Евгений Александрович Жиляев
Хроника одного задания
2023
«Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой тёмною,
С проклятою ордой».
Москва. 6 Ноября 1941 г.
Температура в столице почти четыре градуса ниже нуля. Погода ясная с переменной облачностью, но в середине дня начинает меняться ветер…
Ровно в семнадцать часов на перроне станции «Маяковская» открыл заседание и выступил председатель Совета Народных Комиссаров и руководитель Государственного комитета обороны СССР Иосиф Виссарионович Сталин. Речь его была непродолжительной, но крайне содержательной.
Советский вождь заявил о провале фашистского блицкрига, раскрыл причины временных неудач Красной Армии, и говорил о том, что гитлеровскую армию, утратившую человеческий облик, павшую до уровня диких зверей, имеющую цель уничтожить русскую нацию, необходимо разгромить и истребить. Никаких переговоров и соглашений с оккупантами быть не может.
«Наше дело правое – победа будет за нами!» – такими словами закончил свою речь глава Советского государства.
В этот день почти 250 вражеских самолётов пытались прорваться к сердцу нашей Родины.
На следующий день в Москве на Красной площади состоялся парад Красной Армии, посвящённый 24-й годовщине Октябрьской революции. Облака низко нависали над Москвой, словно покровом накрыв собой город, защищая его от атак с неба. Шёл мокрый снег. Погода была нелётная. Немецкая авиация не смогла помешать провести торжественное мероприятие, направленное на укрепление морального духа советского народа.
Вечером 7 ноября старшего лейтенанта госбезопасности Алексея Берестова вызвал к себе его непосредственный начальник майор Тихоходов Иван Сергеевич. Встреча проходила в знакомом до мельчайших деталей кабинете с наглухо задёрнутыми тёмно-синими шторами почти до пола, с небольшой картой на стене, где флажками отмечалось положение дел на фронтах, со столом, покрытым зелёным сукном, на котором стоял графин с водой и стаканом. Два чёрных телефонных аппарата, письменный набор да металлическая лампа на подставке завершали убранство стола. В углу кабинета стоял большой сейф, рядом с ним таких же размеров деревянный шкаф. Но главным украшением, по мнению Тихоходова, был мягкий кожаный диван со спинкой.
В этом замкнутом пространстве, неотделимом от большой страны, царила своя особая атмосфера, продиктованная спецификой работы его хозяина. Здесь пульсировала напряжённая мысль, что отражала неослабевающий накал противостояния с коварным, умным, хитрым противником.
Сам Тихоходов был мужчиной с правильными и пропорциональными чертами лица, со сжатыми полными губами, всегда гладко выбритый, с тёмно-русыми волосами, зачёсанными назад. Про свой рост хозяин кабинета шутливо говорил: «Два аршина пять вершков».
– Вот что, Алёша, – начал свою речь после приветствия Тихоходов, – время отдыхать тебе после ранения, извини, больше дать не могу. Сам понимаешь, обстановка сложная. Немцы к Москве рвутся.
– Понимаю, товарищ майор, – ответил с улыбкой Берестов.
– Хорошо, что улыбаешься, значит, здоров!
– Годен к дальнейшему прохождению службы, таков вердикт врачей.
– Годен…, – повторил Иван Сергеевич, – чудом жив остался! Спасибо врачам, собрали тебя. Ну, да ладно, нечего прошлое ворошить. Давай теперь о деле поговорим. Вот здесь, – склонившись над разостланной на столе картой и указывая конкретное место на ней, начал майор, – базируется один из наших партизанских отрядов. До недавнего времени действовал вполне успешно, но в последнее время замолчал. Понял почему?
– Что же непонятного, Иван Сергеевич, крот завелся.
– Хитрый очень, Алеша. Отряд из-за него понёс большие потери, вынужден был свернуть свою деятельность и уйти в глушь. Сейчас, когда Верховным поставлена задача по дезорганизации тылов противника, важен каждый мало-мальски боеспособный отряд. А этот особенно из-за его былых заслуг!
– Когда собираться? – спросил Алексей, выпрямившись на стуле.
