Дмитрий Шелест
Первоградские хроники
Пятнадцатый эпизод. Гамбит Константина Бу
Константин Бу слыл человеком странным и нелюдимым, но такое мнение бытовало лишь потому, что растения, находившиеся на попечении главного агронома сектора, не могли рассказать о его доброте и общительности, которые были целиком направлены на всю флору Primourbem. Впрочем, о том, что биоинженер в действительности отзывчивый и компанейский парень, могли бы рассказать и десятник стражников Оранжереи За-иб и его подчиненный Дуп, не будь они столь молчаливы и туповаты.
Сначала Константин делился с ними кормовыми растениями, обеспечивая минимальную лояльность к его персоне. Позднее он начал угощать их различными вариациями дурняковки, приготовленной им самолично. Поглощая настойки, охранители радовались словно юнцы и неуклюже пытались выполнять все просьбы Бу. За-иб и Дуп простодушно считали, что за их верность главному агроному он и награждает их маленькими радостями. Возможно, охранители были бы неприятно удивлены, если бы поняли, что они представляются пытливому уму Константина Бу чем-то вроде лабораторных животных.
Добавляя различные экстракты из первоградских растений, биоинженер неспешно изучал действия тех или иных препаратов на человека. Растения населяли потерянный земной рай еще до появления в нем человека. Неудивительно, что ученый, никогда не видевший родной планеты, верил в то, что отпрыски сохранили в себе силу Земли, ее магию. Если бы кто-нибудь из работников оранжереи нечаянно подсмотрел за Константином сейчас, он бы изумился, застав мрачного биолога весело напевающим какую-то бестолковую мелодию. Этот человек выглядел счастливым, до жути… Эксперимент, проведенный над За-ибом и Дупом, завершился успешно, без всяких оговорок. Главный агроном наконец получил инструмент для достижения своей цели.
Непрочное соединение экстракта вазоратума и дистиллята плесневидной агавы вызывало у принимавших стойкую физическую зависимость, а на пике своего действия ввергало человека в гипнотический транс, повышая внушаемость. Первыми рабами зелья, которых биоинженер подсадил на свои «травки», были, естественно, двое неумных стражников. После того как десятник по приказанию Константина Бу выкрал в Канцелярии охранителей маршруты патрулирования всего сектора, ему осталось планомерно реализовывать задуманное. Конечно, это было не так просто. Необходимо было определиться со списком тех, кто мог быть полезен главному агроному в достижении цели. Затем подготовить «волшебный» раствор, который сохранял свои свойства буквально пять минут, после чего нестойкое соединение выпадало в виде осадка нескольких солей. И, самое главное, после принятия наркотика «мишень» должна подвергнуться внушению относительно выполнения программы, задаваемой Константином.
Шестнадцатый эпизод. Взросление Лизы
Девочка знала о том, что ее должны встретить, она понимала и то, что ее ждут, но все равно было страшно. По слухам, шепотом пересказываемым детьми из высокосословных семей, окраины секторов кишели злобными голодранцами, возле мусорных отвалов на людей иногда нападали углобоки… В конце концов, Лиза Руднак была просто домашним ребенком, любимицей родителей, которой суждена счастливая жизнь, если бы не эта застопоренность, если бы не Голос.
Впервые Глас прозвучал у нее в голове, когда дочери пана-управителя исполнилось одиннадцать лет. То, что услышала Лиза, явно не было бездумным щебетанием хозяек мультисемей, опасным шипением кукол-смертопроказниц, не было угрозами чуждых охранителей или жутким шепотом колдунов-углобоков. Голос являл себя изредка, в основном на улицах, когда могло показаться, что говорит кто-то из реальных жителей Первограда. При этом короткие фразы имели характер дружеских советов или замечаний, необходимых применительно к данной той или иной ситуации. Говорящий, очевидно, желал добра девочке. Маленькая Руднак с любопытством вглядывалась в толпу, пытаясь углядеть человека, тайно беседующего с высокопоставленным дитем, но тщетно. До того как Лиза поняла, кто же этот Голос на самом деле, она стала называть его Советник Не-Тут.
Постепенно маленькая Руднак научилась сама обращаться к Гласу, который и дал разъяснения относительно ее состояния.
