Филип К. Дик
Золотой человек
– Вот, глядите.
Мистер Биллингс, часто, хрипло дыша, придвинулся ближе. Томми поспешно захлопнул крышку, снова перетянул ящичек резинкой и опустил его наземь.
– Сначала игра. Они мои… если только вам не удастся отыграть их.
– Хорошо, – сдался Биллингс. – Тогда начнем.
Томми, пошарив в карманах, отыскал агатик, осторожно поднял его к глазам. В меркнущем свете солнца большой красно-черный шарик замерцал, заиграл белыми и песчано-желтыми кольцами – будто необъятная, фантастической твердости сфера Юпитера в ночном небе.
– Поехали, – объявил он.
Опустившись на колени, он начертил на земле неровный круг и высыпал внутрь шарики из мешочка.
– А у вас-то есть?
– Что?
– Шарики. Бить вы чем собираетесь?
– Одним из твоих.
– Ладно, – согласился Томми, забрав из круга шарик и бросив его старику. – Кто первый бьет? Хотите я?
Биллингс кивнул.
– Прекрасно.
Хитро улыбнувшись, Томми зажмурил глаз, тщательно прицелился. На миг его тело застыло, напружинилось, словно полоска стали. Удар! Шарики глухо застучали, зазвенели, один за другим выкатываясь из круга в густую траву. Неплохо, очень неплохо!
Томми собрал выигрыш и ссыпал шарики, выбитые за черту, в полотняный мешочек.
– Теперь моя очередь? – спросил Биллингс.
– Нет. Видите, мой агатик остался в кругу? Значит, я бью еще раз.
Снова присев на корточки, Томми прицелился. Удар!
На этот раз из круга выкатилось всего три шарика, однако его агатик по-прежнему не пересек черты.
– Опять я бью, – с довольной улыбкой пояснил Томми.
Почти половина уже у него… Припав на колено, мальчишка затаил дух, прицелился. В кругу двадцать четыре штуки. Еще четыре, и победа за ним. Всего четыре…
Удар! Два шарика пересекли черту… но следом за ними из круга выкатился, ускакал в траву и его агатик.
Томми подобрал оба шарика и агатик. Теперь у него набралось девятнадцать. В кругу – еще двадцать два.
– О’кей, – нехотя пробормотал он, – теперь ваша очередь бить. Давайте.
Эдвард Биллингс, кряхтя, покачнувшись, припал на колено, неуверенно повертел в руках шарик. Лицо старика посерело в сумерках.
– Вы что, в шарики не играли ни разу в жизни? – догадался Томми. – Не знаете, как битку держат?
– Действительно, – кивнул Биллингс, – понятия не имею.
– Указательный палец вот так согните, крючком. Сюда, на сгиб, кладите шарик, – пояснил Томми, глядя, как шарик, будто живой, выскальзывает из негнущихся старческих пальцев.
Наконец Биллингс, подобрав оброненный шарик, ухватил его как положено.
– Теперь большой палец вот так, внутрь, согните, и ногтем по шарику – раз! Вот так. Давайте покажу.
Согнуть непослушные пальцы старика как требуется и вложить в них шарик удалось не сразу. Наконец Томми выпрямился.
– Давайте, бейте. Посмотрим, что у вас выйдет.
Целился старик долго, долгое время разглядывал шарики в кругу. Рука его заметно дрожала; хриплые, глубокие вздохи разносились во влажном вечернем воздухе далеко-далеко.
Но вот старик искоса взглянул на сигарный ящичек, мирно лежавший неподалеку, в тени, вновь перевел взгляд в круг, шевельнул большим пальцем, и…
Круг озарился яркой, слепящей вспышкой. Томми, невольно вскрикнув, прижал ладони к глазам. Весь мир закружился, закачался, кренясь то вправо, то влево. Не устояв на ногах, Томми рухнул в сырую траву. В висках загудело. Кое-как сев, мальчик протер глаза, помотал головой, сощурился, но разглядеть ничего не смог.
Наконец россыпь искр в воздухе поугасла. Моргнув, Томми огляделся.
Круг оказался пуст. Внутри не осталось ни шарика. Биллингс выиграл все.
