Поль Феваль
Роковое наследство
XXXIV
НОВЫЙ ПОЛКОВНИК
Старик уселся в кресло Винсента и погрузился в размышления.
– Как зовут собаку? Цезарь? – наконец спросил он. – Впрочем, теперь это уже неважно. Посмотри, нет ли ее под кроватью.
Робло заглянул под кровать и испустил крик отчаяния.
– Значит пес там, – заключил полковник.
– Да, – ответил слуга.
– Иди сюда, – приказал старик. Робло повиновался.
– Открой секретер, – скомандовал полковник.
– Он заперт на ключ, а ключа нет, – пробормотал Робло.
– Ну так пни его посильнее, – нетерпеливо передернул плечами господин Боццо. – Не бойся, твой хозяин не вернется и не обвинит тебя во взломе. Судя по всему, он сейчас уже далеко...
Лакей последовал совету полковника, и через минуту секретер был открыт.
– Он взял с собой деньга? – осведомился старик.
– Все до последнего сантима, – ответил Робло.
– Хорошо, – кивнул полковник. – Теперь все ясно. Помнится, ты говорил мне, что у него есть план моего особняка?
– Он внизу, в бюро, – откликнулся слуга.
– Пошли вниз, – распорядился старик. – Посмотрим, что изменилось в кабинете.
Спустившись на первый этаж, они увидели, что от бумаг, хранившихся в бюро, осталась лишь кучка пепла.
Полковник подошел к окну и принялся барабанить пальцами по стеклу.
– Нас обманули, как детей, – произнес он через некоторое время. – Теперь нам придется трудновато. Париж – город большой, даже если не считать предместий. Франция – еще больше, а уж как велик мир! Послушай, ты знаешь, где живет господин Лекок?
– Приятель-Тулонец? Еще бы! – ухмыльнулся Робло.
– Хорошо! Сейчас ты отправишься к господину Лекоку и передашь ему от моего имени, что наступает день, —распорядился старик. – Думаю, это нисколько его не удивит: на улице ярко светит солнце. Ты объяснишь Лекоку, что наш дорогой Винсент уехал в одиннадцать часов утра: десять минут двенадцатого он должен был подкатить к министерству финансов; там он, по всей видимости, вышел из кареты, пересек здание министерства, выскользнул на улицу Риволи, добрался до стоянки на улице Монтабор и сел в фиакр. Возможно, Лекок решит, что все происходило несколько иначе, но сейчас это не имеет значения. Пусть он поднимет по тревоге столько человек, сколько нужно: сто, двести, а если понадобится, то и всю свору. Скажи ему: я хочу, чтобы он затравил дичь!
Робло уже двинулся к двери, но старик остановил его.
– Ты умеешь ездить верхом? – спросил господин Боццо.
– Да, – ответил слуга, – но мчаться на лошади по Парижу...
– Иди в конюшню, выбери лучшего коня и скачи во весь опор, – велел полковник. – Можешь давить кого угодно – я заплачу. Через четверть часа ты должен быть у Лекока. Через час Тулонец обязан появиться у меня. Это приказ. Ступай. Возможно, сегодня ты заработаешь столько, что тебе хватит на десять лет.
Когда Робло исчез, мнимый полковник Боццо поднялся с кресла и стал расхаживать по комнате.
– До этого все шло как по маслу, – пробормотал он. – А теперь возникли серьезные затруднения. Мне удалось обмануть всех – даже Лекока, даже Фаншетту, но пока жив этот Карпантье, все Может пойти прахом, потому что этот человек знает больше, чем я. Я не успокоюсь, пока не увижу его мертвым!
На этот раз Жюлиан был серьезен. Он понял, что все оказалось сложнее, чем он рассчитывал.
Граф уже устал играть свою роль. Некоторое время она забавляла его, но теперь он ее почти ненавидел. К тому же, не нужно забывать о том, что, став полковником, Жюлиан столкнулся и со всеми проблемами господина Боццо.
Такие проблемы есть у каждого властелина. Хотя люди, окружавшие старика, казались с виду покорными, они были настроены по отношению к нему чрезвычайно враждебно. Они следили за каждым его шагом, терпеливо ожидая какого-нибудь промаха.
