угодить.
Он смешливо фыркнул:
– Моя жена так не сказала бы.
– Жены редко отзываются о мужьях хорошо. Поэтому-то вы к нам и приходите.
– В данном случае не совсем так. Я получил ее благословение. Жена моя ожидает третьего ребенка и… впрочем, вряд ли тебе это интересно.
– Я выслушаю с интересом все, что вы скажете. За это мне и платят.
– Разумеется. – Король несколько нервно потер руки. – Наверное, стоит выпить.
Она кивнула в сторону шкафчика:
– Все – там.
– Хочешь чего-нибудь?
– Нет.
– Нет… ну, конечно. – Вино с бульканьем полилось из бутылки. – Ведь для тебя в этом нету никакой новизны.
– Никакой, – согласилась Монца, хотя не могла припомнить, когда в последний раз изображала шлюху и проводила время с королем.
Выбор у нее был невелик. Переспать с ним или убить его. Но ни то, ни другое не привлекало. Убийство Арио уже означало большой скандал. Об убийстве же короля и говорить нечего… пусть он и зять Орсо.
«Когда перед полководцем два темных пути, – писал Столикус, – ему следует выбрать тот, что посветлее». Вряд ли он имел в виду обстоятельства, в которых очутилась Монца, но дела это не меняло. Скользя рукою по одному из столбиков, поддерживавших полог кровати, она медленно, осторожно опустилась на малиновое покрывало. И тут взгляд ее упал на трубку.
«Когда перед полководцем два темных пути, – писал Фаранс, – ему следует найти третий».
– Вы, похоже, волнуетесь, – сказала она.
Король приблизился к изножью кровати.
– Должен признаться, я очень давно не бывал… в подобных местах.
– Есть кое-что, что поможет вам успокоиться. – И, не дожидаясь, пока он скажет «нет», Монца, повернувшись к нему спиной, принялась набивать трубку. С чем справилась быстро, поскольку делала это каждый вечер.
– Хаска? Боюсь, я…
– На нее вам тоже требуется благословение жены? – Монца вручила ему трубку.
– Нет, разумеется.
Она поднялась на ноги, взяла свечу, поднесла огонек к чашечке.
Первую затяжку он выкашлял сразу. Вторую – чуть позже. Затянувшись в третий раз, сумел удержаться от кашля, после чего выдохнул белую струйку дыма.
– Твой черед, – сказал хрипло, передавая трубку Монце и садясь на кровать.
Из чашечки еще курился дымок, щекоча ноздри.
– Я… – О, как же ей хотелось покурить, до дрожи. – Я… – И трубка уже в руке. Но не время для удовольствий. Она должна оставаться в здравом уме.
Губы короля тронула глуповатая улыбка.
– А тебя кто должен благословить? – прошептал он. – Обещаю, что не скажу… о-о-о…
Монца снова поднесла свечу к чашечке, глубоко втянула дым, почувствовала, как загорелись легкие.
– Чертовы сапоги, – забормотал король, пытаясь стащить с себя начищенную до блеска обувь. – Страшно неудобные. Платишь… сто марок… и, кажется, вправе ожидать, что… – Один сапог слетел с ноги, сверкнув как молния, ударился со стуком в стену.
Монце вдруг стало трудно стоять.
– Еще. – Она передала трубку королю. – Ну… что плохого в этом? – Уставилась на ярко вспыхнувший огонек свечи. Бурые крупинки в чашечке заискрились радужно, словно россыпь драгоценных камней, запылали оранжевым пламенем, потом ослепительно красным и, обратившись в серый пепел, погасли.
Король выпустил ей в лицо длинную струю дыма, она закрыла глаза, вдохнула его всей грудью. Дым заклубился в голове облаком.
– О-о-о…
– Что это? – Король огляделся по сторонам. – Мне кажется или…
– Да. Да… все так.
Комната светилась. Боль в ногах стала ласковым щекотанием. Все тело слегка пощипывало. Монца присела на тихо скрипнувший матрац. Никого… лишь они вдвоем с королем Союза сидят в борделе на безобразной кровати. Что может быть чудесней?
Король медленно облизнул губы.
– Моя жена. Королева, как ты знаешь. Я уже говорил это? Она – королева. И не всегда…
– Ваша жена любит женщин, – услышала Монца собственный голос. Фыркнула, брызнув слюной, утерлась. – Очень любит.