– Мало рождается детей, способных, как ты, улавливать неясные звуки, потоки мыслей, события будущего. Ты родилась в семье, знакомство с которой уже почитается за честь, и ты знаешь, что такое относиться к избранным. Твой природный дар – это та же избранность, только иного характера. Люди всегда недолюбливали таких, как ты, и поэтому тебе лучше не говорить о твоих беседах со мной даже родителям, – наставлял Голос.
– Даже няне-кастрату Ли-ий? – шепотом спрашивала она.
– Даже ему, – доброжелательно, но строго отвечал Советник.
Не будь Голоса, Лиза все равно подрастала бы очень наблюдательным и не по годам развитым ребенком. Через какое-то время она заметила, что, общаясь с ней, отец и мать изменили свое поведение. Иногда это выражалось в каком-то излишне исступленном проявлении родительской любви, а иногда и Григориадис, и Стефания будто сжимались, ожидая удара, когда к ним подбегала дочь. Очевидно, Не-Тут терпеливо ожидал вопросов своей наперсницы, потому что он ничуть не удивился Лизиным вопросам.
– А почему мои папа и мама стали как-то по-другому вести себя? А они не перестали меня любить? А они не знают, что ты здесь?
Советник для беседы выбрал сонные часы. Повторяясь, он долго рассказывал Лизе об отличии девочки и подобных ей от большинства других людей. И наконец, сообщил о том, что в первоградском мире подобное отличие считается заболеванием, вызванным темными силами, а сами дети – отвергнутыми Всеблагим. Глас отметил, что сам он называет таких ребят застывшими, и если это и аномалия, то не самая плохая: все те, кто остановился в своем физическом развитии, получают возможности бесконечного роста ментальных способностей. Не-Тут, ободряя Лизу, сказал, что раскрытие новых способностей у нее еще впереди. Он объяснил, что помогает всем детям, подобным первенцу семьи Руднак, несущим на себе печать застывания, и в ближайшее время окажет содействие и новой застывшей. Пятнадцатилетняя девочка в двенадцатилетнем теле стремительно взрослела. Когда пришло понимание, Лиза рыдала в подушку четверть часа, после чего спросила:
– И что мне делать? Ты же не бросишь меня?
– Не брошу. Но главное, ты не одна такая. Я уже говорил об этом. Существуют застывшие, которым около сотни лет, но они по-прежнему внешне остаются детьми. Родственники застопоренных быстро забывают про них, полагая, что, выгнав их умирать на окраины секторов, они откупаются от Неблагого. Так, вместе с болью и предательством застывшие получают свободу, которой, пожалуй, нет ни у кого в Первограде.
Далее Советник разъяснил, что в день, когда ее отвергнет семья и другие последователи Всеблагого, она будет отвезена на границу секторов, где, согласно верованиям первоградцев, детей подбирает Сатана и они навсегда исчезают из этого мира. Как только сопровождающие покинут окраинный район, к ней выйдет новая семья – такие же застывшие.
…Итак, маленькая Руднак брела по окраинному кварталу. За спиной она услышала мягкое шуршание – это удалялся перевозчик. Лиза, не оборачиваясь, шла дальше. Страх перемежался с любопытством, раньше она и предположить не могла, что окажется в таком месте. К удивлению изгнанницы, на мусорных участках царила идеальная или близкая к этому чистота. Отходы, в зависимости от материалов, находились в разных брикетах, которые, в свою очередь, громоздились в подобие стен высотой в пять человек. Девочка не совсем понимала, куда шла, но Не-Тут мягко посоветовал ей: «Ты просто иди и обязательно выйдешь к своим». Лиза испытывала некоторые сомнения относительно уверенности Советника, однако с удивлением заметила, что двигается в пограничной части сектора, так, словно по дороге уже кто-то проводил ее.
Томительный путь на деле занял не слишком много времени. Вскоре Руднак подошла к небольшому строению, над входной дверью которого выцветшими буквами было написано: «Лаборатория пластификатов № 3». Невзрачная хибара практически сливалась с ползущими вверх мусорными брикетами. Со стенами из отходов сливались и дети, наблюдавшие без движения, как Лиза подходит к лаборатории. Она и не сразу заметила пять человек: троих мальчишек и двоих девочек, возраста одиннадцати-двенадцати лет, одетых в типичные для окраинных кварталов лохмотья всех оттенков серого. Очевидно, это и были «свои», о которых предупреждал ее Не-Тут.
– Здравствуй, Лиза! – жизнерадостно приветствовала ее девочка с выбивающимися из-под капюшона черными локонами.
