Дмитрий Деулин
Квадраты
– Фиаско, – прочитала Сата без уверенности. – «Фиаско». Что это?
– Полный провал, – вздохнул Сэл и вышел, оставив книгу на столе.
– Понимаю, – серьёзно пробормотала она прежде, чем захлопнулась дверь.
Сэл тоже понимал.
Когда белый снег сменился чёрным, легче не стало. Здесь очень давно никто не ходил. Ни проторенной тропки, ни колеи. Не с кем разделить тяжесть собственных шагов и мыслей. Макс не в счёт, ведь он уже несёт свою ношу.
Дома скрываются под снегом, снег – под копотью. Ни огонька, ни звука, только огромный чёрный сугроб Великого чертога ещё кашляет дымом, точно на смертном одре. Может, жизнь там пока теплится. А может, догорает.
Тогда придётся стереть ещё одну пометку на карте. Рано или поздно останется только белый лист. От карты и от всего.
Чудовищные ворота давно никто не тревожил, и снег подступил к ним вплотную, но Глостер прорвал безмолвную осаду. Слабый стук металла о металл отозвался ворчанием в чёрной утробе.
– Хочешь, я открою? – спросил Макс, но старый рыцарь покачал головой. Если некому открыть эту дверь изнутри, незачем терзать её снаружи. У сэра Глостера к мёртвым никаких дел. У мёртвых к сэру Глостеру никаких вопросов.
После третьего стука одна из створ подалась со звуком разверзшейся преисподней, хотя в образовавшуюся щель сложно было бы протиснуть сколь-нибудь внушительного грешника. Глостер шёл налегке – его гнев, уныние и остатки гордыни кое-как пролезли.
Княжьи люди встретили его сталью. Макс окинул их взглядом и, без сомнения, сразу поставил диагноз. Измождённые лица, кровавые дёсны – это цинга. Безжизненные впалые глаза – это отчаяние. Громкий шёпот и громкий лязг затворов – это ненависть.
В Великом чертоге стоял тяжёлый дух. Так пахнет целая жизнь, от пелёнок до могилы, если затолкать её в душную комнату. А ещё жаровни повсюду – бог знает, что эти люди жгли и как долго, но бледное пламя чадило и источало одуряющую вонь. Сквозь его треск пробивался плач детей и плач больных. В дальних углах вторили им обледенелые трубы.
– Сэр Глостер! – сенешаль возбуждённо махал руками, подавая какие-то знаки, которых никто не понял. Тоже больной, с воспалёнными усталыми глазами. – Сэр Глостер, какая честь! Какая радость! Радостный день.
Старый рыцарь давненько не видел, как выглядит радость, но запомнил её иной. Позади хмурые княжьи люди налегли на дверь, и вскоре только островок грязного снега вокруг заиндевелых сапог Глостера напоминал о том, что там, снаружи, есть какой-то мир или вроде того.
– Идём, сэр Глостер, идём, – ладонь сенешаля лихорадочно горяча. – Князь так ждал тебя!.. Здесь столько всего случилось!
Места, где за два года не случается столько всего, незачем отмечать на карте. Но вряд ли князь сможет рассказать что-то по-настоящему новое. Все новости написаны у этих людей на лицах. Жёлтыми и алыми чернилами.
Прямо на полу Великого чертога люди спали, работали, молились, болели, умирали. Кого-то даже угораздило родиться. В дыму на верхних ярусах, среди полуразобранных палуб, виднелись ещё и ещё лица. На всех лицах – одно выражение. Одно слово у всех на устах. "Демон".
– Не держи на них зла, сэр Глостер, – шептал сенешаль, обдавая жаром. – Они изведали много горя от чужаков.
Они миновали еще не один десяток пар ненавидящих глаз, прежде чем предстать перед князем. Тот ждал в полудрёме. Лицо его утопало в ворохе сырых холодных одежд.
– Подвиньте жаровню ближе к нему, – не выдержал старый рыцарь. – Или его ближе к жаровне, чёрт вас дери! Он же умрёт!
Княжьи люди почти послушались, но властелин Фригольда, очнувшись, властно поднял сухую ладонь.
– Пока не умер, так не распоряжайся в моём доме, сэр Глостер.
