Екатерина Алферов
Киннотё. Золотая Бабочка. Пробуждение
Он покачал головой, все еще сжимая платье:
– Это безумие. Ты не можешь…
– Могу, – мой голос остался ровным. – И должна. Потому что альтернатива – смотреть, как ты разрушаешь свою жизнь, пытаясь содержать то, что осталось от меня. Я не позволю этому случиться.
– А как же любовь? – прошептал он.
– Любовь… – я сделала паузу. – Я помню, что это такое. Помню, как сильно билось сердце, когда ты был рядом. Как перехватывало дыхание от твоих прикосновений. Как кружилась голова от счастья. Но сейчас… сейчас я могу только помнить. Не чувствовать.
Юкио медленно опустил платье на спинку стула. Его плечи поникли.
– Значит, это конец? – спросил он тихо.
– Да, – ответила я. – Это милосерднее, чем продолжать… это.
Я натянула потёртую куртку и широкие штаны и направилась к двери, где стояла небольшая сумка с тем немногим, что мне еще могло пригодиться. Документы, запасной блок питания, инструменты для базового обслуживания. Запасная одежда попроще, чтобы не шокировать людей людей своим видом. Все, что теперь составляло мою жизнь.
– Прощай, Юкио, – сказала я, не оборачиваясь. – Надеюсь, ты найдешь свое счастье. Настоящее, живое счастье. Ты заслуживаешь лучшего.
Складское помещение встретило меня гулкой пустотой. 20.3 квадратных метра бетона и металла, одинокая лампа под потолком, розетка для подзарядки. Идеальное место для того, чем я стала.
Я стояла посреди этого пространства, и впервые с момента пробуждения в больнице что-то похожее на эмоции прорвалось сквозь рациональность процессора. Не чувство – его я больше не могла испытывать – а какое-то глубинное осознание потери.
Понимание. Беспощадное осознание.
Система отметила резкое повышение температуры процессора, сбои в работе сервоприводов, случайные активации голосового модуля.
Я издала звук – не плач, киборги не умеют плакать, но что-то среднее между механическим скрежетом и статическим шумом. Мой эквивалент рыданий. Опустилась на холодный пол, обхватив колени руками, и позволила системам пойти вразнос.
Звук длился, и длился но облегчения не приносил.
Металлический скрип отражался от металлических стен, создавая странную какофонию механических звуков. Система пыталась классифицировать эти звуки, но не находила соответствий в базе данных – это был новый тип звука, не человеческий и не машинный, голос существа, застрявшего между двумя мирами. Возможно, именно так рождается новый вид – в боли трансформации, в момент, когда старая форма умирает, а новая ещё не обрела себя.
[Критическая перегрузка эмоционального модуля]
[Нестабильность в работе нейроинтерфейса]
[Рекомендуется перезагрузка]
Но я не хотела перезагружаться. Хотела прочувствовать это – момент, когда окончательно умерла прежняя Юри и родилась новая. Не человек, не машина, что-то среднее. Существо, способное помнить любовь, но не испытывать её. Понимать красоту, но не чувствовать её.
Это был мой первый и последний эмоциональный срыв в новом теле. После него пришло понимание: я больше не принадлежу к миру людей. Но и полной машиной я не была. Мне предстояло найти свой путь где-то между, в пространстве, которое еще не имело названия.
За маленьким окном под потолком перемигивались огни станции Сарутахико. Система автоматически анализировала их яркость, спектральный состав, траектории движения. И где-то за этим потоком данных формировалось новое "я" – существо, застрявшее между человеческим и механическим, между памятью о чувствах и их отсутствием.
Интересно, думала я, глядя на проплывающие огни, существует ли слово для того, кем я стала? В японском языке есть понятие 物の哀れ (моно-но аварэ) – печальное очарование вещей, осознание их преходящей природы. Может быть, я стала воплощением этого понятия – существом, способным понимать красоту мира, но обреченным воспринимать её через призму цифр и данных. Новый вид одиночества, для которого ещё не придумали слов.
Человеческие истории часто говорят о потере и обретении себя. Моя история была о том, как потерять себя дважды – сначала тело, потом способность чувствовать – и найти что-то новое в пространстве между жизнью и механикой.
Глава 6
До начала собеседования система провела стандартную утреннюю диагностику: заряд батареи 92%, все системы в норме, микросбои отсутствуют. И только где-то в глубине механического тела хранилась память о том, как раньше я нервничала перед важными встречами: влажные ладони, учащенное сердцебиение, бабочки в животе. Теперь же был только холодный анализ вероятностей и сухая статистика отказов.