– Мы такие же застывшие, как и ты. Не переживай и не бойся, мы друзья, – продолжил конопатый мальчик.
– Это Сара Джи, – он махнул в сторону черноволосой, – я – Иван Сарок. С нами Лили Иглунд, Филипп Рю и Баду Гразон. Пошли с нами.
Крупный, чернявый Баду толкнул дверь хибары, и они вошли внутрь. У порога сидел пожилой мужчина, который улыбался, глядя в пустоту, и бормотал что-то нечленораздельное. В помещении действительно перерабатывался пластик. Вся компания прошла мимо оборудования в подсобную комнату. Иван открыл шкаф с инструментами и деталями непонятного назначения. Мальчик надавил на уродливый вентиль, и задняя стенка вместе с полками отъехала внутрь.
– Это один из наших домов. – Сара обвела рукой просторный холл бежевых оттенков.
Глава четвертая. Беды начинаются
Семнадцатый эпизод. Другая жизнь Ныра
«Не всегда понимаешь, чего стоит твоя жизнь. Можно ли назвать тот набор решений действительной свободой. Что я хотел до того, как оказался здесь: просто убежать в другой сектор и присоединиться к другой голытьбе на других окраинах. А что теперь?»
Вопросы, которые задавал себе Ныр, имели скорее риторический характер. Сам он прекрасно отдавал себе отчет в том, что даже время рассуждать, обдумывать и, огороди, Всеблагой, мечтать появилось у него в Тсарстве углобоков. Более того, способности изгоя гражданских секторов что-либо делать своими руками с минимумом точных инструментов были оценены здесь без оглядки на его нижайший сословный уровень – несемейный житель мусорных кварталов, голытьба одним словом. В его распоряжении оказалась целая мастерская, созданная здесь еще в период благополучия для бесперебойной работы сервисных служб. Вот и сейчас, проводя металловаром сложную линию, намертво связывающую две замысловатые балки, Ныр испытывал нечто вроде вдохновения, радуясь и пугаясь этого чувства.
Естественно, что углобоки так себя не именовали. Более того, самоназвание людей, обитающих на Дне, – Девы истинного мира, или онойяны, в чем-то больше соответствовало реалиям. Онойяны были женщины! Все! И затесавшиеся беглецы или пленники-мужчины из Верхнего мира только подчеркивали это. Причем, с точки зрения Ныра, истинность нижнего мира – Донного тсарства – более соотносилась с реальностью именно с точки зрения Всеблагого начала. Онойяны не приговаривали людей к смертной казни, только чтобы получить их плоть, они не выстраивали потомственных иерархий, обрекая одних на вечное прозябание в мусорных кварталах, а других на исступленное подтверждение личностного статуса.
Социальные отношения в Истинном мире имели четко выраженное анархическое начало – все жители дна формировали подобие мультисемей гражданских секторов, однако без постоянного вожака, и назывались они ареалами. Никто из онойян не был закреплен пожизненно к своему ареалу, каждая из участниц одного из таких мини-сообществ вполне могла найти больше общего с составом другого ареала и поменять место жительства. Подобная вольность на первых порах удивляла Ныра, но вскоре беглец понял, что мультисемьи обитательниц Дна вполне согласованно управлялись всем коллективом. Несколько ареалов на правах самостоятельных общин входили в тот или иной донный уровень, где решались более сложные вопросы.
Глобальные задачи Донного тсарства решались Теократическим советом во главе с Епископом Истинной церкви Всеблагого, которым на этот момент являлась Орландина Истомухан II. Касательно религиозных аспектов, Епископ наблюдала за верностью пути к Всеблагому, который предусматривал служение ареалу и Истинному миру, доброту к поверженным и слабым, заботу о мире Первограда и ежедневное пятикратное моление. С точки зрения мирских забот донный клир заботился о техническом сохранении участков-ареалов в Первограде, реализации вседонных проектов и обеспечении доступа всех жительниц Тсарства к имеющимся возможностям.
Люди из Верхнего мира (это были представители мужской половины), погрязшие во грехах и ереси, попадали к онойянам достаточно часто. Впадшим в безумие из-за трусости, тем, кто отказывался стать частью ареала, из-за тупой агрессивности или охранителям была уготовлена одна дорога: трансформация в мясно-растения. Остальные выходцы секторов прикреплялись к ареалам, сначала как пленники со свободой передвижения, а затем как полноправные сородичи. Очевидно, таких было не много, потому что в «своем» ареале Ныр видел только уборщика мясоростов.