Для этой ненависти существовала веская причина.
Уже давно совет Черных Мантий выступал за то, чтобы поделить сокровища. Полковник отказывался это сделать, ссылаясь на устав братства, согласно которому хранителем всех богатств был Отец..
Время от времени в братстве возникали заговоры, вспыхивали мятежи, которые, впрочем, всегда заканчивались одинаково: каждая попытка бунта жестоко подавлялась. Хозяин всегда оставался Хозяином.
Однако в первую очередь Хозяин был силен тем, что владел сокровищами. Несметные богатства были главным оружием Отца, и он пускал его в ход, как Геракл – свою палицу.
Вспомним, с какими предосторожностями взялся за дело полковник Боццо, когда решил спрятать сокровища в надежном месте.
Он обдумал все вплоть до мельчайших деталей. Он выбрал бедного порядочного человека и осыпал его благодеяниями. Проще говоря, полковник купил его. Работа велась по ночам; доставляя каменщика в заветную комнату, старик завязывал ему глаза. Потом полковник взял с него обещание забыть о тайнике. Казалось, господин Боццо предусмотрел все. Однако принятых мер оказалось недостаточно. В наше время снова вошли в моду колдуны, потрясающие воображение публики разными чудесами. Помнится, один американец показывал недавно такой трюк: на глазах у зрительного зала его крепко связали по рукам и ногам, потом он призывал на помощь какого-то американского духа, который, судя по всему, немедленно мчался к нему через океан, и веревки сами собой падали на пол.
Так вот, золото подобно этому загадочному духу: оно тоже способно совершить чудо и спасти своего хозяина.
В старинных легендах говорится, что золото, погребенное глубоко под землей, рано или поздно выходит наружу.
Несмотря на все меры предосторожности, принятые Хозяином, золоту удалось шепотом открыть Винсенту Карпантье свою тайну.
В то время, как старый полковник мало-помалу перетаскивал по ночам сокровища, они испускали невидимые флюиды, которые не могли не оказать действия на окружение Хозяина. Излучение, исходящее от золота и драгоценностей, так повлияло на людей из совета Черный Мантий, что они решили организовать тайное общество «Охотников за Сокровищами».
Что касается Жюлиана, то он стал Хозяином благодаря обману, поэтому его положение было довольно шатким. Главное, чего ему недоставало, – это сокровищ. Если бы об этом узнала хоть одна живая душа, он потерял бы все.
Граф знал, что Черные Мантии внимательно следят за каждым его шагом. Как ему в таких условиях взяться за поиски? Любое, самое незначительное действие откроет его врагам, что на самом деле он слабее, чем можно предполагать. А если «Охотникам за Сокровищами» станет известно его уязвимое место, Жюлиан пропал.
Все это граф прекрасно понимал. С одной стороны, он был практически всемогущ, но, с другой, его могущество было очень непрочным.
Его предшественник, полковник Боццо, иногда попадал в крайне сложные ситуации, когда его жизнь висела на волоске. Но, во-первых, полковник был гений, во-вторых, он был вооружен золотым мечом. Возможно, его преемник тоже был гением, но по второму пункту он явно проигрывал по сравнению со стариком.
И все-таки нельзя сказать, что у Жюлиана не было шансов на победу. Полковник был старым и слабым, а он – молодым и сильным, а это очень существенно. К тому же иметь деньги – не самое главное. Гораздо важнее уметь делать вид, что они у тебя есть.
Если, к примеру, завтра случится так, что какие-нибудь на редкость ловкие злоумышленники обчистят подвалы Французского Банка, это вовсе не будет означать, что с этим почтенным учреждением никто не захочет иметь дела. Все зависит от того, сможет ли банк скрыть это досадное обстоятельство.
В сущности, огромное количество золота, хранящееся в его подвалах, не играет никакой роли: все равно его никто никогда не трогает. Если бы вместо золота там находился песок, ничего бы не изменилось: банк по-прежнему продолжал бы действовать.
Главное, чтобы люди верили в него, все остальное уже мелочи.