Офис очередной компании располагался на сто двадцать седьмом уровне станции Сарутахико. Система автоматически отметила: температура воздуха 22.4°C, влажность 65%, освещенность 750 люкс. Менеджер по персоналу – женщина средних лет, частота сердечных сокращений повышена (92 удара в минуту), зрачки расширены на 15% больше нормы. Классические признаки стресса при виде необычного собеседуемого.
– Ваше резюме впечатляет, Оказе-сан, – она нервно постукивала пальцем по планшету (частота 2.3 удара в секунду). – Пять лет преподавания, отличные рекомендации…
– Но? – мой голос звучал ровно, с привычным металлическим призвуком.
– Но… – она замялась, её взгляд скользнул по моему белому композитному корпусу. – Боюсь, вы не совсем… соответствуете корпоративной политике компании.
Это был седьмой отказ за неделю. Система услужливо выдала статистику: три компании сослались на "несоответствие корпоративной политике", две – на "отсутствие подходящей позиции", одна прямо заявила о нежелании работать с киборгами, и одна просто не ответила на запрос.
– Вы имеете в виду, что я киборг? – спросила я прямо.
Датчики зафиксировали, как участился её пульс (до 98 ударов в минуту).
– Нет, что вы, мы… мы не дискриминируем по… – она запнулась, подбирая слова. – Просто наши клиенты могут быть не готовы…
– К взаимодействию с машиной, имеющей человеческий мозг?
В повисшей тишине я слышала гудение систем вентиляции (47.2 децибела), шум офисной техники (38.9 децибел), учащенное дыхание собеседницы (22 вдоха в минуту – явный признак дискомфорта).
– Понимаете, – наконец произнесла она, – есть определенные… юридические сложности. Ваш статус…
– Мой статус, – я приподняла руку, наблюдая, как свет отражается от белого композита. – Да, с этим возникли проблемы ещё при обновлении документов.
Я помнила тот день в административном центре. Клерк за стойкой регистрации трижды перепроверял мои данные, не зная, как классифицировать существо перед ним. В графе "особые отметки" он долго колебался между "кибернетические модификации" и "полная киборгизация", пока наконец не поставил прочерк, решив переложить ответственность на вышестоящее начальство.
– Мы не можем принять вас на должность, предполагающую прямой контакт с клиентами, – менеджер по персоналу, казалось, наконец нашла подходящую формулировку. – Но, возможно, в нашем техническом отделе…
– Где меня не будет видно? – закончила я за неё. – Где механическое существо не будет смущать людей своим присутствием?
Она вздрогнула. Мои сенсоры зафиксировали микродвижения мышц её лица – смесь вины и облегчения от того, что я сама озвучила неудобную правду.
– Простите, но должность в техническом отделе меня не интересует, – я поднялась. Сервоприводы работали идеально плавно после последней калибровки. – Моя квалификация – преподавание литературы, а не обслуживание серверов.
– Но с вашими… улучшенными возможностями…
– Вот в этом и проблема, – я направилась к выходу. – Вы видите во мне только машину. Улучшенную, эффективную, но машину. А мой мозг все ещё помнит, каково это – быть человеком. И учить других быть людьми.
У двери я обернулась:
– Знаете, в классической литературе есть множество историй о существах, застрявших между двумя мирами. Может быть, пришло время написать новую?
Тогда я ещё могла позволить себе привередничать.
В лифте я провела быструю диагностику: заряд батареи 73%, температура процессора в норме, все системы функционируют стабильно. Только на периферии сознания постоянно маячило что-то, похожее на усталость – не физическую, а ментальную. Раньше я могла заплакать от разочарования, могла почувствовать ком в горле, могла ощутить тяжесть в груди. Теперь оставалось только холодное, рациональное понимание: моё место в мире людей становилось всё более призрачным.
На выходе из здания система привычно анализировала поток прохожих: скорость движения, траектории, дистанции. Люди подсознательно расступались, образуя вокруг меня пустое пространство радиусом примерно в метр. Словно их тела инстинктивно чувствовали неправильность моего существования.
До следующего собеседования оставалось сорок три минуты. Система предложила оптимальный маршрут, но я выбрала более длинный путь через нижние уровни станции. Среди промышленных конструкций и технических коридоров моё механическое тело не выглядело так чужеродно. Здесь я была просто ещё одной машиной среди машин.
Интересно, думала я, глядя на своё отражение в полированных металлических панелях, может быть, я ищу не там? Пытаюсь втиснуться обратно в человеческий мир, который уже отторг меня? Система услужливо подсчитала: вероятность успешного трудоустройства по специальности стремится к нулю. Статистика была беспощадна, как и всё в моей новой цифровой реальности.