Для себя Ныр решил, что его схождение в Тсарство онойян в общем-то удача. Однако пока он не мог уяснить очень важный вопрос: каким образом женщины занимаются любовью? Он видел маленьких онойянок, но не понимал самого простого: кто зачинает и рожает этих детей? Пока он довольствовался осторожными умозаключениями, предполагая, что вскоре сможет выяснить это.
Восемнадцатый эпизод. Скромные радости Владыки Иро
Старейшина (или Владыка) был действительно стар. Он не выглядел дряхлым стариком, но производил впечатление уставшего человека, зримо воплощающего миф о Сизифе. Но сейчас его лицо, исчерченное глубокими морщинами, придающими Старейшине властное и жестокое выражение, было умиротворенным. Натогиносубан Иро получал необходимые ему эндорфины. В затылок одному из правителей сектора были вживлены электроканюли, а к ним были подсоединены тонкие, словно капилляры, микрошланги, берущие свое начало из таких же соединений на затылке другого участника этого процесса – жены старого властителя, Хлои Иро.
Все происходило по установленным правилам. Хлои совокуплялась с постоянным фамильным услужителем. Это был молодой человек, которого выкупили у смертопроказниц, – ничтожный обитатель мусорных кварталов. Теперь единственные обязанности слуги заключались в том, чтобы максимально удовлетворять жену Старейшины для того, чтобы она в полной мере смогла передать избыток эндорфинов своему единственному мужу. Услужитель, как и заведено, был ослеплен, но это не мешало выполнять ему свои обязанности.
– Давай, вжаль, еще! Так! – выдыхала Хлои, цепко впиваясь ногтями в спину мужчины.
– Аыр-р-р-р! – нечленораздельно мычал фамильный раб, стараясь заслужить милость высокородного семейства.
Нежная кожа рыжеволосой красавицы (в свое время она тоже была выкуплена у кровожадных девок) покрылась красными пятнами, веснушки на щеках скрыл яркий румянец, глаза словно наполнились слезами. Натогиносубан Иро ощутил поток незамутненной радости, когда личный вычислитель передал запрос о связи. Переключив звук на слуховой интрамодуль, чтобы не отвлекать жену и не обременять ее лишними знаниями, Старейшина ответил.
– Великий патриарх, говорит Первый брат Ассасината, Эквин-один. Было несколько запросов по первоградской сети в отношении нуклеарных установок.
– Кто?
– Члены семьи Елены ПР – Константин Бу и Джон Изопфенофф. Выходили из разных терминалов. Фактов, подтверждающих общий заговор, не получено.
– Странно. А Жуанзубан Хо?
– Его активность в информационных модулях не зафиксирована.
– Не спускайте с них глаз. Поставьте задание вашим людям среди охранителей, чтобы отслеживали и сообщали вам о всех перемещениях Хо. Информируйте меня по мере поступления новых сведений. Ничего не предпринимайте! Пока не предпринимайте. Все.
– Будет исполнено, Великий патриарх.
Натогиносубан несколько расстроился из-за того, что не в полной мере насладился эндорфиновой волной.
– Попробуйте еще раз, – обратился он к единственной супруге.
– Да, мой прекраснейший, – Зои улыбнулась мужу и легко укусила слепого услужителя за ухо. Как хорошо обученный ручной зверек, он понял, чего от него ждут…
«Да, в гипофизарной блокаде есть свои неудобства», – рассеянно подумал Натогиносубан Иро.
Все двенадцать Старейшин четырех зон Первограда находились в таком же положении. Когда совет решал, что ребенок вправе унаследовать пост, ему к совершеннолетию надстраивали искусственно выращенную дополнительную кору головного мозга. Подобная манипуляция расширяла возможности Старейшин. В частности, они обретали полное видение систем жизнеобеспечения мегастанции, интуитивно могли фиксировать сбои в работе механизмов и ментально контактировать со Старейшинами других секторов. Однако экзокортекс фактически редуцировал выработку гипофизом бета-эндорфина, в котором властители, работающие фактически без отдыха, нуждались больше других граждан космического города. Наилучшим выходом для этого уже долгое время оставался импорт родственных эндорфинов – ритуал, заповеданный пророками Всеблагого.