Глаза короля в прорезях маски были розовыми. Взгляд лениво блуждал по ее лицу.
– Женщин? О чем мы говорили? – Он слегка подался вперед. – Я больше… не волнуюсь… совсем. – Провел непослушной рукой по ее ноге. – Думаю… – пробормотал, снова облизывая губы, – думаю…
Глаза его закатились, и он опрокинулся на спину, разбросав руки. Медленно повернул голову, отчего маска съехала набок, и затих, посапывая.
От него веяло таким покоем… Монце тоже захотелось прилечь. Все-то она бегает, все тревожится… Нужно отдохнуть. Она это заслужила. Но какая-то мысль все же не давала покоя… сначала она должна что-то сделать. Что?.. Монца поднялась на ноги, постояла, раскачиваясь взад и вперед.
Арио.
– А. Вот что.
Оставив его величество лежать на кровати, она побрела к двери. Комната накренилась в одну сторону, пытаясь ее опрокинуть, потом в другую. Хитрая тварь… Монца нагнулась, стащила с ноги туфлю на высоком каблуке, оступилась и чуть не упала. Скинула вторую, и та полетела прочь медленно, словно якорь, погружающийся в воду. Поглядев после этого на дверь, Монца с трудом удержалась от того, чтобы не зажмуриться. Потому что между нею и выходом встала мозаичная стена из голубого стекла, огоньки свечей за которой превратились в сияющие столбы, слепившие глаза.
Морвир кивнул своей помощнице – черной скрюченной фигурке, которую не разглядеть было бы во тьме чердака, если бы на улыбающемся личике не лежала наискосок тонкая световая полоска. Дэй кивнула в ответ.
– Я займусь стражниками возле Королевского номера, – прошептал он. – Ты – остальными.
– Ясно. Когда?
«Когда» – это был наиважнейший вопрос. Морвир снова заглянул в дырку, нервно пошевеливая пальцами одной руки, в другой сжимая трубку с отравленными иглами. Дверь в Королевский номер открылась, оттуда вышла Витари. Миновала стражников, хмуро глянула на потолок и удалилась. Что с Меркатто, что с Фоскаром? – ни намека. Морвир точно знал, что уход Витари в планы не входил. Тем не менее он все равно должен был убить стражников, поскольку получил за это плату и вообще всегда строго следовал договору. Чем и отличался среди многого прочего от отребья вроде Никомо Коски.
Но когда? Когда, когда?..
Морвир нахмурился. До слуха донеслось вдруг тихое, но отчетливое чавканье.
– Ты что, ешь?
– Всего лишь маленькую булочку…
– Прекрати сейчас же! Мы на работе, черт побери, и я пытаюсь думать! Йота профессионализма… неужели я прошу слишком многого?
Время шло под невнятный аккомпанемент бездарных музыкантов, но внизу не происходило никакого движения, если не считать переминания с ноги на ногу стражников. Морвир медленно покачал головой. Похоже, в данном случае, как уже бывало не раз, не имело смысла ждать какого-то особо подходящего момента. Он набрал в грудь воздуху, поднес трубку к губам, прицелился в того стражника, что подальше…
Дверь в номер Арио со стуком распахнулась. В коридор вышли две женщины, одна поправляла на ходу юбки. Морвир, с раздутыми уже щеками, задержал дыхание. Девицы прикрыли за собою дверь и упорхнули. Один из стражников что-то сказал другому, тот засмеялся. Послышался тишайший в мире свист – Морвир разрядил трубку, – и смех оборвался.
– Ой! – Стражник хлопнул себя рукой по голове.
– Что такое?
– Не знаю… вроде кто-то ужалил.
– Ужалил? И кто же… – Настал черед второго стражника схватиться за голову. – Черт!
Первый нащупал в волосах иглу, поднес ее к свету.
– Иголка. – Он потянулся за мечом, но в следующий миг привалился к стене и сполз на пол. – Что-то мне…
Второй шагнул вперед, качнулся, потянулся неведомо за чем и рухнул ничком. Морвир удовлетворенно кивнул и повернулся к Дэй, стоявшей на коленях возле своей дырки, просверленной неподалеку.
– Порядок? – спросил он.
– Конечно. – В одной руке у нее была трубка с отравленными иглами, в другой булочка, от которой она тут же и откусила.
Морвир вновь посмотрел на двух неподвижных стражников возле Королевского номера.
