Евгения Черноусова
Утятинский демон
Чтобы прийти в себя, Татьяна Ивановна скинула халат и встала под горячий душ. Её трясло не то от температуры, не то от ужаса. Ещё раз взглянув на себя в зеркало, висящее над умывальником, она поняла, что сильно изменилась. Потеряв за последние недели килограммов десять, Татьяна Ивановна не стала дряблой и морщинистой. Наоборот, кожа молодо обтягивала её усохшее тело, а коротенькие волосы даже заблестели. Да и вообще… их стало больше. Вспомнив, что на прошлой неделе у неё несколько дней было кровотечение, и ей пришлось воспользоваться памперсами, она подумала: а может быть, это не опухоль, а нормальное функционирование восстановленного органа? Может быть, и температура – это реакция организма на восстановление? Добравшись до постели, решила: или она начала сходить с ума, или Коля-демон выполнил её желание. А что, ребёнок жив, и … как там он сказал: желание будет продиктовано потребностью помочь другому и никак не касающееся вас лично… и восстановит больной орган. А органы, наверное, все больные. Он и восстанавливает все. Только вот как она будет жить… если, конечно, будет жить? Тело уже паспорту не соответствует. Ей нельзя жить в собственной квартире, пользоваться собственным счётом, получать заработанную пенсию. Даже место в хосписе, оплаченное на месяц вперёд, может оказаться ловушкой. Скажут, старушку убила и на её место легла…
Сегодня был обход. Врач Аделаида Эдуардовна сказала:
– Завтра вас посмотрит гинеколог.
– И что он увидит? – сиплым голосом простонала Татьяна Ивановна. – Пожалуйста, не надо, ничего не надо… лучше попросите бухгалтерию распечатать квитанцию ещё на месяц.
Аделаида Эдуардовна помолчала, потом сказала (кажется, с облегчением): «Ну, как хотите», – и повернулась к соседке по палате.
После её ухода Татьяна окончательно поняла: надо бежать. Но как бежать, если и ходить-то не очень?
Вечером, почувствовав, что температура снижается, она с трудом села. Разглядывая воспалённую кожу лица в маленьком зеркальце, она вспоминала о том, как в юности переживала по поводу своего, как ей тогда казалось, большого роста. Теперь племянница Гайда, одного с ней роста, расстраивается, что не дотягивает до участниц конкурса красоты. Кстати, о Гайде. Татьяна Ивановна достала из сумки спортивный костюм, купленный Гайде в подарок. На этот раз он пришёлся впору. Натянув утятинские носки, она ещё раз перебрала в уме свой гардероб. На голову надеть нечего, не ситцевый же платок, в котором она спит. Потом накинула плащ, спустила на лоб капюшон и, взяв сумку, медленно пошла по коридору.
На вахте её окликнул охранник:
– Девушка, а документы?
– Какие документы?
– Вы, когда заходили, должны были на посту документы оставить.
– Я с Аделаидой Эдуардовной заходила, поэтому с меня ничего не спросили, – догадалась ответить она.
– Следующий раз не пущу!
– А до скольких можно навещать?
– До десяти.
– Я сейчас ещё зайду, мне купить надо кое-что для тёти. И квитанцию оплатить.
Вдохнув свежего воздуха, она закашлялась. Потом медленно пошла по улице. Помнится, восемь лет назад напротив был гастроном. Теперь не было ни магазина, ни той пятиэтажки. Вокруг стояли многоэтажные дома современной постройки. Спросив прохожих, куда идти, Татьяна Ивановна спустилась в подземный переход. Выйдя из магазина, она поняла, что до дома пока доехать не в силах. Но как пройти через пост? Отдать свой паспорт? Так охранник наверняка его раскроет.
Присев на парапет перехода, она стала перебирать документы, которые по старой, ещё времён Маргариты привычке, носила все с собой, разыскивая что-нибудь с фотографией, но без даты рождения. И снова наткнулась на Маргариткин паспорт. «Да вот же!» – пробормотала она вслух и, собравшись с силами, пошла к хоспису.