– Послезавтра в 4-00 на аэродроме. Машина за тобой заедет в 2-00. Это ещё не всё. Полетишь в другой отряд, к Мишину, а от него тебя доставят уже к месту назначения. В общем, пешая прогулка тебе предстоит.
И майор после последних слов внимательно, изучающе, посмотрел на старшего лейтенанта.
– Не беспокойтесь, Иван Сергеевич, я здоров. Да и прогулка мне не помешает.
– Тогда хорошо, Алёша.
Тихоходов отошёл от своего стола и подошел к большому шкафу, достал оттуда нетолстую папку и передал Берестову.
– Вот, возьми. Здесь всё, что касается отряда, запросы командира на проверки интересующих его личностей, состав, история…. Изучай. Я пока отойду. Вернусь, обсудим.
Тихоходов взял какие-то бумаги со стола и вышел, а Берестов остался один. Он сел на кожаный диван «для раздумий», как называл его майор, любивший сам на нём отдохнуть и поразмышлять, и при мягком свете настольной лампы принялся изучать материалы.
Алексей внимательно прочитывал все сведения, донесения. Вчитывался в биографии людей, всматривался в их лица, если имелись фотокарточки, пропуская через себя всю информацию, точно через сито. Если что-то, по его мнению, или, точнее, наитию, задерживалось этим сито, он останавливался на интересующем его месте значительно дольше. Закрывая глаза, что-то складывая в уме, расставляя по полочкам.
Берестов обладал способностью к очень глубокому анализу, находя связи и нити там, где другие даже не подумали бы искать. За такую способность его высоко ценило начальство, доверяя ему выполнять трудные задания. За свою недолгую карьеру в органах госбезопасности Алексей успел быстро дослужиться до старшего лейтенанта, учитывая возраст в 26 лет. На его счету уже был не один выявленный крупный агент, он лично принимал участие в захвате шпионов и диверсантов.
Шаман – так называл его Тихоходов, с которым они работали уже два года. Это прозвище Берестов получил из-за того, что воспитывался охотником-якутом, дядей Семёном, очень уважаемым человеком в своей округе.
Вообще, биография Берестова заслуживала особого внимания своими неожиданными поворотами. В личном деле было указано, что Николая Берестова, отца, уроженца Москвы и геолога по профессии, перевели на работу в Якутию. С собой он взял жену и маленького сына. Когда Алексею было пятнадцать лет, семья вернулась в Москву, но в составе уже четырёх человек, прибавилась Нина девяти лет. Алексей успешно закончил школу и с отличием юридический институт, намереваясь поступить на службу в милицию. Но по рекомендации комсомола оказался в органах госбезопасности, точнее в контрразведке, где, пройдя курсы, стал полноценным её сотрудником.
С первых дней работы он проявил себя как нестандартный и инициативный оперативник, которого спустя некоторое время заприметил и взял в свой отдел Тихоходов.
За окном ночь 8 ноября 1941 года. Берестов продолжал сидеть в кресле и изучать полученные бумаги. В кабинет тихо вернулся его хозяин.
– Ну что, Алексей, закончил? – спросил Тихоходов, увидев, что старший лейтенант встал ему навстречу.
– Так точно, Иван Сергеевич!
– Вопросы есть?
– Пока нет, буду разбираться на месте.
– Хорошо, – усаживаясь за свой стол, сказал майор, и рукой приглашая Алексея занять стул напротив, – отряд, как видишь, немаленький. Потенциал большой. Надо с него «проклятье снять» как можно быстрее.
– Это я понял. Трудно будет, много новых.
– Поэтому тебя и посылаю. Верю в тебя, – потом, немного подумав, Тихоходов продолжил, – принято решение на базе этого отряда сделать партизанское соединение. В лесах действуют пока разрозненно небольшие группы из местных, для их координации там находится майор Тишков из 4-го отдела. С его биографией ты уже ознакомился. Офицер опытный, хорошо знающий обстановку. Будешь ему помогать. В отряде появишься как хроникёр. Это облегчит тебе работу и не вызовет подозрений…
На обсуждение ещё нескольких вопросов и на уточнение деталей у них ушло около двух часов, после чего они расстались.
