Донна Эверхарт
Святые из Ласточкиного Гнезда
Глава 5. Дэл
На перекрестке Том указал на прибитую к большому дубу табличку с корявой надписью «Ферма Ласточкино Гнездо» и стрелкой вправо. Солнце стояло прямо над головой: был полдень. Риз подошел к передку телеги, и Том протянул ему руку.
Дэл пожал ее и сказал:
– Спасибо.
– Удачи, – кивнул Том.
Он тронулся, и Дэл постоял немного, глядя на три светлые головенки, покачивающиеся на задке телеги. Еще раз помахал рукой, и старший мальчик ответил ему тем же. Путь был легкий, да и ноги шагали бодро – отдохнули от ходьбы. Дэл шел по узкой грунтовой дороге, на которой запряженные мулами повозки намертво укатали все, что могло вырасти на твердой почве, кроме совсем уж неистребимых сорняков. На ходу Риз размахивал руками в неожиданно радостном предвкушении того, что ждет его в этих новых местах. Среди сухой, выжженной солнцем травы изредка мелькали яркими точками полевые цветы. Всему в этой жизни свое время. Может быть, здесь он сможет начать все заново, забыть то, что случилось в зернохранилище, зажить по-человечески. Стать прежним Дэлом. Раньше, чем лагерь открылся взгляду, Дэл почувствовал его запах: резкий дух скипидара, дым от горящих дров и аромат сосен. Он был родом из Северной Каролины, штата, который когда-то был главным поставщиком дегтя для военно-морского флота. В конце концов запасы длиннохвойных сосен исчерпались, и вся отрасль, словно стая перелетных птиц, упорхнула на юг, в Джорджию и Флориду. Длиннохвойную сосну, некогда столь обильно росшую во всех южных штатах, истребили очень быстро. Множество стволов осталось лежать на земле, как мертвые деревянные тела. Они погибли не от «кошачьих мордочек» – щербин, образующихся на коре после надрезов, – а из-за устаревшей технологии выдалбливания коробов для сбора камеди. При сильных ураганах какие-то деревья падали, а устоявшие в конце концов уже не годились в дело: надрезы елочкой уходили на такую высоту, до которой рабочему было уже не дотянуться, даже со специальным инструментом-съемником. Тогда часть деревьев шла на дрова, а часть так и оставалась стоять, и призрачные «кошачьи мордочки» виднелись на стволах символами ушедших времен.
Семья Риза издавна занималась заготовкой скипидара. Дедушка работал в лагере вальщиком леса, и отец тоже. Дэл всегда был рядом: учился подсачивать деревья, добывать и собирать смолу. Учителя у него были самые разные – и белые, и цветные. На той земле, где вырос Дэл, еще его дед сажал деревья вместе со своим дедом, чтобы однажды заняться скипидарным бизнесом, – так ему рассказывали. Сейчас эти деревья вступали в пору зрелости. На рост ушло не меньше полувека, и, хотя для того, чтобы начать с ними работать, Дэлу нужно было сначала добраться до дома, он часто думал об этом и знал: придет время, и он вернется.
Однако опыт подсказывал, что работа в Ласточкином Гнезде может не то что не приблизить его к желанной цели, а еще и отбросить назад. Магазинчики в таких лагерях частенько задирали цены. Если ты не против получать жетоны или сертификаты вместо нормальных денег, то с голоду не помрешь, но и только. Такая система вызывала недовольный ропот, но что же было делать? Время такое: хочешь не хочешь, а семью кормить надо. Лачуги для жилья в лагерях тоже имелись, хотя часто не в лучшем состоянии. Но для кого-то это было все-таки на ступеньку выше гувервилля. Были в лагерях и церкви, и школы, а где-нибудь в центре всегда стоял бар, чтобы было где посидеть в субботу вечером.
Дэлу исполнилось четырнадцать лет, когда они впервые отправились в Джорджию на скипидарные работы, так что в лагере он уже живал. Дедушку с бабушкой, слишком старых и слабых для кочевой жизни, оставили дома. Мать плакала, собирая все, что могло уместиться в кузов повозки.
Отец обнял ее за плечи и сказал:
– Не переживай ты. Мы вернемся. Обещаю.