Томми оперся о землю. Ладонь обожгло так, что он, вздрогнув, отдернул руку. Рядом, в траве, мерцала огоньком капелька расплавленного, докрасна раскаленного стекла. Повсюду вокруг, в гуще покрытых росой сорняков, сияли, мало-помалу остывая, темнея, капли стекла – осколки тысячи тлеющих, гаснущих звезд.
Эдвард Биллингс, медленно выпрямившись, потер ладонь о ладонь.
– Какое счастье, что все это кончилось, – прокряхтел он. – Староват я уже, чтобы так спину гнуть.
Взгляд старика остановился на сигарном ящичке, лежавшем в траве.
– Ну вот. Теперь они вернутся ко мне, и я смогу продолжить работу.
Подняв и сунув под мышку ящичек, Биллингс подобрал зонтик и заковылял к тротуару у края пустыря.
– Прощай, – приостановившись, сказал он.
Но Томми не ответил ни слова, и Биллингс, крепко прижимая ящичек к боку, поспешил восвояси, домой.
Порядком запыхавшийся, он поднялся к себе, отшвырнул в угол черный зонтик и сел к столу, а сигарный ящичек поставил перед собой. Какое-то время старик, переводя дух, сидел и безмолвно глядел на коричневый с белым ящичек из дерева и картона.
Он победил. Он вернул их назад. Они снова в его руках – и как раз вовремя: дата сдачи отчета практически на носу.
Сбросив пиджак и жилетку, Биллингс засучил рукава. Все его тело била легкая дрожь. Повезло ему. Посчастливилось. Контроль над разновидностью B предельно ограничен. Можно сказать, эти создания уже вне юрисдикции, в этом-то и заключается корень проблемы. Оба прежних вида – и A, и B – сумели освободиться от надзора. Взбунтовались, отказались повиноваться распоряжениям и, таким образом, вышли за рамки замысла.
Но эти-то, проект C, – вид совсем новый. Теперь все зависит от них. Да, на время они от него ускользнули, однако теперь снова в его руках. Под неусыпным контролем, как и было задумано. Под надзором и руководством.
Освободив ящичек от резинки, Биллингс медленно, осторожно приподнял крышку.
Крохотные создания тут же ринулись на свободу. Быстро. Со всех ног. Одни помчались направо, другие налево – двумя цепочками, склонив головы, устремились прочь. Первый, достигнув края стола, спрыгнул вниз, приземлился на коврик и, не устояв на ногах, покатился кубарем. За ним на пол спрыгнул второй, третий…
Очнувшийся от оцепенения Биллингс лихорадочно взмахнул рукой в попытке поймать беглецов. К этому времени на столе их осталось лишь двое. Одному удалось ускользнуть, а вот второй… Схватив его, Биллингс крепко-накрепко сжал кулак. Заметив это, товарищ изловленного тут же развернулся к нему. В руках он сжимал щепку – тоненькую лучинку, оторванную от стенки сигарного ящичка изнутри.
Бросившись к Биллингсу, человечек с разбегу вонзил острый конец щепки в его палец.
Старик, ахнув от боли, невольно разжал пальцы. Пленник, выпавший из ладони, кувырком покатился по столу, но его товарищ тут же помог ему встать, поволок за собой, к краю столешницы, и оба разом спрыгнули вниз.
Биллингс, нагнувшись, потянулся к ним. Человечки во всю прыть бросились к двери на веранду. Один из них круто свернул к стене, к торчавшей из розетки вилке настольной лампы, и что было сил дернул за шнур. На помощь ему устремился второй. Оба дернули разом. Вилка подалась, выскользнула из розетки, настольная лампа погасла, и комната погрузилась во мрак.
Нащупав стол, Биллингс рывком выдвинул один из ящиков, вывалил содержимое на пол, ощупью отыскал спичечный коробок и чиркнул толстой серной спичкой.
Увы, пока он возился со спичками, человечки успели удрать на веранду.
Биллингс поспешил за ними. На ветру огонек спички угас, и старик зажег новую, прикрыв пламя ладонью.
Тем временем человечки добежали до перил, перебрались через их основание и, цепляясь за стебли плюща, канули вниз, в темноту.
Биллингс бросился следом, к краю веранды, но было поздно: человечков и след простыл. Все девять, спустившись с карниза, скрылись во мраке ночи.
Опрометью бросившись вниз, старик вылетел на заднее крыльцо, спрыгнул на землю и поспешил за угол, к стене, заросшей плющом.
