Дмитрий Андреевич Шашков
Палеолитическая трагедия
Сначала он долго бежал без оглядки от страха, напуганный собственной дерзостью. Затем, поняв, что за ним никто не гонится, упал в траву и почти мгновенно заснул от усталости. Проснулся он уже ночью от холода. Над ним было бескрайнее звёздное небо – он ещё никогда не видел небо таким, да и мало кто вообще видел! Обычно, у костра звёзд почти не видно, они прячутся от огня, и вряд ли кто пойдет ночью в степь только для того, чтобы смотреть на звёзды. А вот он был один, ночью и, несмотря на холод, продолжал наблюдать. Он видел, что, кроме звезд, небо пополам делит небесная змея, она извивалась и клубилась, и была цвета женского молока, каким женщина кормит младенца из груди. Ещё он видел, что некоторые звёзды, не удержавшись на своей головокружительной высоте, стремительно падали вниз. Но вот что напугало его по-настоящему – не ночной холод, не огромная небесная змея и не падение звёзд – он вдруг понял, что все звёзды вместе, всё мироздание движется! И не было ничего незыблемого в небесах! Закончив свой рассказ, мальчик заплакал и сказал, что очень хочет найти хоть одну такую звезду, которая бы стояла незыблемо.
Взрослые переговаривались вполголоса, не зная, можно ли ему верить и, если да, что всё это значит? Затем, поговорив, решили, что есть зато незыблемое на земле: сколько помнят старики, стоят утёсы, – трава исчезает и деревья меняются в зависимости от времени года, и даже солнце идёт по небу по-другому и греет по-разному, – а вот утёсы стоят в степи незыблемо, и к ним всегда можно примостить человеческое жильё, и рядом всегда можно похоронить умерших, и утёсы вечно будут указывать то место…
Наконец, все заснули вокруг костра.
Когда взошло солнце, стоянку огласили радостные крики – вдали над степью кругами парили наши крылатые братья-вороны! Они указывали нам, где пища – и пусть это падаль, сейчас мы рады и такой – и нашим крылатым братьям не впервой выручать нас так в трудную минуту! Мы поспешили к ним. Однако, подойдя к падали, мы поняли, что на неё, кроме крылатых братьев, успели уже слететься и злые духи. Известно, что съев оскверненную ими пищу, получишь проклятие, болезнь и, возможно, смерть. Мы остановились в нерешительности, подстёгиваемые голодом, но удерживаемые отвращением и страхом перед последствиями. Кто-то предлагал изгонять духов огнем, и вообще-то, это действительно работает, однако, судя по запаху, здесь пришлось бы просто скормить огню всё мясо без остатка, чтобы изгнать из него духов. Рассудив так, мы грустно смотрели на наших крылатых братьев, преспокойно пиршествующих падалью – им духи были, почему-то, не страшны! К ним присоединились и более крупные птицы, лысоголовые грифы, – сразу двое из них уселись на труп и не спеша клевали его. И тут один из кабанов внезапно взмахнул копьём и бросил его в грифа. Мы, вороны, ахнули от возмущения и испуга, так как он мог попасть в наших братьев, но, по счастью, – и для братьев и для кабанов – попал действительно в грифа, и, ликуя, бросился за трофеем.
Впрочем, трофей был очень скромный, лишь крупная птица, на нас всех этого очень мало; возвращаться же с таким к нашим голодным матерям, жёнам и сестрам – просто стыдно! Итак, мы опять сложили костёр, наскоро разделав и обжарив тушку молча съели по кусочку, и поспешили дальше, опять спиной к солнцу.
Вскоре мы вновь увидели на горизонте какое-то стадо, и вновь в надежде прибавили шагу. Сначала опять казалось, что стадо не двигается, пока мы не поняли, что оно идёт прямо на нас. Но, к сожалению, это опять были те же мамонты, что мы видели прежде. Пришлось отойти в сторону с их пути и залечь в траву, чтобы не попасться им на глаза – всякий знает, как агрессивны бывают мамонты!