– Через двадцать минут закрываем! – сказал ей вслед охранник.
Прежде чем подняться на второй этаж, Татьяна Ивановна заглянула под лестницу. Как она и предполагала, здесь имелась дверь, которая закрывалась изнутри на засов. Тихо открыв его и приперев дверь от сквозняка пакетом с продуктами, она передохнула пять минут на ступеньках и вернулась на пост.
– Так быстро, – уже приветливей сказал охранник и вернул паспорт.
Она обошла здание и аккуратно надавила на дверь. Проскользнув в здание, она поднялась на второй этаж и рухнула на кровать.
Утром медсестра заглянула в палату и забрала квитанцию с чеком: «К вам кто-то приходил?»
– Да, племянница, Маргарита.
Вечером она вновь вышла на прогулку. Увы, на этот раз дверь оказалась на замке. Не дойдя до поста, она вынуждена была вернуться. Поднимаясь по лестнице, она увидела, как открылась дверь, выходящая на галерею второго этажа, и кто-то в белом халате, закрыв её, ключ положил на пожарный ящик. Понятно: этим ходом пользовался по ночам персонал, чтобы их не засекли на посту. Татьяна Ивановна дождалась, когда шаги стихли, и воспользовалась ключом. Спустившись по железной лестнице, она оказалась в хоздворе, из которого вышла на улицу, ведущую, как она помнила, на станцию. Через силу бредя по тротуару, она до станции и добралась. Изучив расписание, решила всё же сегодня не ехать.
На завтра Татьяна Ивановна назначила отъезд. Весь день мучаясь от нездоровья, она всё же надеялась на то, что у неё хватит сил добраться до дома. А там… это уж на сколько хватит бдительности соседям. У Маргариты была слишком плохая репутация. И её ещё помнили. О внешности же Татьяна Ивановна не беспокоилась: племянница всегда злоупотребляла косметикой и ни разу за два с лишним года не появилась на людях без своего боевого раскраса. Вечером, дождавшись, когда в коридоре стало тихо, она спустилась по чёрной лестнице, оставив ключ в дверях. Выйдя на улицу, она увидела нищенку, сидящую на корточках у дверей магазина. Эту женщину она заметила ещё в первый день своего выхода на улицу. Обратила внимание на неё не только из-за её жалкого вида, но и из-за раздражения на коже лица, вызывавшего брезгливость у прохожих. Повинуясь внезапному порыву, она наклонилась над ней и спросила:
– Что с тобой, сестра?
У женщины тряслись губы. Она пыталась что-то сказать, но не могла. И невооружённым взглядом было видно, что она простужена.
– Как тебя зовут?
– Та…ня.
– Значит, так, тебя зовут Татьяна Ивановна. Ты лежишь в хосписе и ничего не помнишь. Там оплачено больше двух недель. Потом тебя выставят.
Пахло от нищенки ужасно. Но Татьяна Ивановна стойко держалась, решив сделать доброе дело. На лестницу они обе карабкались со стоном. Удивительно, но никто на это не отреагировал.
Показав Тане палату и место, куда нужно положить ключ, Татьяна Ивановна повернулась к выходу, прихватив пакет с вещами нищенки, чтобы выкинуть их в контейнер. На электричку она, конечно, опоздала и в Успенск попала под утро.
Заплатив бешеные деньги за такси, Татьяна Ивановна с трудом вскарабкалась на свой третий этаж и наконец-то переступила порог родной квартиры. Было здесь пыльно и холодно: отопление ещё не включили. Скинув одежду у порога, она упала на кровать и отключилась.