В то утро, когда они покидали старый фермерский дом на берегу реки Кейп-Фир, Дэл лежал в кровати навзничь, и золотые лучи солнца скользили по его лицу, как и многие годы до сих пор. Ему хотелось оставить это ощущение в памяти, и он продолжал лежать, пока мама не крикнула ему вставать. Они съели приготовленные ею галеты с ветчиной, выпили горячего кофе, а затем Дэл и его сестра Сьюди Мэй обнялись с бабушкой и дедушкой и вскарабкались на заднее сиденье повозки, нагруженной всем, что семья успела накопить за долгую жизнь. Мама забралась следом за ними с узлом из простыни, в которую была увязана ее чугунная сковородка вместе с прочей кухонной утварью. Этот узел начал колотиться о борт повозки, когда мул зашагал вперед.
Для Дэла это было веселое приключение, только вот мама опять плакала. Бабушка с дедушкой стояли в дверях и махали вслед, – тогда внук видел их в последний раз. В пути они со Сьюди Мэй вертели головами, разглядывая окрестности, и, хотя вдоль длинной, нагретой солнцем дороги росли все те же привычные сосны, вскоре путники пересекли границу Южной Каролины, а так далеко они еще никогда не заезжали. За несколько дней добрались до лагеря, и началась работа. Через пару месяцев бабушка прислала письмо, где писала, что у дедушки случился внезапный сердечный приступ и он умер.
– Сердце не выдержало, – сказала мама.
Они прожили в лагере три года, а потом родители засобирались обратно в округ Блейден: оба тяжело переболели тифом и больше не могли работать в таких условиях. Они решили вернуться домой, заботиться о бабушке, и Сьюди Мэй вместе с ними.
Отец предложил:
– Поехали с нами, сынок. Посмотрим, как там деревья. Может, уже найдется парочка годных в дело.
Дэл отказался: хотелось пожить самостоятельно, мир посмотреть. На лице отца было написано такое разочарование, что Дэл отвел взгляд. Годы шли незаметно, и, кажется, не успел он оглянуться, как Сьюди Мэй написала, что отца больше нет. Еще через несколько лет умерла и мама. Сьюди Мэй оказалась им более надежной опорой, чем он, особенно под конец. Ее последнее письмо о матери долго кочевало из одного место в другое, пока не попало к Ризу в руки. Прочитав его, он почувствовал укол вины и еще сильнее пожалел о своем решении жить своим умом. Следом пришла мысль: а есть ли смысл теперь возвращаться домой? Через несколько лет пришло еще одно письмо, в котором сестра сообщала, что вышла замуж. Как всегда, звала его домой. «Я скучаю по тебе, – писала Сьюди Мэй. – Мы с Эймосом справляемся, концы с концами сводим, но без мамы, папы и тебя совсем не то».
Дэл с минуту постоял под раскачивающимися величавыми соснами, увенчанными темно-зелеными хвойными кронами, вдыхая резкий аромат дыма, острый запах скипидара, смолы и дегтя, смешанный с теплым ветром, несущим запах вечнозеленых деревьев. Пели цикады – негромкое жужжание постепенно переходило в беспокойный, пронзительный гул. И вот впереди показался лагерь Ласточкино Гнездо: продовольственный магазинчик, еще какой-то дом возле него, бондарный сарай и перегоночная. Чуть поодаль, ряд за рядом, стояли хижины рабочих. У одной из них несколько белых женщин развешивали выстиранное белье. Еще одна тропинка вела к рядам лачуг поменьше, стоявших немного дальше, на противоположной стороне. Из одной из них вышла цветная женщина и выплеснула ведро грязной воды на цветы в маленьком садике. Возле некоторых лачуг были огороженные заборчиками крохотные участки земли, где бегали куры, и почти у всех – огородики под овощи.
Дэл увидел мужчину, сидевшего у входа в магазин. Тот чистил яблоко и ел ломтики с кончика ножа. Вид у него был не то чтобы дружелюбный, но и не злой. Темно-каштановые волосы, глубокие складки вокруг рта, глаза в цвет волос, близко посаженные, один чуть скошен к переносице. Рядом с мужчиной лежала шляпа с воткнутым под ленту вороновым пером.