И вот, когда стадо с топотом шествовало мимо нас, лежащих без движения в высокой траве, один из нас вдруг встал во весь рост. Его звали Тхазус, что значит Дерзкий, это был тот самый охотник, что накануне этой охоты нашел прекрасный кремний и сделал из него новый наконечник, а его красавица жена – несколько маленьких инструментов. Он крикнул во весь голос: "Братья, что вы прячетесь?" И со всей силы метнул копьё в ближайшего мамонта… Все мы испуганно вжали головы в плечи и сильнее прижались к земле. Однако ничего не случилось – мамонты, как ни в чём не бывало, продолжили своё шествие, только один из них уносил теперь на себе копьё, воткнувшееся в его шкуру. Он даже не сбавил хода или не прибавил! Конечно, одно копьё не могло повредить мамонту. Тхазус грустно посмотрел ему в след, потом раздосадовано сказал остальным: "Ну и зачем вы прятались?"
На самом деле, мамонты вполне могли кинуться на нас, так что лучше было всё же не показываться им на глаза, более того, он напрасно потерял хорошее копьё, однако никто не стал возражать ему, зная его упрямый нрав, да и что толку возражать взрослому самостоятельному охотнику? Мы снова отправились в путь, снова спиной к солнцу.
К вечеру того дня нам наконец посчастливилось! Встретив стадо гигантских оленей, мы привычно разделились на две группы, одна группа опять погнала стадо на другую, прятавшуюся в траве, и на этот раз животные побежали достаточно близко и брошенные копья разили наверняка! Раненые олени громко ревели от боли, мотали на бегу своими огромными рогами, тщетно пытаясь освободиться от торчавших из их спин копий. Сначала они ещё продолжали бежать, и мы бросились следом. Очень вскоре один, второй, третий стали отставать от стада, затем ещё и ещё, а мы по очереди окружали каждого и приканчивали ударами копий. Затем, возбуждённые и радостные, начали разделывать туши рубилами, чтобы назавтра по частям нести их нашим матерям, жёнам и сёстрам. Горячая кровь хлестала из-под рубил, многие из нас от радости просто танцевали вокруг, перемазанные кровью. Другие принялись раскладывать костёр, чтобы поджарить часть мяса, поесть и переночевать – ночью идти всё равно не представлялось возможным. Вечер прошёл радостно и сытно, и мы даже, сидя после обильной еды у костра, сочинили песню про нашу славную охоту и хорошенько запомнили её, чтобы спеть потом, когда вернёмся, нашим матерям, жёнам и сёстрам в обоих наших родах. Только немного удивил нас опять тот мальчик, что прежде убегал в степь, – уже ночью, когда совсем стемнело, он опять отправился один в темноту смотреть на звёзды – всё хотел найти среди них хоть одну неподвижную. И тогда мы даже дали ему имя – Хяга-хастелос, Больной звездой. Так получилось, что он раньше своих сверстников оказался обладателем собственного имени, причём ещё до инициации.
Затем один из кабанов попросил Тхазуса рассказать, как получил своё имя он. Наверняка, тот кабан уже слышал эту историю, потому что она была весьма известная, просто ему хотелось послушать её ещё раз. Подростки, которые, может быть, и не слышали ещё, тоже стали просить Тхазуса рассказать. А Тхазус некоторое время делал вид, что ему недосуг, молча улыбался, разжигая их любопытство, потом не спеша начал рассказывать.