Только оказавшись дома, она поняла, что больница – не просто приют. Без уколов боли усилились, температура превысила все пределы. Проваливаясь в какой-то немыслимый бред, она слышала какие-то голоса, видела своих утятинских подруг, разговаривала с ними. Сколько провела в квартире, она себе не представляла. Но, очнувшись однажды, поняла: всё. Ещё одного дня ей не пережить. И тут в дверь позвонили. Татьяна Ивановна поняла: только тот, кто звонит, может её спасти. Она встала и пошла к двери, сбивая всё на пути. Ей казалось, что путь до входной двери бесконечен. Но звонки не прекращались. И Татьяна Ивановна всё-таки дошла.
Последнее, что она видела, – это склонившиеся над ней лица соседки Ирины Михайловны и бывшего участкового Петра Ивановича. И голоса: «скорую»; «скорая наркоманку не возьмёт»; «господи, где же Татьяна Ивановна».
ЛЕГЕНДА
– Вы меня слышите?
– А?
– Как вас зовут?
– Татьяна Ивановна…
– Как?
– Татьяна Ивановна, – повторила она и тут вспомнила обо всем, что случилось в последний месяц с ней. И сразу включилась ее способность выворачиваться из неудобных положений. – Где Татьяна Ивановна?
– Это я вас должен спросить, где Татьяна Ивановна.
Теперь она видела, что с ней разговаривает кто-то знакомый в белом халате.
– А вы кто? И где я?
– Я – врач. А вы в больнице.
– Как в больнице?
– А вы что, никогда в больнице не лежали?
– Я лежала… Я выписалась, когда тетя Таня позвонила…
– Ну, понятно, откуда у вас следы инъекций… Что вам кололи, знаете? Чем болели?
– Кололи… капельницы какие-то ставили… и еще анальгин… кажется… И антибиотики… не знаю, какие.
– Что у вас болит?
– Все… болит…
– Диагноз какой?
– Не знаю…
Послышался какой-то шум, скрип дверей, потом голос Ирины Михайловны:
– Что она сказала? Где Татьяна Ивановна?
– Поговорите с ней сами.
Татьяна Ивановна увидела над собой лицо соседки:
– Грета, ты меня узнаешь?
Конечно, узнала. Но решила, как в юности говорил Густик, «прикинуться шлангом гофрированным».
– Вы… из пятой квартиры…
– Да, хоть это помнишь. Ирина Михайловна меня зовут. Эх, Маргаритка, как тебя жизнь непутевая поиздержала. Тебе лет-то сколько? Двадцать?
– Двадцать четыре.
– А выглядишь на все сорок.
Помолчали. «А неплохо, – подумала невольно Татьяна Ивановна. – Месяц в таких муках – и выгляжу на сорок при своих шестидесяти».
– Вот они, наркотики-то.
– Да не употребляю я наркотики! Хотите – проверьте кровь!
– Не употребляет, точно. Анализы готовы. Ничего предосудительного.
– И все равно. Что ж ты тогда тетке вестей не подавала? Она же мучилась.
– Я сначала хотела на ноги стать. И не хотела, чтобы она меня опекала.
– Ну, и встала на ноги-то?
– Я работала сиделкой в семье предпринимателей. Потом заболела и попала в больницу.
– Чем заболела-то?
– Не знаю. Поднялась температура, болело все тело. Кожа воспалилась. И меня положили… в инфекцию. А полиса медицинского у меня не было.
– У Татьяны Ивановны полис твой был. Здесь, в больнице. Передали сюда уже.
– Да? – Татьяна Ивановна лихорадочно вспоминала. Действительно, несколько лет назад в регистратуре они решили поделить одну ставку между собой. И Татьяна Ивановна принесла Маргаритину трудовую книжку. Так что числилась она регистратором в поликлинике. – Ну да, я же частным образом работала в семье, без оформления документов. Поэтому все документы хранились у тети Тани. Я просто забыла. Я звонила ей месяц назад.
– Да она уже месяц как пропала.
