Дмитрий Миронов
Нежный человек
– Спасибо, Миша.
– Тебе спасибо, заходи еще.
– Нормально, – говорю, – думал, сейчас полдня простоим.
– Мы же не алкаши, деловые люди.
Очередь в винный магазин тянулась до Московского проспекта. Тут же в переулке Гривцова вошли в парадную, поднялись на последний этаж, Шляпа надавил на нужную кнопку. Дверь быстро открыли.
– Проходите, друзья.
Шляпа нас представил, человек по имени Босс забрал наши авоськи с портвейном, пропустил вперед. В комнате было тесно, человек двадцать стояли с гранеными стаканами в руках, как на фуршете, обернулись.
– О!..
– Здравствуйте, здравствуйте…
Стол заставлен все тем же – «Кавказ», «Анапа», «Агдам», музыка, как и во всех лучших домах – «Наутилус Помпилиус». Мне сунули в руки стакан, наливал веселый, усатый дядька, он все орал про новую эпоху свободы.
– Говорил же я вам!
– За победу, друзья!
– За победу!
– Ура!
Я выпил, не касаясь стекла губами. Кто-то перемотал кассету, и магнитофон снова завыл – «Ален Делон, Ален Делон, гов-ворит по-французски». Не знаю, мне как-то сразу не понравились эти пижоны с Урала, я тогда был уверен, что весь русский рок родом с Купчино и улицы Жуковского. Смех, брожение по огромной комнате, к нам приблизился мужчина с бородой, в кожаном плаще, он сказал Боссу:
– Ну, я тебе оставлю три тыщ-щ-и.
И покосился на меня, ждал реакции. Я, наверное, должен был подпрыгнуть, крутануть в воздухе сальто и шваркнуться на позвоночник. Потому, что у человека не может быть в кармане такой огромной суммы денег. Они бы просто не поместились в кармане.
Пришла еще компания, в комнате стало совсем тесно. Вижу – Игорян пьет штрафную. Я обрадовался.
– Эй!
Сначала он не понял кто перед ним, потом память его проморгалась, он выпалил:
– Оба, ну как ты?
– Вот вчера с фронта вернулся.
– Отлично, поможешь продать двадцать девяток.
– Чего?
– Стой здесь, я сейчас…
Куда я попал? Где те ребята с улицы Марата? Стало скучно. Махнул Шляпе рукой, показал пальцами, что ухожу.
Мы шли по улице, молчали, я уже все понял, это было первое в моей жизни предательство. Он сообщил, что Кулькис в тюрьме за валюту, сам он женился и занимается делами.
– Кручусь, братан.
– А, что мне теперь делать? Мне?!
– Да не кричи ты, сумасшедший. Поступай в джазуху, если ты такой кремень, я пас, времени нет.
Мы еще постояли, допили бутылку «Агдама», покурили у пылающих мутным оранжем витрин ресторана «Балтика», через два года здесь будет общественный туалет под названием «Макдональдс», и расстались навсегда.
В школу поступил без особых проблем, сразу после Нового года, в группу Георгия Косояна по классу духовых инструментов. С гитарой не сложилось – мест не было, и еще с августа большой конкурс. Выбирать не приходилось, пришлось переключиться на саксофон.
По четвергам, вечером, все желающие с разных групп собирались на так называемый оркестр, культурно джемовали в актовом зале, мусоля вариации на классические темы. Собирались зрители – люди, имеющие отдаленное отношение к нашей «джазухе», до начала «оркестра» и в перерыве вместе с нами топтались на лестничных площадках и курилке, играли на гитарах, что-то яростно обсуждали, сидя на подоконниках. Молодые люди, костистые, в квадратных очках, в черных пиджаках из кожзаменителя. Они все повторяли:
– Мы – демократы.