Ни шороха. Ни движения. Мертвая тишина. Подопечных – как не бывало.
Сбежали. Ушли. Разработали план бегства и привели его в действие. Двумя колоннами устремились в противоположные стороны, как только он поднял крышку. Безупречный расчет и безукоризненное исполнение.
С трудом волоча ноги, Биллингс поднялся к себе, распахнул дверь кабинета и, шумно отдуваясь, остановился, не в силах справиться с пережитым потрясением.
Подопечные скрылись. Проект C завершился, не успев даже начаться. Закончился неудачей, как и оба прежних. Точно таким же образом. Бунт, независимость. Выход из-под надзора и из-под контроля. В свое время проект A подал дурной пример проекту B, а от них ту же заразу подцепил проект C.
Биллингс устало уселся за письменный стол. Долгое время сидел он, не двигаясь, в молчаливых раздумьях и постепенно понял: его вины в поражении нет. То же самое происходило и ранее, причем не раз, дважды, а значит, произойдет вновь. Каждый новый проект, заразившийся недовольством предыдущего, передаст его следующему, и этому не будет конца. Сколько проектов ни разработай и ни осуществи, итог выйдет один. Бунт. Бегство. Отклонение от замысла.
Спустя какое-то время Биллингс придвинул к себе громадный том с отчетом, неторопливо открыл книгу там, где остановился, и вынул из переплета весь последний раздел, «Заключение». Сворачивать и списывать в утиль текущий проект ни к чему. Этот проект нисколько не хуже любого другого. Каждый из них завершится тем же – точно таким же крахом.
И это ему следовало понять, едва взглянув на подопечных. Как только мальчишка приподнял крышку. Все подопечные оказались одетыми. Одетыми в крохотные костюмчики. Совсем как те, прежние, в давние-давние времена.
Пузыри преткновения
Выбравшись из наземного автомобиля, Натан Халл полной грудью вдохнул утреннюю прохладу и пересек мостовую пешком. Мимо, урча двигателями, катили первые робогрузовики, решетка водосточного люка жадно всасывала накопившийся за ночь мусор. На миг его внимание привлек исчезающий в щели газетный заголовок:
«ПРЯМОЙ ПУТЬ К АЗИАТСКОМУ КОНТИНЕНТУ: ТИХООКЕАНСКИЙ ТУННЕЛЬ ЗАВЕРШЕН!»
Заложив руки в карманы, Халл отошел от перекрестка и двинулся к дому Фарли.
Мимо обычного магазина «Уорлдкрафт» под столь же обычным крикливым рекламным лозунгом: «Собственный мир для каждого!» вдоль короткой дорожки, окаймленной травой, к наклоненному вперед, нависшему над крыльцом выступу парадного входа… Одолев три ступени из поддельного мрамора, Халл махнул ладонью перед лучом кодового замка, и дверь плавно растаяла в воздухе.
В здании царила мертвая тишина. Отыскав трубу подъемника, ведущую на второй этаж, Халл взглянул вверх. Нет, ничего. Ни звука. Однако из проема трубы веяло теплом и едва уловимыми запахами – знакомыми запахами пищи, людей и прочего. Может, уже разъехались? Нет, быть этого не может: сегодня же только третий день. Должно быть, все где-то рядом – к примеру, поднялись на террасу на крыше.
Поднявшись на второй этаж, Халл снова не обнаружил поблизости ни души, однако откуда-то издали донесся шум – звонкий смех, мужской голос, голос девушки… возможно, Джулии. Хорошо, если так. Если так, значит, она еще не в отключке.
Как правило, торжества по поводу очередного Конкурса начинают перерастать в дебош именно к этому времени, где-то на третий-четвертый день…
Собравшись с духом, Халл выбрал дверь наугад. Дверь послушно растаяла, но в комнате за ней тоже не оказалось ни одного из гостей. Диваны, пустые бокалы, битком набитые пепельницы, порожние ампулы из-под стимуляторов, разбросанная повсюду одежда…
Тут-то в комнату откуда ни возьмись и ввалилась Джулия Марло об руку с Максом Фарли, а следом за ними еще полдюжины человек – возбужденные, раскрасневшиеся, в глазах едва ли не лихорадочный блеск. Войдя в комнату, все они остановились.