Пустынно ночью в Москве. Редкие прохожие спешили по домам или по служебной надобности. Конные и пешие патрули ходили по улицам города, охраняя его покой, поддерживая правопорядок. Несколько раз машину, что везла старшего лейтенанта, останавливали для проверки документов и тут же её отпускали.
Берестов сидел рядом с водителем и смотрел на здания с окнами в белых крестах, в которых редко-редко где горел свет. Им навстречу несколько раз попадались колонны автомашин и бронетехники. Мимо проносились «эмочки» с включёнными глазами-фарами. В очередной раз ночной регулировщик, девушка в военной форме и в каске, потребовала их пропустить вереницу машин, в которых сидели штатские люди с винтовками. «На фронт едут, – сказал шофёр, потом горестно вздохнул, – сегодня брат добровольцем ушёл. Может, он в одной из них». Берестов посмотрел молча на водителя. «Да что уж тут говорить, война! – уныло проговорил шофёр и продолжил рулить и смотреть за дорогой.
Да, Москва продолжала жить, несмотря на налёты, на близость врага. Сердце билось, не взирая на титанические усилия и все попытки его остановить.
Машина привезла Берестова домой уже глубокой ночью. Шофёр пожелал старшему лейтенанту «всего хорошего» и через минуту скрылся за поворотом. Алексею хотелось спать. Чувствовалась усталость во всем теле, немного болела голова. «Похоже, не совсем готов, – подумал Берестов, – ничего, ещё есть один день для восстановления». Успокоил он сам себя.
Тихо вошёл в квартиру, в отдельную московскую квартиру, получению которой очень радовалась семья. И в связи с таким знаковым событием увлечённо строила счастливые планы на будущее. Но война сильно их скорректировала.
На небольшой шум в коридоре вышла мать, с накинутым на плечи тёплым платком, и подошла к сыну.
– Ты не спала, – с укоризной сказал Алексей, – зачем ты так, побереги себя. Нина дома?
– Её еще нет. В госпитале своём, звонила, сказала раненых много привезли. А я тебя жду, чувствую, снова уедешь скоро.
– Да, мама, уже завтра. Но у нас есть ещё время.
– Разве это много?
Мать обняла сына. Прижалась к нему.
– Всё хорошо будет, у нас с тобой целый день впереди, – успокоил Алексей.
– Ой, уставший какой! Пойдём на кухню, поешь и спать. Тебе силы нужны.
Алексей помыл руки, умылся и пришёл на кухню. Пока он ел, мать смотрела на него, думая о своём. «Совсем мужчина. Да, быстро взрослеют дети, особенно на войне. На отца стал сильно похож, такой же крепкий и плечистый, только в отличие от Николая ходит плавно и бесшумно. Научил его Семён походке на «мягких лапах»».
Мать любовалась открытым лицом сына с голубыми глазами, прямым носом и немного пухлыми губами. «Хоть и стрижка короткая, а непослушный вихор каштановых волос на макушке все равно вылезает. Вот задумался о чём-то, и продольная складка пролегла между бровей. Красивый он у нас парень. Пусть судьба его бережет».
Ранение сына вывело мать Алексея из равновесия. Она стала бояться за него. Понимала, что это неправильно, но ничего не могла с собой поделать. Она почему-то верила, что с ним ничего не может случится плохого. А тут госпиталь и длинные бессонные ночи, борьба врачей за его жизнь. Нина говорила, что он выкарабкается, что он «у нас заговорённый», настоящий охотник, «а дух охотника всегда отыщет дорогу домой» говорила она словами якутского друга семьи.
В памяти вставала картина из госпиталя, когда Алексей лежал без сознания на кровати похудевший, осунувшийся, а мать смотрела на него сквозь слёзы и пыталась убедить себя, что война не заберёт его у неё. «Мама, перестань плакать!» – приказывала Нина, подойдя сзади и положив руку ей на плечо, – «он сильный, поправится и снова будет улыбаться своей неповторимой улыбкой. Он от нас никуда не уйдёт».