Это было очень давно. Сколько лет и зим минуло, никто не скажет, так как люди не умеют так много считать – лета взрослых вообще не поддаются исчислению – но точно можно сказать, что Тхазус тогда не был ещё взрослым охотником, он был подростком и только готовился к инициации. Взрослые охотники рода, как испокон веков повелось, ходили в другие рода за невестами и, выбрав невесту, после обряда согласия, возвращались с ней обратно в свой род. Подростку, будущему Тхазусу, тоже хотелось невесту, но его, конечно, не взяли, как он ни просил, и один из старших даже хотел всыпать ему за дерзость, но он убежал. Раздосадованный, он решил всё равно отправиться в стоянку другого рода, последовав за старшими тайком. Ему удалось незамеченным добраться следом за ними дотуда, поскольку они, занятые мечтами о невестах, вовсе не смотрели по сторонам. Вот только невесту ему, конечно, никто отдавать не собирался, более того, он не мог даже показаться никому на глаза, не вызвав тем самым всеобщего гнева. Он мог бы, разве что, спрятавшись в траве, наблюдать обряд согласия, который, впрочем, и так уже не раз видел, когда мужчины из других родов приходили за невестами в наш. Но это его не остановило! Наблюдая за стоянкой, будущий Тхазус выбрал самую красивую девушку, которую звали Калипакас, Прекрасногрудая, уже прошедшую женскую инициацию, и в ночь накануне обряда согласия встретил её один на один, когда она вышла из жилища по нужде. Тхазус не рассказал, как именно ему удалось убедить её, сказал только, что ей почему-то не нравился тот мужчина, которого прочили ей в мужья, а отказаться прямо во время обряда согласия ей было страшно, ведь то был один из самых уважаемых и бывалых охотников по имени Гхерзус, Жёсткий, прозванный так за суровый нрав. А вот дерзкий подросток пришёлся ей как раз по нраву и уговорил её вместе бежать… Понятно, что долго жить одни они не смогли, так как не могли добывать достаточно пищи, и очень скоро они захотели вернуться к нормальной человеческой жизни, и отправились к стоянке нашего рода. Приблизившись, они робко остановились поодаль, а в стоянке, заметив их, одни начали кричать, чтобы проваливали, справедливо называя изгоями, а несостоявшийся муж Калипакас, негодуя на дерзкого мальчишку, укравшего у него невесту, запустил в него копьём. Будущий Тхазус почти увернулся от копья, однако оно всё же оцарапало ему бедро, на землю пролилась молодая кровь! Тут в стоянке начался переполох ещё больший – получилось, что Гхерзус пролил кровь своего брата, что было совершенно недопустимо и каралось, в свою очередь, изгнанием; с другой стороны, говорили некоторые, он пролил кровь изгнанника, а изгнанник – уже не брат. Нашлись, однако, и те, кто возразил, что обряда изгнания не было совершено ни над юношей, ни, в отсутствии его, над его изображением, а значит, он не изгнанник, а всё-таки брат, – в действительности, его, может быть, и не хотели изгонять, поэтому, наверное, и не совершали обряда. И тут совершенно неожиданно повёл себя сам Гхерзус – он сказал, что горько сожалеет о том, что пролил кровь своего младшего брата и без оружия побежал к юноше посмотреть, насколько опасна рана. Будущий Тхазус, не зная, конечно, зачем тот бежит, решил, что Гхерзус хочет убить его, – ему даже показалось, что тот сжимает в кулаке рубило – однако будущий Тхазус не испугался и, несмотря на юный возраст и рану, поднял с земли крупный камень и, зажав в руке, приготовился к неравной схватке! Это вызвало большое уважение у всех, а особенно, у Гхерзуса! Он объяснил дерзкому юноше, что не хочет его убивать и показал пустые руки. Юноша немедленно бросил свой камень, они пожали друг другу руки, сначала одну, потом другую, затем даже обнялись, и Гхерзус нарёк ему имя – Тхазус… Так Тхазус стал Тхазусом, вернулся в род и Калипакас стала ему женой теперь уже со всеобщего согласия, причём других жён у него никогда не было, потому что он их не хотел, а она рожала много детей на радость всему роду, и многие из них выживали, и некоторые были теперь уже подростками. А у Гхерзуса, надо сказать, как у большинства давноживущих мужчин, была к тому времени и так уже не одна жена…
