Джо Аберкромби
Первый закон. Трилогия: Кровь и железо. Прежде чем их повесят. Последний довод королей
– Ха! – презрительно хохотнул Доу. – Ха! Ты думаешь, он нас послушает, Слабейший? Ты забыл, что он нам сказал? Нам и Девятипалому? «Идите и никогда не возвращайтесь!» Ты забыл, что он едва не прикончил нас? Ты забыл, что он ненавидит любого из нас?
– Он нас боится, – сказал Молчун.
– Да, ненавидит и боится, – проворчал Тридуба. – И правильно делает. Потому что мы сильны. Мы – названные. Нас знают. Мы те люди, за которыми пойдут другие.
Тул кивнул своей огромной головой:
– Точно. Я тоже не думаю, что в Карлеоне нас встретят с радостью. Скорее с копьями в руках.
– Я не сильный! – крикнул Форли. – Я же Слабейший, это каждый знает! У Бетода нет причин бояться меня и ненавидеть. Я пойду!
Ищейка с изумлением взглянул на Форли. Все поглядели на него.
– Ты? – переспросил Доу.
– Ну да, я! Возможно, я не боец, но и не трус! Я пойду и поговорю с ним! Вдруг он меня послушает.
Ищейка смотрел на Форли во все глаза. Никто из них так давно не пытался найти выход из затруднительного положения с помощью слов, что это казалось невероятным.
– Кто знает, вдруг и послушает, – пробурчал Тридуба.
– Он может тебя выслушать, – сказал Тул. – А потом убить к чертовой матери. Слышишь, Слабейший?
– Шансов у тебя не много, – покачал головой Ищейка.
– Наверное. Но стоит попытаться, разве нет?
Они обменялись обеспокоенными взглядами. Форли, без сомнения, доказал, что у него крепкий костяк, но Ищейке не нравился его план. Этот Бетод – слишком непрочный крюк, чтобы вешать на него свои надежды. Очень непрочный крюк.
Но, как и сказал Тридуба, больше никого не осталось.
Слова и пыль
Кюрстер приплясывал внутри фехтовального круга, встряхивал длинными золотистыми волосами, махал рукой толпе и посылал воздушные поцелуи девушкам. Публика хлопала, завывала и улюлюкала, глядя на гибкого юношу, проделывавшего свои эффектные номера. Он был адуанец, офицер Собственных Королевских.
«Местный мальчик, и такой популярный».
Бремер дан Горст стоял, опершись на барьер, и наблюдал за противником сквозь опущенные веки. Его рапиры на вид были необычно тяжелыми, огромными и побитыми, словно от частого использования; возможно, слишком тяжелыми, чтобы действовать ими быстро. Сам Горст тоже выглядел слишком тяжелым для быстрых движений: огромный и с толстой шеей – бык, а не человек, более похожий на борца, чем на фехтовальщика. С первого взгляда он казался обреченным на поражение в этой схватке. Большинство людей в толпе, по-видимому, сочли именно так.
«Но только не я».
Человек, принимавший ставки на участников поединка, выкрикивал цифры и собирал деньги от толпившихся вокруг него людей. Почти все ставили на Кюрстера. Глокта повернулся к принимавшему ставки и спросил:
– Сколько сейчас за Горста?
– За Горста? – переспросил тот. – Один к одному.
– Я ставлю двести марок.
– Прости, приятель, я не смогу это покрыть.
– Хорошо, тогда сотню, пять к четырем.
Тот на мгновение задумался, поднял глаза к небу, производя в голове вычисления, и кивнул:
– Принято.
Глокта снова откинулся на спинку скамьи. Он слушал, как арбитр объявляет имена соперников, и глядел на Горста, закатывавшего рукава рубашки. Его предплечья были толстыми, как древесные стволы. Мощные узлы мускулов заиграли, когда он принялся разминать мясистые пальцы. Горст вытянул толстую шею в одну сторону, потом в другую, затем взял у секунданта рапиры и произвел пару пробных уколов. Лишь немногие в толпе отметили это – люди отвлеклись, приветствуя Кюрстера, как раз выходившего на свою позицию. Но Глокта заметил.