Пару раз я видел оборванцев из группы «Манго – Манго», казавшиеся мне тогда полными придурками. Заходил к нам легендарный Алик Сахаров. Дядя Сахар, пожилой мужик всегда в пальто и костюме с галстуком. Алик утром, когда из гостиниц и туристических автобусов вываливают экскурсии, выползал на Невский проспект, надувал глаза, растерянно шарил по карманам и с прибалтийским акцентом «бомбил» под пьяного эстонца отставшего от группы и потерявшего бумажник. Народ подавал.
Игорька я увидел в перерыве, зрители и музыканты высыпали на лестницу, доставали сигареты, прикуривали.
– …Вы, что-нибудь слышали о суммарном счете на два миллиона рублей?
Я свистнул, Игорь обернулся, опять слышу смех за его спиной.
– Саксофон? Очень хорошо, – похвалил он, потрогав пальцем инструмент, болтающийся у меня на груди, – надо серьезно поговорить. Ты будешь нужен.
Глаза его сделались по-комсомольски серьезными.
– Скоро в России появятся богатые люди, я собираюсь открыть презентацию.
– Что?
– Это место, – пояснил он, – где богатые люди подписывают контракты. Мне еще нужна девочка со скрипкой.
– Зачем?
– Людям нужно место, где они будут спокойно подписывать контракты. Место с хорошей музыкой, ты будешь играть джаз на саксофоне, а девочка на скрипке.
Девочка совсем не вписывалась в концепцию моего представления о джазе. Джаз это другое, это истоки, это негры, виски и еще фестиваль каждую осень в ДК им. Ленсовета.
– Может быть с контрабасом?
– Что?
– Девочку с контрабасом. Хотя тоже фигня какая-то…
– Нет. Только со скрипкой, у тебя телефон тот же?
Я кивнул.
– Все будет, – пообещал он, – я позвоню.
Уже следующей зимой, в тяжелых раздумьях о смысле бытия моего, и непонятного происхождения тоске, я шлялся по Владимирскому проспекту. Падал теплый снег, люди тащили домой перевязанные веревками елки, замедляя шаги у невиданной ранее витрины, первого в городе магазина «Панасоник». И у Пяти углов встречаю своего армейского приятеля.
– Ого! Ты куда?
– Да, так. А ты?
– На кыйкбоксинг, на тренировку.
– Крейгбоксинг?
– Кикбоксинг, чудак! Пошли со мной, покажу.
Только сейчас я заметил у него на плече спортивную сумку. На следующий день мне, вдруг, осточертело все, что связано со словом музыка. Я продал саксофон, купил боксерские перчатки и спортивные штаны с лампасами, месяц не подходил к телефону.
…Утром девятнадцатого августа я ехал на такси с Юга – Запада домой на Просвещения, таксист сказал:
– Слышал? Горбачева убили.
Заткнулись «Европа плюс» и «Радио Рокс», ларьки не функционировали, пенсионеры гуляли с собаками, нацепив ордена и медали, как на день Победы, водка пропала еще три дня назад, бутылку пол-литра «Столичной» можно было купить только у официантов в «Пулковской» за безумные деньги. А на мне американские джинсы! И я испугался – я предал Родину…
Через два дня, когда все уже было ясно, толпа запрудила Малую Садовую и Итальянскую, ждали выхода газеты «Час Пик». Никто уже не орал, не нервничал, как прошлой ночью у Смольного. Там зачем-то соорудили нелепую баррикаду, Боря Лимон пожертвовал свой «Мерседес»…
– Господа! Внимание! Газету скоро привезут, выпуск номера в семнадцать ноль – ноль!
Ну, конечно, как же без него. Я крикнул:
– Игорь!
Он спрыгнул с капота автомобиля, глазки забегали, вероятно, сконфузил мой внешний вид и мои новые друзья в адидасовских панталонах.
– Ого, с такими ребятами и банк грабить не страшно!
– Привет, – говорю.
– Представляешь, у меня пароход с филиппинцами, как узнали про переворот, развернулся прямо в заливе у Кронштадта, и поплыл назад. Никакой наживы!
Он наклонился к моему уху и прошептал:
– Собчак в городе.