Огромное число людей без гроша за душой живут за счет кредита благодаря тому, что они сумели составить себе хорошую репутацию. Им удалось внушить всем, что их платежеспособность, как жена Цезаря – вне подозрений.
Но вернемся к графу Жюлиану. Его главная проблема состояла в том, что о местонахождении его сокровищ знал только один человек, причем не он сам, а его враг. Поэтому не стоит удивляться тому, что сначала граф решил разобраться с этим человеком, а уж потом приступить к поискам.
Наконец Жюлиан прервал свои раздумья, вышел из комнаты Винсента Карпантье и медленно спустился по лестнице.
«Я – полковник Боццо-Корона, – думал он, – и, если понадобится, мой банкир даст мне столько денег, что я смогу купить весь Париж».
Когда граф, старательно прихрамывая, вышел на крыльцо, к нему устремился Джампьетро, предлагая свою помощь.
– Ну, ну, не такой уж я дряхлый, – заметил мнимый полковник. – Пока я еще в силах передвигаться самостоятельно. Хотя, впрочем, эти ступеньки сегодня кажутся мне более высокими, чем обычно... Скажи Джован-Баттисте, чтобы он отвез меня к моему банкиру.
– К какому? – спросил Джампьетро.
– К какому? – озадаченно переспросил Жюлиан. И с напускным раздражением уставился на слугу.
– К какому?! – повторил он, делая вид, что не на шутку разгневан. – Черт побери, что за дурацкие вопросы ты задаешь?! – рявкнул он. – У кого я был в последний раз, глупец!
Усадив графа в карету, Джампьетро бросил Джован-Баттисте:
– В банк «Шварц и компания».
Карета тронулась с места. Жюлиан потер руки и прошептал:
– Шварц! Очень солидное заведение! Сейчас мне нужно взять денег, чтобы хватило на месяц, а там посмотрим.
Оставим на время графа Жюлиана и вернемся к Винсенту Карпантье.
Его враг словно в воду глядел. В самом деле, через десять минут его карета остановилась у министерства финансов, у входа со стороны улицы Монтабор. Как верно предположил граф, он вошел в здание и вышел через главный вход на улицу Риволи.
Дальнейшие действия Винсента Жюлиану угадать так и не удалось.
Винсент Карпантье не пошел к ближайшей остановке омнибусов на улице Монтабор. Вместо этого он вскочил в омнибус, ехавший из Пасси.
Сойдя на углу улицы Роан, архитектор пошел пешком по улице Сёнт-Оноре по направлению к «Почтово-пассажирской конторе Лаффит, Кайяр и компания». Там он заказал место до Бреста в экипаже, который отправлялся этим же вечером. Винсент назвал свое настоящее имя и заплатил задаток.
Затем он сел в свободный фиакр и велел, чтобы его отвезли на улицу Пикпюс, к монастырю Святого Креста. Приехав туда, архитектор попросил позвать Ирен.
Его тут же окружили монахини, возбужденные приближением торжества по случаю распределения наград, которое должно было состояться завтра. Винсент не знал, куда деваться от их благодарностей. Назойливые монашки убедили его пойти посмотреть, как идут приготовления к торжеству.
Впрочем, архитектор вовсе не сопротивлялся. Он играл свою роль безупречно. Внимательно осмотрев плоды трудов монахинь, архитектор что-то одобрил, а с чем-то не согласился. Он был очарователен.
Наконец появилась Ирен. Подбежав к отцу, девушка бросилась ему на шею и воскликнула:
– Дорогой папа, у меня к тебе большая просьба! В тот день я тебе не возразила, но сейчас жалею об этом. Я столько плакала! Пожалуйста, забери меня домой на каникулы! Прошу тебя, не оставляй меня здесь одну!
XXXV
ОТЕЦ И ДОЧЬ
Услышав эти слова, Винсент побледнел. Ирен почему-то выглядела усталой. Отец внимательно посмотрел на нее. Она опустила глаза и тяжело вздохнула. Архитектору показалось, что на лице девушки появилось какое-то новое, более взрослое выражение. Внезапно Винсенту стало страшно. Он испугался за свою дочь.