Сестра знала, что её брат остался жив каким-то чудом. Но говорить матери об этом не хотелось. Чудеса тоже когда-нибудь заканчиваются…Но обе женщины, и пожилая, и молодая, внутри себя искали новое основание, на котором должна покоиться убеждённость, что Алексей сумеет избежать смертельных ловушек. Иначе, как тогда жить!?
– Мама, всё будет хорошо, ты только не волнуйся, – точно прочитав мысли матери, убеждал её Алексей, от чего та вздрогнула, – умнее буду, хитрее.
И улыбнулся своей доброй, открытой улыбкой, которую так любили видеть на его лице мать, отец, сестра и друзья.
Заснул он быстро, только голова коснулась подушки, а проснулся, когда было уже за полдень. Мысли о предстоящем задании вернулись и приковали к себе всё внимание Алексея. Лёжа в постели, он стал вспоминать полученную информацию, снова её анализировать.
«Так, старший лейтенант Берестов, подъём!» – приказал сам себе Алексей и по-военному чётко привёл себя в порядок. На кухню заходил гладко выбритый, свежий и «румяный» молодой человек. На обеденном столе лежала записка от сестры: «Забегала, ты спал. Будить не стала, поцеловала. Сегодня вечером надеюсь тебя, Алёшка, увидеть! Твоя сестра Нина». Но вечером им свидеться не получилось. Телефонный звонок нарушил все планы…
Вечером Алексей Берестов был уже на аэродроме. Его провожал Тихоходов и еще несколько старших офицеров.
– Алексей, береги себя, – напутствовал своего подчинённого Иван Сергеевич, – и помни, у тебя максимум две с половиной недели, отряд должен начать действовать!
– Не беспокойтесь, товарищ майор, лис не хитрее нас, – и улыбнулся. Они пожали крепко друг другу руки. Старший лейтенант попрощался с остальными офицерами и пошёл к самолёту. Вместе с ним летел ещё один человек, радист, в отряд Мишину.
Трап убрали, и транспортник пошёл на взлет…
Когда на душе у Алексея было тяжело, он всегда вспоминал своё детство, проведённое в Якутии. Там, среди бескрайних лесов, рек и чистейших озёр он проводил всё своё свободное время. Там он был счастлив.
Вот и сейчас, направляясь за линию фронта, Берестов оживлял картины прошлого, особенно свои совместные походы с якутским охотником. Всплыло и первое знакомство с ним, которое произошло совершенно случайно перед летними каникулами. Хотя, как говорил сам охотник, ничего случайного в нашем мире нет. Убегая от одноклассника в мальчишеском задоре, Алёша буквально врезался в мужчину средних лет. Быстро извинившись, он уже хотел было бежать дальше, но незнакомец опустил свои руки на плечи школьника и внимательно посмотрел тому в глаза.
– Как тебя зовут, мальчик? – спросил якут, и в тот же миг мальчика окутало что-то доброе, спокойное.
– Алёша.
– А где ты живёшь, Алёша?
Узнав адрес, мужчина представился: «А меня называй дядя Семён. Я сегодня вечером зайду к вам в гости. Так что, жди меня». Алёша в недоумении пожал плечами и вернулся в игру, сразу забыв про непонятного дядю, но какое-то тёплое чувство, вызванное неожиданной встречей, не оставило его.
Вечером дядя Семён, как и обещал, навестил семью Берестовых. О чём он разговаривал с родителями, Алёша не знал, но после того посещения ему разрешили брать мальчика с собой в лес. А отец тогда напутствовал: «Не бойся его, Лёшка. Этот дядя очень хороший и очень уважаемый человек. Он – охотник! Он хочет научить тебя многим полезным вещам».
Сначала второкласснику Лёшке было страшновато следовать за дядей Семёном, но чем дольше длилось их общение и длиннее становились их путешествия в неведомые края, тем сильнее мальчика начинало тянуть в новую неизвестную жизнь, что открывалась перед его глазами. Какие невообразимые красоты природы стали наполнять душу Алёше, разжигая в нём желание всё больше и больше двигаться навстречу чудесным впечатлениям.