«Он быстрее, чем можно предположить по виду. Гораздо быстрее. Его тяжелые рапиры уже не кажутся такими неуклюжими».
– Бремер дан Горст! – выкрикнул арбитр.
Верзила не спеша занял свою позицию. Его приветствовали весьма скудные аплодисменты: такой громоздкий бык не соответствовал представлениям зрителей о том, как должен выглядеть фехтовальщик.
– Начинайте!
В поединке не было ничего изящного. Горст сразу принялся орудовать тяжелой рапирой – широкими беспорядочными взмахами, словно чемпион-дровосек, рубящий сучья. При каждом ударе он издавал низкое утробное рычание. Это было странное зрелище: один из противников участвовал в фехтовальном состязании, а другой как будто всерьез бился не на жизнь, а на смерть.
«Парень, тебе же нужно дотронуться до него, а не разрубить надвое!»
Но, наблюдая за ним, Глокта осознал: эти могучие удары не такие уж неуклюжие, они хорошо рассчитаны по времени и нанесены очень точно. Кюрстер смеялся, когда отпрыгивал от первого мощного взмаха, и улыбался, уворачиваясь от третьего, но к пятому его улыбка уже погасла.
«И вряд ли она вернется».
Нет, это совсем не изящно.
«Зато мощно, ничего не скажешь».
Кюрстер отчаянным движением нырнул под новый рубящий удар.
«Рубит он достаточно сильно, чтобы отхватить ему голову, несмотря на затупленную рапиру».
Любимец публики делал все возможное, чтобы перехватить инициативу, он наступал и колол, но Горст был готов ко всему. Он с ворчанием отражал уколы короткой рапирой, затем рычал и заносил длинный клинок для нового свистящего кругового удара. Глокта вздрогнул, когда лезвие Горста с громким лязгом врезалось в рапиру противника, откинув назад его кисть и едва не вырвав оружие из пальцев. От силы удара Кюрстер пошатнулся и попятился, сморщившись от боли и неожиданности.
«Теперь я понимаю, почему шпаги Горста выглядят такими побитыми».
Кюрстер, увертываясь, шел по кругу, пытаясь избежать стремительной атаки, но его огромный противник действовал слишком быстро.
«Слишком, слишком быстро».
Горст рассчитал все возможности и уже предугадывал движения Кюрстера, изводя его непрерывными мощными ударами. Выхода из такой позиции не было. Два сильных выпада оттеснили злополучного офицера к самой границе круга, за ними последовал сильный рубящий удар. Длинная рапира вылетела из руки Кюрстера и воткнулась в дерн, раскачиваясь из стороны в сторону. Побежденный какое-то мгновение стоял, пошатываясь – глаза широко раскрыты, опустевшая ладонь дрожит, – затем Горст налетел на него с диким ревом и с ходу врезался в беззащитные ребра противника тяжелым плечом.
Глокта разразился булькающим хохотом.
«Никогда прежде не видел, чтобы фехтовальщики летали!»
Кюрстер с визгом, как девчонка, описал в воздухе пол-оборота, рухнул на землю, ударился всеми конечностями и проехал несколько шагов на животе. Наконец он остановился в песке за пределами круга в добрых трех шагах от того места, где Горст ударил его, и остался лежать, слабо постанывая.
Толпа потрясенно замолкла. Было так тихо, что кудахтающий смех Глокты слышали в заднем ряду. Наставник Кюрстера кинулся к нему от загородки и осторожно перевернул поверженного ученика лицом вверх. Юноша бессильно отбивался, всхлипывая и держась за ребра. Горст какое-то время наблюдал за ними совершенно безразлично, затем пожал плечами и зашагал обратно к своей отметке.
Тренер Кюрстера повернулся к арбитру.
– Прошу прощения, – сказал он, – но мой ученик не сможет продолжать.
Глокта больше был не в силах сдерживаться. Ему пришлось зажать рот обеими ладонями, все его тело сотрясалось от хохота. Каждый всплеск веселья отдавался мучительным спазмом в шее, но он не обращал на это внимания. Однако большинство людей в толпе, судя по всему, не находили зрелище забавным. Вокруг слышалось гневное бормотание. Ропот перешел в неодобрительный свист, когда Кюрстера выводили из круга: он безвольно повис, обхватив плечи наставника и секунданта. И наконец свист сменился хором рассерженных выкриков.