Риз подошел к нему и сказал:
– Приветик. С кем тут поговорить по поводу работы?
Взгляд у незнакомца был хоть и косоватый, но пристальный. Он указал ножом на небольшой домик, на двери которого висела табличка с надписью «Контора».
– Малый по имени Причард Тейлор. Вон там.
Дэл поблагодарил и отошел, чувствуя, как слегка зашевелились волосы на затылке. В конторе он сразу оказался лицом к лицу с невысоким мужчиной с буйной, непокорной шевелюрой. Мужчина протянул руку, Дэл пожал ее и начал было говорить, но его прервали.
– Причард Тейлор. Зовите меня Пиви, если хотите. Вы пришли по поводу работы? Полагаю, что да, иначе бы вы здесь не стояли. Работы у нас полно, только начальства мне тут больше никакого не нужно. Пока, во всяком случае. А вот погонщик не помешал бы, или кто-нибудь, кто будет присматривать за этим болваном Пронырой на перегонке, – следить, чтобы не разнес тут все в пыль.
Риз хотел вставить, что в начальство не метит, но Пиви не умолкал:
– У меня тут человек двести, многие с семьями, некоторые без, но вот что мне нужно до зарезу, так это несколько крепких ниггеров. Если знаете таких, присылайте ко мне, но это все, что я могу предложить. Работу для ниггеров.
Дэл сказал:
– Ну, я вообще-то не прочь заняться деревьями, если можно.
– Это и есть работа для ниггеров.
– Я уже чем только не промышлял, – пояснил Дэл, – но работа с деревьями мне больше всего по душе. Я к ней с детства привычный.
Пиви потер подбородок, словно бы в задумчивости.
– Вот уж не знаю. – Он покрутил в пальцах карандаш и наконец сказал: – Ладно, я не против. Люди на эту работу нужны, только вот проблем бы не вышло.
Дэл заверил:
– От меня проблем не будет.
– Может, и так, но у меня тут десятник со своими понятиями. Начинаем мы обычно рано утром и работаем до сумерек. Можешь приступать прямо сегодня, если хочешь, работы полно. Платят семьдесят пять центов в день. Вижу, у тебя и ведро свое. Если нужны припасы и все такое, а денег нет, так ты скажи Отису в магазине, пусть запишет в долг на твое имя. Потом из жалованья вычтут. У нас тут вместо денег сертификаты. Ты женат? – И все это на одном дыхании.
Дэл сказал:
– Я сам по себе, так что мне особой роскоши не надо.
– Ну ладно. Всеми работами сейчас распоряжается Элайджа Суини по прозвищу Ворон. Он не очень-то любит, когда белые с цветными мешаются, но ты ему скажи, что я разрешил.
– Ворон? Я его видел, кажется. Это у него шляпа с вороновым пером?
– Точно. Только смотри, у него к деревьям особое отношение. Работай аккуратно. В общем, твой номер – сорок два. Это в секции для холостяков. У нас тут, знаешь ли, все распределено, где кому селиться. Негры там, белые тут. Видишь? Вон туда иди. Номера на дощечках над дверью. Если заблудишься, спросишь. – И Пиви махнул рукой, давая понять, что разговор окончен.
Вернувшись к магазину, Риз поискал глазами человека по прозвищу Ворон, но тот уже исчез. Из бондарного сарая сильно тянуло рубленым деревом и слышались частые удары молотка. Дэл заглянул внутрь: рабочий с молотком прибивал клепку к гнутым доскам, образующим бочку. В магазине хозяин стоял за прилавком, сгорбившись над бухгалтерской книгой, а сзади какая-то женщина вытирала пыль с длинных деревянных полок. Как только Риз подошел к прилавку, женщина юркнула за занавеску, отделяющую заднюю часть магазина.
Дэл сказал:
– Я тут только что на работу нанялся, так мне бы прикупить кой-чего.
Мужчина перестал писать и представился:
– Отис Риддл.
– Дэл Риз.
Отис записал имя Дэла и жестом указал на заставленные продуктами полки.
– Выбирай, что нужно, а моя жена Корнелия тебе упакует.
Дэл походил вокруг, выбрал продукты – кукурузную муку, сало, бобы, крупу – и понес к прилавку.