Я знал, что Толик в городе, он никуда не исчезал, и все эти дни его охраняли «воркутинские» с обрезами под джинсовыми куртками, он за это обещал им отдать Ленинский проспект и рынок на улице Козакова.
– Это что за клоун? – спросил Диас.
Игорек, наверное, не расслышал.
– Так, парни, вы будете нужны, у тебя телефон тот же?
Я кивнул. Он куда-то спешил, нас разорвала толпа, метнувшаяся к Зимнему стадиону, туда приехал автобус с «Лениздата», привез газеты.
В том же году, в октябре, прекрасным, воскресным утром мне выбили челюсть в спортзале школы номер девяносто пять Куйбышевского района. Если свернуть с Невского проспекта у касс «Аэрофлота», вторая подворотня направо. Школа во дворе, по воскресениям бои без правил, в девять утра регистрация, баб не пускают, с собаками можно. В зале перегар от дорогих коньяков, аромат заморских одеколонов, какая-то сволочь курит, в позапрошлое воскресение я здесь заработал шестьсот рублей. Мне объявили, кого я сегодня буду метелить.
– Хреново, – сказал Диас, – я его знаю, кгбшник, из Москвы, живет в «Прибалтийской», мутят с Комаром младшим, я его видел на стрелке с «казанскими».
– И чего делать?
– Попробуй лоукик и левой апперкот.
Бой начался, через минуту мне захотелось убежать отсюда без оглядки, прямо так в трусах и перчатках. Но три раунда надо продержаться обязательно, иначе про меня забудут везде и навсегда. Какие там на фиг раунды, ослепительный хлопок урамикацуки мне в челюсть, затылком об пол, ноги вверх, аплодисменты…
Очнулся на скамейке в раздевалке, Диас вызвал мне такси.
Много дней я пил лишь манную кашу и сосал через трубочку сладкий чай, рот не открывался.
Сразу после Нового года мы похмелялись на работе у одного товарища, он охранял научно – исследовательский институт «Механобр» на Васильевском острове. Кроме охраны в институте никого не было, кабинеты не закрывались, мы пили на мягких, финских диванах в приемной директора. Денег крайняк, и на столе – «Рояль» с «Инвайтом», баночка майонеза и буханка хлеба. Вспоминаем новогодние приключения, Диас перелистывает прошлогодний номер «Рекламы Шанс», читает прикольные объявления:
– Меняю ваучер на трехкомнатную квартиру!
– Куплю бивень мамонта…
– О, слушайте! Организация объявляет конкурс на замещение вакантной должности референта. Предпочтение отдается мужчинам в возрасте до двадцати пяти лет, свободно владеющим английским языком, имеющим навыки работы с компьютером, водительское удостоверение категории «В», знакомым с приемами каратэ или бокса!
– Блудняк.
– Продам квартиру в Бруклине…
– А ну-ка.
Когда друзья ушли еще за бутылкой я перечитал объявление, номер телефона. Поднялся на лифте на последний этаж, в самом дальнем кабинете сел за стол у самого окна, пододвинул телефон поближе. Рука замерла над циферблатом, я посмотрел в окно. Внизу безлюдная 26-я линия Василевского острова, корпуса судостроительных заводов за горизонт, трамвайная остановка, старушка в синем пальто, воротник из каракуля, рядышком болонка с розовой задницей…
Я набрал этот мистический номер, трубка зашуршала, загудела, мой сигнал, меняя тональность, летел через Европу и Атлантический океан. Потом щелчок и тишина, несколько секунд плавающая, невесомая, щекочущая воображение, тишина…
Шлепком ураган, мириады голосов! Америка…
Наконец, гудок, самый обычный, коммутатор чмокнул, и потусторонний, сонный голос спросил:
– Алло? Алло, сволочи!
Я повесил трубку. Там, наверное, сейчас ночь, и на всей Земле второе января…
Через пару дней в тяжелых раздумьях о смысле бытия, и непонятного происхождения тоске, я шлялся по Загородному проспекту. Падал теплый снег, город еще безлюдный после праздника, все сидят по домам, в окнах мигают новогодние елки. В семь часов у меня встреча с каким-то Ильей у метро «Владимирская», по объявлению из той же газеты. Но я еще сомневался, прикидывал, оценивал свои возможности. В общем, купил приглашение в Венгрию, двадцать долларов не деньги.