– Нат?!
Отстранившись от Фарли, Джулия без оглядки бросилась к Халлу.
– Нат! Неужели уже так поздно?
– Третий день в разгаре, – ответил Халл. – Хелло, Макс.
– Хелло, Халл. Присаживайся, чувствуй себя как дома. Чем тебя угостить?
– Ничем. Нам пора. Джулия…
Фарли, взмахом руки подозвав робанта, подхватил с подноса на его груди пару бокалов.
– Держи, Халл. Хоть один-то бокальчик выпить успеешь.
В дверях появился Барт Лонгстрит об руку со стройной, гибкой блондинкой.
– Халл? Ты уже здесь? Так быстро?
– Третий день. Я заехал за Джулией. Если она еще не передумала уходить.
– Не надо ее забирать! – запротестовала стройная блондинка. Из одежды на ней имелся только халатик-«косоглаз», невидимый, если смотреть искоса, однако матовый, искристый, точно струи фонтана, когда смотришь на него прямо. – Жюри как раз совещается! Там, в общем зале. Побудьте с нами. Настоящее веселье только начинается!
С этими словами она подмигнула Халлу. Глаза ее под распухшими, густо-синими веками остекленели, будто спросонья.
Халл оглянулся на Джулию.
– Если хочешь остаться…
Джулия нервно стиснула его локоть, придвинулась ближе и, продолжая заученно улыбаться, шепнула на ухо:
– Нат, ради всего святого, увези меня отсюда, да поскорее. Пожалуйста! Я больше не выдержу.
В голосе ее слышалась горячая мольба, глаза лихорадочно блестели, напрягшееся, напружинившееся тело тряслось мелкой дрожью.
– О’кей, Джулия, едем. Может, позавтракаем где-нибудь по дороге. Ты когда ела в последний раз?
– Дня два назад… кажется. Не помню, – с запинкой ответила Джулия. – Жюри уже совещается. Господи, Нат, видел бы ты…
– Ну нет, пока судьи не вынесут решения, уезжать не годится, – пророкотал Фарли. – Думаю, они вот-вот закончат. А ты не участвуешь, Халл? Так ничего от себя и не выставил?
– Нет, не выставил.
– Но у тебя же наверняка есть свой…
– Не-а. Нет, как ни жаль, – с легкой иронией в голосе ответил Халл. – Нет у меня своего мира, Макс, и не будет. Видеть их не могу.
– Многое упускаешь, – с глуповатой, блаженной улыбкой, качнувшись на пятках, сказал Макс. – Праздник нынче – просто на славу. Лучшие Конкурсные торжества за многие месяцы. И ведь это все только разминка! Настоящее веселье начнется после объявления победителя.
– Я в курсе, – заверил его Халл, поспешно увлекая Джулию к спусковой трубе. – Пока, Барт, до встречи. Звони, когда выберешься отсюда.
– Постой! Погоди! – внезапно пробормотал Барт, склонив голову набок. – Все! Жюри закончило совещаться. Сейчас объявят, кто выиграл.
Развернувшись, Барт устремился к дверям в общий зал. Остальные, охваченные волнением, последовали за ним.
– Халл, Джулия, вы с нами?
Халл бросил взгляд на девушку.
– Ладно, задержимся на минутку.
Оба нехотя двинулись следом за всеми.
Навстречу им хлынула волна шума. В огромном зале, заполняя его до краев, бурлила, бушевала толпа народу.
– Я выиграла! Выиграла! – вне себя от восторга кричала Лора Беккер.
Вокруг нее к столу с выставленными на конкурс работами, толкаясь, пробивая себе путь локтями, рвались, подхватывали свои работы другие участники. Голоса их звучали все громче и громче, сливались в зловещий, нестройный гул. Робанты безмятежно сдвигали в стороны мебель и светильники, освобождая пространство. Просторный зал стремительно скатывался в откровенное безумие: накал всеобщей истерии рос на глазах.
Пальцы Джулии сомкнулись на локте Халла крепче прежнего.
– Я так и знала. Идем. Идем отсюда, пока не началось.
– Что именно?
– Да ты только послушай их! – В глазах Джулии замерцали искорки страха. – Идем, Нат! С меня хватит. Я этого больше не вынесу.
– Так я ведь тебя заранее предупреждал.