Результатом их общения стала крепкая дружба. Дядя Семён многому научил Алексея. Передал ему искусство не просто выживать в дикой природе, а любить её всем сердцем, ценить, оберегать, уметь слушать. Суровые условия якутской земли закалили его характер, научили терпению, выдержке, спокойствию.
Но главным своим приобретением уже в более зрелом возрасте Алексей считал способность различать искренность и неискренность человека, на кого можно положиться, а кому спину лучше не подставлять. Он нутром чувствовал ложь и фальшь.
Самолёт начало сильно трясти. Это вернуло Алексея из грёз в кабину железной птицы. Холодно в ней было. Пилот сообщил, что пролетели линию фронта, до места назначения ещё далеко. Берестов закрыл глаза и продолжил воспоминания. Спустя некоторое время старший лейтенант почувствовал, самолёт пошёл на снижение.
Приземлились удачно. Как, собственно, и сам полёт вышел спокойным и без приключений. Когда-то дядя Семён учил Лёшку: «С тяжёлым сердцем шагать нельзя, беду можно навлечь. Хоть бывает, что и чует оно недоброе. Так тем более развеять сердце надо, о хорошем, радостном подумать. Вон видишь, как солнце тучи разгоняет, учись!»
Партизаны давно ждали помощи с большой земли. Коротко поздоровавшись с Алексеем и его попутчиком, принялись спешно перекладывать грузы из самолёта на телеги. Делалось всё быстро и споро, ни одного лишнего движения, почти в полной тишине, только изредка слышались отрывистые команды.
Пилоты поторапливали, хоть и видели, что бойцы время даром не теряли. Но время неумолимо. Ночь подходила к концу. Им, действительно пора было возвращаться. Заканчивалась погрузка раненых, их было много.
– Вы товарищ Хо́мич? – спросил Алексея, подошедший к нему в старом очень потрепанном ватнике с автоматом на плече, партизан лет около тридцати, может чуть старше.
– Да, я.
– С приездом. Меня за вами послали. Наши телеги первые, нам туда. Остальные в другой отряд. Меня зовут Николай, – представился новый спутник, – нам с вами предстоит долгая дорога. Дай бог, проскочим. А то обложили нас, душат, житья совсем не стало. Ищут нас, многие тропы перекрыли. Мы на старое место ушли, там нас не достать. Вот такая диспозиция, товарищ Хо́мич.
– Зови меня Алексей, так проще. И давай на «ты». Идёт?
– Так лучше, – согласился Николай, – не люблю я этих церемоний, официальности. Хотя, конечно, субординация, уважение нужны, порядок должен быть.
Потом, немного погодя, оглядевшись, партизан сказал: «Ну всё, нам пора, вещи твои давно погружены».
Распрощавшись с пилотами, Николай и Алексей пошли вместе. Обоз, пока ещё единый, быстро двинулся в лес с большой поляны, а самолёт начал разгон, унося с собой тех, кто защищал родную землю, не щадя себя. И теперь Родина сделает всё возможное в лице врачей, медсестёр, санитаров, чтобы они продолжали жить.
Километров через пять обоз разделился.
– Теперь бы груз доставить целёхоньким, – проговорил Николай, – в отряде совсем туго стало с продовольствием и боеприпасами. А с таким добром мы ещё повоюем.
– А ты давно в лесах? – спросил Берестов своего провожатого.
– С июля, – охотно ответил тот, – секретарь райкома наш, Пётр Аверьянович Руденко, как немцы стали подходить, так меня и прихватил с собой в отряд. Я у него шофёром был. Хороший мужик, дельный. Он быстро смекнул, что война затянется. Уж больно сильно немец пёр.
– Тяжело, наверно, первое время приходилось?
– Опыта, конечно, маловато было, от того и трудности. Пока шишек не набьёшь, не поймёшь, что к чему. Но немчуру били. А потом к нам Тишкова прислали. Тоже дельным оказался. С ним развернулись. Ох и страдал от нас фриц!
– А что же немцы?
– А что они?
– Они же не сидели сложа руки, что против вас предприняли?