До весны сидел дома, не подходил к телефону, гулял только до магазина и обратно, отдал соседу с первого этажа боксерские перчатки и штаны с лампасами. Седьмого марта получил загранпаспорт и свалил в Будапешт.
Полгода торговал там советскими утюгами и кофемолками на русском рынке «под мостом», снимал комнату в Келати в одной квартире с такими же бродягами из Ужгорода. Надоело, вернулся. Женился.
Игоряна видел один раз в Гостинном дворе, молодец – костюм, штиблеты, галстук. Я не подошел, я был тогда в полной жопе, ни работы, ни денег. Потом в августе девяносто восьмого в телефонной будке у метро «Петроградская» он орал кому-то в трубку:
– Я же вам говорил! Я предупреждал!
В эти дни в России многие сошли с ума, никто не обращал особого внимания. Дефолт, восемнадцатое августа. Опять исчезли водка и сигареты, да и вообще все исчезло. Помню, с Валиком стояли в очереди за макаронами, вчера доллар слетел с отметки в пятьдесят рублей на двадцать пять, вроде бы устаканился, товар снова выкинули на прилавки. Старухи бузили:
– Почему вчера было по сорок, сегодня по пятнадцать?!
– Бакс упал, бабуля!
– Чаво?
Люди несколько дней «пылесосили» магазины, не глядя на ценники.
– Ничего не понимаю.
Да никто ничего не понимал…
***
Игорь звонил почти каждый день.
– Ну, как ты? Ничего, скоро у тебя будет много денег. Я зайду в субботу, с женой познакомлюсь.
– Давай.
Он пришел с тортом и палкой копченой колбасы. Торт отдал жене, сел на стул в коридоре, что бы развязать шнурки на ботинках, и, вероятно задумавшись, очистил колбасу, как банан, откусил «жопку», опомнился.
– Пардон, порежьте это на закуску.
Пока мы с женой собирали на стол, Игорь с Валиком рисовали. Картина называлась – «Гол!» Растерянные хоккеисты и смайлики, много смайликов это зрители на трибунах, радуются счет на табло – 99 : 0.
– А бабушка где?
– А вот и бабушка, она на воротах без коньков, ей разрешили. Вратарь уволен.
В комнату вошла Света с графином компота.
– Тише, пожалуйста.
Я кивнул:
– Пойдем, покурим.
На кухне Игорек разглядывал свои пальцы.
– По-моему у меня шизофрения…
– Почему ты так думаешь?
– Ногти быстро растут.
Весь вечер Игорь общался только с моей семьей, жена, выпив водки, болтала с ним о работе и подругах. Потом он танцевал с Валькой под «Эйс оф Бэйс», Света нервничала:
– Ему скоро спать, прекратите.
Пару раз бегал звонить в коридор.
– Вы позволите, всего один звонок?
– Пожалуйста…
Мы слышали:
– Да! Презентация фирмы и вручение пакетов новейших, нормативных документов!
И только уже сидя на пуфике и напяливая свои лаковые штиблеты, он как бы вспомнил, зачем вообще сюда пришел.
– …Нужны вложения, инвестиции я в общем-то не заставляю, будущее в наших руках.
– Ладно, – говорю, – сколько?
– С собой надо иметь по семьсот пятьдесят рублей, через месяц деньги будете лопатой грести. В общем, я не заставляю, – повторил он.
– Мы тебе позвоним до следующей субботы.
– Обязательно. В любом случае звоните, что бы знать, ждать вас или нет. Ну, пока!
– Пока…
Я закрыл за ним дверь, обернулся, жена смотрела на меня точно так, когда я первый раз пукнул при ней.
– Ну, ты, что дибил совсем?
– Да не, интересно…
– Ой! Я не желаю об этом больше слышать!