Там он спросил:
– А нет ли соленой свинины?
Отис крикнул:
– Корнелия! Где тебя черти носят? – после чего сделал недовольный жест и буркнул: – Черт бы побрал эту женщину. Как нужна, так ее не дозовешься.
Он скрылся за занавеской, а Дэл снова стал обследовать магазин, после чего добавил к куче товаров еще кусок мыла. Отис вернулся к прилавку, за ним плелась та женщина, которую Дэл уже видел раньше.
– Шевелись давай, – сказал Отис и шлепнул ее пониже спины.
Дэлу стало неловко, он опустил глаза, а Отис почесал под мышкой. Корнелия сначала нарезала соленую свинину, а затем уложила выбранные покупателем товары в деревянный ящик, отворачивая в сторону ярко пылающее лицо. Сделав свое дело, она снова скрылась за занавеской, так ни слова и не сказав Дэлу. Она была, несомненно, недурна собой; спутанные темные, почти черные волосы выбивались из собранного на затылке узла. Тем временем Отис облизал кончик карандаша, что-то написал, а затем жестом указал на занавеску, за которой скрылась Корнелия:
– Мы с ней всего год как женаты. Еще не выучил всему, что мне надо, если ты понимаешь, о чем я. – Он посмотрел на Дэла так, словно тот и правда понимал, о чем речь, и добавил: – Короче, шесть долларов за тобой будет.
Риз быстро подсчитал, сколько он так потратит, и пришел к выводу, что жалованья на неделю не хватит: на пару дней раньше разойдется. Еще и не начал работать, а уже в долги влез. Это было обычное дело в таких лагерях, и, хотя Дэл не любил быть должным, выбора у него не оставалось – как и у всех прочих, кто пришел работать в скипидарный лагерь. Он кивнул Отису в знак согласия, взял ящик, снова вышел под палящий зной и направился к своему новому дому.
Хижину номер сорок два он нашел довольно быстро. Внутри был страшный беспорядок. Протекающую крышу залатал, видно, кто-то из прежних жильцов, но этот дом явно облюбовали все мухи и клещи, сколько их было в округе. Риз пристроил ружье над дверью, на гвоздях, вбитых по краям с каждой стороны. Когда он разбирал покупки, над головой послышался какой-то скользящий шорох. Дэл решил, что это коралловый аспид, – или, скорее, надеялся, что не кто-нибудь похуже. Воняло в хижине адски, и Дэл стал искать источник запаха. Открыл дверцу дровяной печи, заглянул внутрь и отпрянул: в печи лежала тушка опоссума, наполовину зажаренная, а теперь еще и сгнившая. Зажав нос, Дэл осмотрел крошечную комнатушку и грязный, весь в пятнах, тюфяк, кое-как набитый испанским мхом: здесь ему предстояло спать. В деревянных стенах были такие щели, что палец просунуть можно, дневной свет проникал сквозь них в сырую комнатку, ложился золотистыми полосами на грязном полу. По крайней мере, хоть воздух сквозь дырки проходил. Но к зиме их придется как-то законопатить или хотя бы газетами заткнуть. Трудно было поверить, что это и есть лучшее жилье, предназначенное для белых. Ну да ладно – какая-никакая, а все-таки крыша над головой.
Дэл нашел старое прохудившееся ведро, вытащил опоссума из печки и бросил туда. Прикрыл дверь в хижину, торопливо сбежал по ступенькам и тут заметил, что работа уже идет. Он вытряхнул опоссума в лесу, бросил ведро за ограду и пошел на голоса, раздававшиеся вдалеке. Знакомый ритм был памятен ему с давних времен, и, подойдя ближе, он чуть не разулыбался, услышав выкрики: «Сладкая Штучка!», «Большая Шишка!», «Росинка!». Обычно за такими кличками работников скрывался смысл, непонятный для посторонних: намек на характер их носителя, его мечты, особые пристрастия или еще какое-нибудь заметное отличие. Десятники-учетчики таким образом отмечали, сколько сделал каждый. Между выкриками слышались обрывки песен. Дойдя до леса, Дэл заметил пустой участок, уже выработанный и спиленный на бревна. На расчищенной поляне, в отдалении от лагеря, под палящим солнцем стояло нечто такое, чего Риз еще никогда не видел: деревянный ящик, до странности неуместный в лесной глуши. Длиной примерно как гроб, да на гроб он и был похож. Дэл слышал, что нечто подобное применяется в качестве дисциплинарной меры. Эти ящики прозвали парилками, и не зря.