– Предприняли…
– Ты чего загрустил-то вдруг? – спросил старший лейтенант, когда увидел изменение в лице Николая. Почудилось, что рядом с ним шагает уже старик, а не тот тридцатилетний человек, с которым свела его здесь судьба.
– Так, вспомнилось одно, – уклончиво ответил партизан и продолжил, – недавно в село одно зашли, а там нет никого. Понимаешь, ни одной живой души, ни стариков, ни женщин, ни детей. Фашисты всех под корень извели, никого не пощадили. Вот так они предпринимают! От бессилия над слабыми измываются, сволочи. Мы для них бандиты. Мы! А не они, пришедшие на нашу землю. Я теперь, как этих гадов увижу, сам не свой становлюсь, стрелял бы их да стрелял.
Прошли немного молча.
– С таким трудом хозяйство поставили, – снова заговорил Николай, – люди только-только жить начали, а тут – война. Я ведь мальчонкой революцию встретил, сам понимаешь, не обошла гражданская стороной. Злобы и ненависти кругом хватало. Но сейчас…
Алексей тоже много успел повидать. В начале июля он был откомандирован на Западный фронт для борьбы с диверсантами и вражескими агентами. Действовать приходилось в очень сложных условиях. Положение на фронте порой настолько стремительно менялось в худшую сторону, что старший лейтенант не раз оказывался в тылу быстро наступающих немецких войск. Приходилось с боями пробиваться к своим. Потные, грязные, с почерневшими лицами, но с несломленным духом, видя успехи немцев, их упоение от своей силы, возвращались они в расположения отступавших частей Красной Армии. Несмотря на общую катастрофическую обстановку, Берестов сохранял самообладание и действовал без колебаний, жёстко пресекая панику и дезертирство, участвуя в наведении необходимого порядка. Он видел как трусость и нерешительность одних покрывалась отвагой и твёрдостью других. Именно на последних держалась оборона, о них споткнулись орды врагов, не ожидавших такого отчаянного сопротивления с первых дней войны.
Здесь же на землях Белоруссии Алексей впервые столкнулся с жестокостью врага, который гусеницами танков, маршевыми сапогами солдат давил и сжигал всё, что встречалось ему на пути, не щадя даже детей. Он всё увидел собственными глазами, когда неожиданным для немцев манёвром удалось отбить один стратегически важный населённый пункт, небольшую деревеньку, в которой никого не осталось в живых. Всё жители были расстреляны, их тела лежали прямо возле хат и внутри них. Сами дома стояли с выбитыми стёклами, изрешечёнными пулями, выбитыми дверьми. Уцелевшие собаки ошалело выли или суматошно бегали, поджав хвосты. Одна здоровенная псина, прикованная цепью к будке, злобно рычала и яростно гавкала с пеной на губах, готовая вот-вот сорваться и накинуться на первого встречного.
Берестов стоял среди пиршества смерти, и все чувства, связанные с войной, оформились и вылились в такую лютую ненависть к врагу, что сама собой родилась в нём решимость умереть, но не пустить его дальше. «Здесь они не пройдут!» Так сказал Берестов бойцам батальона, командование которым он вынужден был принять на себя. На этой высотке они должны были занять оборону, чтобы дать возможность нескольким частям отойти и занять новые позиции.
Батальон словно врос в землю. Все попытки немцев выбить его оканчивались неудачей. Ни артиллерия, ни танки ничего не могли поделать со стойкостью русского солдата, твёрдо решившего не пропустить врага дальше. Долго держался батальон Берестова. В живых от него остались лишь единицы, но свою задачу он выполнил. Алексея тяжело раненого вынесли разведчики N-ской части и доставили в медсанбат, а уже потом хлопотами Тихоходова он оказался в московском госпитале.
И вот первая командировка после излечения на оккупированную территорию, которую немцы уже считают своей, устанавливая здесь свои порядки и законы. В этом особая специфика, тут опасность возрастает в разы. И жестокость здесь иная, верно подмечено, без краёв. Об этом и не только думал Берестов, идя с обозом по ноябрьскому лесу.
Тихо шли телеги. Сопровождающие бойцы старались не производить напрасно шум, предпочитая по выработанной уже привычке больше молчать. Разговоры если и возникали, то велись почти шёпотом.