На экране информационной панели промелькнула реклама: "Новейшие кибернетические улучшения – стань лучшей версией себя!" Какая ирония. Я уже была "улучшенной версией" – и именно это делало меня непригодной для нормальной жизни. Слишком машина для людей, слишком человек для машин. На станции Сарутахико было много полукиборгов с отдельными имплантами, но полная киборгизация всё ещё оставалась чем-то пугающим, выходящим за рамки общественного принятия.
Может быть, пришло время перестать пытаться соответствовать этим рамкам? Найти свой собственный путь в пространстве между человеческим и механическим? Но для начала нужно было решить более прозаический вопрос – как существу вроде меня заработать на техническое обслуживание. Потому что даже философские поиски себя требуют регулярной подзарядки и замены компонентов.
…Социальная служба располагалась на нижних уровнях станции, где гулкие коридоры пропитались запахом дезинфектанта (химическая формула C₈H₁₇N, концентрация 0.03%). Система автоматически отметила: температура воздуха понижена (19.2°C), влажность повышена (72%), освещение люминесцентное с частотой мерцания 120 Гц.
Очередь двигалась медленно. Раньше в таких ситуациях я доставала планшет, проверяла конспекты уроков, иногда даже успевала прочитать пару стихотворений. Теперь же система методично анализировала каждого посетителя, создавая базу данных человеческих реакций на мое присутствие: страх – 47%, любопытство – 32%, жалость – 21%. Статистика заменила поэзию.
Мои сенсоры фиксировали каждого посетителя: люди с простыми протезами, с базовыми имплантами, с нейроинтерфейсами. Но я была единственной с полной киборгизацией. Пока не заметила его.
Он сидел в дальнем углу – мужчина средних лет в потертой куртке. Его механическое тело было старой модели, с заметными следами ремонта. Система определила: модель KX-350, выпуск прекращен 3.7 года назад, несколько компонентов заменены неоригинальными деталями.
Наши взгляды встретились, и что-то промелькнуло между нами – узнавание, понимание. Его оптические сенсоры просканировали меня так же, как мои – его. Два существа, застрявших между человеческим и механическим.
– Новенькая? – спросил он, когда я села рядом. Его голос имел тот же металлический призвук, что и мой.
– Настолько заметно?
– Твой корпус слишком чистый, – он усмехнулся. – И ты все еще пытаешься двигаться как человек.
Система отметила: его движения были более механическими, менее плавными. Он не пытался имитировать человеческую грацию.
– Сложно избавиться от старых привычек, – ответила я.
– Со временем пройдет, – он протянул руку. – Танака Хироши. Бывший спасатель.
– Оказе Юри. Бывший учитель литературы.
– Первый раз здесь?
Я кивнула:
– Нужно переоформить документы. Мой текущий статус… неоднозначен.
– О, эта бюрократическая карусель, – он покачал головой. – Готовься к долгой битве. Система не знает, как классифицировать таких, как мы. Не совсем люди, не совсем машины.
– А как вы…? – я замялась, не зная, прилично ли спрашивать.
– Производственная авария, – ответил он просто. – Три года назад. Спасал людей из обрушившейся шахты, когда произошел второй взрыв.
Его механические пальцы слегка подрагивали – признак износа сервоприводов.
– Страховка?
– Базовая модель, – он постучал по своему корпусу. – На большее денег не хватило. Теперь вот… выкручиваюсь как могу.
– Дорогое обслуживание? – спросила я, замечая явные следы самостоятельного ремонта.
Он огляделся по сторонам и понизил голос:
– Есть способы удешевить. Знаешь Нижний город? Там можно найти… альтернативные варианты.
– Нелегальные?
– Скажем так – не вполне официальные, – он достал потрепанную карточку. – Если понадобится, найди Хидео. Он… понимает таких, как мы.
Я приняла карточку, и система тут же просканировала её: старый формат, потертости на магнитной полосе, следы многократного использования.
– Номер 47! – раздался голос из-за стойки.
– Это ты, – сказал Танака. – Удачи. И помни: мы не одни такие.
Процедура оказалась долгой и унизительной. Клерк заполнял форму за формой, периодически консультируясь с начальством по поводу моего статуса. Система фиксировала его нарастающее раздражение: учащенное дыхание, повышенное потоотделение, нервные движения.
– Так… – он в третий раз просматривал мои документы. – В графе "пол" что указывать? Технически, ваше тело…
– Я женщина, – мой голос прозвучал резче обычного. – Мой мозг не изменился.