Возможно, в то же время он испугался и своей дочери.
Архитектор взял ее за руку и повел в сад.
– Ирен, – произнес он, когда они остались одни, – в тот день ты была рада, что остаешься здесь.
– Тебе правда так показалось? – спросила девушка, не поднимая глаз.
– Ты что, думаешь, я ничего не вижу? Меня это очень удивило. Может быть, даже огорчило. Пожалуйста, будь искренней со мной... Она уехала отсюда?
Ирен вздрогнула и вырвала свою руку из руки отца.
– Кто она? – пролепетала девушка. Внезапно она разразилась целым потоком слов:
– Отец, не упрекай меня! Тебе не в чем меня упрекнуть! Здесь оставляют на каникулы только тех, кого хотят наказать. А за что меня наказывать? Я не сделала ничего дурного. Завтра я получу награду. Обычно родители радуются, когда награждают их дочерей. Они хвалят их, а ты...
Винсент обнял дочь и крепко прижал ее к своей груди.
– Наверное, я плохой отец, – тихо сказал он. – И все-таки я тебя люблю. Я люблю только двоих в этом мире: тебя и Ренье... Мне кажется, что ты не совсем права: на каникулы оставляют не только тех, кого надо наказать. Ведь есть еще и подкидыши...
– Да, это правда, – согласилась Ирен. – Я не подумала об этом.
– А кроме них есть сироты, – закончил архитектор.
Дочь повисла у него на шее.
– Отец! – воскликнула она. – Если я останусь, я сойду с ума. У меня такое ощущение, что дома что-то не в порядке.
Винсент попытался улыбнуться, Но у него не получилось. Вместо улыбки у него на глазах выступили слезы.
– В нашем доме ничего не происходит, – произнес он прерывающимся голосом. – Там нет ни счастья, ни несчастья. Наш дом мертв.
Ирен слушала, широко раскрыв глаза. Пока она ничего не понимала.
– Ты была совсем маленькой, и все-таки, наверное, ты помнишь, как счастливы мы были, – грустно продолжал Винсент. – Как я любил твою мать, на которую ты так похожа! Послушай, Ирен, никогда не обвиняй меня в том, что я недостаточно люблю тебя... Я люблю тебя не меньше, чем ее, а ее я обожал: это была моя радость, моя надежда, мое счастье. Но она умерла... Когда это произошло, во мне словно что-то надломилось: мне кажется, что я стал хуже, слабее во всех отношениях... Если бы не ты, дочка, я бы, не раздумывая, расстался с жизнью.
Ирен стало страшно. Она вдруг сильно побледнела и не смогла скрыть охватившего ее ужаса.
Заметив волнение дочери, Винсент Карпантье покачал головой:
– Нет, не бойся, сейчас я не думаю больше о том, чтобы покончить с собой.
– Умоляю тебя, отец, скажи мне, что случилось! – сквозь рыдания проговорила Ирен.
Архитектор уже открыл было рот, чтобы ответить, однако вовремя удержался. Он нахмурился.
– Нет, девочка моя, прошу тебя, пойми меня, пока я не могу доверить тебе свою тайну, – прошептал Винсент.
У него был очень растерянный вид.
Ирен опустилась на скамью. Это была та самая скамейка в саду, на которой она сиживала со своей наперсницей, прибывшей из солнечной Италии – с матушкой Марией Благодатной.
Винсент сел рядом с дочерью – на то самое место, где в тот памятный день сидела итальянка. Девушка беззвучно плакала. – Ты еще любишь Ренье? – внезапно спросил ее отец.
– Как же я могу не любить своего брата? – ответила Ирен.
Поцеловав ее в лоб, Винсент произнес:
– Понятно, ты его больше не любишь.
Девушка хотела было возразить, но архитектор жестом попросил ее помолчать.
– Я был неправ, – сказал он. – Свет высмеивает или порицает тех вдовцов, которые женятся во второй раз. Однако те, кто не в силах утешиться, остаются одни, а это настоящее проклятие...