Джулия с блеклой улыбкой схватила поданное робантом пальто, продела руки в рукава и принялась поспешно застегивать пуговицы.
– Предупреждал, уж это точно. Признаю. Предупреждал. А теперь идем отсюда, ради всего святого! – Развернувшись, она устремилась сквозь толпу к спусковой трубе. – Едем отсюда скорее. Позавтракаем где-нибудь. Ты был полностью прав. Подобные вещи не для нас с тобой.
Тем временем Лора Беккер, пухлая, с виду лет около сорока, поднималась на сцену, к столу жюри. Халл приостановился, глядя, как победительница, женщина необъятной толщины, с неимоверным трудом одолевает ступеньку за ступенькой. В немигающем свете множества прожекторов химически откорректированные черты ее лица посерели, обмякли, словно оплывающий свечной воск. Третий день празднования брал свое: усталость явственно проступала на лицах множества стариков, пробиваясь даже сквозь рукотворные маски.
Наконец Лора поднялась на сцену.
– Глядите! – во весь голос выкрикнула она, подняв свое произведение над головой.
Пузырь от «Уорлдкрафт» засверкал в лучах прожекторов, и Халл невольно восхитился его красотой. Если мир, заключенный внутри, не уступает внешней оболочке…
Включенный Лорой пузырь вспыхнул звездой, засиял ярче прежнего. Зал разом стих, все взгляды устремились в сторону экспоната-победителя – мира, взявшего первый приз, одержавшего верх над произведениями прочих участников.
Действительно, Лора потрудилась на славу. Даже Халл не мог этого не признать. Как только она увеличила изображение микроскопической центральной планеты, собравшиеся в один голос ахнули от восторга.
Выдержав паузу, Лора снова увеличила изображение. Центральная планета придвинулась ближе, демонстрируя всем и каждому бледно-зеленые океанские волны, лениво, одна за другой, катящиеся к невысокому берегу. Вскоре в поле зрения появился и огромный город: башни, изящные ленты широких улиц, виадуки из стали и золота. В небесах, согревая город, сияла пара солнц-близнецов. Мириады жителей города спешили куда-то, каждый по своим делам.
– Чудесно, – негромко сказал Барт Лонгстрит, подойдя к Халлу и остановившись рядом. – Впрочем, старая ведьма занимается этим уже шестьдесят лет. Как тут не победить? Она ведь ни одного Конкурса на моей памяти не пропустила.
– Да, превосходно, – признала и Джулия, однако ее похвала прозвучала не слишком убедительно.
– Похоже, вы ко всему этому равнодушны, – заметил Лонгстрит.
– Больше скажу: мне просто плевать!
– Ей уйти отсюда не терпится, – пояснил Халл, увлекая Джулию к спусковой трубе. – До скорого, Барт.
Барт Лонгстрит кивнул.
– Да, понимаю, о чем ты. И во многих отношениях с вами согласен. Не возражаешь, если я…
– Глядите же! – истошно выкрикнула Лора Беккер, раскрасневшаяся как свекла, и увеличила изображение до максимума. Микроскопический город сделался виден во всем своем великолепии. – Видите их? Видите?!
Обитатели города тоже предстали перед собравшимися в мельчайших подробностях. Бессчетные тысячи горожан – кто пешком, кто в машинах – деловито торопились куда-то, потоками текли по ажурным галереям, паутинками соединявшим высотные здания невиданной красоты.
Учащенно, с натугой дыша, Лора подняла пузырь над головой и обвела взглядом зал. Воспаленные глаза ее заблестели, замерцали нездоровым огнем. Ропот возбуждения в зале усилился, достиг высшей точки. Бесчисленные обладатели пузырей «Уорлдкрафт» взволнованно, в нетерпении, подняли собственные произведения на высоту груди.
У Лоры отвисла челюсть, из уголков рта на подбородок, заполняя складки обвисшей кожи, потекли струйки слюны. Скривив губы, конвульсивно всколыхнув дряблой, точно тесто, грудью, победительница подняла пузырь еще выше. Лицо ее исказила отвратительная, дикая гримаса, жирные бока и живот жутко затряслись, заходили ходуном… и пузырь «Уорлдкрафт», с размаху брошенный ею вниз, под ноги, лопнул, разбившись о помост сцены.