– Но ваше тело не имеет…
– Мой мозг женский, – перебила я. – Или вы предлагаете определять гендерную принадлежность по наличию механических компонентов?
Он нервно закашлялся и поставил галочку в нужной графе.
К концу процедуры температура моего процессора повысилась на 2.3 градуса – эквивалент человеческого раздражения. Новые документы определяли меня как "человека с полной кибернетической модификацией" – формулировка, которая не значила ничего и всё одновременно.
Выйдя из здания, я достала карточку, которую дал Танака. Потертый пластик хранил координаты где-то в нижних уровнях станции, в той части, куда редко заглядывали обычные люди. Система предупреждала о рисках использования неофициальных запчастей, но мой банковский счет неумолимо таял.
Может быть, подумала я, существует не только параллельный мир киборгов, но и параллельная экономика для таких, как мы? Мир, где не нужно притворяться человеком, где можно найти свое место между органическим и механическим?
Я сжала карточку в механических пальцах. Завтра я найду Хидео. А сегодня… сегодня нужно было привыкнуть к мысли, что моя новая реальность лежит за пределами официальных документов и корпоративных правил. В пространстве между законом и необходимостью, между человеческим прошлым и механическим настоящим.
А потом вопрос денег встал в полный рост.
…"Неоновая Сакура" – типичное кафе на средних уровнях станции. Система автоматически проанализировала интерьер: искусственные деревья с подсветкой (спектр RGB 255,192,203), голографические проекции цветущих ветвей, приглушенное освещение (380 люкс). Владелец, Сато-сан, оказался грузным мужчиной с маленькими цепкими глазами. Его взгляд скользил по моему корпусу, и сенсоры фиксировали характерные признаки не страха, а расчетливого интереса.
– Интересно, интересно, – протянул он, обходя меня по кругу. – Никогда не видел такую модель. Новейшая разработка?
– Я не модель, – ответила я ровно. – Я бывший преподаватель литературы. Это тело – результат спасательной операции после аварии.
– Ещё лучше! – он хлопнул в ладоши. – Образованная, вежливая, и при этом… такая экзотичная. Знаете, сколько людей захотят, чтобы их обслуживал настоящий киборг?
Температура моего процессора повысилась на 1.2 градуса.
– Я ищу работу, а не возможность быть экспонатом.
– Но именно это и делает вас ценной! – он наклонился ближе, понизив голос. – Подумайте сами: клиенты будут приходить специально, чтобы посмотреть на вас. Сделать фото, похвастаться друзьям. "Представляете, меня обслуживала настоящая киборг-официантка!" Да это же золотая жила!
Система услужливо подсчитала: мой банковский счет подходил к концу, следующее техническое обслуживание через восемь дней, стоимость базовых компонентов…
– Какие условия? – спросила я, стараясь держать голос ровным.
– Тройная ставка обычной официантки, – он улыбнулся. – Плюс процент от увеличения выручки. И я не против, если вы будете принимать чаевые за фотографии и общение с посетителями. Если станете хостом, то оплата вырастет в несколько раз. А если вы ещё… – его взгляд стал масляным.
– Сразу откажусь, – я не дала ему договорить. – Давайте остановимся на обязанностях в зале.
– Конечно, конечно, – закивал Сато-сан.
"Продавать себя как аттракцион", – подумала я. Система тут же выдала анализ финансовой выгоды: при таких условиях я могла бы покрыть расходы на обслуживание и даже начать выплачивать долг за операцию.
– Хотите взглянуть на зал? – предложил Сато-сан, явно чувствуя мои колебания. – Заодно протестируем реакцию посетителей.
Я прошла за ним в основной зал. Мои сенсоры немедленно зафиксировали реакцию людей: учащение пульса, расширение зрачков, повышение температуры тел. Удивление, страх, любопытство – всё это я могла теперь измерить с точностью до десятых долей.
– Смотрите, – шепнул Сато-сан, – они уже достают коммуникаторы. Первые фото появятся в сети через минуту.
Я стояла посреди зала, чувствуя себя экспонатом в музее будущего. Система продолжала анализировать реакции посетителей, превращая их любопытство в сухие цифры и графики.
[Обнаружено 27 активных устройств записи]
[Социальная активность: повышена на 47%]
[Уровень внимания к объекту: критический]
– Ну что, по рукам? – спросил Сато-сан, когда мы вернулись в его кабинет.
Я провела быстрый анализ вариантов. Продолжать поиски работы? Шансы минимальны. Обратиться к Хидео за нелегальными запчастями? Рискованно. Принять предложение и стать живой достопримечательностью?