Покойно было в лесу. Молчаливо стояли берёзы, осины, сбросившие свои зелёные одеяния и погрузившиеся в зимнюю спячку. Среди них виднелись ели, величественные и непохожие на своих соседей великаны. Тоненький молодняк соседствовал с уже взрослыми деревьями, борясь с ними за своё существование. Кое-где ещё встречались кусты с желтыми листьями, выделявшиеся на сером фоне стволов яркими пятнами, радовавшими глаз, как оазис в пустыне. Зелёный покров уже не был таким сочным, но всё же местами сохранял свою свежесть. Однако везде чувствовалось, что осень идёт к своему закату. Её красота сильно увяла и почти не осталось следа от былого хвастовства и буйства красок. Верно в народе говорят: «Ноябрь – ворота зимы». Совсем скоро будут открыты настежь створы …
Вдруг впереди началась стрельба, сначала одиночная, а потом и вовсе завязался полноценный бой, послышались разрывы гранат. Лес на какое-то время ожил, пробудился ото сна, встревоженный грохотом и криками людей.
– Немцы! – крикнул Николай и смачно выругался, потом отдал команды остальным партизанам.
– А ты, Алексей, – обратился он к Берестову-Хо́мичу, – здесь будь, разобраться надо!
И побежал туда, где раздавались выстрелы. С обозом остались два бойца. Старший лейтенант расстегнул кобуру, достал пистолет, снял его с предохранителя и стал прислушиваться. Интенсивность боя не уменьшалась. И тут ухо Алексея уловило справа от обоза некоторое движение, хрустнула ветка под чьей-то тяжестью. Кто-то тихо и осторожно подкрадывался сбоку. Берестов на мгновение замер, а потом выстрелил два раза в направлении шагов. Послышался глухой вскрик. Потом он стал стрелять правее и левее первой цели. Партизаны мигом его поддержали, залегли и открыли огонь.
В ответ тишина. Берестов быстро вставил новую обойму и мелкими шажками, пригибаясь, побежал в сторону, где должны были находиться предполагаемые противники. Следом за ним бросился один боец, держа на изготове винтовку. Вскоре они нашли три трупа. Алексей попросил партизана побыть рядом с ними, а сам стал осматривать окрестности, стараясь определить сколько человек сюда пришли. Убедившись, что всего трое, он вернулся к убитым немцам. Тщательно их осмотрел, взял нужное и вернулся к обозу в сопровождении партизана.
– Ну ты даёшь, братец! – восхитился один из обозников, что помоложе, – как это ты их ловко снял. Глазам не поверил!
– Повезло! – бросил на ходу Берестов.
– Ну-ну! Повезло, значит, повезло, – сказал другой партизан, что остался возле лошадей, – не беспокойся, у нас принято держать язык за зубами.
Вскоре вернулся Николай, весь взъерошенный, помятый, с удручённым видом.
– Плохо дело, – пояснил он, – двое убиты, трое тяжело ранены. Пойдём, поможешь ребят принести. Да, кстати, у вас что было? – устало спросил Николай, – слышал, стреляли. Думал обходят, в кольцо берут.
– Трое справа от обоза, – спокойно ответил старший лейтенант.
– А-а, трое…, – и внимательно посмотрел на Алексея, но ничего больше не сказал.
Убитых и раненых разместили на телегах, собрали трофеи и двинулись дальше.
– Не повезло, – идя рядом с Берестовым, огорчённо проговорил Николай, – это была не засада. Ребята из охранения на них наткнулись, или они на них. Разве теперь разберёшь. Ребят жалко, – потом немного живее, – а ты молодец, не растерялся, для фотокорреспондента хорошо стреляешь.
– В тир часто до войны ходил. А вообще-то я хотел журналистом стать.
– А кем стал?
– Вот им и стал!
Оба, посмотрев друг на друга, обменялись не только взглядами, но и чувством взаимного доверия. На войне оно возникает как-то вдруг и редко бывает ошибочным. Это означало, что каждый прикроет спину другого, хоть и знакомы они были всего ничего.