– Ничего не пропала. Сначала она уехала в Утятин. Потом вернулась в Москву и заболела. Вернее, не заболела, а попала в аварию…
– Какую аварию? Да что из тебя все клещами надо тянуть!
– Она попала под машину.
– Господи!
– Да там ничего страшного. Небольшое сотрясение и ушибы. Она немного полежала в травматологии, потом ее перевели в онкологию.
– Это еще зачем?
– А вы что, не знаете? У нее же рак!
– Сама ты…
Тут вмешался врач.
– Она у нас на учете по онкологии.
– Я не знала… Вот скрытная какая! Что же она так…
– Тетя Таня не любила сочувствия.
– Да что же ты о ней в прошедшем времени? Жива она?
– Жива… была. Я у нее была… А какое сегодня число?
– Семнадцатое.
– Господи, – подскочила Татьяна Ивановна. – Это сколько же я провалялась!
– Одиннадцатого числа вас привезли…– выглянул из-за плеча Ирины Михайловны врач.
– Значит, дома я лежала…четыре дня.
– Да, я услышала шум в квартире. Раньше-то у меня ключи были, а перед отъездом Татьяна Ивановна замки сменила. Из-за такой же вертихвостки, как ты. Поди, твоя родня?
– Да, Гайда, кузина.
– Ну вот, я же волновалась. Она сказала, что ненадолго, и пропала. Я через две недели стала ей звонить. Она недоступна. Я по домашнему. Не отвечает. Подошла к двери, позвонила. Тишина. А тут подхожу, а в квартире голоса. Звоню – не подходят. Я испугалась: вдруг грабители? В милицию не стала звонить, они с места не сдвинутся. Скорей к Петру Иванычу, он у нас раньше участковым был. И к Татьяне Ивановне хорошо относился. Он-то не забоялся, начал в дверь ломиться. Тут и ты вывалилась. Мы и не поняли сперва, кто это. Морда красная, трясешься вся. Потом Петр Иваныч сообразил. По виду-то ты, уж прости, чистая наркоша. Кто у нас наркоша-то? Ритка это, не иначе! В сумку твою залезли – вот он, паспорт-то. «Скорую» вызвали, они и брать сначала не хотели. Полиса, грит, нет. Потом объяснили, что ты Татьяны Ивановны племянница. Ну, забрали тебя. А там и полис нашелся.
Татьяна Ивановна мысленно считала. Получалось, что пока она приходила в себя, нищенку Таню уже должны были выгнать из хосписа. «Надеюсь, она подлечилась, отогрелась и отмылась, – подумала она. – Разоблачили ее вряд ли. Никто ко мне особенно не приглядывался. Морда красная, как соседка говорит, и у нее присутствует. Сейчас, наверное, или ушла, или ее в муниципальную больницу отправили, если ей не полегчало. И даже если подмену заметили, с меня взятки гладки. Ищите теперь Татьяну Ивановну! Однако выяснить все это придется».
– Ирина Михайловна, мне же пора за хоспис заплатить! Она денег дала! Где телефон?
– Дома все твои вещички. Я и думаю, что-то много у тебя денег в сумке. А это, стало быть, ее?
– Вы что, думаете, у меня своих нет? Там в конверте – тети Танины, а в кошельке мои. И я могла за нее заплатить, она сама попросила деньги забрать, чтобы на будущее… я же пока без работы. Дайте телефон, надо предупредить, что я заплачу!
– Дома телефон. Бери мой, звони.
– Вы что думаете, я номера все наизусть помню?
– Ладно, дамы, – перебил их разговор врач. – Пообщались, разобрались. Татьяна Ивановна не на улице, в больнице. Прекращаем прения, больной пора отдыхать. До завтра, дорогая Ирина Михайловна.