Заинтересовавшись, Дэл огляделся вокруг, а затем рысцой подбежал к ящику. Доски уже растрескались от непогоды. Риз присел на корточки, заглянул через трещину внутрь и тут же испуганно отшатнулся: на него смотрели дикие, налитые кровью глаза. Он попятился, а затем услышал шорох и тихий шепот.
Он осторожно спросил:
– Эй, ты как там?
Снова послышался шепот:
– Воды…
Кого же там заперли и что он такое натворил? Ближайший колодец остался далеко позади, но нужно же было попытаться хоть как-то помочь.
Дэл сказал:
– Погоди, я сейчас.
Тот, кто был в ящике, застонал. Риз торопливо зашагал по тропинке, но сбавил шаг, увидев перед собой своего нового начальника.
Ворон окликнул его:
– Эй! Ты что тут делаешь?
Дэл показал рукой на ящик.
– Кажется, я что-то слышал.
– Не твоего ума дело.
Нарываться на неприятности не хотелось, и Риз сменил тему.
– Меня только что приняли на работу, – сообщил он. – Под ваше начало, в общем. Готов приступать, если найдется что-то для меня. Могу подсочку делать, жестянки ставить, смолу переливать – мне, в общем, без разницы.
Ворон поднял брови:
– Чего? Это ж негритянская работа.
Дэл счел нужным пояснить:
– Мистер Тейлор, Пиви, сказал, что начальники ему не нужны и что я могу выбрать себе занятие по душе.
Секунду-другую они оценивающе смотрели друг друга, затем Суини приказал:
– Иди за мной.
Он зашагал вперед, и Дэл поплелся следом, бросив последний извиняющийся взгляд через плечо. Они с Вороном ни слова не сказали друг другу за все время, пока не добрались до длиннохвойных сосен. Там Дэл сразу обратил внимание на расчищенные основания деревьев и засечки на стволах, указывающие, где нужно работать. Ворон достал инструмент из рогожной сумки, лежавшей под деревом, и протянул новенькому.
– Какую кличку тебе дадим? – спросил он.
Дэл подумал секунду и ответил:
– Батлер.
Десятник записал это прозвище в блокнот и сказал:
– Давай.
Риз встал у ствола длиннохвойной сосны, на котором под снятыми ранее полосками коры начинала проступать характерная «кошачья мордочка». Давненько он не брал в руки хак[2]. Он повернул инструмент острым концом к дереву и стукнул разок по старому надрезу. Знакомые навыки вспомнились быстро. Дэл повел хак слева направо. Получился новый надрез над предыдущим. Тогда он проделал то же самое еще раз, с другой стороны, и две линии сошлись, образуя четкий угол. Теперь смола потечет из него к жестяным желобам, а по ним густая сиропообразная масса направится в глиняную чашу. Дэлу были знакомы эти чаши и желоба: новая техника, известная как система Херти, по имени изобретателя.
Дэл показал на глиняную чашу и сказал:
– Я слыхал об этом, но в деле еще не видел. Некоторые до сих пор короба вырубают.
Ворон поднял взгляд от записной книжки, в которой вел учет, и, кажется, впервые проявил какую-то заинтересованность.
– Это я рекомендовал такую систему. Не нравится мне, когда рубят короба у основания ствола. Деревья от этого чахнут, могут упасть во время бури. Их и так-то лесозаготовительные компании вырубают, но это не значит, что надо губить сосну, тем более когда есть способ получше.
Дэл кивнул. Ему это было более чем понятно. Он перешел к следующему дереву и стал делать подсочку на уровне пояса – так было удобнее управляться с инструментом, чтобы не прорубить слишком глубоко. Когда он покончил с пятым деревом, Ворон оставил его работать самостоятельно и перебрался на центральную точку обзора, откуда мог следить за Ризом и остальными работниками и слышать, как они выкрикивают свои клички. Дэл расценил это как хороший знак. Он засек время, которое ему требовалось на одну подсочку, включая переход к следующему дереву: двадцать секунд. Выходит, три дерева в минуту. Через четыре часа будет семьсот двадцать. Вроде бы неплохо, но он может и быстрее – пожалуй, и все восемьсот осилит.