– Да, ладно, не буду, клянусь.
Когда мыли посуду, Света напомнила про тетю Галю. О, тетя Галя!..
Когда-то мы жили в коммунальной квартире на Ломоносовской, как-то нашей соседке пришел по почте красивый большой конверт. В конверте блестящий, новенький ключ зажигания от автомобиля и письмо с уведомлением о крупном выигрыше, там же фотография – автомобиль «Жигули». Почему именно тете Гале? Какие звезды совпали на небосклоне, чья рука не дрогнув, пропечатала этот адрес? Хрен его знает. Все было очень красиво, помню, меня даже кольнула зависть, я даже поверил. В письме приказным тоном сообщалось, что надо немедленно перечислить некоторую сумму денег на разные там почтовые услуги, оформление необходимых документов, налоги, еще какую-то хрень.
Галина перестала здороваться, конверт носила под халатом, что бы ни украли, мечтала о чем-то вслух, стирая в ванной. Тетя Галя пьяница, а значит мозгов нет и денег тоже. Продала все, что осталось ценное в комнате, собрала нужную сумму и отправила по обратному адресу. Чем все закончилось, не знаю, той осенью у Светы умер отец, и мы переехали в эту квартиру.
Короче, в субботу, я чистый и нарядный отправился на эту презентацию, «чиста посмотреть». Света не знала, она работала, теща с Валькой уехали в гости. С трудом нашел нужный адрес в лабиринтах дворов Суворовского проспекта, шел дождь, у парадной, под козырьком курили две женщины с портфелями. Таблички под стеклом, названия разнообразнейших «ООО», «ЧП» и «Товариществ». Ровно десять часов, Игорек обещал встретить меня у входа. Я не стал ждать, вошел. Справа по коридору актовый зал, дверь настежь, ждут кого-то. На сцене, потирая руки, прогуливался дядечка в солидных очках, очень похожий на американского пастора. В рядах на стульчиках народу человек двадцать, мужчины и женщины, сидели парами. Дядя на сцене, увидел меня, улыбнулся:
– Какой симпатичный молодой человек! Мы ждем вас, проходите.
– Э-э, я сейчас, одну секунду.
Вышел обратно на улицу, ну на фиг, если Игорян не придет, я здесь не останусь. А вот и он.
– Давай покурим, минутка еще есть, мерзкая погода…
– Я уже уходить собирался.
Дождь барабанил по железному козырьку, машины какие-то приехали во двор, шуршат колеса по лужам, хлопают двери. Игорек обернулся, сигарета выпала у него изо рта.
– Ой, бля-а…
– Ты, – говорю, – прям, как мой пес.
– Стоять!
Кто-то очень большой и сильный, схватил меня сзади за шкибот и брючный ремень, раскачал и выкинул с крыльца на клумбу. Вдогонку некто пробегающий мимо добавил мне пыром в глаз, для полного успокоения. Я в восхищении!
Игорька догнали в коридоре, шваркнули палкой по голове и потащили за ноги в актовый зал. Крики, грохот, публику не трогали, толпа ломанулась в дверь на выход, будто фарш из мясорубки. Избивали конкретных людей – пастора, теток с портфелями, Игорька, еще одного чудилу, палками железными и деревянными, одну бабу душили тряпками, вой, мат.
Я не стал досматривать, убежал. На Суворовском проспекте зашел в продуктовый магазин, сел на подоконник. Левый глаз заплывал гематомой, надо придумать, что сказать жене, хорошо, что жив остался. Что ж, имею право выпить, в кармане семьсот пятьдесят рублей.
Прошло больше десяти лет, сейчас весна две тысячи двенадцать. Света после развода со мной очень удачно вышла замуж за офицера таможни, Валька оканчивает университет в Бостоне, я недавно нашел его «ВКонтакте», меня он вряд ли помнит. А я сижу в кафе на Владимирском проспекте, мимо меня только, что сметая пластиковую мебель уличных кофеен, пробежало мое прошлое. А там, на перекрестке на зеленый свет светофора переходит улицу мое будущее. Тридцать лет, разведена, вместе работаем. Может, это то к чему я шел, чего я так ждал, из лучших снов моих и вечного ожидания мифического счастья.
