Евгений Александрович Жиляев
Хроника одного задания
Берестов отметил, что в жизни и на фотографии Руденко выглядел одинаково, как, собственно, и Тишков.
– Что же, знакомство наше состоялось. Теперь неплохо бы подкрепиться и ребят помянуть. Каких людей теряем! – и Тишков бросил карандаш на стол. Он был кадровым офицером, вдумчивым и исполнительным. Привык ставить задачи и их выполнять. Вот и сейчас, главным для него было начать действовать, а не сидеть в «норе», ожидая пока до неё доберутся.
После еды сразу состоялся серьёзный разговор.
– Ума не приложу, Алексей Николаевич, кто эта гнида, – начал майор, – сколько раз людей проверял-перепроверял, а нет, сидит занозой и не вытащить. А, главное, как связь держит? Почти всё подполье арестовано, связные не возвращаются, а любые мои действия не являются секретом для немцев. Что сам-то думаешь, есть уже какие-нибудь соображения?
– Возможны два варианта, – начал Берестов, – первый, внедрён давно, с момента организации отряда. Затаился, авторитет приобретал, наблюдал, информацию собирал; второй – попал к вам потом под видом окруженца или местного. Хуже, если в отношении нас сразу два варианта работают.
– Я за своих людей ручаюсь, – заговорил Руденко, – я с ними ещё задолго до начала войны начал работать. И поверьте, пуд соли с ними съел. Не может быть, чтобы кто-либо из них врагом оказался. Это каким же человеком нужно быть, чтобы трудиться много лет с людьми, ведь всё же на виду, и ничем не выдать себя, не скомпрометировать. Нет, товарищ Хо́мич, это маловероятно.
– Ты не горячись, Пётр Аверьянович, никто твоих соратников не обвиняет и напрасно никого в предатели записывать не собирается. Но и ты уж поверь моему опыту, что и невозможное возможно. Так что, Алексей Николаевич, продолжай.
Руденко был недоволен, но аргументы Тишкова вынужден был признать обоснованными.
– Извините, Пётр Аверьянович, – продолжил старший лейтенант, – я не коим образом не желал обидеть ни вас, ни кого-либо, но факт остаётся фактом – враг умён, а потому мы вынуждены рассмотреть все варианты.
– Не обращайте внимание, Алексей Николаевич, вы правы, – секретарь района смягчился и пояснил свою позицию, – и меня прошу понять правильно, было время, когда мы немного увлеклись «подозрительностью и бдительностью», от чего дали всяким прохиндеям и негодяям простор для их, с позволения сказать, «творчества», а в результате страдали честные и порядочные, преданные родине и партии, люди.
– Были ошибки! – признал Тишков.
– За ошибками жизни людские стоят! – и Руденко продолжил, – конечно, строить новое народное государство в окружении врагов внешних и внутренних трудно, просчётов и перегибов не избежать. Я говорю в данном случае о деликатности, обидеть человека легко, особенно беспочвенно, а вот восстановить веру в правильность нашего пути крайне тяжело. Доверие окрыляет, а подозрительность губит все благие начинания. А сейчас в нашем положении подозрительность смерти подобна.
– Всё верно сказал, Пётр Аверьянович, не будем повторять ошибок прошлого. Да и потом, разве не видишь, Алексей Николаевич сама деликатность, – Тишков позволил себе улыбнуться, – политику партии в этом вопросе понимает правильно. И ещё, мне Николай успел шепнуть, что наш гость на слух трёх немцев убил, не дав им даже опомниться! Вот такая деликатность!
Руденко с удивлением посмотрел на Берестова, тот спокойно выдержал взгляд секретаря райкома.
– Спасибо тебе, Степан Иванович, весомый довод. А теперь, думаю, нам пора расходиться, не следует привлекать внимание к Алексею Николаевичу. Наверняка, за ним уже наблюдают.
– Согласен, – подтвердил Тишков, – Алексей Николаевич задержись на пару слов.