– Дальше пойдём только нам известной дорогой, надеюсь, больше встреч не будет.
– Далеко ещё?
– Да вёрст с шестьдесят будет.
Предстояло ещё пройти долгий путь, но Берестов не сомневался, они дойдут. Больше неожиданностей не будет.
***
Лагерь партизан… Берестов увидел несколько десятков землянок, расположенных довольно далеко друг от друга. Одни землянки были крыты соломой, на других сверху уложенный дёрн. Стояли телеги, некоторые без колес, подпёртые чурбаками. Среди деревьев мирно паслись лошади рядом с накрытыми стогами сена. Алексей заприметил даже несколько коров с отличительными белыми полосами от холки до хвоста, мерно жующих сено из кормушки. Партизаны чаще группами, чем поодиночке, отдыхали, занимались хозяйственными делами, разговаривали между собой. Теперь все эти люди лесные жители, которых война выгнала из домов и лишила привычного уклада. Но, главное, они не смирились с врагом, взяли в руки оружие, чтобы его бить, не давать ему покоя, сна и отдыха.
Здесь ждали обоз с нетерпением. От него зависело продолжение борьбы и само существование партизанской деревни. И как только он появился, его сразу обступили. Но первые мгновения радости омрачились печалью, когда увидели погибших товарищей. Жизнь за жизнь! К этому нельзя привыкнуть, нельзя остаться равнодушным. Все в партизанском отряде стали одной семьёй, один неотделим от остальных. В этом сила народа, его несгибаемость и непобедимость. Потому-то так остро чувствуется горечь утраты, словно внутри какая-то часть отмирает и уходит вместе со смертью товарища. Товарища, с кем ты бок о бок жил, воевал, мечтал и отстаивал своё право на свободу. Право быть, а не существовать. И тем горше осознавать, что в такой чистый людской организм проник червь, чёрный, страшный, гадкий, который подтачивает его изнутри, рвёт такие дорогие сердцу нити и связи. Нет ничего хуже предательства! Какое бы имя, фамилию не носил такой человек, он навсегда останется червём, не заслуживающим народного снисхождения и сострадания. Ибо предательство по самой своей природе есть суть, корень, стержень такого существа. С ним родился, с ним и умрёт.
Все стояли с непокрытыми головами и смотрели на павших друзей, из трёх тяжелораненых никто не доехал «до дома», до семьи. И был среди них один, у кого сердце оставалось каменным и не содрогалось от вида людского горя.
Берестов внимательно смотрел на всех, читал лица, стараясь распознать сразу с ходу того, кто был его целью, его врагом, скрытым и опасным. Одновременно он фотографировал, чтобы затем ещё раз более внимательно изучить людей, найти несоответствие, фальшь. Время пошло…
Сначала Алексей встретился с майором Тишковым Степаном Ивановичем, который теперь руководил отрядом. Это был сорокадвухлетний мужчина славянской внешности, среднего роста, плотного телосложения, одетый в белую овечью безрукавку. «Лицо овальное, лоб высокий, брови ровные, тёмные глаза, прямой нос с поперечной складкой, волосы коротко стриженные с проседью, подбородок широкий, главная особенность – усы, как у Будённого», – отметил про себя по привычке Алексей, когда смотрел на Тишкова. Вместе с ним в землянке находился и секретарь райкома Руденко.
– Здравствуйте, товарищ Хо́мич, – поприветствовал своего «гостя» майор, – думаю, нам нет нужды представляться. Но всё же соблюдём рамки приличия. Знакомьтесь, это Пётр Аверьянович Руденко.
– Алексей Николаевич Хо́мич.
– Знаю-знаю, уже предупреждён, – уточнил секретарь райкома, мужчина сорока восьми лет, невысокий, коренастый. Алексею этот человек тоже понравился. У Руденко были зачёсанные назад волосы, что подчёркивали широту лба, брови полукругом, карие глаза, прямой длинный нос, под которым выделялись правильной формы губы. Но несомненным достоинством был взгляд – открытый, смелый и устремлённый. В характеристике, составленной на секретаря райкома, отмечались его честность, принципиальность, образованность, нестандартность мышления.