Все разошлись. Татьяна Ивановна лежала и прислушивалась к своему телу. Это удивительно, но впервые за несколько недель ничего не болело. Не было ощущения ни жара, ни слабости. Через большое окно на нее светило осеннее солнышко, в палате было тепло. Из коридора доносились невнятные голоса. Все койки стояли пустые. Судя по запаху пригоревшей каши, все ушли на обед. Как только всплыла мысль об обеде, возникло чувство голода. «Не пойти ли и мне?» – подумала Татьяна Ивановна, но тут распахнулась дверь и вошла толстая тетка в белом халате, толкая перед собой тележку.
– Ну что вы, я могла бы и сама, – садясь на кровати, сказала Татьяна Ивановна.
– Сиди уж, – вполне добродушно ответила тетка. – Неделю на одних капельницах, и туда же – сама! Наедай шею с телячий хвост!
Татьяна Ивановна спустила ноги с кровати и потянулась к тумбочке. Тетка продолжала с любопытством разглядывать ее.
– Тебя как зовут-то?
– Грета, – с запинкой представилась она, понимая, что пора привыкать к новому имени.
– Это что же за имя такое?
– Вообще-то я Маргарита. Родные зовут меня Грета.
– Ритка, значит. Ты Кожевникова, что ль?
– Пурит.
– Ну, все у тебя чудное, и имя, и фамилия. Это каких же ты кровей?
– Папа мой был латыш.
– Умер, что ли?
– Да, давно.
– А мать где?
– Тоже умерла. Они в один год с мамой…
– Ты что же, детдомовская?
– Нет, я у тети жила.
– Это, стало быть, какая у нас работала?
– Да, Татьяна Ивановна.
– Наверное, строгая женщина?
– Да нет, нормальная.
– И что же ты с ней не ужилась?
– Я школу кончила, уехала в Москву. Хотелось самостоятельности.
– Это да, мой Витька после армии тоже сразу в Москву усвистал. Всем вам там медом намазано… Что не ешь, рыба вон какая сегодня вкусная.
– Я, наверное, есть отвыкла.
– Ну, супчик похлебала, и ладно. Я второе тебе оставлю. Если что, позови, разогрею. И компот в казенном стакане. Кто придет к тебе, скажи, чтобы кружку принесли.
Татьяну Ивановну удивило такое сердечное отношение. По опыту пребывания в больницах она знала, что санитарки – публика железобетонная.
Назавтра она проснулась с ощущением праздника. Прислушалась к себе: в чем дело? Ничего не болит. Это здорово! Есть, как говорят шпионы, легенда внедрения. Это замечательно! Она молода и здорова. Это вообще! Спасибо, Коля-демон!
Вчера она уже прошлась по коридорам. Вечером сама сходила на ужин. После завтрака решила: надо как-нибудь по приличному выписываться. Сказать, что ли, что пора тетку навестить?
Пришла соседка:
– Грета, вот я тебе бульончику.
– Да что вы, Ирина Михайловна. Мне, право, неудобно, – а сама жадно принюхивалась: пахло укропчиком, не сравнить с казенной бурдой.
– Ешь, Греточка. А то Татьяна Ивановна мне скажет: что ж ты моей родной кровинушке куска пожалела? Не мы ли с тобой сорок лет в одном подъезде… – и заплакала.
Татьяна Ивановна внезапно подумала: я, когда говорила Коле, что у меня близких нет, о ком душа болит, о ней не подумала. Одинокая, надоедливая порой, весь прожитый день будет пересказывать… А ведь мы последние годы друг друга поддерживали… И Ирина Михайловна об этом помнит. А я забыла.
– Что вы, Ирина Михайловна. Тетя Таня о вас вспоминала. Она сказала, буду для нее вещи собирать, вас попросить помочь. Вы не откажете. Я ведь в Успенске семь лет не была.
– Помогу, Греточка, конечно, помогу. Вот твой телефончик. Я зарядила. Тут звонков не отвеченных… У вас, молодых, друзей много…
– Это не мой телефон, тетин. Она специально дала, чтобы я со всеми связалась. А мой пропал, когда я в больнице лежала.