И когда Руденко вышел, майор пояснил: «У Петра Аверьяновича двух близких друзей чуть не посадили, нашлись писаки. Их потом, когда разобрались, выпустили. Да один надломился немного, трудно понять честному человеку как можно такую напраслину возводить, а другим в это верить. Второй у нас в отряде воюет, честный и порядочный человек. Пётр Аверьянович тогда много по инстанциям побегал, много порог пооббивал, чтобы правды добиться. Поэтому подозрительность и чёрствость на дух не переносит».
Алексей заверил Тишкова, что всё прекрасно понимает. И по этому поводу не надо беспокоиться. Напрасно он никого не собирается обвинять, но, если возникнут основания, всё корректно будет проверять.
Они вместе вышли из землянки. Майор пошёл отдать распоряжения насчёт места для Берестова, где тот смог бы ко всему прочему проявлять плёнки, делать фотографии и выпускать партизанский вестник.
Ему выделили небольшую постройку, ранее использовавшуюся под склад. Там быстро соорудили стол, несколько лежаков и внесли железную печку, трубу от неё вывели наружу. Новое жильё старшего лейтенанта было готово. Спартанское, но удобное.
Вечером приняли радиограмму из Москвы, Тихоходов интересовался как Алексей добрался и есть ли результаты. Ответ был кратким: «Добрался благополучно. Приступил».
***
15 ноября 1941 г.
«Начался второй этап немецкого наступления на Москву. Наши войска вели бои с противником на всех фронтах».
«Партизанский отряд был прижат к болотам и лишён возможности манёвра».
Алексей с головой погрузился в организацию партизанской газеты. Так назывался лист бумаги с рукописным текстом и рисунками, отражающими жизнь партизан, их творчество, содержащий полезные советы и много другой нужной информации. Здесь, за линией фронта, в условиях постоянной опасности, лишений и трудностей моральная поддержка людей приобретала особое значение.
Берестов крутился как белка в колесе. Его часто видели с блокнотом в руке, что-то записывающим, внимательно слушающим, задающим вопросы, фотографирующим. Со своей располагающей улыбкой, искренний, он живо интересовался биографиями партизан, их историями из жизни.
Вышел первый номер. Алексей очень рассчитывал на успех партизанского вестника. С одной стороны, он добивался расположения к себе, более полного доверия. Партизанская семья не сразу подпускает чужака к своим секретам. Она присматривается к нему, изучает. Людские глаза очень цепкие и способны подмечать даже самое незначительное, несущественное, но характе́рное. А с другой – усыпить бдительность того, кто наблюдал за ним. А в том, что это так Берестов не сомневался. Он периодически чувствовал на себе чей-то пристальный, холодный взгляд. И пока этот цепкий глаз изучал его, Алексей незаметно осматривался, отмечая для себя всех, в поле зрения которых он попадал. Рано или поздно кольцо сомкнётся, и старший лейтенант поймает в свои силки «опасную дичь». Дядя Семён учил, «настоящий охотник должен открыться миру, слиться с ним, и тогда он поможет привести добычу в руки. Но сам охотник должен быть всегда начеку».
Взгляд в спину способен многое поведать о своём хозяине. Когда вслед уходящему сыну смотрит мать, то чувствуется любовь, тепло, забота, нежность…, а если заклятый враг – ненависть и злоба, лёд и стужа. А между ними располагается широкий спектр эмоций, фонов, оттенков и полутонов.
Этому Алексея учил дядя Семён: «В лесу на тебя смотрят тысячи глаз, умей различать опасность и предупреждать её».
Противостояние Берестова со скрытым врагом началось. Первое соприкосновение показало, он здесь. Лагерь не покинул…
***
Над отрядом невидимо сгущались тучи. Прямая угроза его существования уже нависла над ним, но люди продолжали жить и бороться.
А пока успех первого номера партизанского вестника радовал Алексея. Бойцы смеялись, шутили, обсуждали прочитанное. Три его помощника, приданные ему в помощь Тишковым, горели желанием продолжать в том же духе, тем более материала набралось предостаточно. Однако, Берестову важно было только запустить процесс. Поэтому он уже подумывал как удобнее всего переложить свои обязанности на плечи местной «редколлегии».
– Ну, Алексей Николаевич, хорош! Ничего не скажешь! – такими словами начал Тишков, когда встретил Берестова и попросил зайти к нему в землянку, а потом, оказавшись наедине, продолжил, – если бы не знал зачем ты сюда пожаловал, верил бы, как и все, что газету писать.