Лопнув, пузырь разлетелся на тысячу кусочков. Осколки стекла, обломки металла и пластика, шестерни, поперечины, трубки и прочие жизненно важные части деликатного механизма, приводящего пузырь в действие, брызнули во все стороны веером.
В зале тотчас же разверзся кромешный ад. Все прочие мировладельцы тоже принялись крушить, ломать, топтать собственные миры, дробя каблуками хитроумную электромеханическую начинку выставленных на Конкурс пузырей. Охваченные исступлением, вырвавшимся на волю по сигналу Лоры Беккер, не помня себя, все вокруг – и мужчины, и женщины – затряслись от страсти, от похоти, достойной Дионисийских оргий, один за другим разрушая, губя миры, старательно сотворенные собственными руками.
– Господи, – выдохнула Джулия, со всех ног ринувшись к выходу, и Лонгстрит с Халлом последовали за ней.
Лица блестят от пота, глаза горят лихорадочным, безумным огнем… Бессмысленно разинутые рты, ничего не значащие выкрики… Разорванная в клочья одежда сброшена на пол… Отчаянный визг поскользнувшейся, упавшей под ноги буйной толпы девушки тонет в поднявшемся шуме. За первой жертвой толпа сминает вторую. Общее исступление туманит головы. Толчея, вопли, стоны… и отовсюду, со всех сторон слышен жуткий, несмолкающий звон бьющегося стекла и скрежет металла, возвещающий гибель новых и новых миров.
Бледная от ужаса, Джулия едва ли не волоком вытащила Халла за порог и, содрогнувшись, прикрыла глаза.
– Я знала… предчувствовала. Три дня все к этому вот и шло. Все… все миры до единого – вдребезги… собственными руками…
Следом за Халлом с Джулией из зала вышел Барт Лонгстрит.
– Идиотизм какой-то, – сказал он, дрожащей рукой поднося к сигарете спичку. – Какой бес в них вселился? И ведь это уже не впервые. На прежних Конкурсах тоже порой ни с того ни с сего начинали ломать, крушить собственные миры. Зачем?! Чего ради?!
Халл подошел к спусковой трубе.
– Поехали с нами, Барт. Позавтракаем… и я расскажу, что сам обо всем этом думаю, а там уж – хочешь верь, хочешь нет.
– Секунду! – Барт Лонгстид выхватил из рук приблизившегося робанта свой «Уорлдкрафт». – Моя конкурсная работа. Не хотелось бы ее потерять.
Спрятав пузырь, он поспешил за Джулией с Халлом.
* * *
– Еще кофе? – спросил Халл, оглядев остальных.
– Не нужно, – пробормотала Джулия, со вздохом откинувшись на спинку кресла. – С меня достаточно.
– А я выпью, пожалуй, – сказал Барт, подтолкнув свою чашку к робокофеварке. Кофеварка, наполнив чашку, вернула ее назад. – Хорошо ты тут устроился, Халл. Уютно.
– Разве ты у меня здесь еще не был?
– Нет. Я ведь уже сколько лет к вам, в Канаду, не наезжал.
– Давай послушаем твои догадки, – негромко напомнила Джулия.
– Да, верно, – спохватился Барт. – Валяй. Я весь внимание.
Халл, сделав паузу, задумчиво взглянул через уставленный тарелками стол в сторону вещицы, мирно лежащей на подоконнике. В сторону работы, выставленной на Конкурс Бартом, заключенной в пузырь от «Уорлдкрафт».
– «Собственный мир для каждого», – с сарказмом процитировал он. – Вот уж лозунг так лозунг…
– Пэкмен его сам придумал, – напомнил Барт. – В молодости. Почти век тому назад.
– Он настолько стар?
– На процедурах держится. В его положении можно себе позволить…
– Ну да, разумеется.
Поднявшись на ноги, Халл подошел к окну и вернулся назад с пузырем в руках.
– Не возражаешь? – спросил он Барта.
– Конечно. Пожалуйста.
Халл щелкнул парой тумблеров на поверхности пузыря, и внутри появилось изображение. Миниатюрная планета, медленно вращающаяся вокруг оси, крохотное, иссиня-белое солнце… Увеличив масштаб, Халл пригляделся к планете.
– А что, неплохо, – признал он.