Снова и снова он выкрикивал: «Батлер!», и его голос сливался с голосами других, которых он не видел, хоть и знал, что они рассредоточены на других участках леса.
Через час одежда на Ризе промокла насквозь, а разносчиков воды что-то пока было не видно. Эту работу часто выполняли цветные женщины или мальчишки – ходили по делянке с ведром и ковшом. Дэл продолжал работать, но мысли вертелись вокруг того парня, что сидел в ящике. Чувствуешь себя там, наверное, как будто заживо похороненный. Как в том зернохранилище, черт бы его побрал. Изредка дуновение ветра приносило облегчение на несколько секунд, и Дэл надеялся, что узник хотя бы чувствует это, но бо́льшую часть времени воздух был совершенно неподвижен – ни одна сосновая иголка не шевельнется. Воду наконец принес неразговорчивый темнокожий мальчишка, избегавший смотреть на Дэла. Сзади по ногам паренька тянулись тонкие шрамы.
Дэл попытался затеять с ним разговор, но Ворон, словно почувствовав минутную паузу, возник из ниоткуда и рявкнул водоносу:
– Эй, парень, у тебя что, опять шкура плетки просит?
Дэл опустил ковш в ведро и вытер рот рукавом рубашки. Мальчонка улепетнул по тропинке бесшумно, как мотылек в ночи.
Десятник посмотрел ему вслед и буркнул:
– Бездельник, весь в папашу.
Дэл ничего не сказал, ни звука не проронил, если не считать ударов инструмента по очередному дереву. Ближе к сумеркам и ко времени отбоя в монотонную перекличку подрубщиков вдруг вклинились сердитые крики, а следом – хриплый вопль. Дэл распрямился и, прищурившись, стал вглядываться в глубину леса. Мало ли что могло случиться с человеком, если он так кричит: змея укусила, инструментом поранился. Среди толстых стволов замелькали пятна – серые, синие, коричневые – цвета одежды мужчин, ехавших в повозке, запряженной огромным мулом. Тот шел размеренным шагом и ловко огибал деревья. Снова крики, и еще, и еще… Люди, сидевшие в повозке сзади, беспокойно заерзали. Когда Дэл запрыгнул на заднее сиденье, все опустили глаза. Колеса заскрипели, вновь раздался громкий щелчок, и до их ушей донесся еще один вопль.
Люди никак не реагировали на то, что происходило в паре сотен футов позади них, словно это было совершенно обычное дело. Риз так не мог. Как оказалось, Суини ехал на лошади за цветным мужчиной; тот брел впереди, спотыкаясь, и лошадь Ворона шарахалась из стороны в сторону, беспокойно мотая головой. Десятник взмахнул плетью и хлестнул рабочего по спине. Тот упал на колени, потом на живот и затих. Ворон бросил его лежать на дороге, ударил лошадь пятками в бока и догнал повозку.
Потом проговорил, ни к кому не обращаясь:
– Видели, что бывает, когда режешь слишком глубоко и губишь деревья? Будешь и дальше так делать – попадешь в ящик. Это всех вас касается. Пропускаешь деревья? Сразу в ящик. Иногда вас туда приводит собственная глупость, иногда – мое дурное настроение. Смотрите не забывайте об этом.
Ворон оглядел всю группу, и Дэл, как и остальные, отвел глаза и смотрел в сторону, пока десятник не проехал мимо. Повозка остановилась.
Одноглазый извозчик буркнул:
– Идите помогите ему.
Дэл и еще один рабочий подхватили избитого под руки. Его рубашка, если ее можно так назвать, представляла собой рогожный мешок с прорезями для рук. Всю спину крест-накрест пересекали багровые полосы. Мужчина еле волочил ноги, черные от грязи и сосновой камеди. Вот так лагерь, подумал Дэл. Пожалуй, он совершил ошибку. Но ведь за ним уже долг числится. Если уйдешь, не заплатив, начальники могут сделать с тобой что угодно. Они тут сами себе закон, творят все, что заблагорассудится.