Прощай, Игорек, мне говорили, что тебя закидали бильярдными шарами в закусочной «Сиреневый туман», что ты уехал, что ты давно на Южном кладбище. Живой. Я обязательно тебе позвоню, как-нибудь вечерком, когда будет рекламная пауза.
МАГНИТНАЯ БУРЯ
В поликлинике, на втором этаже в углу дивана с кроссвордом на коленях, сидит мужчина лет сорока пяти, он не болен и "не за кем ни занимал".
Мужчина вытянул ноги, потянулся, бодро вскочил с дивана, прошел в туалет. Заперся на крючок в отдельной кабинке, достал из пакета пластиковую бутыль с пивом, приложился к горлышку и высосал почти половину.
– Лайонель! Ну чего? Да нихуя.
Этой фразой он выражал крайнюю степень удовольствия.
Его место на диване заняли, он спустился вниз, где гардероб и регистратура, диванов здесь нет и очень шумно.
В киоске "Оптика" включили музыку, радиостанция из этих ретро – дорожных с их бесноватыми "утренними шоу", ведущие пердят, хихикают, дудят в какие-то дудки, изображают возню у микрофона, захлебываются счастьем.
– Курс доллара на сегодня ха-ха-ха, сорок пять копеек хи-хи-хи!..
Нет, здесь спокойно посидеть не получится. Мужчина получил в гардеробе куртку и пакет с ботинками, переоделся и вышел на улицу.
Прогулялся до метро, взял с ящиков бесплатных газет, допил свое пиво, по асфальтовой тропинке пошел домой. Родной дом, как вытянутая грязная ладонь, четырнадцать парадных, ебаное гетто.
Мать готовила обед, орал телевизор.
– Петя, ты?
– Я. Кто еще.
– Ну, что сказали?
– Да ничего, анкету написал, позвонят. Я завтра еще в одно место съезжу, ты мне дай на дорогу.
– Хорошо. Давление померяй…
Телевизор грохнул аплодисментами.
– А теперь мы узнаем, кого Киркоров выгнал из спальни!
Петр закрыл дверь в комнату. Единственная комната в квартире классически поделена шкафом пополам, у него поменьше жизненного пространства, но зато с окном. Еще есть маленькое бра над головой, тумбочка с телевизором и DVD, в тумбочке диски, очень много дисков, возле окна книжный шкафчик. Книги спят, склеены страницы, все перечитаны по нескольку раз. Начнется ядерная война, думал он, электричество, конечно же, кончится, телевизоры вымрут, будет, чем заняться.
Он пролистал газеты, которые раздавали у метро. Он не работал уже полгода, каждое утро говорил матери, что идет по объявлению. Сам гулял в торговом центре, катался в метро от кольца до кольца, иногда сидел в поликлинике на кожаном диване. Мать давала деньги на дорогу.
– Ну что сказали?
– Да ничего, анкету написал…
Они не бедствовали, пенсии матери хватало на двоих, но и это надоедает, да и холодно шлятся, хорошо еще зима такая плюс пять на улице, девятое января, снега нет.
Набрал номер какого-то завода в Парголово, было бы замечательно, подумал он, одна остановка на электричке, не надо никаких денег. Прокашлялся.
– Здравствуйте, по объявлению беспокоят.
– Сколько вам лет?
– Сорок четыре.
– Хорошо. Приезжайте завтра по этому адресу, все документы возьмите.