– Так давай я этот потом заберу. А то и здесь пропадет.
Татьяна Ивановна нашла в телефоне «Надежду».
– Девушка, я по поводу больной Кожевниковой. У нас, наверное, задолженность? Я из больницы сама звоню, расплачусь на днях.
Девушка на телефоне через паузу сказала:
– Соединяю вас с главврачом.
Ну, начинается…
– Здравствуйте, я по поводу Кожевниковой…
– Кто вы, представьтесь.
– Я ее племянница, Маргарита.
– Пурит?
Надо же, откуда фамилия ей известна? Ах, да, я же паспорт на вахте оставляла. Там, наверное, записывают.
– Да. Я за тетю вовремя не заплатила, сама в больницу попала. Вы, пожалуйста, квитанцию…
– Ничего не надо.
– Как? Вы ее выгнали?
– Как вас по отчеству?
– Не надо по отчеству! Говорите, где тетя?
– Ваша тетя умерла.
Ирина Михайловна, жадно прислушивавшаяся к разговору, зарыдала, уткнувшись в казенное одеяло.
– Как умерла? Она же вроде ничего была…
– Несчастный случай. Она пошла в душ и там потеряла сознание. Мы оказали ей необходимую помощь, вызвали специалистов. Они не сочли возможным ее перемещать. У нее была серьезная травма головы. Все необходимые манипуляции были проведены, но организм ослаблен болезнью. Словом, она прожила еще четыре дня и умерла.
– Где она?
– В нашем морге. Мы хотели с вами связаться еще при жизни, но она от травмы потеряла память. Мы спрашиваем: «Как связаться с Маргаритой?», а она «Ничего не помню».
– Я сама в больнице. Она бы меня и не нашла. Я приеду завтра, заберу тело. Только с транспортом определюсь.
– Ваша тетя оставила на случай смерти необходимые распоряжения.
Татьяна Ивановна напряглась. Какие еще сюрпризы приготовила ей нищенка Таня?
– Какие распоряжения?
– Она желала быть похороненной на родине, поэтому распорядилась о кремации.
Татьяна Ивановна точно об этом говорила. Но не думала, что это оформлено в виде ее распоряжения. Что-то она подписывала. Но не вдумывалась, что именно.
– Да, в Утятине. И когда мне можно забрать тело?
– Поскольку мы не могли с вами связаться, то церемонию назначили на завтра на девять.
– Переиграть нельзя?
– Нет, там очередь.
– Я приеду. – Татьяна Ивановна бросила трубку на кровать и спросила плачущую Ирину Михайловну:
– В чем меня привезли?
Она непонимающе глядела на нее сквозь слезы. Потом сказала плачущим голосом:
– Грета, ты не о том думаешь. У тебя тетя умерла, а ты о тряпках. И даже слезы не пролила.
– Я поплачу еще, когда у меня будет время, – жестко ответила Татьяна Ивановна, направляясь к двери. – А сейчас, как вы справедливо изволили заметить, мне надо думать о похоронах. А для этого мне надо попасть домой. На улице октябрь. Чем из одежды я располагаю?
– Да ничем, – семеня за ней, ответила соседка. – В сорочке тебя на носилки погрузили, одеялом прикрыли, с тем и отправили.
– Так, значит, одеяло есть. Давайте его сюда, завернусь и на такси доеду.
– Ну, не надо так уж по-сиротски, – вмешалась в разговор соседка по палате. – Возьмите у меня одежду, потом вернете.
В дверях они столкнулись с лечащим врачом. Сначала он замахал руками, узнав, что пациентка собирается уходить, но услышав, в чем дело, вызвался помочь. Через десять минут они уже выходили из «Скорой помощи», подбросившей их к родному подъезду.
Ирина Михайловна прошла мимо своей двери и повернула за Татьяной Ивановной на третий этаж.