Если беглеца найдут, так позаботятся, чтобы больше уж никто не нашел. Сбежал, мол, и всё тут, до сих пор ловим.
А если в дело и вмешается представитель закона, босс только скажет: «Поймаешь – тащи его сюда, он мне должен остался».
Они помогли избитому человеку забраться в повозку и покатили дальше. Когда подъехали к окраине лагеря, Дэл увидел, что крышка ящика-парилки открыта, а того, кто там лежал, не видно. Ворон уже сидел на крыльце и точил свой неизменный нож. Он не поднимал головы и не обращал никакого внимания на проезжавших мимо. Как будто теперь, когда смена закончилась, работников для него уже не существовало. Дэл посмотрел на избитого человека, лежащего на дне повозки, и задумался, что хуже – ящик или плеть.
На следующее утро Дэл встал ни свет ни заря – так беспокойно спал. Он прошелся среди старых сосен неподалеку, разглядывая стволы, испещренные шрамами, отчетливо видными на коре в лунном свете. Пощупал твердую, как кость, древесину под старыми надрезами и заметил свежую, девственную, еще не тронутую. Решил, что погодит пока, посмотрит, как дело пойдет, разберется, типичную картину вчера наблюдал или нет. Ризу хотелось только одного: быть как все и делать свою работу. Вписаться в ритм здешней жизни. В половине шестого он уже ждал повозку у забора, а когда она подошла, забрался в нее и уселся сзади на бортик, спиной к остальным. Ворон ухмылялся. На месте сбора Дэл вместе с другими направился к большому дереву в тени. Повесил ведро с обедом на ветку, заметив, что никто здесь не разговаривает друг с другом. Потом все быстро запрыгнули обратно в повозку. Пока она везла рабочих через лес, Суини выкрикивал их здешние клички, и они один за другим спрыгивали с повозки и исчезали.
Наконец Ворон рявкнул: «Батлер!», и Дэл проворно соскочил с повозки.
Он прошелся по сосняку и оглядел следы от подсочек. Они были глубокие – глубже, чем он сам сделал бы. Оставалось только надеяться, что деревья не погибнут. Территория была аккуратно размечена, к основаниям стволов в холодные месяцы сгребали хвою. Дэл принялся за дело. Две тысячи деревьев не оставляли времени на долгие размышления – только успевай раз за разом делать подсочку и выкрикивать свое прозвище. За работой Ризу вспомнились длиннохвойные сосны, которые они посадили дома, – как-то они выглядят сейчас? Может, когда-нибудь он посадит там новые деревья, и неважно, что им расти еще лет пятьдесят, зато они переживут его самого и его сыновей – если у него когда-нибудь будут сыновья.
Отец объяснил однажды, что такие сосны могут прожить пятьсот лет. Дэл размечтался: представлял, как теперь уже он будет учить своих ребят, рассказывать, что земля и деревья вроде длиннохвойной сосны стоят дороже любых денег, которые на них можно заработать. И что, если их не беречь, они могут просто исчезнуть. Он видел такое. Как сказал десятник, целые леса гибли, когда деревья выжимали до полного истощения. Потом приходили лесозаготовительные компании и вырубали стволы. Кто-то однажды сказал, что белка может соскочить с верхушки дерева в Виргинии и добраться до Техаса, ни разу не коснувшись земли. Дэл готов был поспорить, что теперь так уже не выйдет.
Пусть его и точили сомнения насчет Ласточкиного Гнезда после того, что он успел увидеть, пока что он здесь и постарается извлечь из этого все, что можно. Всю вторую половину дня он работал без передышки, хотя с тех пор, как подался в леса, толком ничего не ел и был уже не так силен, как на ферме Саттона. Работать было жарко, тяжело, но он рубил быстро, точно и чувствовал себя все увереннее. По его подсчетам, он успевал подсочить сто шестьдесят семь деревьев в час, и так с восхода до заката. Дэл сложил цифры: выходило, что если так и дальше пойдет, то жить можно. По крайней мере, ему хотелось в это верить.