Девятнадцатый эпизод. Неприятности Го
Охранитель посмотрел на ребенка, заступившего ему дорогу с некоторым удивлением. Никто не смеет так вести себя со стражниками. Однако настырный мальчишка, не дав опомниться Недобурею Го, уже два дня вспоминающего свою встречу с Угой, затараторил:
– Уважаемый охранитель, все мои родители увезены на работу в другую часть сектора, я один присматриваю за домом. Сейчас перед нашим жилищем дерется голытьба, не из местных, очень страшно. Помогите мне войти в дом.
Го сначала неодобрительно посмотрел на двенадцатилетнего заморыша, но затем плотоядно улыбнулся.
– Конечно, я отведу тебя домой. Ничего не бойся. Как тебя зовут? Ты голодный?
– Да, уважаемый. Спасибо, уважаемый. А кличут меня Уно.
Недобурей, задумчиво глядя на семенившего впереди него мальчишку, не заметил, как они подошли к ветхому блоку, примыкавшему к Мусорному кварталу.
– Наверное, убежали, – сказал мальчик, оглядев пустой двор. – Но они могут толкаться внутри блока. Вы не подымитесь со мной, глубокоуважаемый страж?
– Конечно! – Взводный охранителей сглотнул и двинулся вслед за маленьким голодранцем…
…Недобурей Го попытался сфокусировать взгляд на низких фигурках, стоящих перед ним, однако сразу у него не получилось. В голове гудело так, словно он выпил отвратной дурняковки, а тело было неподатливо и болело так, как будто его обработал патруль коллег-стражей. Наконец ему удалось достаточно четко разглядеть сумрачное помещение, в котором обычно жили представители голодранских сословий. Двухъярусные лежаки для мужчин с рундуками у изголовья, все барахло окраинца за все его жизнь вполне помещалось в такой сундук. Вход в крошечную, но отдельную спальню жены. Такой же компактный детский отсек. Посредине длинный стол на все случаи жизни. На стене бережно расправленный гибкий видеотранслятор, очевидно не новый, сморщенный, как кожа древнего старика. У длинного стола вдоль мужской части стояли трое детей одинакового возраста – белокурая девочка, чернявый крепыш и его недавний знакомый, Уно.
Охранитель попытался встать, но тут же свалился навзничь, поняв, что он стреножен металлопластиковым тросом, каким обычно связывали приговоренных к снятию плоти. Это не придало оптимизма Недобурею Го, но он, собрав остатки воли, начал с угроз.
– Ах вы, голодранские выродки, сраный прикорм углобоков, да вы знаете…
– Знаем, – прервала его белокурая нищебродка, подошла ближе и, присев на корточки, поднесла к его глазу почти невидимый в сумерках карбоновый стилет. – Если ты еще раз откроешь свою пасть без моего приказа, клянусь небом Всеблагого и космосом Неблагого, я вырежу тебе глаз!
Только когда страж разглядел трущобного ангела ближе, он понял, что ошибался. Девчонка выглядела как играющая в голытьбу дочь какого-нибудь пана-управителя. В ее глазах не было ни сожаления, ни любопытства. Страшный ребенок смотрел на взводного так же, как сам он иногда рассматривал приговоренных на мясо, с ясным пониманием того, что ожидает этого человека в течение следующих минут.
– Деточка, клянусь! Уно, я же хотел тебе помочь, вспомни!..
– Я предупреждала. – Белокурая коснулась острием верхнего края глазницы так, чтобы тонкое лезвие, на миллиметр проткнув веко, скользнуло над верхней частью глаза, не повредив его. Кровь из неглубокой раны тем не менее залила глаз Недобурея, а здоровый глаз, кажется, самостоятельно решил выскочить из орбиты.
– А-а-а! Я молчу, госпожа! Не убивай!
– Надеюсь, что так и будет. Смотри внимательно.
Она кивнула чернявому, который ловко развернул гибкий вычислитель так, чтобы зрячий глаз пленника мог видеть мелькающие изображения. Охранителю стало еще хуже. На гибком экране он увидел одну из многих кульминаций его последней встречи с Угой. Высокородная девица почти участливо рассматривала сломленного Го.
– По-моему, когда есть очевидные доказательства такого преступления, казнь неминуема. Насколько мне известно, сначала тебя оскопят, а только затем срежут твою гнусную плоть с костей, с живого. Так вот, мы ничего не обсуждаем, просто слушай и запоминай…