– Примитив! Поздний Юрский период. Сноровки мне не хватает. До стадии млекопитающих ни один мир еще не сумел довести. Шестнадцатая попытка, а дальше поздней юры – никак, хоть ты тресни.
Планету покрывали густые джунгли, окутанные зловонным маревом гнилостных испарений. Болота, огромные звери, кишащие в зарослях гниющих на корню папоротников, глянцевитые, вьющиеся кольцами тела рептилий, поднимающихся из вязких, курящихся паром трясин…
– Выключи, а? – пробормотала Джулия. – Я ими уже сыта по самое горло. На Конкурсе нам не одну сотню продемонстрировали.
Барт, забрав у Халла пузырь, выключил изображение.
– На Конкурсе мне ловить было нечего. Юрских джунглей для выигрыша маловато. Конкуренция там жесткая. Половина участников дорастила миры в пузырях до эоцена, а по крайней мере десятеро и до плиоцена дошли. Даже экспонат Лоры опередил остальные разве что самую малость. Цивилизаций, развившихся до градостроительства, я насчитал около полудюжины, однако ее оказалась почти такой же развитой, как мы.
– Шестьдесят лет опыта, – напомнила Джулия.
– Да, опыта ей не занимать, и усердия тоже. Лора – одна из немногих, для кого все это не забава, а настоящее увлечение. Дело всей жизни.
– Однако в итоге она крушит собственное творение, – задумчиво проговорил Халл. – Разбивает пузырь вдребезги… вместе с миром, над которым трудилась не один год. Терпеливо растила, вела от периода к периоду, дальше и дальше… и вдруг – раз! Превращает в обломки.
– Зачем? Зачем, Нат? – спросила Джулия. – Что побуждает их так поступать? Стараются, растят, развивают… и только ради того, чтоб уничтожить все одним махом?
Халл откинулся на спинку кресла.
– Началось все это, – заговорил он, – после того, как мы не нашли жизни ни на одной из других планет. После того, как наши исследовательские экспедиции одна за другой вернулись с пустыми руками. Восемь мертвых, безжизненных шариков, не годящихся даже для лишайников. Песок и камень. Бескрайние пустыни. И так – раз за разом, неудача за неудачей, от Меркурия до самого Плутона.
– Смириться с этим оказалось нелегко, – согласился Барт. – Правда, для нас-то те времена – давнее прошлое.
– Не такое уж давнее. Около века назад. Пэкмен, к примеру, их помнит. Понимаешь, мы так долго ждали полетов на ракетах, путешествий к иным планетам, а в конце концов не нашли там ничего…
– Будто Колумб, обнаруживший, что Терра на самом деле плоская, – вставила Джулия. – Вот край, а за краем – пустота. Бездна.
– Хуже! Колумб искал всего-навсего короткий путь в Китай. В случае неудачи ничто не препятствовало плавать по-прежнему, длинным. А вот мы, исследовав нашу систему и ничего не найдя, столкнулись с нешуточной проблемой. Люди надеялись, рассчитывали на новые миры, мечтали о новых землях в небе. О колонизации. О контакте с самыми разными расами. О межпланетной торговле, обмене минералами, продуктами культур… но главное – с замиранием сердца предвкушали первую посадку на планеты, населенные потрясающими, невиданными формами жизни.
– И вместо всего этого…
– Мертвые булыжники. Бросовые пустыни, не годящиеся для поддержания жизни, хоть нашей, хоть какой-либо другой. Представляешь, насколько глубокое разочарование постигло все слои общества?
– И вот тут-то Пэкмен подсунул людям эти пузыри, «Уорлдкрафт», – прибавил Барт. – Собственный мир для каждого! За пределами Терры – ничего интересного. Делать в космосе нечего. Улететь отсюда и переселиться в другой мир возможности нет. А раз нет, стало быть…
– Стало быть, сиди дома и твори себе собственный мир, – с кривой улыбкой подытожил Халл. – Слышали, кстати? Пэкмен недавно детскую версию в продажу пустил. Нечто вроде подготовительного, обучающего комплекта. Чтобы любой ребенок сумел постичь основы миростроительства еще до того, как получит пузырь!