Через пару минут к ним присоединился Руденко.
– Итак, Алексей Николаевич, чем ещё порадуешь? – спросил майор.
– К сожалению, пока немногим. То, что он здесь, это точно. Факт! Пока только собираю информацию и пытаюсь составить его психологический портрет. Мне важно понять, как он действует, как ориентируется в обстановке. Один знакомый учёный называл этот процесс «скирдованием». Он мне советовал: «Ты пока скирдуй, скирдуй, выводы потом делать будешь».
– И всё же каковы первые итоги?
– Только наброски. Он расчётлив, крайне выдержан, умеет вызывать доверие, общителен.
– А позволь узнать, как ты это установил? – поинтересовался Пётр Аверьянович.
– У меня свои методы, – уклончиво ответил Берестов.
– У нас с Петром Аверьяновичем большой опыт общения с людьми, – сказал майор и, указывая на секретаря райкома, продолжил, – а он, так вообще, как я успел заметить, большой знаток человеческой души. А вот врага ни он ни я распознать не смогли. Ладно, продолжай.
– Поэтому могу заключить, что этот человек средних лет либо старше. Я исключил из своего списка людей молодых, недавно окончивших школу, и, конечно, всех женщин отряда. Далее, я проанализировал все провалы и круг лиц, знавших об операциях прямо или косвенно. Это несколько сужает круг поиска. Личный контакт дал мне большую пищу для размышления. Кстати, хочу Николая и двух бойцов, что были при обозе, подключить. Я заметил, они надёжные ребята.
– Эти да! – согласился Тишков, – не возражаю.
– Николая я давно знаю, – проговорил Пётр Аверьянович, – проверенный человек. Фамилия, кстати, у него необычная – Чертак. У него отец и дед хорошими людьми были. Дед перед самой войной умер, а отца за помощь нам расстреляли.
– А жена, дети? – спросил Берестов.
– У брата за Уралом, – ответил Руденко.
– А где ваша семья, Пётр Аверьянович?
– Надеюсь далеко, – секретарь райкома тяжело вздохнул, – я их лично на поезд посадил. И больше не видел, вестей от них не получал. Да и какие теперь могут быть вести, когда я здесь в лесу.
– Да, – Тишков встал, закурил, – семья…Я свою тоже с июля не видел. А у меня два сына, хорошие мальчишки. Оба на меня похожи.
Снаружи землянки явственно стало различаться какое-то движение, шум. В командирское убежище вбежал радист.
– Срочная радиограмма из центра, товарищ майор.
– Давай сюда.
Тишков прочитал быстро и нахмурился, желваки заходили на скулах.
– Всё, Серёжа, свободен, – Степан Иванович отпустил радиста.
– Плохи дела, – начал майор, когда радист вышел, – из центра сообщили, что через три, максимум четыре дня по наши души направится не менее полка немцев, усиленного полицаями. Видать у них намечается серьёзная кампания, раз решили для начала с нами разделаться.
Тишков закурил, заходил по землянке взад-вперёд. Потом достал карту района, разложил её на столе, предварительно убрав всё лишнее.
– Итак, – начал вслух рассуждать майор, – мы вот здесь. Позади нас болота, там такие топи, что и местные не решаются туда соваться. На западе – труднопроходимый лес. Остаётся восточная и южная часть леса, с этих сторон к нам можно при некотором знании подобраться. Нас собираются брать в кольцо. Блокаду, значит, хотят нам устроить. А потом будут методично стягивать петлю на нашей шее. Вот этого мы допустить не можем. Что думаете?
Тишков предпочитал сперва выслушивать идеи своих подчинённых или соратников, давая им возможность проявлять себя, инициативу, тем самым раскрепощая их. Если кто-то выдвигал стоящее предложение, майор никогда не присваивал себе авторство, наоборот, говорил прямо, кому принадлежит идея. За такое отношение к людям его ценили и уважали сослуживцы и партизаны.
Что Тишков, что Руденко не имели привычку подавлять или давить авторитетом. Вот и сейчас майор спросил и посмотрел на своих собеседников.