– Отец! Что ты говоришь! – воскликнула Ирен. – Ты раскаиваешься, что сохранил верность той, которая тебя так любила! Ты собираешься снова жениться! Прости меня, я уже успокоилась. Обещаю, что выслушаю тебя, ни о чем больше не расспрашивая.
Винсент снова покачал головой.
– Нет, что ты, я не собираюсь ни на ком жениться.
Ирен чуть заметно улыбнулась.
– Но тогда... – начала она. Но отец ее перебил.
– Мы еще несчастнее, чем ты думаешь, – тихо проговорил он.
Девушка перестала улыбаться.
– Ты мне не ответила, – продолжал архитектор еще тише. – Я спросил тебя, уехала она или нет.
– А я спросила вас, о ком вы говорите, отец, – произнесла Ирен, потупившись.
– Да, это правда, но ты не нуждаешься в ответе. Ты прекрасно знаешь, кого я имею в виду. Пока эта женщина была в монастыре, ты не жаловалась на то, что тебе приходится остаться здесь.
Девушка промолчала. Она стала белой, как полотно.
– И как же ты узнала, что она собирается уехать? – снова спросил Карпантье. – Еще позавчера вечером она сама об этом не знала.
– Значит, вы все знаете? – пролепетала Ирен.
– Я знаю, что с позавчерашнего вечера она не появлялась в монастыре, – сказал архитектор.
– Откуда вы ее знаете, отец? – чуть слышно спросила девушка.
Она украдкой взглянула на отца и поразилась выражению его лица: казалось, он был совершенно измучен.
– Отец, я уверена, что она не враг вам! – прошептала Ирен.
Внезапно Ирен выпрямилась и посмотрела отцу в глаза.
– Вы не ошибаетесь, – добавила она. – Уже две ночи ее келья пуста.
– А что бы ты сделала, девочка моя, если бы она и вправду оказалась моим врагом? – медленно произнес Винсент.
Он не дал дочери времени на ответ.
– Впрочем, я говорю не о том, – словно пытаясь что-то объяснить, добавил архитектор. – Она не может ни любить меня, ни ненавидеть. Сейчас речь идет не обо мне, а о тебе. Если она не вернулась, откуда ты узнала, что она уехала насовсем?
– Во всяком случае, надолго, – поправила его девушка. – Очень надолго.
– Она написала тебе? – поинтересовался Винсент.
Ирен не ответила.
На ее платье была чуть заметная складка в форме прямоугольника. Туда-то и указал ее отец.
– Письмо здесь, – буркнул он.
Тогда Ирен засунула руку под корсаж и вытащила оттуда сложенный вчетверо лист бумаги. Она молча протянула его Винсенту.
Он развернул записку. Его руки дрожали. В письме было написано следующее:
Дорогая сестра во Христе,Вернее, моя дорогая дочка: ведь я по возрасту гожусь Вам в матери. Я не имею права открывать Вам тайну нашей семьи: она принадлежит не только мне одной, а многим людям. Однако я все же намекала Вам, что посвятила свою жизнь великому делу: я хочу, чтобы мой юный брат граф Ж.стал не менее великим, чем наши предки.
Чтобы осуществить эту мечту, я пожертвовала всем:старыми друзьями, богатством, даже родиной. Сегодня, мое дорогое дитя, я должна вынести самое суровое испытание из тех, что выпали на мою долю. Я должна расстаться с Вами. Вспоминайте меня, думайте обо мне, молитесь за меня. С сегодняшнего дня нас согласно Господней воле будет разделять океан. Возможно, завтра Господня воля вновь соединит нас. Я выбрала Вас. Вы уже угадали мою тайную надежду?
Помните, граф Ж. – прекрасный человек. Пути Господни неисповедимы. Целую Вас, дорогая сестра.
До свидания. Вы получите от меня весточку с указаниями по поводу того, как мне можно будет ответить.
Ваша преданная подруга,
Ж., графиня Б.
indominoМария-ди-Грация.
Винсент внимательно изучил почерк. Он мог принадлежать как женщине, так и мужчине.
Подпись была выведена более жирно. В этом месте к бумаге пристал черный волос.