– Когда я могу приступить? – мой голос звучал ровно, хотя температура процессора поднялась еще на градус.
– Хоть сейчас, – он протянул мне форменное платье. – Примерьте. Хотя… вам же не нужно примерять, верно? Просто наденьте.
Чёрная ткань платья горничной странно контрастировала с белым композитом моего тела. Я посмотрела на своё отражение в зеркале: идеальная механическая кукла в человеческой одежде. Подавалка. Прислуга. Карикатура на прежнюю жизнь.
Глядя на своё отражение в металлической стене, я составила хайку:
機械の身
人の心持つ
さくら散る
(Kikai no mi
Hito no kokoro motsu
Sakura chiru)
В теле из стали
Ум человека бьётся -
Падает сакура.
В моей памяти хранились сотни литературных произведений о человеческом достоинстве, о выборе между честью и необходимостью. Система мгновенно нашла подходящие цитаты из классиков, но что они значили теперь? Батарея требовала подзарядки, сервоприводы – смазки, процессор – охлаждения. Достоинство не могло заменить технического обслуживания. Так что же, весь мой опыт преподавания литературы привёл к тому, чтобы стать живым экспонатом в неоновом кафе?
Первый заказ я приняла через четырнадцать минут и тридцать семь секунд. Молодая пара, явно нервничающая от моего присутствия (пульс мужчины – 92 удара в минуту, женщины – 98).
– Можно… можно сделать селфи с вами? – спросила девушка, запинаясь.
– Конечно, – ответила я с запрограммированной улыбкой. – Это входит в обслуживание.
Каждый новый посетитель становился строчкой в моей базе данных. Две школьницы: трепет в голосе, нервный смех, просьба автографа на салфетке. Бизнесмен средних лет: показное равнодушие, но камера коммуникатора включена. Пожилая пара: женщина делает жест изгнания нечисти, мужчина с интересом рассматривает сочленения моих пальцев. Система категоризировала их реакции, но где-то в глубине механического тела всё ещё жила память о том, как это – быть по другую сторону любопытствующих взглядов.
К концу смены система зафиксировала: 142 фотографии, 37 прямых вопросов о моей природе, 12 попыток проверить, действительно ли я механическая. Чаевых оказалось больше, чем я зарабатывала за неделю преподавания.
В зале кафе были чётко различимы зоны: для людей – мягкие диваны, теплый свет, живые цветы; для обслуживающего персонала – технические проходы, служебные помещения. А я существовала между ними, не принадлежа ни к тем, ни к другим. Как и моё складское помещение – не совсем дом, не совсем рабочее место. Пространство между пространствами, как и я сама – существо между существами.
Вернувшись в свое складское помещение, я провела стандартную диагностику. Все системы работали нормально, только температура процессора была слегка повышена – последствие постоянного анализа социальных взаимодействий.
Я села на пол, прислонившись к холодной стене. Раньше я учила студентов понимать красоту классической литературы. Теперь я была живым экспонатом, чем-то средним между официанткой и достопримечательностью.
Я упрекала Юкио, что он цепляется за прошлое, но разве я не была такой же?
Система услужливо подсчитала: при таком доходе я смогу оплатить следующее техническое обслуживание. Смогу существовать дальше. Разве это не главное? Разве имеет значение социальный статус для существа, которое уже не вписывается ни в одну социальную категорию?
На складе, в тишине ночи, я запустила программу анализа вероятностей. Куда приведет этот путь? Система просчитала варианты: при текущем доходе через год я смогу погасить 15% долга за операцию. Через пять лет – возможно, накоплю на апгрейд систем. Через десять… Но способно ли механическое существо планировать так далеко? В конце концов, батареи имеют свой срок службы, как и человеческие сердца. Разница лишь в том, что мое "сердце" теперь можно заменить. За определенную цену, конечно.
Мне стоит найти ночную подработку. Мне не надо спать. Я могу работать больше.
На экране коммуникатора появилось уведомление: первые фотографии со мной уже набирали популярность в социальных сетях. "Киборг-официантка в Неоновой Сакуре!" – гласили заголовки. Я создала отдельную папку для мониторинга упоминаний – нужно было отслеживать свою новую репутацию. В конце концов, теперь это было частью моей работы. Частью того, чем я стала.
Где-то на границе сознания всплыло воспоминание о том, как я стояла перед классом, объясняя смысл древних стихов. Теперь же я стояла перед посетителями кафе, позируя для фотографий. Система зафиксировала очередное повышение температуры процессора, но я заблокировала все предупреждения. В конце концов, даже механическое существо иногда нуждается в моменте тишины, чтобы осмыслить свою новую реальность.