– Но сам посуди, Нат, – заметил Барт Лонгстрит, – вначале пузыри казались идеей стоящей. Терру нам не покинуть, значит, будем строить собственные миры прямо здесь. Творить субатомные миры в замкнутой регулируемой среде. Порождаем жизнь, подсовываем ей препятствия и проблемы, вынуждаем эволюционировать, подниматься к новым и новым вершинам развития. Теоретически ничего дурного в этой идее нет. Времяпровождение, определенно творческое, не просто пассивное наблюдение вроде просиживания штанов перед телевизором. По большому счету миростроительство – высшая, идеальная разновидность искусства. Не зря же оно в скором времени заменило собой все развлечения, все пассивные виды спорта наряду с музыкой и живописью…
– Однако что-то пошло не так.
– Это уже после, – возразил Барт. – Поначалу миростроительство было занятием творческим. Каждый, купив себе пузырь «Уорлдкрафт», творил собственный мир. Развивал жизнь все дальше и дальше. Лепил ее, словно из глины. Управлял ею. Состязался с другими, чтобы проверить, кто сумеет создать самый развитый мир.
– Таким образом, пузыри решили еще одну серьезную проблему, – добавила Джулия. – Проблему досуга. Праздности. Работают за нас роботы, обслуживают нас, заботясь обо всех наших нуждах, робанты, и потому…
– Да, тоже проблема серьезная, – согласился Халл. – Избыток свободного времени, которое нечем занять. Плюс к этому – разочарование оттого, что наша планета оказалась единственной обитаемой планетой на всю систему. Казалось бы, пузыри Пэкмена решили их обе. Однако со временем на свет вылезло еще кое-что. Кое-что изменилось.
Потушив в пепельнице докуренную сигарету, Халл тут же закурил новую.
– Перемены я отметил сразу, – продолжал он. – Начались они десять лет назад, и с тех пор положение неуклонно становится все хуже и хуже.
– Но почему?! – воскликнула Джулия. – Объясни, наконец, почему все до единого бросили строить миры творчески, созидательно и начали их разрушать?
– Ты хоть раз видела, как дети отрывают мухам крылышки?
– Конечно. Но…
– Вот и тут то же самое. Садизм? Нет, не совсем. Скорее своего рода любопытство. Плюс упоение властью. Отчего дети ломают игрушки? Все по тем же причинам. И еще вот о чем нельзя забывать. Пузыри с мирами – всего-навсего субституты, занявшие место чего-то большего, а именно – обнаружения подлинной жизни на соседних планетах. Замена, откровенно сказать, дьявольски скромная. Неравноценная. Эти миры – все равно что игрушечные лодочки в ванне. Или модели ракет, с которыми ребятишки играют на каждом углу. Суррогаты, замещающие нечто подлинное. Почему люди увлекаются ими? Потому что лишены возможности исследовать настоящие, большие планеты. Потому что в каждом из них скопилась уйма энергии, которую не на что употребить. А сдерживаемая внутри энергия скисает. Перерастает в агрессию. Какое-то время люди возятся, нянчатся со своими мирками, растят их, но, наконец, латентная враждебность, ощущение обделенности и…
– Все это можно объяснить куда проще, – спокойно заметил Барт. – Твоя теория слишком усложнена.
– Чем же объяснишь происходящее ты?
– Природной склонностью человека к деструкции. Естественным человеческим желанием сеять смерть и разрушения.
– Нет в человеке ничего подобного, – категорически возразил Халл. – Человек все-таки не муравей. Его побуждения гораздо гибче. Инстинктивной «склонности к деструкции» в человеке не больше, чем инстинктивного желания резать из кости ножи для конвертов. У людей есть энергия, а во что она выльется, зависит от открытых перед каждым возможностей. В этом-то вся и беда. Каждый из нас наделен силами, желанием двигаться вперед, действовать, творить. Однако мы заперты, закупорены здесь, ограничены одной планетой. А потому покупаем пузыри «Уорлдкрафт» и творим себе крохотные мирки сами. Но ведь этих микроскопических миров для нас мало. Удовлетворения от них не больше, чем от игрушечной яхты для человека, всю жизнь мечтавшего выйти под парусом в море.
Барт приумолк, глубоко, надолго задумался.
– Возможно, так оно и есть, – наконец сказал он. – Логика – не подкопаешься. Однако что ты предлагаешь взамен? Если остальные восемь планет мертвы…
– Продолжать поиски. За пределами системы.