Архитектор перечитал письмо. Он не мог оторваться от него. Казалось, в этом почерке заключалась какая-то волшебная сила.
– Кто передал вам это письмо? – наконец спросил Винсент.
– Та же особа, которая сообщила об отъезде матери Марии Благодатной госпоже настоятельнице. Вы стали обращаться ко мне на «вы», потому что я совершила какую-то ошибку?
– Нет, – ответил Карпантье. – Где та прядь волос? Ирен залилась краской. Она достала свой кошелек и вытащила оттуда бумажку, в которую был завернут черный локон.
Винсент дрожащей рукой дотронулся до него. Внезапно ему вспомнилась сцена, которая произошла в особняке Боццо: убийца, состригающий свои волосы в двух шагах от трупа. Дело в том, что архитектор узнал эти волосы – черные, как вороново крыло, мягкие и нежные, словно у женщины.
– Ты не совершила никакой ошибки, – произнес он, возвращая дочери письмо и прядь волос.
Винсент колебался. Ему очень хотелось рассказать Ирен всю правду, но он понимал, что не имеет на это права.
Архитектор чувствовал, что на его дочь было оказано очень сильное влияние, которому не в силах противиться пятнадцатилетняя девушка. Поэтому он решил, что от нее, словно от заклятого врага, нужно скрыть все.
– Ты видела когда-нибудь брата этой женщины? – спросил Винсент.
– Никогда, – не раздумывая, ответила Ирен.
– Если не его самого, то, может быть, его изображение? – расспрашивал Винсент свою дочь.
– Вы задаете такие вопросы, отец, будто заранее знаете мои ответы, – улыбнувшись, ответила девушка. – В самом деле, я дважды видела его изображение. В первый раз – на медальоне, который матушка Мария Благодатная носит на шее.
– На медальоне? – удивился Винсент.
– Да. Это настоящий шедевр, – подтвердила девушка.
– Наверное, между братом и сестрой есть какое-то семейное сходство, не так ли? – Карпантье пытался уточнить свои догадки.
– Да, они очень похожи, – согласилась Ирен.
– Очень? – Винсент хотел знать любые подробности.
– Можно подумать, что на медальоне изображена матушка Мария – только в образе молодого мужчины, – в раздумье проговорила Ирен.
– А где ты его видела во второй раз? – любопытствовал Винсент.
– Это не был портрет графа, – ответила девушка. – Просто на той картине был изображен человек, который почему-то очень похож на него. Может быть, вы тоже видели эту картину, отец. Она находится в мастерской у Ренье, – добавила она.
– Там много картин, – заметил Винсент.
– Я говорю о той, на которой изображены сокровища, – пояснила Ирен.
– Ты имеешь в виду копию с той картины, которая принадлежит Биффи? – уточнил он.
– Да, копию с «картины Разбойника». Сходство просто поразительное, – заявила девушка.
Винсент взял руки дочери в свои и прижал их к груди.
– Если бы ты была хотя бы на пару лет старше, – произнес он, словно разговаривал сам с собой, – я бы сказал тебе: «Срочно выходи замуж за Ренье, и тогда я смогу спокойно уехать».
При словах «выходи замуж за Ренье» Ирен потупилась, но, услышав конец фразы, она тут же подняла голову.
– Как? Отец, вы тоже уезжаете? – воскликнула девушка.
– Уезжаю. Причем надолго. Я пришел сюда, чтобы попрощаться с тобой, – сообщил Винсент.
– Но почему? – недоумевала Ирен.
– Послушай! – произнес Винсент Карпантье, в голосе которого появились торжественные нотки. – Если ты снова увидишь эту женщину, мать Марию Благодатную, или кого-нибудь, кто появится от ее имени, не говори обо мне ни единого слова. Я не знаю ее, я не могу ее знать, понимаешь?
– Я понимаю, что вы не хотите... – начала было Ирен.
– Нужно понимать больше, – прервал ее архитектор. – Это вопрос жизни и смерти. И ты должна мне верить.
– Папочка, тебе угрожает опасность? – прошептала Ирен, прижавшись к отцу.
– Нам обоим, – ответил тот, крепко прижав ее к своей груди.