– Прекрасная работа, дорогая моя. Но, увы, вся… которую нам доверили.
Он начал собирать снаряжение.
– Мы не останемся посмотреть, что будет?
– Зачем? Увидеть мы можем только, как умрут люди, а это лично я уже видел. Не раз. И можешь мне поверить, одна смерть мало чем отличается от другой. У тебя есть веревка?
– Конечно.
– Побеспокоиться о безопасном отступлении никогда не рано.
– Осторожность – на первом месте, всегда.
– Именно так.
Дэй размотала припасенную веревку, привязала один конец к стропилу. Затем, подняв ногу, выбила из рамы окошко. Морвир услышал, как оно с плеском шлепнулось в канал под домом.
– Безупречно. И что бы я без тебя делал?
– Умри! – И Седой снова ринулся на него, вознеся над головой свое гигантское бревно.
Трясучка ахнул вместе с толпою и еле успел увернуться. Ветер от пролетевшей мимо дубины овеял лицо. Кое-как поймал Седого в захват и прошипел на ухо, покуда тот пытался вырваться:
– Какая навозная муха тебя укусила?
– Месть!
Седой пихнул его коленом, стряхнул с себя. Трясучка попятился, спешно пытаясь сообразить, как успокоить разбушевавшегося великана.
– Месть? За что, ублюдок хренов?
– За Уфрис! – Огромный сапог Седого поднялся, норовя опуститься Трясучке на ногу, и тот поспешно отпрыгнул.
Выглянул из-за щита.
– Уфрис? Но там же никого не убили!
– Точно?
– Двух человек на пристани, но…
– Моего брата! Всего двенадцати годков!
– Я тут ни при чем, мразь ты этакая! Их Черный Доу убил!
– Черного Доу тут нету, а я матери своей поклялся, что заставлю кого-нибудь заплатить! И ты достаточно «при чем», чтобы выбить плату из тебя, дерьмо!
Уворачиваясь от очередного свирепого замаха, Трясучка взвизгнул по-бабьи, что, конечно, услышали зрители, жаждавшие крови не меньше, чем если бы смотрели на настоящий поединок, и радостно завопили.
Месть, стало быть. Обоюдоострый клинок, который настигает тебя, когда не ждешь. Трясучка чувствовал, как по лицу течет кровь от предыдущего, пропущенного удара, и в голове вертелась лишь одна мысль – до чего же несправедливо все складывается. Он попытался жить правильно, как советовал ему некогда брат. Попытался стать лучше. И вот… гляньте-ка, куда заводят человека добрые намерения. Прямиком в дерьмо.
– Но ведь я… ничего худого не сделал! – прорычал он на северном.
Седой сплюнул сквозь дырку для рта.
– Как и мой брат!
Дубина вновь взлетела и понеслась вниз с устрашающей скоростью. Трясучка метнулся в сторону, отбил удар, резко вздернув щит, и краем его изо всех сил саданул Седому под челюсть. Брызнула кровь, тот отшатнулся.
У Трясучки все еще была гордость. Единственное, что он сумел сохранить. И ярость вскипела в груди волной, как это бывало дома, на Севере, когда он оказывался в гуще схватки. Будь он проклят, если позволит отправить себя в грязь какому-то здоровенному ублюдку, который не может отличить хорошего человека от плохого.
– Месть, говоришь? – взревел Трясучка. – Будет тебе месть, погоди!
Коска вздрогнул, когда Трясучка, приняв удар на щит, отскочил в сторону. Потом молодой северянин что-то прорычал на северном, весьма злобно, и полоснул мечом воздух, лишь на палец не достав Седого, зато в замахе едва не зацепив зрителей, которые поспешно отпрянули.
– Потрясающе, – залепетал кто-то, – дерутся почти по-настоящему! Я непременно найму их на свадьбу дочери…
Он был прав – северяне устроили славное представление. Пожалуй, даже слишком. Сейчас они кружили настороженно, не сводя друг с друга глаз, пытаясь время от времени достать противника ногой или оружием, с той напряженной сосредоточенностью, которая свойственна людям, знающим, что малейший промах будет означать смерть. У Трясучки были в крови волосы, падавшие на лоб. У Седого – горло, от пореза, нанесенного краем щита. Еще на кожаной куртке его, на груди, виднелась длинная царапина, оставленная мечом.