Горст глянул на публику ленивыми полуоткрытыми глазами, снова пожал плечами и не торопясь побрел назад к загородке. Глокта все еще посмеивался, хромая прочь от арены; его кошелек только что стал значительно тяжелее. Уже много лет он так не веселился.
Университет располагался в заброшенном уголке Агрионта, под самыми стенами Дома Делателя, где даже птицы казались старыми и усталыми. Это было опутанное полумертвым плющом огромное ветхое строение, чья архитектура явно принадлежала к более ранней эпохе, – одно из старейших зданий в городе, как считалось.
«По виду вполне похоже на то».
Крыша здания просела в середине, а в некоторых местах готова была обрушиться. Тонкие шпили покосились и угрожали свалиться вниз, в запущенные садики, окружавшие постройку. Штукатурка на стенах потемнела и потрескалась, кое-где отслоились целые пласты, обнажая голые камни и крошащийся раствор. В одном месте под сломанной водосточной трубой по стене растеклось огромное бурое пятно… В былые времена, когда изучение наук привлекало лучших людей Союза, это здание было одним из великолепнейших в городе.
«А Сульт еще говорит, будто инквизиция устаревает!»
По бокам покосившихся ворот стояли статуи: два старика, один держит в руках лампу, другой указывает на какое-то место в книге.
«Мудрость и прогресс или какая-то чепуха вроде того».
Истукан с книгой потерял нос в течение прошедшего столетия, а другой стоял под углом, и его лампа торчала вверх, словно он отчаянно цеплялся за нее в поисках поддержки.
Глокта забарабанил кулаком в древние ворота. Они задребезжали и заметно закачались, как будто могли в любой момент слететь с петель. Глокта подождал. Он ждал довольно долго.
Внезапно с той стороны послышался лязг отодвигаемых засовов. Одна половинка ворот качнулась и отворилась на несколько дюймов. В щели показалось древнее лицо. Старец прищурился и всмотрелся в гостя. Снизу привратника освещала тоненькая свечка, зажатая в сморщенной руке. Затуманенные глаза оглядели пришельца с ног до головы.
– Что вам угодно?
– Я инквизитор Глокта.
– А‐а, вы от архилектора?
Глокта удивленно нахмурился и кивнул:
– Да, верно.
«Видимо, они вовсе не так отрезаны от мира, как кажется. Похоже, он знает меня».
Внутри оказалось так темно, что идти было небезопасно. По обе стороны ворот располагались два огромных медных канделябра без единой свечи; давно не полировавшаяся поверхность тускло блестела в слабом свете крошечной свечки привратника.
– Сюда, господин, – продребезжал старик и зашаркал куда-то в темноту, согнувшись почти вдвое.
Даже Глокте не составляло большого труда поспевать за ним.
Они ковыляли друг за другом по сумеречному коридору. Окна здесь располагались с одной стороны: древние, забранные узкими стеклами и такие грязные, что едва пропускали свет даже в самый яркий солнечный день. Сейчас наступал хмурый вечер, и свет не пробивался совсем. Дрожащий огонек свечи плясал на пыльных картинах, висевших на противоположной стене. На холстах бледные старики в черных и серых темных одеждах глядели куда-то вдаль из обшарпанных рам, сжимая в морщинистых руках колбы, шестерни и компасы.
– Куда мы идем? – спросил Глокта. Они шаркали через полумрак уже несколько минут.
– Адепты сейчас обедают, – просипел привратник, поднимая на него бесконечно усталые глаза.
Обеденный зал Университета представлял собой просторное гулкое помещение, лишь чуть-чуть выделявшееся из общей темноты благодаря нескольким угасающим свечам. Крошечный огонек мигал в огромном камине, отбрасывая танцующие тени на балки потолка. Длинный стол простирался во всю длину зала, отполированный за долгие годы использования; по его сторонам были расставлены шаткие стулья. За столом с легкостью уместилось бы восемьдесят человек, но сейчас сидело только пятеро, сгрудившись у одного конца возле очага. Заслышав стук инквизиторской трости в гулкой тишине, они прервали трапезу, подняли головы и посмотрели на гостя поверх тарелок с огромным интересом. Человек, сидевший во главе стола, поднялся с места и поспешил навстречу Глокте, придерживая одной рукой полу длинной черной мантии.