Жёны испуганно прильнули к своему господину. Прежде их год от года становилось всё больше, каждая следующая моложе предыдущей. Теперь Глостер насчитал трёх, и все они казались старухами.
– Тебя долго не было, – князь пытался казаться благодушным, а не усталым. – Я и не чаял уже свидеться. Скажи-ка, сэр, как твои странствия? Улыбнулась тебе удача?
Сам князь улыбался кровавыми дёснами, и взгляд его был тяжелее и горше, чем Глостер себе представлял в ожидании встречи. Хотя стоило бы догадаться, едва вдохнув этот дым, едва услышав скрежет запоров позади. Хуже, в жизни всегда всё хуже…
Покачав головой, рыцарь сбросил рюкзак, и Макс, соскочив с плеча хозяина, заплясал по полу. Княжьи люди схватились за ружья и топоры, и не ослабили хватку, когда Глостер медленно вытащил сверток.
– Здесь антибиотики, витамины, запас прекурсоров…
– Оставь свои подачки, слышишь, сэр! – рявкнул князь и закашлялся. – Благодетель! Оглянись вокруг, ты…
– Это не подачки, – Глостер поднял глаза, но не голос. – А дары. Или ты хочешь оскорбить меня, князь?
– Да пошёл ты, сэр, – владыка Фригольда сделал знак сенешалю, и тот торопливо принял подношение. – Спасибо тебе, только без Ассе мы тут всё равно умрём, и ты это знаешь.
– Что с ней? – рыцарь отыскал взглядом безжизненное тело божества под самым потолком, в окружении мёртвых свечей.
– Тебе понравится, – только теперь, когда князь усмехнулся, Глостер узнал меру его отчаяния. – Замолчала! И больше уж не родит. Поначалу давала ещё серую пасту, но с тех пор только чёрная какая-то лезет. Пробовать страшно – вдруг ядовитая. Но у меня тут уже полно добровольцев пробу снимать. Лучше яд жрать, чем друг друга, словно поганые язычники.
– Почему это должно мне понравиться?
– Это сделал пустой. Ну, не надо мне тут… Ты же за этим пришёл. Про пустых выспрашивать. Вот и не делай вид, что удивился. Видел такое раньше? Он пришёл ночью, – князь Фригольда, свирепея от собственных слов, привстал на троне, и жены поспешили укутать его заново. – Убил каждого, кто не спал. Ты знаешь, как убивают пустые. Потом вытащил жрецов из постелей, и их убил тоже. Ассе так и не признала в нём врага, чужака. Подпустила близко, а он её… Он украл её душу. Сжёг священные слова. Поутру наша Ассе была сама не своя. Беспамятная, безумная. Бакти пытался с ней говорить, только она не слушала. Месяц длилась её агония. Сперва умер свет, потом тепло, лекарства, пища… Я так давно не слышал её голоса, – в глазах старика стояли мутные слёзы. – Плевать мне на пасту, сэр рыцарь. Плевать на свет и тепло. Я старый. Мне бы только голос её услышать напоследок… Ещё разок… Она бы сразу поняла, где у меня болит… она всегда… не здесь, вот здесь! – сухим пальцем в живое сердце.
– Я погляжу, что смогу сделать, – Глостер склонил голову в знак скорби. – Кто-нибудь из вас учился у жреца? Кто-нибудь умеет ухаживать за машинами?
– Бакти, – ответил сенешаль, не раздумывая. – Мальчик учился при храме, помогал отправлять службы. Он мыл и чистил тело Ассе, приносил жертвы. Он знает священные тексты…
– Не все, – сокрушенно признался мальчишка, отделившийся от толпы. – Я лишь недоучка, сэр. Она не говорит со мной, не отвечает. Я лишь… я лишь клал подношения в нужные…
– Плевать! – гаркнул князь так, что сам надолго остался без голоса. – Мы не черви, чтобы терзать её мертвое тело ради пропитания.
– Что родится от мёртвой, проклято, – прошептали в толпе так громко, что каждый услышал.
– Глупости, – вздохнул Глостер, предчувствуя худшее. – Я задержусь на несколько дней, мы вместе осмотрим системы. Дай мне Бакти и ещё пяток толковых ребят, я научу их всему, что нужно. Мне уже приходилось…
