Екатерина Константиновна Гликен
Маршрутка
– Ну, да, не пишут, а зачем?
– Ха! – шёпот старухи набирал обороты. – Хороший вопрос. Зачем они будут такое писать. Кто это в наше время будет новые маршрутки покупать, нет, на стареньких возят. Это заграницей – все для людей, у нас – все ради прибыли. Не пишут такое, потому что такого нет. Вы же взрослый человек и прекрасно понимаете, что вещь, любая вещь, накапливает энергию. Весь вопрос в том, какую именно?
– Ну, это бабка надвое сказала… Ой, простите, я не имела в виду..
– Ничего, я не обижаюсь. То, что энергия есть, уже и учёные доказали, это не вопрос веры. Так вот, вещи накапливают энергию. Маршрутки, побывавшие в авариях, чаще других попадают в новые аварии, это уже, милочка, статистика, а не бабкины, как ты выразилась, домыслы…
– Да я не имела вас в виду, это присказка!
– Так вот.., – продолжила старуха. Вдруг она замолчала. Прислушалась. – Кажется, ход сбавил? Слышишь? Останавливается что ли?
Я посмотрела вперёд. Кажется, и правда машина начала притормаживать. Через несколько метров водитель остановил наш микроавтобус. Ещё мгновение спустя внутрь, дыша морозом и распространяя холод по салону, вошёл человек. Сказать, какого он возраста, хорош ли собой или невзрачен, было трудно: на глаза был надвинут чёрный капюшон, так что верхнюю половину лица закрывала ткань, а нижнюю – тень, падающая от материи. Старуха сильнее вцепилась в меня, почти приблизившись вплотную. И без того маленькая и горбатая, она, казалось, стала ещё меньше и ещё горбатее, словно стремилась полностью слиться с креслом, на котором сидела.
Мужчина медленно прошествовал по салону, оглядывая каждого из пассажиров, задерживаясь у каждого кресла. Я пыталась понять, от чего так напугалась старуха, и глядела на вновь прибывшего во все глаза. Чем больше я всматривалась в лицо, тем больше мне казалось, что под капюшоном, кроме темноты, ничего нет. Незнакомец, кажется, заметил мой взгляд и остановился. Мне стало неловко, и я отвела глаза. Выждав пару мгновений, снова стрельнула глазами на странного пассажира. В этот момент, если можно так выразиться, мы встретились взглядами. Если, конечно, то, что я увидела, можно хоть с какой-нибудь оговоркой назвать взглядом. Из черноты капюшона скалился череп. Меня прохватил такой озноб, что зубы застучали и затряслись руки. Я опустила глаза в пол. В голове было пусто, ни одной мысли, даже самой простой, ни одного ощущения, только чёрный фон, из глубины которого ухмыляется белая челюсть и скачут красные искры в мёртвых глазницах.
Пришла в себя от того, что меня тихонько трясла и дёргала моя старуха. Оказалось, я просидела в таком положении около десяти минут. Миниавтобус ровно катился по дороге. Старуха шептала:
– Ну, поняла?! Поняла?!
– Что поняла?
– Что ты видела?
Я снова вспомнила страшное видение, возникшее передо мной, потрясла головой, отгоняя кошмар.
– Ничего. Показалось. Ничего не видела.
– Врёшь ты всё! – обиделась бабка. – Знаю, что видела. Ты одно запомни, не вздумай разговаривать с ним.
– С кем, с ним? – перебила я её.
– Вот с этим, кого видела.
– А кого видела? – передразнила я шипение бабки.
– Ну, слушай, только тихо и не перебивай. Это не так уж давно и было. Фёдор его звали. Ну, не суть. Ехал он домой. В городке сам жил маленьком, а в большой город на заработки ездил. Вот он после вахты своей домой должен был попасть. Там у него жена рожала. Так он торопился. Только вот ребята его задержали, говорят, такое дело, жена всё равно в роддоме лежит, а тебе, мол, отпраздновать надо. Слово за слово, отметили они по-мужски. Хорошо, надо сказать, погуляли. Так гульнули, что Фёдор-то и на второй день после работы домой не попал. На третий день, без денег уж совсем почти, попросил у сотоварищей взаймы, чтоб на маршрутку только да на букет цветов. Они ему и денег заняли, да с ним же ещё и остановку проехали, как бы провожая и подбадривая его, ну, само собой, без горячительных не обошлось. В общем, ехал он, торопился, виноватый весь, всё думал, что жене скажет, как прощения попросит. А жена, надо сказать, крепко обиделась тогда, кричала, что на развод подаст. Да, к слову, поговаривают, даже прокляла его. Чего уж, баба быстра на язык, а не на голову ж. Может, в сердцах скажет чего, а в уме так не думает. Да потом и пройдёт у неё, она сто раз ещё счастья пожелает тому, кого прокляла. А тут вот не успела. Прокляла только. А он прощения не попросил. Автобус в аварию попал. Все выжили, а Фёдор – нет. Так с той поры и мается он. Домой хочет попасть, чтоб жена простила, и друзей своих найти хочет, отомстить им, что с панталыку сбили. Так и выходит, что он садится во все маршрутки, ищет своё место да смотрит, кто с ним рядом сидит. И уж, если кто один сидит в маршрутке, так Фёдор к нему непременно подсаживается, да и думает, что это тот самый друг его. Сколько раз было – всех, к кому он подсел, потом мёртвыми находили. И не знаешь, где встретишь-то его. Одно только известно – садится именно в ночные автобусы, маршрутки, а кто-то и в поездах видел. Вот поэтому-то я и не хотела садиться на пустое двойное кресло. Видишь, как оно, Фёдор-то к нему соседом и присел, к тому мужчине, что мне место подле тебя освободил.