– Посетитель, – проскрипел привратник, махнув свечой в сторону инквизитора.
– А, от архилектора! Я Зильбер, распорядитель Университета!
Он пожал Глокте руку. Его сотрапезники тем временем тоже поднялись на ноги, словно к ним прибыл почетный гость.
– Инквизитор Глокта, – представился тот и оглядел стариков.
«Надо признать, они выказывают больше уважения, чем я ожидал. Впрочем, имя архилектора открывает многие двери».
– Глокта, Глокта, – забормотал один из стариков, – кажется, я знаю какого-то Глокту…
– Вы все знаете, вот только никогда не можете вспомнить, откуда, – оборвал его распорядитель, и это саркастическое замечание вызвало неуверенные смешки. – Инквизитор, позвольте мне представить присутствующих.
Он обошел одетых в черные мантии ученых, останавливаясь возле каждого и называя их имена.
– Сауризин, наш адепт-химик. – Толстый лохматый старикан. Его одежду спереди сплошь усеивали ожоги и пятна, а бороду – застрявшие в ней кусочки пищи.
– Денка, наш адепт по части металлов. – Самый младший из четырех, значительно моложе остальных, хотя далеко не юноша. Он надменно поджимал губы.
– Чейл, адепт-механик. – Глокта никогда не видел, чтобы у человека была такая большая голова, но такое маленькое лицо. Особенно огромными казались его уши, из которых торчали пучки седых волос.
– И Канделау, адепт-медик. – Костлявая старая птица с длинной тощей шеей, на изогнутый орлиный нос водружены очки.
– Прошу присоединяться к нам, инквизитор, – провозгласил распорядитель и показал на свободный стул, втиснутый между двумя адептами.
– Может быть, вина? – продребезжал Чейл с чинной улыбкой на маленьких губках, уже наклоняясь с графином вперед и наливая жидкость в бокал.
– Благодарю.
– Мы как раз сравнивали достоинства сфер наших исследований, – пробурчал Канделау, глядя на Глокту сквозь поблескивающие стекла очков.
– Как всегда, – горестно вздохнул распорядитель.
– Человеческое тело, несомненно, является единственной областью, достойной тщательного изучения, – продолжал адепт-медик. – Прежде чем обращать свое внимание на мир вовне, необходимо понять тайны, скрытые внутри нас. Мы все обладаем телом, инквизитор. Способы его исцеления или нанесения ему вреда представляют собой величайший интерес для всех. Поэтому именно человеческое тело является областью моей компетенции.
– Тело! Тело! – хнычущим голосом отозвался Чейл, поджимая свои маленькие губки и ковыряясь в тарелке. – Мы же едим!
– Вот именно! Вы расстраиваете инквизитора этой отвратительной болтовней!
– О, меня не так просто расстроить, – усмехнулся Глокта через стол, чтобы знаток металлов хорошенько рассмотрел его недостающие зубы. – Моя работа в инквизиции требует большего, чем поверхностное знание анатомии.
За столом воцарилось неловкое молчание, затем Сауризин схватил блюдо с мясом и протянул ему. Глокта взглянул на поблескивающие ломти и облизнул пустые десны.
– Нет, благодарю вас.
– Так это верно? – спросил адепт-химик, понизив голос и всматриваясь в лицо инквизитора поверх блюда с мясом. – Это правда, что теперь финансирование увеличат? Я имею в виду, теперь, когда уладили дело с торговцами шелком?
Глокта нахмурился. Все в комнате смотрели на него в ожидании ответа. Вилка одного из старых адептов застыла на полпути ко рту.
«Так вот оно что. Деньги. Но с какой стати им ждать денег от архилектора?»
Тяжелое блюдо с мясом в руке адепта начало подрагивать.
«Что ж… Если это заставит их повиноваться…»
– Отчислять больше денег, конечно, возможно. В зависимости от результатов работ, разумеется.
Собравшиеся приглушенно забормотали. Химик дрожащей рукой осторожно поставил на стол блюдо.