– Ирина Михайловна, идите домой.
– Как же, Греточка, тебе нужно помочь.
– Я сейчас в ванну. В этом мне помогать не надо. Если хотите помочь, составьте список, кого на поминки пригласить. Я же тетиных знакомых не знаю.
– Хорошо, деточка. Я и кутью сварю.
Наконец-то одна.
Через полчаса, стоя у шифоньера в халате и с полотенцем на голове, она тоскливо разглядывала свой гардероб. Все безнадежно велико. И плевать бы на это, но что скажут ее товарки, увидев якобы племянницу в теткиных обносках? Опять заговорят о наркомании. Вздохнув, она принесла из кухни табурет и полезла на антресоли.
Поставив чемодан на пол и стряхнув с него пыль, Татьяна Ивановна откинула крышку. Семь лет назад она сложила сюда вещи Греты после смерти Густава и ни разу не вынимала. Даже не проветривала. Складывала, подвывая, и все надеялась, что та фотография – просто ошибка. Опять слезы закапали на одежду, когда-то выбранную ими вместе на рынке. Ей шестьдесят, а той всего семнадцать было…
Надо собраться. Сняв с головы полотенце, Татьяна Ивановна вытерла им слезы и бросила на табуретку. И принялась вынимать вещи одну за другой, отшвыривая в разные стороны. Вот куртка в заклепках. Не надену ни при каких условиях. Вот зимняя куртка. Встала, померила. Тесновата, но сгодится. В шкаф ее. Вот брюки. У них фасон на любую фигуру. Так, молния застегнулась, а пуговицу перешью. Кинула на стул. Белье. Ну, это однозначно не мое. Юбка. Разве можно такие носить? Черт, чего бы еще черное надеть? Да, весной водолазку купила под пиджак. Пиджак теперь никуда, а водолазка сойдет. Так, собралась. На голову нет ничего. Потом куплю. А пока капюшоном прикроюсь.
Когда Ирина Михайловна позвонила в дверь, Татьяна Ивановна открыла ей моментально. Она домывала пол как раз у порога. Невольно поглядев на нее с одобрением, соседка сказала:
– И еще Татьяна Ивановна сомневалась, что ты от брата ее. Вылитая тетка. И по внешности, и в руках у тебя все горит. – Прошла на кухню, поглядела на посуду, стопками выложенную на стол. – Что, или дома будешь поминки собирать?
– Да, сейчас обсохну – и по магазинам.
– Ой, никак не меньше двадцати человек получается. Соседки, с работы женщины. Я уж им позвонила. Человек пять в крематорий поедут.
– Как поедут? – Татьяна Ивановна растерялась. – Им транспорт нужен.
– Петр Иванович обеспечил. У Кольки, соседа, ПАЗик. И Люська его поедет. Они так дадут, по-соседски. Но за бензин лучше заплатить. Если есть.
– Ирина Михайловна, вы же видели. – Татьяна Ивановна вытряхнула из сумки деньги, снятые в банкомате еще в Томилино. – Вот на бензин. Пусть вечером заправится.
Начались обычные хлопоты. Появилась Люся, с которой пришлось заново знакомиться. До полуночи готовили, двигали мебель. А в пять зазвонил будильник. Татьяна Ивановна собиралась на автобус и думала о том, что еще год назад она бы рухнула от таких усилий, а сейчас – никакой усталости. Часто подходила к зеркалу и привыкала к своей новой внешности. Она и на прежнюю себя не была похожа. В молодости Татьяна Ивановна была не то, что полной, но довольно округлой. Всегда носила длинные волосы. В школе – хвост, а позже – пышную прическу. И всегда красилась в блондинку. А теперь она была какой-то поджарой, короткая темная стрижка меняла контур лица. В общем, Татьяна Ивановна очень себе нравилась. И каждый раз, проходя мимо зеркала, косилась на свое отражение и мысленно повторяла: «Я – Грета Пурит». Немного беспокоило, что на покойницу собралось глядеть столько народа. Но врачиха что-то говорила об изуродованном лице… Словом, Татьяна Ивановна надеялась, что все обойдется.