– Чтобы нас взять в кольцо, – начал первым Берестов, внимательно всматриваясь в карту, – им, вероятнее всего, придётся разделиться.
Старший лейтенант водил глазами по карте, его мысль напряжённо работала.
– Они скорее всего пойдут двумя колоннами, одна из этого гарнизона, другая отсюда, это чтобы нас взять в клещи и потом соединиться, – продолжил Алексей, отмечая карандашом точки на карте, – мы будем иметь два направления немцев, в сторону деревни Бражино и в Дугино. К ним ведут хорошие дороги. Я думаю, нам надо устроить засаду в районе деревни Дугино. Здесь мы окажемся раньше карателей и будет время хорошо подготовиться. Потом мы двинемся на Бражино. Да, расстояние большое придётся пройти в кратчайшие сроки. Но здесь нам понадобится помощь, прежде всего, отряда Мишина и остальных. Им придётся начать бой и дождаться нашего подхода для полного уничтожения карателей.
– Что думаешь, Пётр Аверьянович? – спросил командир отряда своего комиссара.
– Толково придумано, – ответил Руденко, – одной рукой узла не завязать. Достаточно будет даже покончить с немцами возле Дугино. Я хорошо знаю ту округу. И место у меня на примете есть, где лучше всего встретить немцев. Километров за пять до деревни деревья близко обступают дорогу, местность опять же там бугристая, нам в помощь. Пулемётчики оттуда всю дорогу будут хорошо простреливать. Если всё пойдёт по задуманному, немцы долго будут отходить от нашего маневра. А мы за это время уйдём в другое место. Им заново придётся нас искать. Это потеря времени с их стороны а, главное, сил.
– Я тоже так думаю, – довольно проговорил майор, поглаживая усы, – когда трое глядят в одну сторону получается большая сила, мысли правильные. Однако, решаю так: навалимся всеми силами нашего отряда на карателей под Дугино, а затем, объединёнными силами покончим с ними под Бражино. После Дугино надо идти прямо по шоссе, впереди разведку на конях пустим. За три часа мы будем под Бражино. Шумейко пусть готовит лошадей.
– Раненых придётся доставить в отряд, – добавил Руденко, – поэтому часть подвод должна быть выделена под них.
– Верно, – согласился майор и, глядя на Берестова, сказал, – найди агента, Алексей Николаевич. Сам понимаешь, теперь, когда нам предстоит дать бой и сменить место базирования, он должен быть обезврежен.
– За этим я здесь, Степан Иванович.
– Ну, хорошо, – Тишков продолжил, – теперь, лагерь без нашего разрешения никто покидать не должен. Посты придётся усилить. Остаётся выверить все маршруты и согласовать время операции с Мишиным и остальными. Сегодня у нас девятнадцатое, выходить будем двадцать первого, не позже. Разведка и подполье обещали снабдить нас точной датой немецкого выступления. И последнее, о цели и времени операции никто кроме нас знать не должен.
– Я пойду с ними, – вдруг решительно заявил Руденко.
Тишков и Берестов посмотрели на комиссара.
– Я не могу иначе, – объяснил Пётр Аверьянович, – со многими я начинал, верю им, как они мне.
– Тогда принимай командование на себя. С тобой пойдут три роты, усиленные автоматчиками. Бери и два трофейных миномёта. Для координации с Мишиным возьмёшь рацию. Пока всё.
Тишков вызвал ординарца и велел тому собирать командиров рот. Когда они пришли, Берестов пошёл в свою типографию. Там полным ходом кипела работа над следующим выпуском. Долговязый в очках Демьян Лобов, учитель математики и физики в сельской школе, разбирал материалы. Когда вошёл Алексей, тот взглянул на него поверх очков своими уставшими и умными глазами, с улыбкой кивнул головой в сторону сидевших в углу двух партизан, усердно спорящих между собой. То были молодые ребята, недавно окончившие школу. Михаил был крепким и спортивным, а Андрей, не имея таких физических данных, отличался общей подвижностью своей фигуры. А вот внешне они выглядели как братья. У обоих прямые чёрные коротко стриженные волосы, немного изогнутые брови, прямые носы, а вот подбородки имели различие, глаза, как зеркало души, тоже у каждого свои. У Михаила они более спокойные, и сам он более расслаблен. У Андрея они постоянно что-то ищут, постоянно напряжены, в такт им были и его движения, порывистые, стремительные. Руденко даже удивлялся по поводу их схожести: «Надо же, – говорил он, – не родственники, а словно из одной семьи, правда, характеры у них совсем разные!»
– О чём спор, орлы? – спросил Берестов, подойдя к ним вплотную.
– Разногласия у нас, товарищ Хо́мич. Хотим сами разобраться, – ответил один из них, Михаил «Мишка» Тувимцев, – устраним противоречия, доложим.
– Тогда хорошо, мешать не буду.
Убедившись, что он здесь пока не нужен, Алексей вышел на свежий воздух. «Да, поворот – думал старший лейтенант, – ох, как не вовремя. Или так было задумано изначально. Загнать в угол, а потом уничтожить отряд. А если здесь несколько человек, есть главный и исполнители, один или два. Что они могут сейчас предпринять? Устранить Тишкова, Руденко. Возможно. Тогда действовать должны скоро. Отряд без головы разбить легче. Ещё рация. Тишков осторожен, секретарь открыт. Беспечно, но он такой человек. Хорошо, что майора прислали к нему. Итак, ещё раз – полк карателей и крот, один или два, не думаю, что больше. Действовать будет непременно. Крот наверняка указал немцам приблизительное местоположение лагеря, и должен, по идее, провести их тайной дорогой сюда. Значит, будет искать возможность связаться со своими. Надо бы поговорить с Николаем и ребятами. Устроим засаду».
Берестов почувствовал, что к нему кто-то направляется. Он оглянулся и, правда, к нему шёл пожилой партизан Макар Осипович Шумейко, сухонькой, но жилистый старик. В отряде его звали просто «дед». Любил он побалагурить, а заодно трубку выкурить, колхозная привычка с мужиками после работы таким манером вечера коротать.
– Ну, что, Алёша, чего на небо смотришь, аль архангелов узрел? – спросил иронически «дед» и тоже посмотрел вверх, но там кроме облаков ничего не нашёл.
– Может, снег пойдёт, – предположил Берестов и улыбнулся.
– Нет, рано ещё, – со знанием дела сказал пожилой партизан, – рано. Вот деньков через пару снежок и пойдёт.
Дед дымил трубкой, наслаждался.
– А вот я тебе историю расскажу, – предложил он, – не возражаешь?
– С удовольствием послушаю, Макар Осипович.
– Тогда слушай, – и дед благодушно стал рассказывать, – со мной это случилось, аккурат перед самой войной. Помню ночь звёздная такая. Старуха моя уже спит, а я на крыльце сижу, курю. Хата моя была с краю села, ближе всего к лесу. Надо сказать, хмельной я сильно тогда был. Соображал, домой нельзя. Старуха моя в шею выгонит, не терпела меня косого. Вот и прилаживался на воздухе спать. Тут вижу с неба недалече что-то белое с неба спускается. Интерес меня разобрал. Поднялся с трудом и, шатаясь, побрёл посмотреть. Дошёл я до реки, вижу, мужик какой-то голый по берегу ходит. Думал мерещится. Подошёл поближе и, правда, стоит в чём мать родила, а рядом вещи лежат. Услышал, что кто-то идёт, обернулся и на меня смотрит. Я на него. Так в гляделки и играли.
– Ты чего это, а? – спросил, наконец, я его.
А он сразу подобрался, насупился, одеваться начал и молчит.
– Ты кто такой будешь? – я ему опять и голос повысил на манер нашего председателя. Хотел, чтобы строгость была, да язык подвёл, заплёлся малость.
Молчит.
– Купался здесь. Люблю ночью купаться, – отвечает.
– А что белое было? – спрашиваю.
– Ничего не было, пьян что ли?
– Нет, было! Хорошо видел, – из меня, когда выпью, упрямство лезет, себе противно, но такой характер.
– Это, наверно, архангелы спускались по твою душу. За грехи тебя наказать. Видать, пьёшь много, – сказал и ко мне двинулся.
Я стою, на него смотрю. А он приближается, и лицо у него недоброе. Уж близко подошёл. В глаза друг другу смотрим. Тут слышу бабка моя зовёт меня.
– Здесь я, на реке, – кричу что есть мочи, чуть не упал.
– Спать иди окаянный, завтра на работу рано.
– Иду, – отвечаю ей.
Потом гляжу, невдалеке мальцы наши деревенские на рыбалку идут. Меня увидали, поздоровались. Тут незнакомец осклабился, недовольно головой так мотнул и пошёл вдоль реки от меня и мальцов.
Дед попыхтел немного и продолжил: «вот теперь интересуюсь, может не только я архангелов вижу».
– А больше того человека не встречали? – спросил Берестов, чтобы разговор поддержать.
– Больше не встречал. Да и встретил бы, вряд ли узнал, пьян ведь был. Хотя слышал как-то голос один, знакомым мне показался. А может, померещилось. Всякое бывает.
– А где слышали-то?
– Да у нас в отряде, – простодушно ответил дед, – мы тогда с несколькими хлопцами раздобыли самогон, погуляли славно. Наш майор тогда сильно на нас осерчал, сказал в следующий раз расстреляет к чёртовой матери.
– Как в отряде? – зацепился Берестов, – когда?
– А когда, не помню кто, самогон принёс, и почудилось.
– А с вами-то кто был? – добродушно спросил Алексей, а сам напрягся, точно охотник при виде добычи.
– Тимошка, Михалыч, – дед принялся загибать пальцы, – Вовка Малой, цыган и кузнец Степан. Только кузнец после помер.
– Как так? – не понял Берестов.
– Да, непонятно. Все пили, а наутро кузнеца мёртвым нашли. Вот после этого наш майор строго настрого пить запретил. Можно, говорит, когда сам предложу. Закон. Никто не спорит. По делу. А иногда так хочется, хоть вой.
И дед тяжело вздохнул, замолчал, видимо, снова захотелось.
«Неожиданная удача, – думал Алексей после разговора с дедом, – главное, чтобы не пустышка. В этом направлении следует покопаться. Шумейко недавно в отряде, ещё не со всеми накоротке. Если предположить, что крот узнал его, то будет сторониться или попробует проверить память деда. Смерть кузнеца о многом говорит. Видимо, Шумейко всё-таки опасен. Осечка? Была ли попытка устранения нежелательного свидетеля? Пока только одни вопросы. Ответов нет».
Тут Берестова позвали обратно в землянку – типографию. Он извинился перед Шумейко и пошёл вердикт после спора выслушивать.
***
20 ноября 1941 г.
«В течение дня наши войска вели бои с противником на всех фронтах. Особенно ожесточённые бои происходили на ростовском (Ростов-на-Дону), волоколамском и тульском участках фронта».
«Отряд пришёл в движение…»
«Время поджимает, время, время…», – старший лейтенант машинально посмотрел на свои командирские часы. Как всегда, они шли точно и не подводили.
Тишков встретил Берестова.
– У тебя что? Начальство интересуется, – спросил майор.
– Открылись новые обстоятельства, Степан Иванович.
Старший лейтенант быстро их изложил, а также свои соображения на этот счёт.
– Действуй, как считаешь нужным. От меня помощь нужна?
– Да. Вы же расследование инцидента c самогоном проводили?
– Конечно, самым тщательным образом.
– От чего умер кузнец?
– Фельдшер чётко установить причину смерти не смог, говорит, предположительно, от сердечного приступа. Только Степан здоровый был мужик. Хотя, чего не бывает! Но в свете новых открывшихся обстоятельств, выходит не случайная, а преднамеренная. Думаешь, будут ещё попытки?
– Не исключаю такую возможность. Самогон кто принёс, установили? Откуда он?
– Установили. Фёдор Быков в деревне выменял, паршивец.
– А почему он не пил, причину знаете?
– В тот раз, возвращаясь, на полицаев напоролись, ранили его тогда. Рана несерьёзная, но неприятная.
– А зачем вообще ходили в деревню?
– Вот вопросов у тебя, Алексей Николаевич, зачем.., – майор задумался, силясь вспомнить, что за надобность была туда партизан посылать, – а, знаешь, хорошо, что ты меня об этом спросил. Никто им не приказывал туда идти, самовольно пошли. Быков дружков взял, думал получится быстро обернуться. Местный он, все тропы здесь знает. Я им тогда форменный разнос учинил.
– А в какую деревню ходили?
– В Бражино
– Сколько им времени понадобилось сходить туда и вернуться?
– Да часов шесть, может, чуть больше. Ты же с нашим лесом ознакомился. На телеге особо не раскатаешься. А вот пешком выходит иногда быстрее.
– А с кем Быков ходил?
– Постой, дай вспомнить… Назар Губарев, а кто второй, хоть убей не помню.
– Вспоминайте, Степан Иванович.
Тишков глубоко задумался. Стоял не шелохнувшись, словно окаменел. Наконец, лицо его прояснилось.
– Как же я забыл! Вторым был Чепец Никита.
– А кто инициатором выступил, установили?
– Говорят, как-то само-собой вышло. Решили на троих сообразить, выпить сильно захотелось. Стресс снять.
– Только из троих двое почему-то пить отказались! Зачем ходили тогда?
– Под арест я их тогда посадил, самогон изъял. Выходит, не всё.
– Долго сидели под арестом?
– Да пару дней, чтобы дурь выветрилась.
– Значит, кто-то из них бутылку и передал деду.
– Ай-да, Алексей Николаевич, молодец. Только как кузнеца отравили? Самогон-то был нормальный, пятеро-то живы.
– Этого я пока не знаю, но выясню. В любом случае, круг сузился до двоих.
– Действуй, действуй, Алексей Николаевич.
И майор пошёл широкими шагами в направлении землянок, где располагались бойцы первой и второй рот.
А Берестов принял решение сначала зайти к Руденко, который выполнял обязанности комиссара отряда, и уточнить про Губарева и Чепца, а потом отправиться искать Николая Чертака и двух партизан, чтобы обсудить с ними план действий.
Алексей нашел секретаря райкома за чтением сводок Совинформбюро. Он что-то там выписывал и делал пометки на полях в своей тетрадке.
– Не помешаю, Пётр Аверьянович? – спросил Берестов.
– Проходи, Алексей Николаевич. Подожди немного, я сейчас закончу.
Старший лейтенант присел к самодельному столу и стал ждать. Ожидание длилось недолго. Руденко вскоре закрыл тетрадь, поднял голову и посмотрел на Алексея.
– У меня к вам вопросы есть, Пётр Аверьянович.
– Задавайте, готов отвечать на любые вопросы. Мне скрывать нечего, – и улыбнулся.
– Когда в отряд попали Губарев и Чепец?
Улыбка сошла с лица Руденко, он нахмурился.
– Пётр Аверьянович, я просто уточняю некоторые детали. И кроме вас мне никто помочь не может.
– Я всё понимаю. Но такое ощущение, что в грязном белье копаешься. Ничего с собой поделать не могу. Больной это вопрос для меня. Столько лет я на своей должности пора бы уже и привыкнуть к подобному, а не получается. Натура у меня такая.
– Пётр Аверьянович, я здесь за тем, чтобы помочь вам. Слишком дорого отряду обошёлся и обходится этот крот. Нужно пресечь его деятельность. Я ручаюсь, никто беспочвенно под подозрением не окажется. Я пока собираю и проверяю информацию. Сейчас мне нужно знать про Чепца и Губарева, которые вместе с Фёдором Быковым самовольно ходили в Бражино за самогоном. Дело в том, что Шумейко узнал голос одного диверсанта, с которым он случайно встретился в своей деревне перед самой войной. И я считаю, что есть связь между той встречей и смертью кузнеца Степана. Этот кузнец пил тот самый самогон из Бражино в компании с дедом и другими. Надеюсь, теперь вы перестанете истолковывать мои действия превратно.
– Жёстко, Алексей Николаевич. Признаю, в твоих словах есть логика. И на твоём месте, наверное, поступал бы точно также. Итак, ты спрашиваешь, когда они к нам попали? Что же, – Руденко встал и подошёл к полкам, взял оттуда некоторые тетради и принялся их листать, – вот, пожалуйста, Губарев и Чепец появились у нас в отряде в сентябре, точнее 15 числа. Оба из окруженцев, правда, служили в разных частях.
– А дед, то есть Шумейко?
– Дед в двадцатых числах октября. Тебя интересуют их характеристики и моё мнение о них?
– Да, о Губареве и Чепце.
– Губарев хорошо себя проявил в нескольких операциях. Сам видел – смелый, исполнительный солдат, одна слабость – выпить любит, но обязательно в компании, в которой сам не руководит, а скорее на вторых ролях. Ведомый он. Уступает натиску и подчиняется чужой воле. Что тебе ещё про него сказать?
– Этого достаточно, давайте про второго.
– А вот Чепец… Закрыт он что ли. Вроде и рубаха-парень, ничего не жалко для друзей, однако, что-то в нём есть такое, что не соответствует внешнему типажу. Вот тебе рассказываю и по-иному на него смотрю. В бою действует осмотрительно, на рожон не лезет, предпочитает стрелять всё из-за укрытия, да такого, что попасть в него крайне трудно. Стреляет расчётливо, патроны экономит. Хорошее качество рачительного солдата, вот только немного не вяжется с его показной бесшабашностью.
– Вы про всех так хорошо знаете или эти двое чем-то вас заинтересовали.
– Да я могу про любого в отряде рассказать. Живя в коллективе, нужно всё о нём знать, чем живёт, чем дышит каждый. Иначе нельзя.
– Ясно. Вернёмся к Чепцу. Он общительный?
– Скажем так, умеет к себе расположить. Товарищей у него много, а панибратства с собой не приветствует.
– Спасибо, Пётр Аверьянович, больше вопросов не имею. Пойду я.
– Может, чаю вместе попьём?
– Раз приглашаете, не откажусь.
– Вот это дело!
И Руденко встал за кружками…
После чаепития Берестов сначала нашёл Николая. Тот сидел и чистил оружие. В лагере царило оживление, предстоял бой, уже отлаженный Тишковым механизм настраивался на предстоящее выступление.
– Николай, мне бы поговорить с тобой, – поздоровавшись, попросил Алексей, – наедине.
– Это можно. Пошли. Есть такое место, там нас никто не потревожит.
Чертак повёл старшего лейтенанта за собой и привёл в действительно укромное место среди деревьев и кустов. Оно обладало примечательными свойствами, было незаметно, раз, и два – уединившиеся собеседники могли легко видеть все подходы к себе, а, следовательно, никто нежелательный нагрянуть незамеченным не смог бы, разве только бестелесно.
– Ну, Алексей, выкладывай своё дело.
– Дело не простое…
– Понял уже, говори, как есть.
– Я не корреспондент.
– Смекнул уже, – усмехнулся Николай, – когда лихо с тремя фрицами управился. Впечатлило. С заданием к нам?
– Крот в отряде, – сразу объяснил суть дела Берестов.
– Вот жеж! … – ругаться Николай умел, коротко и ёмко, – а я-то думаю, что это нас Тишков на старое место привёл. Думал, стратегия хитрая какая.
– Мне нужна твоя помощь. Его необходимо выявить и обезвредить.
– А мне с чего такое доверие? – вдруг поинтересовался Чертак.
– Ты свой!
– Как там древние говорили – лаконично! Ладно, что от меня требуется.
– Поговорить с теми двумя, что моими «свидетелями» были возле обоза. Уверен, ребята надёжные.
– Испытанные, – подтвердил Николай, – сделаю.
– Хорошо, а то мне не с руки их искать, внимание лишнее привлекать.
– Понятно.
– Нужно устроить засаду, но так, чтобы ни единая душа о ней не прознала. Скоро уйдут несколько рот, лагерь опустеет.
– Мы же партизаны, Алексей. Это я возьму на себя.
– В поле зрения должна быть землянка с Тишковым и Руденко, а также под наблюдение нужно взять Губарева, но, главное, Чепца. Вот с последнего глаз не сводить.
– Неужели Никита!? – сильно удивился Чертак.
– Возможно, надо проверить.
– Думаешь, постарается убрать командиров.