– Мне в последнее время удалось добиться значительных успехов в опытах с кислотами… – проговорил он.
– Ха! – насмешливо вскричал знаток металлов. – Результаты, вот что требуется инквизитору. Результаты! Мои новые сплавы, если их немного усовершенствовать, будут крепче, чем сталь!
– Вечно эти сплавы! – вздохнул Чейл, возводя крохотные глазки к потолку. – Никто не понимает важности четкого механического мышления!
Трое остальных уже собрались гневно накинуться на него, но распорядитель успел взять слово первым:
– Господа, прошу вас! Инквизитора не интересуют наши маленькие разногласия! У каждого будет время обсудить свою работу и показать ее достоинства. Это ведь не соревнование, не так ли, инквизитор?
Все посмотрели на Глокту. Он медленно обвел взглядом старые лица, преисполненные ожидания, и не сказал ничего.
– Я изобрел машину для…
– Мои кислоты…
– Мои сплавы…
– Тайны человеческого тела…
Глокта оборвал их:
– Собственно, меня в настоящее время особенно интересует область… Полагаю, вы назвали бы это взрывчатыми веществами.
Адепт-химик вскочил со стула.
– Это в моем ведении! – вскричал он, победоносно взирая на коллег. – У меня есть образцы! У меня есть примеры! Прошу вас, следуйте за мной, инквизитор!
Он швырнул столовый прибор на тарелку и ринулся к одной из дверей.
Лаборатория Сауризина выглядела в точности так, как ее можно было себе заранее представить, почти во всех деталях: продолговатая комната с цилиндрическим сводом, кое-где покрытым черными пятнами сажи. Практически все пространство стен занимали полки, прогибавшиеся под тяжестью множества коробочек, баночек, бутылочек с разнообразными порошками и жидкостями, а также образцами металлов. Располагались эти многочисленные емкости без какой-либо системы, и большинство из них не имели ярлыков.
«Порядок, по-видимому, у нашего химика не на первом месте».
Скамьи, стоявшие посередине комнаты, пребывали в еще большем беспорядке: они были завалены посудой – стеклянной и медной, побуревшей от времени. Пробирки, колбы, тарелки, лампы (в одной из них горело открытое пламя) – все это могло в любой миг обрушиться и окатить несчастного, оказавшегося поблизости, какими-нибудь смертоносными обжигающими ядами.
Адепт-химик сразу же погрузился в этот хаос, как крот в нору.
– Ну-ка, ну-ка, – бормотал он, дергая себя рукой за грязную бороду, – взрывчатые порошки у меня где-то здесь…
Глокта вошел в комнату следом за ним, опасливо косясь на все эти пробирки. Он сморщил нос: в комнате стоял отвратительный едкий запах.
– Вот он! – каркнул адепт и потряс пыльной колбой, до половины наполненной черными гранулами. Он расчистил место на одной из скамей, со звоном сдвинув стекло и металл небрежным взмахом мясистой руки. – Это вещество весьма редкое, знаете ли, инквизитор? Весьма редкое! – Он вытащил пробку и насыпал дорожку черного порошка на деревянную скамью. – Лишь немногим посчастливилось видеть, как оно действует! Очень немногим! И вы станете одним из них!
Глокта предусмотрительно отступил назад – он хорошо помнил вид рваной дыры в стене Цепной башни.
– Я надеюсь, на таком расстоянии мы в безопасности?
– Абсолютно, – бормотал Сауризин. Он осторожно поднес к порошку на вытянутой руке горящую свечку и коснулся пламенем конца черной дорожки. – В этом нет совершенно ничего опас…
Раздался резкий хлопок, в воздух взлетел фонтан белых искр. Адепт отпрыгнул назад, едва не врезавшись в Глокту, и уронил горящую свечу на пол. Раздался еще один хлопок, более громкий, и полетели новые искры. Лаборатория стала наполняться мерзко пахнущим дымом. Яркая вспышка, громкий удар, потом слабое шипение – и все закончилось.
Сауризин замахал перед лицом широким рукавом мантии, чтобы разогнать густой дым, погрузивший комнату в полумрак.