В морг ее пригласили одну. Только взглянув на разбитое лицо нищенки Тани, которое они, видимо, пыталась загримировать, она сказала: «Закрывайте!» и заплакала. Плакала она не о ком другом, а о Тане, вспоминая, как та заворожено глядела на ванную, когда попала в палату. Видно было, что, живя в грязи, она тосковала об удобствах. И именно эти удобства стали причиной ее гибели. Неожиданно сзади послышался всхлип и подвывающий голос Ирины Михайловны: «И совсем-то на себя не похожа, только по мизинчику кривенькому и узнала!». Вездесущая соседка все-таки просочилась вслед за ней. И, с досадой утерев слезы, Татьяна Ивановна сказала: «Пойду за мужиками».
В комнате перед ритуальным залом крематория неожиданно оказались знакомые лица. У входа стояли Света с Андреем. Вбежала взмыленная медсестра Симочка с двумя хризантемами в руках и закрутила головой, к какой толпе присоединиться. Не желая потерять этих молодых людей, проявивших неожиданное внимание к умершей недавней знакомой, Татьяна Ивановна высвободила руку, за которую упорно цеплялась Ирина Михайловна, и подошла к ним:
– Вы пришли попрощаться с Татьяной Ивановной?
К кучке провожающих присоединились еще трое. Едва они представились, как распорядитель пригласил их прощаться. Семеня за Татьяной Ивановной, соседка ревниво спросила: «Ты их знаешь?», на что она ответила: «Они звонили в хоспис». Так ли это, она не знала, но иначе откуда бы они узнали о времени и месте?
Потом еще пришлось уговаривать молодежь ехать с ними на поминки. Тут бразды правления захватила главбух Екатерина Сергеевна, решительно взяв их под руки и втолкнув в автобус. В это время Люся уже кричала в трубку: «Мама, ставьте картошку!»
Вслед за Симой Татьяна Ивановна выбралась из-за поминального стола:
– Ты что, с ночной?
– Да, умираю, спать хочу. Мне бы только до электрички…
– Поспи здесь. И через два часа уедешь.
– Неудобно…
– Штаны через голову одевать. Пошли, пошли. Еще мне тебе надо плащ отдать.
– Что ты, не возьму!
Минутное препирательство, и вдруг Татьяне Ивановне пришла в голову светлая мысль.
– Тогда забери мою куртку. Вот, из моей боевой юности.
В глазах Симы вспыхнуло невольное восхищение:
– Что ты, такая вещь!
– Она мне мала. И потом, теперь это не мой стиль.
Сима продолжала отказываться, но тут сзади послышался восхищенный выдох:
– Вау! Ты что, продаешь?
– Да нет, подарила Симе.
Сима, только взглянув на жадное выражение лица Светы, натянула куртку. А Татьяна Ивановна озадачилась, что бы такое дать Свете. И выдвинула из-за шкафа чемодан, вспоминая, как свои шмотки называла Грета:
– Вот, Света, какие шузы. Кажется, твой размерчик.
Девчонки быстро разобрали Маргариткины вещички. Света сгребла даже белье. Выглянула из-за двери, Ирина Михайловна осуждающе покачала головой. Тогда Татьяна Ивановна сказала:
– Тут еще игрушки были. Возьмите своим малышам на память. Только пропылесосьте.
Мягкие игрушки дарила ей когда-то Ирина Михайловна. В ответ на отнекивание девушек, поглядывающих на осуждающе поджавшую губы соседку, добавила:
– Забирайте. Терпеть не могу пылесборники.
Света с Андреем ушли на электричку. Сима легла спать в маленькой комнате. Ирина Михайловна сказала:
