Евгений Николаевич Гусляров
Крысы. Жуткое происшествие из жизни Прохора Тупицына
Когда молния потухла, и электрический треск прошёл к далёкой точке, вобравшей в себя перспективу туннеля, Прохор почуял, как дрогнула под ним земля, раздался негромкий скрежет металла, и громадная часть стены перед ним вдруг стронулась с места, легко подвинулась влево, открыв пространство хорошо освещённого громадного зала. Прохор быстро шагнул туда, потому что ему показалось, что там полно было людей. Ожившая стена между тем, почти так же бесшумно и скоро, снова захлопнулась…
Совсем неожиданные персонажи, без которых не обойтись
Однажды, лет за пятьдесят пять до описанного выше события, собрались вместе Троцкий и Ленин. Сидят под зелёной лампой и беседуют. Разговор, видать, у них происходит интересный. Живо задевающий обоих. Вокруг таинственная полутьма. Оба жестикулируют, отбрасывают громадные тени в противоположные стороны. Каждый проецирует себя на собственную стену. Каждый подвижен, елозит по сидению стула седалищем, лица иногда попадают в освещённое пространство над столом и тогда кажется, что они, эти лица, живут отдельной от туловища жизнью. Картина получается фантастическая и отчасти жуткая. Жаль, что в это время их не наблюдает какой-нибудь впечатлительный человек вроде писателя Куприна. Он бы сумел создать словесное описание этой задушевной сцены, и оно могло бы сравняться по воздействию на зрителя с жестокими фантазиями Иеронимуса Босха. Особенно чуден в этом освещении был Лев Давидович.
Я не шибко понимаю, как у Господа Бога, в том бестиарии, который он задумывал, могли получаться такие жуткие экземпляры. Видать и Господь мог впадать временами в устрашающий декаданс и упадничество. И тогда в своём животворящем тигле он смешивал для опыта слепую законченную ярость, какая бывает в глазах белого носорога, страшную жажду крови, заложенную в дремучем рельефе паучьего рыла, тупую непредсказуемость неведомого ископаемого, которое никуда не исчезало, а только затаилось в душе всякого законченного убийцы и некрофила. И тогда получались у него экземпляры, которые были совершенством особого рода. Из этого тигля выходили Калигулы, Дракулы, Троцкие, Свердловы. Но со всеми их достоинствами, бесценными для безжалостной переработки человеческого мусора в питательный бульон революции, они и ногтя не стоили ленинской энергии сокрушения. Внешность Ленина, это только футляр сосредоточенной воли топора или двинувшегося уже по тщательным направляющим ножа гильотины.
И вот я пытаюсь восстановить тот давний разговор, происходивший между живым бритвенной беспощадности лезвием и ядовитым жалом скорпиона.
Разговор был судьбоносный и решительный для нашего, опять подчёркиваю, правдивейшего повествования. Сейчас, за давностью лет этот разговор в деталях не восстановить. Я обнаружил некоторые детали этого разговора у самого Троцкого. В вышедших томах его, этого разговора, конечно, нет. Видимо, бдительным редакторам он показался несколько идеалистичным, пожалуй что и фантастическим. Да и идеологически этот разговор отдавал некоторым оппортунизмом, поэтому прежние издатели, не зная, как к этому отнестись, из книги его вычеркнули. Но в рукописи всё осталось как есть. Рукописи не только не горят, но их даже редакторские ножницы не берут… Оттуда мы некоторые нужные нам детали и возьмём…
В общих чертах речь шла вот о чём. Мы застаём этот разговор как раз на том месте, где ленинский задушевно грассирующий тенорок провещал, следующее:
– Русского мужика надо кормить ровно настолько, чтобы он в силах был таскать винтовку и совершать маршевым ходом в сутки километров пятьдесят. Этак то мы и до Индии добежим скорее, чем думаем… Это ещё замечательно, батенька мой, что ему, этому, выдуманному тошнотворным Достоевским, русскому богоносному мужичку, выпала великая честь пойти на растопку великого мирового пожара…
– Оно, конечно, так, – согласился Троцкий, тоже прихрамывая на революционную букву, – но как уполномоченный Наркомвоенмор я вынужден обратить внимание, что растопка-то вся кончается… А мне надо бы поставить для полного успеха ещё мильёна три-четыре с половиной под ружьё. Такой наличности в живой силе по всей России уже не наберётся. Да и ружей стольких нет, надо в бою добывать, а это опять живые расходы. Всё дело может пойти прахом…
– Всё-таки думаешь, Лев Давидович, что могут выкатить нас на тачке, к чёртовой матери?.. Говно оказался пролетариат. Не видит дальше своего носа. Скучно ему умирать, видите ли, за мировые идеалы. Ему милее ковыряться в носу, сидя на печке, как Емеле-дурачку из известной сказки… А ведь это мы покончили с той старой кондовой Русью… с её неукоснительными тараканами, с запечным размеренным в поту и вони развратом… с махровым антисемитизмом, с акафистом, поминками и всем прочим пещерным антуражем… Есть, есть чем нам гордиться… Я так думаю, что чем больше этих мужичков сгинет во имя мировой революции, тем лучше и привольнее станет жить…
– Да, конечно, жалеть их не приходится, пусть мрут, русская баба опять нарожает…
– Нарожать-то нарожает, да уж больно долго ждать. Пока баба революционного бойца выносит, родит и вырастит лет двадцать пройдёт. Да если его ещё не воспитать с пелёнок, он, пожалуй, штык не туда повернёт… Вот в чём беда… А, между тем, чем меньше мы возьмём с собой груза из прошлого, тем скорее и легче построим первое государство с осуществлённым в нём социализмом. Это ведь поистине грандиозно. Впрочем, мне на Россию, знаете ли, наплевать… Это только этап, через который мы проходим на пути к мировой революции…
– Да, но в таком случае мне и нужны новые миллионы бойцов, которые бы, не рассуждая и не жалуясь на судьбу, захлестнули мир. Мне нужно человеческое цунами, способное пошатнуть вселенную… Иначе, как говорил один прежний тоже неплохой генералиссимус, нам карачун выйдет…
Троцкий помолчал немного, Ленин задумался, но видно, что он хочет продолжить чем-то важным.
Мухи, пользуясь моментом затишья, нахально занялись своим скоротечным развратом, жужжа и застревая в вязкой трясине необычайно пышных волос наркомвоенмора Троцкого.
Опытный стрелочник разговорного жанра, Ленин понял, что тут-то и надо перевести разговор на новые рельсы.
Этот момент в нашем правдивейшейшем повествовании и следует считать наиболее решительным, а в судьбе человечества роковым.
Иногда обретают плоть самые дикие фантазии
– Тут меня одна интереснейшая личность посещает, – продолжил Ленин, – она утверждает, что эволюция не только на Дарвина ориентировалась. Он что-то о крысах говорил. Будто они подобны во многом человеку. Ещё говорил, что крысий организм удивительно совпадает с человеческим по составу крови и по структуре тканей, ещё там чего-то… Единственное, будто бы животное, которое обладает абстрактным мышлением и способно накапливать опыт. Потому они так живучи… Он утверждает ещё нечто архиважное, он убеждал меня, что выделил уже некую субстанцию жизни… электричество жизни. Эту недоказанную идеалистическую суть все прожектёры от мракобесия называют душой. И он вселил, якобы, эту душу в крыс, они теперь совершеннейшие люди, только сознанием повыше, потому что им не дано мыслить помимо приказа и идеологической установки… А это как раз то, что нам нужно сейчас, и всегда нужно будет… Главное, что за год своей эволюции они, будто бы, проходят столетний путь. И мы в несколько лет получим требуемые миллионы бойцов, бесстрашных и преданных делу… Крысы станут людьми. И будут они лучше людей. Потому, что у них не будет человеческих слабостей. Не будет сомнений, не будет совести, этого буржуазного пережитка, не будет моральных угрызений, не будет этой их, как её, чести, не будет любви, а будет только ненависть и цель. И без раздумий будут драться эти новые люди за идеалы, которые им можно внушить, например, по радио. Или в кино показать, потому кино является для нас важнейшим из искусств… Это может быть новое беспощадное оружие революции. А, главное, каждый год будет вставать под ружьё столько, сколько за сто лет. Впрочем, я тут не большой специалист…
У Троцкого появляется на лице выражение, как у одного из охотников на знаменитой картине В. Перова «Охотники на привале». Ему даже за ухом захотелось почесать. Ленин мгновенно это дело сфотографировал.
– А я ему верю, потому что у меня нет выхода. Чем безвыходнее положение, тем выше должна быть вера… Он про некое биоэлектричество мозга говорил… Если крысе к семенной жидкости прибавить вытяжку из человеческих мозговых пирамидальных каких-то клеток… Впрочем, он тут какие-то записки приносил. Вы бы Лев Давидович, покумекали на досуге. Тем более что денег он просит только на прокорм подопытным крысам и опытным лаборантам, извиняюсь за каламбур…
«Я замечал, – пишет дальше Троцкий, – что у Ленина при полном отвращении ко всяким фантазиям при трезвом подходе ко всякой мелочи иногда возникало самое безграничное доверие к тем идеям, которые нужны ему были в данный конкретный момент. И тогда даже самые дикие фантазии обретали плоть».
Про крыс и бессмертную душу
Между прочим, эта фантазия про крыс и бессмертную душу осуществилась, некоторым образом. В городе Саратове, чтоб подальше от досужих взглядов, по приказу Ленина начались всё же тайные работы по превращению подпольных крыс в новое невероятное в своём совершенстве воинство, в новое безупречное человечество, диалектически превосходное духом и телом. Тайная лаборатория там была организована. Однако, эксперимент неизвестного по имени гениального генетика не завершился вот в какой части. Крысы, чреватые великой научной целью не стали дожидаться окончания опытов. За пятнадцать лет прогрызли в лабораторном бетоне дыру и все до единой сбежали. Но эксперимент уже был не остановим. Сбежавшие крысы, охваченные новым неслыханным генным пожаром, стремительно двинулись в своём развитии. В кромешных подземных лабиринтах завелась новая неслыханная подпольная цивилизация, которая перепуталась, натурализовалась и ассимилировалась с той, которая освещаема была божьим светом. Становились ли они людьми, никто и теперь сказать не может. Или люди, наоборот, от катастрофы такой перемешались с тварями, стали крысами, не потеряв людского облика, и того никто не ведает. Знают только, что всё должно было идти своим чередом, причём, с чёрт его знает какой скоростью.
Впрочем, если посмотреть на жизнь особым взглядом, то участие в ней переродившихся крыс ох как заметно…
Вот такая печальная история случилась на улицах Саратова и непременно достигла уже Москвы. И чем это ещё обернётся в обозримом будущем?
Вот тут-то самый кошмар и наступил
Итак, ожившая стена между тем, почти так же бесшумно и скоро, снова захлопнулась, лишь только Прохор оказался внутри. В зале происходила кутерьма и тут, вроде, даже никто и не заметил её самовольного движения. К Прохору тут же подскочило некое существо, от которого отвратительно пахло мусоропроводом, псиной и застарелым потом недельной давности.
– Ты откуда тут взялся, – злобный услышал он шёпот, – тебе где-таки стоять было сказано?
Оторопелый и контуженый Прохор всё же углядел, что это был будто бы и человек, но какой-то не до конца оформившийся. Туловище у того было округлое, с плоским животом серого суконного цвета. Руки и ноги неразвитые, кривоватые и цепкие по виду. И, что странно, был он гол, как и Прохор, и почти так же покрыт плотным ворсом, который был почти незаметен на лице, животе и замшевых ягодицах.