– Впечатляет, а, инквизитор? – воскликнул он, разражаясь приступом кашля.
«Не особенно».
Глокта затоптал сапогом недогоревшую свечку и пробрался сквозь дымную завесу к скамье. Смахнув ребром ладони некоторое количество серого пепла, он вгляделся сквозь дым: на деревянной поверхности остался длинный черный ожог, но ничего более. Мерзкие газы были, пожалуй, самым сильным эффектом – у Глокты от них першило в горле.
– Дыма, несомненно, выходит много, – прохрипел он.
– Не правда ли? – гордо прокашлял адепт. – И воняет так, что только держись!
Глокта снова посмотрел на черное пятно на скамье.
– Если взять большое количество такого порошка, можно ли его использовать, чтобы, скажем, пробить дыру в стене?
– Возможно… Если удастся собрать достаточное количество, кто знает, каков будет результат? Насколько мне известно, пока никто не пытался.
– В стене, например, четырех футов толщиной?
Адепт нахмурился:
– Вероятно. Но потребуются целые бочки субстанции! Бочки! Столько не наберется во всем Союзе, а цена, если вещество удастся найти, будет колоссальной! Поймите, инквизитор: компоненты для смеси приходится покупать на юге Канты, и даже там они очень редки. Я, разумеется, был бы счастлив провести подобное исследование, но потребуется значительное финансирование…
– Еще раз благодарю вас за то, что уделили мне время.
Глокта повернулся и захромал сквозь рассеивающийся дым по направлению к двери.
– В последнее время я добился значительных успехов в опытах с кислотами! – закричал ему вслед адепт срывающимся голосом. – Вы обязательно должны посмотреть на это! – Он набрал в грудь воздуха и повторил: – Передайте архилектору: весьма значительных успехов!
Адепт разразился новым приступом кашля, и Глокта вышел, плотно притворив за собой дверь.
«Это потеря времени. Наш Байяз не смог бы незаметно протащить несколько бочек порошка в свою комнату. А даже если бы и смог – сколько было бы дыма, какой бы стоял запах… Потеря времени!»
Зильбер рыскал в коридоре за дверью.
– Есть ли что-нибудь еще, что мы можем вам показать, инквизитор?
Глокта мгновение помедлил, потом спросил:
– Знает ли кто-нибудь из вас что-либо о магии?
Распорядитель стиснул зубы.
– Это, разумеется, шутка, – проговорил он. – Возможно…
– Я задал вопрос.
Зильбер сузил глаза.
– Вы должны понимать, что у нас научное заведение. Практиковать здесь так называемую «магию» было бы более чем… неуместно.
Глокта нахмурился и поглядел на собеседника.
«Я же не прошу тебя прямо сейчас вытаскивать волшебную палочку, болван!»
– С исторической точки зрения! – рявкнул он. – Маги и так далее… Байяз!
– Ах, с исторической точки зрения, понимаю… – Напряженное лицо Зильбера несколько расслабилось. – Что ж, в нашей библиотеке хранится множество древних текстов, и некоторые относятся к тому периоду, когда магия считалась чем-то… не столь необычным.
– Кто смог бы мне помочь?
Распорядитель поднял брови:
– Боюсь, наш адепт-историк сам представляет собой, э‐э… некоторый реликт.
– Мне нужно просто поговорить, я не собираюсь с ним фехтовать.
– Разумеется, инквизитор, вот сюда.
Глокта ухватился за ручку старинной двери, обитой черными заклепками, и уже начал поворачивать ее, но Зильбер схватил его руку.
– Нет! – отрывисто сказал он, направляя Глокту дальше по коридору. – Книгохранилище находится в том конце.
Адепт-историк действительно выглядел так, словно сам являлся частью древней истории. Его лицо походило на маску из обвисшей, изборожденной морщинами, полупрозрачной кожи. Белоснежные волосы в беспорядке торчали на черепе: на три четверти поредели, зато стали в четыре раза длиннее. Такими же тонкими, но поразительно длинными оказались и брови; они росли во всех направлениях, словно кошачьи усы. Рот был дряблым, слабым и беззубым, увядшие руки напоминали перчатки на несколько размеров больше, чем нужно. Лишь в глазах теплилась искорка жизни – историк встретил Глокту и распорядителя внимательным взглядом.
– К нам посетители? – прокаркал старик, очевидно обращаясь к большому черному ворону на столе перед собой.
– Это инквизитор Глокта! – проревел распорядитель, наклоняясь к его уху.
– Глокта?
– Он от архилектора!
– Да? – Адепт-историк поднял голову и сощурил древние глаза.
– Он немного глуховат, – проговорил вполголоса Зильбер, – но никто не знает наши книги так, как знает он. – Он подумал еще немного, поглядел на уходящие во мрак бесконечные шкафы и добавил: – Да их вообще больше никто не знает.
– Благодарю вас, – сказал Глокта.
Распорядитель кивнул и двинулся к лестнице. Глокта сделал шаг по направлению к старику, и тут ворон внезапно подпрыгнул, взмыл со стола в воздух, теряя перья, и бешено захлопал крыльями под самым потолком. Глокта отпрянул и сморщился от боли.
«Черт побери! Я был уверен, что это чучело!»
Он ждал и настороженно поглядывал на птицу, пока та с шумом не опустилась на верхушку одного из шкафов и не замерла в неподвижности, уставясь на него желтыми бусинами глаз.
Глокта придвинул к себе один из стульев и опустился на него.
– Меня интересует Байяз, – сказал он.
– Байяз, – пробормотал старик адепт. – Ну разумеется, это первая буква в алфавите древнего языка.
– Я такого не знал.
– В мире полным-полно вещей, которых вы не знаете, юноша. – Птица издала внезапный хриплый крик, ужасающе громкий в пыльной тишине книгохранилища. – Полным-полно.
– Тогда давайте начнем мое обучение. Мне необходимо узнать о человеке по имени Байяз. О первом из магов.
– Байяз… Это имя великий Иувин дал первому из своих учеников. Одна буква – одно имя. Первый ученик – первая буква алфавита, понимаете?
– Я стараюсь поспевать за ходом вашей мысли. Он действительно существовал?
Старик адепт сердито нахмурился и ответил:
– Бесспорно. Разве у вас в молодости не было гувернера?
– Был, к несчастью.
– И он не учил вас истории?
– Он пытался, но мой ум занимали девушки и фехтование.
– А‐а. Я уже давно потерял интерес к подобным вещам.
– Я тоже. Давайте вернемся к Байязу.
Старик вздохнул:
– Давным-давно, еще до того, как возник Союз, все Срединные земли были поделены на множество мелких царств. Они часто воевали друг с другом, возвышались и распадались с течением лет. Одним из этих царств правил человек по имени Гарод, которого позже стали называть Гародом Великим. О нем вы слышали, я надеюсь?
– Разумеется.
– Байяз пришел к Гароду в тронный зал и пообещал сделать его королем всех Срединных земель, если тот будет поступать так, как Байяз ему подскажет. Гарод, будучи молодым и своенравным, не поверил. Тогда Байяз разбил длинный стол при помощи своего искусства.
– Магии, да?
– Так говорится в предании. Это произвело на Гарода глубокое впечатление…
– Вполне могу понять.
– И он согласился следовать советам мага.
– А именно?
– Основать столицу здесь, в Адуе. Помириться с кем-то из соседей, объявить войну другим. А также согласился с тем, когда и как это следует делать. – Старик, прищурившись, посмотрел на Глокту. – Кто рассказывает историю, вы или я?
– Вы, конечно. – «И ты не торопишься с этим».
– Байяз сдержал свое слово. Через какое-то время Срединные земли были объединены, Гарод стал их первым верховным королем, и зародился Союз.
– И что потом?
– Байяз оставался главным советником Гарода. Все наши законы и установления, устройство нашего правительства – все это, говорят, изобретено им и претерпело лишь немногие изменения с тех далеких дней. Байяз основал закрытый и открытый советы, он сформировал инквизицию. После смерти Гарода он покинул Союз, но пообещал однажды вернуться.
– Понимаю. Что из этого является правдой, по вашему мнению?
– Трудно сказать. Маг? Волшебник? Чародей? – Старик посмотрел на колеблющееся пламя свечи. – Для дикаря вот эта свеча покажется магией. Очень тонкая черта отделяет магию от мошенничества, не так ли? Но Байяз был очень умным человеком, и это факт.
«Все бесполезно».
– А что было до того?
– До чего?
– До Союза. До Гарода.
Старик пожал плечами.
– Во времена темных веков мало заботились о ведении летописей. Мир лежал в хаосе после войны между Иувином и его братом Канедиасом…
– Канедиасом? Мастером Делателем?
– Ну да.
«Канедиас. Он смотрит на меня со стен моей маленькой комнатки в подвалах очаровательного домика Секутора. Иувин лежит мертвый, а одиннадцать его учеников‐магов идут мстить за него. Я знаю эту историю».
– Канедиас, – пробормотал Глокта. Образ темной фигуры с языками пламени за спиной четко стоял в его мозгу. – Мастер Делатель. А он существовал в действительности?
– Трудно сказать. Он находится посередине между мифом и историей, я полагаю. Возможно, в его истории есть некое зерно истины. Кто-то же построил эту здоровенную чертову башню, а?
– Башню?
– Ну да, Дом Делателя! – Старик обвел жестом комнату вокруг себя. – Говорят, все это построил тоже он.
– Что, и библиотеку?
Старик рассмеялся:
– Весь Агрионт. По крайней мере, скалу, на которой он стоит. И Университет тоже. Он построил его и назначил первых адептов, чтобы помогали ему в работе, в чем бы она ни заключалась, и проникали в природу вещей. Мы все ученики Делателя, хотя я сомневаюсь, что об этом знают там, наверху. Он ушел, но работа продолжается, так?
– В каком-то смысле. А куда он ушел?
– Ха! Он мертв. Ваш друг Байяз убил его.
Глокта поднял одну бровь.
– В самом деле?
– Так гласит предание. Вы не читали «Падение мастера Делателя»?
– Эту чушь? Я считал, что там одни выдумки.
– Так и есть. Эффектная дешевка, но она основана на писаниях того времени.
– Писаниях? А что-нибудь из подобных вещей уцелело?
Старик прищурил глаза:
– Кое-что.
– Кое-что? И они есть здесь, у вас?
– Да. Особенно интересен один документ.
Глокта твердо посмотрел в глаза старика и произнес:
– Принесите его мне.
Древняя бумага хрустела в пальцах адепта-историка, когда тот осторожно разворачивал свиток и расстилал его на столе. Желтый морщинистый пергамент с обтрепавшимися от возраста краями густо покрывали неразборчивые письмена – странные, совершенно непонятные для Глокты.
– Что это за язык?
– Древний язык. Лишь немногие теперь могут прочесть его. – Старик указал на первую строку. – Здесь написано: «Повествование о падении Канедиаса, третий из трех».
– Третий из трех?
– Из трех свитков, я предполагаю.
– А где еще два?
– Утрачены.
– Хм.
Глокта взглянул в бесконечную тьму книгохранилища: «Удивительно, если хоть что-то не пропало в этих дебрях».
– О чем здесь еще говорится?
Старик-библиотекарь вгляделся в непонятные письмена, скудно освещенные трепетным светом единственной свечи. Он провел дрожащим пальцем по пергаменту, беззвучно шевеля губами.
– «Велика была их ярость».
– Что?
– Это начало: «Велика была их ярость». – Он медленно принялся читать: – «Маги преследовали Канедиаса, обратили в бегство верных ему. Они разрушили его твердыню, обратили в руины его дома и перебили его слуг. Сам Делатель, тяжко раненный в битве с братом Иувином, нашел убежище в своем Доме». – Старик развернул следующую часть свитка. – «Двенадцать дней и двенадцать ночей маги обращали свой гнев на врата, но не могли оставить на них следа. Затем Байяз нашел путь внутрь…»
Адепт разочарованно провел рукой по пергаменту: сырость или что-то еще оставило на нем пятно, так что знаки в следующих строках расплылись и их невозможно было прочесть.
– Я не могу разобрать… – проговорил он. – Кажется, что-то насчет дочери Делателя…
– Вы уверены?
– Нет! – отрезал старик. – Не хватает целого куска!
– Тогда оставьте его! Читайте с того места, где вы можете быть уверены.