– Спасибо…
Так просто? Надо же…
Включил телевизор, повторяли новогодние шоу, Новый год они встречали вдвоем, мать купила ему бутылку водки, в одиннадцать вечера ушла спать. Он первый раз в жизни досмотрел "Иронию судьбы" до конца. Фильм неожиданно ему понравился – Новогодняя ночь черная, тихая, как обычная полночь, балет "Лебединое озеро" перед торжественным боем курантов, пробки на бутылках с вином из белой мутной пластмассы. Он помнит, алкаши поджигали спичками такие пробки, потом корявыми пальцами сдирали оплавленную пластмассу, булькал портвейн по стаканам…
Вытащил пачку дисков, нашел "Пьянь" с Мики Рурком в главной роли, вставил в пасть DVD-проигрывателю. Всю неделю, спасая себя от праздничных телепередач, он пересмотрел свою коллекцию. Америка восьмидесятых. Первые шаги по другой планете, скрип саксофона, дым из канализационных люков, рекламные вензеля из розового и голубого неона, все живут почему-то в отелях. "Трай стар пикчерз" представляет, "Каролко", "Тачстоун". Мужики в клетчатых пиджаках, некрасивые лица у киноактеров, в офисах огромные компьютеры, индастрилз. Еще жив Довлатов, еще лохматят небо башни близнецы.
– Жофрей! Ну чего? Да нихуя.
Засыпая, контуженый сытным обедом, он решил съездить вечером "в город", давно не был, а то потом работа и будет некогда…
Шесть вечера, мать тоже спала, он оделся, соскреб со стола двести рублей мелочью на завтра на дорогу, вышел из квартиры.
В метро взял с собой бутылку пива, занял место в углу вагона. На Удельной ввалилась толпа, обступили со всех сторон, сумки уперлись в его колени. Только бы не блядь старая, подумал он, глаза не закрываются, выспался. Вот дерьмо, узбечка повисла беременная, уступить – не уступить? И этот гражданин России, что у ней в животе прихлопнет тебя потом из снайперской винтовки году этак в две тысячи дцатом. Третья мировая неизбежна, хотя узбеки будут за нас, вон ходят расписные – "Россия", "Russia", "Зенит – чемпион" на спине, на лбу, на жопе. Ладно, пес с вами.
– Присаживайтесь, девушка.
– Пасибо.
Да все нормально.
Раньше это заведение называлось просто, без затей "Кофе – пирожки", Петр знал это место еще со времен "совдепии вонючей", так все называли Родину в девяностом году, все без исключения, уже было можно. Здесь тогда не было алкоголя, продавали сосиски в тесте и кофе с молоком в граненых стаканах. Пара "гусениц", стаканчик "кофа" и ты сыт несколько часов. В этой забегаловке во все времена было много студентов, рядом финэк и педагогический, сейчас здесь два зала, продают пиво и коктейли, телевизоры висят в углах.
Петр купил две кружки пива, подсел к двум мужчинам.
– Не занято?
Один шевельнулся – садись, второй дядя плакал, утирал усы и постоянно повторял:
– Это все "Фотострана" ебаная…
Друг успокаивал, совал ему закуски, кивал на телевизор.
– О, смотри дурак обама, и как его мамаша под негра легла, по пьяни, наверное.
– Это все "Фотострана" ебаная…
Петр огляделся, дрогнули руки, вот он, здесь. Недалеко, совсем рядом, еще два парня с ним и девочка, пьют "колу" из банок, смотрят новости по телевизору, девочка ест салатик, спортивные сумки на полу. Они всегда здесь в это время, он не опоздал, не промахнулся.
Петр разглядывал компанию, смешная мода какая-то нынче, вместо ботинок тряпочные утюжки на плоской резиновой подошве красные, зеленые и даже голубые, холодно же.
– Не вертись, сиди спокойно, – прошептал Петр в ладони, – я не хочу, что бы ты меня видел, я старый и некрасивый.
…Все началось с пачки сигарет жарким летом девяностого года. Девяностый год! Господи, всех этих детей еще не было на свете, девяностый год, безумное время в ненормальной стране, магазины весело пусты, талоны на еду, водку, мыло, очереди в булочную на всю улицу.
