Екатерина Константиновна Гликен
Маршрутка
Одиночных мест не осталось. Выбор невелик: сбоку две двойнушки. Постояла, подумала, огляделась: если сяду на пустую двойнушку, то ко мне может моя фурия подсесть, которая ещё в автобус не вошла. Если попытаться занять кресло в другой двойнушке, придётся для начала уговорить будущую соседку снять сумку с кресла, а потом ещё всю дорогу дышать «духами и туманами» и под утро, задыхаясь от восторга, синеть, хрипеть, биться в конвульсиях и сдохнуть окончательно от удушья на её обширной груди, хватая ртом воздух, словно кит, выбросившийся на берег. Я выбрала вариант с одеколоном и грудью: при таком раскладе возможность выжить казалась менее призрачной, чем бок о бок с этим аспидом, пропустившим меня на остановке в очереди.
– Будьте добры, – наклонилась я к надушенной особе и тут же отпрянула, так как широкие сиреневые губы разверзлись, не дав мне договорить, и иерихонская труба возвестила: «Занято!»
От растерянности плюхнулась в пустую двойнушку, позабыв об опасности оказаться рядом с ведьмой. К счастью, вскоре от общения со старухой меня заслонил приятного вида мужчина средних лет. Я мысленно скрутила фигу надушенному фельдфебелю с губами цвета варёного осьминога и встроенным геликоном вместо голосовых связок: дядечка-то выбрал меня. Мелочь, конечно, но, если ты женщина, из таких малюсеньких побед строится не только настроение на день, но и, вообще, вся жизнь. Женщины злыми становятся не от старости и не от каких-то там внутренних изменений организма, они превращаются в противных вредин, когда их перестают выбирать даже вот такие средних лет мужчины. Пока дама, даже в сто пятьдесят с хвостиком, ловит на себе хоть один тот самый взгляд, она будет мила и добра. Но это лишнее. Женщина-труба вдруг заёрзала, салон нашего автобуса в ответ на могучие телодвижения заходил под ней ходуном, а через мгновение она вылетела с невероятной легкостью, словно та самая обещанная птичка из фотоаппарата, возгласив сиреной, что села не в ту маршрутку. Жизнь налаживалась.
Маршрутка тронулась.
– Женщина, сядьте! –раздался голос сзади.
Все, кто хотел, обернулись и увидели мою злосчастную старуху, стоящую напротив двойного свободного кресла.
– Сядьте, бабушка, во время движения нельзя стоять, водителя оштрафуют.
Старуха молчала, уставившись в одну точку.
– Бабуля, сядьте, или мы никуда сейчас не поедем! – ввязался водитель в уговоры.
– Не сяду, – поддалась на шантаж старуха. – Не сяду, меня укачивает.
И вот тут мой приятного вида и средних лет мужчина сделал мне такое западло. Этот доморощенный джентльмен неистово преисполнился благородства, вследствие чего встал, подал ручку горбатому змию и предложил своё место, то, которое рядом со мной. Старуха моментально согласилась. Мой приятного вида уселся на пустую двойнушку, а ко мне присоединилось это несчастье.
Все выдохнули, водитель облегчённо усмехнулся, маршрутка стала готовиться мирно прохрапеть ближайший час поездки.
Я отвернулась от старухи и уставилась в окно. Соседка моя, однако, сбоку начала шевелиться и ёрзать.
– Не знаете, что это может такое быть? – сунула я ей в нос мою куртку.
– Нет, нет, не знаю, – ответила бабка, как мне показалось, не очень-то и уверенно.
– Посмотрите внимательно, – не отступала я. – Вот, что-то липкое, вам так не кажется?
Старуха замолчала и уставилась в спинку впереди стоящего кресла.
Отворачиваться от неё было страшно, неизвестно, что та может учудить. Говорить с ней – невозможно. Атаковать расспросами – бесполезно. Спать попросту нельзя, таких соседей надо всегда держать в поле зрения.
– Хотите, если вас укачивает, я попрошу тех, кто впереди, освободить для вас кресло? – ласково и дружелюбно промурлыкала я.
Старуха взглянула на меня в ответ своими спрятанными в черепе глазами и улыбнулась. Лучше б она этого не делала. Внизу под носом, губы растянулись в тонкую линию, обнажив одинокий желтый зуб посередине.