Зарабатывал он прилично, красивая печать с вензелями, на память в трудовой книжке, монолитные впрессованные буквы по кругу "Фонд народной дипломатии частное сыскное охранное агентство "Алекс", в месяц выходило, примерно, четыреста рублей. Охраняли какое-то НИИ на Василевском острове, дежурили ночь через ночь. Самая первая частная охранная фирма в СССР. Родителям наврал, сказал, что сто двадцать, а то был бы скандал. Первая зарплата, офис в центре у Казанского собора, рулоны рублей не помещаются в карманы слаксов. Лето, жарко.
Они вдвоем с приятелем, купили пива с ящиков на улице Желябова, пошли дворами в сторону Лиговского проспекта, приятелю надо было в какую-то контору.
Казачий переулок суставчатый, коленвалом, если смотреть на карте города. Крошечная площадь, которая и ломает это каменное ущелье на две части, в центре что-то типа скверика с низкой кованной оградой, истлевшим тополем и скелетом скамейки, несколько пыльных витрин, "Ремонт пишущих машинок".
Приятель скрылся в подъезде с табличкой "Жилхоз…", тишина, на солнечной стороне ящики с грушами и виноградом, весы, таджик мокрый и черный, что-то поет, покупателей нет, только цокот каблуков где-то за углом да осы жужжат над ягодами.
И вот падает пачка сигарет непонятно откуда. Через минуту скрипнула дверь парадной… дальше, как фотовспышка или ослепляющий "заяц" электрической сварки, может быть потому, когда тебе двадцать и в твоей памяти еще мало вот таких высоковольтных мгновений…
Ей тоже двадцать, она босиком в одной футболке, больше ничего нет только эта футболка, на два размера больше ее плеч, локтей, всего остального тела, спокойно, не торопясь собрала рассыпанные сигареты, потом будто очнулась, изумилась, блеснули глаза, и она убежала обратно.
Грохнулся в обморок таджик, опрокинув весы, Петр уставился на распахнутые во всем доме окна, тихо, как в лесу…
Они встретились потом осенью, он узнал ее сразу, на книжных развалах, столы с книгами занимали половину тротуара Невского проспекта, было много покупателей и не меньше продавцов. Здесь на углу Малой Садовой и Невского он и начал читать книжки. Прямо у стола раскрыл "Компромисс" на первой странице, фамилия автора показалась знакомой, не глядя расплатился так и пошел на ощупь, не отрываясь от магических строчек до метро "Маяковская".
– …Фред Колесников курил, облокотясь на латунный поручень Елисеевского магазина, – читал он вслух, расталкивая прохожих.
Потом он купил всего Булгакова, Веллера, Лимонова, Аксенова, Войновича, еще англо-русский словарь потому, что надо чесать отсюда быстрее из этой "совдепии вонючей" пока молодой.
Веллер со своими "Легендами" разочаровал – причем здесь Шостакович, Дали, совсем другие люди и другие имена были легендами на Невском проспекте. Нечисть из подворотен Лиговки и копченых коммуналок улицы Жуковского, лохматые туловища с Сайгона и Рубинштейна 13. Еще он убедился, что у Булгакова самая потрясающая вещь это "Белая гвардия", "Мастер и Маргарита" – попса, Войновича второй раз читать невозможно, у Аксенова есть только "Остров Крым", а Юрьенен очень хорош…
Он узнал ее у этих книжных лотков, она разглядывала обложки, ничего не покупала. Он пошел за ней, просто пошел сначала за десять шагов от нее, потом все ближе и ближе. Она уже поймала его в отражении витрин на Владимирском проспекте, зашла в телефонную будку, набрала номер, ей не отвечали, смотрела ему в глаза, стала грустной, будто уже видела свое будущее. Так сложилось, где-то ее не хотели видеть именно в этот день и в эту минуту не брали трубку, дальше до ее переулка они пошли рядом.
– Меня зовут Таня, ты не отстанешь…
Они поженились следующей весной, прошло еще время родился сын, жили у ее родителей. Потом все как обычно он пил, не работал, однажды ночью она одела спящего сына и ушла с ним в мартовскую метель к какой-то подруге, ушла из собственного дома.
