Филип К. Дик
Золотой человек
Свернув влево, он осторожно двинулся дальше, вдоль границы селения, миновал одиноко стоящую хижину, затем еще несколько хижин, притулившихся одна к другой. Вокруг густо теснились, зеленели деревья вперемешку с прочей растительностью, а прямо впереди поблескивал узенький ручеек с пологими, поросшими мхом берегами.
У берега ручейка старательно мылись около дюжины человек. Детишки с визгом прыгали в воду и тут же карабкались на берег.
Подойдя ближе, Харл остановился, замер от изумления. Кожа сапов оказалась смуглой, темной едва ли не до черноты – угольной, глянцевой черноты, отливающей медью. Оттенок бронзы, смешанной с плодородной землей… Может быть, это грязь?
Однако в следующую секунду Харлу сделалось ясно: купальщики попросту дочерна загорели, ведь они постоянно на солнце! Взрывы водородных бомб изрядно истончили, иссушили атмосферу, спалив бо2льшую часть облачного покрова планеты, и солнце немилосердно палит сапов вот уже две сотни лет – в отличие от его собственной расы. Глубоко под землей нет ультрафиолетового излучения, обжигающего кожу, повышая ее пигментацию, а потому и Харл, и прочие техно утратили цвет кожи. В подземном мире он попросту ни к чему.
Другое дело – эти купающиеся детишки. Их кожа приобрела невероятно темный, насыщенный красновато-черный оттенок. Мало этого: одежды на них не было никакой. Все они увлеченно скакали, прыгали в воду, плескались в ручье, нежились в лучах солнца на берегу.
Какое-то время Харл наблюдал за ними. Детишки и с ними три… нет, четыре тщедушные женщины преклонных лет. Может, эти сойдут? Нет, не то. Все не то.
Покачав головой, он с осторожностью обогнул ручей и двинулся обратно, в селение. К хижинам он приближался неторопливо, зорко поглядывая по сторонам, держа оружие наготове.
Легкий бриз, дувший навстречу, шелестел ветвями деревьев по правую руку. Крики купающихся детишек, громкие всплески, резкий запах навоза, ветер, колышущиеся ветви… новизна впечатлений здорово сбивала с толку.
Между тем забываться вовсе не стоило. Невидимость невидимостью, однако Харл понимал, что в любой момент может быть обнаружен – к примеру, по оставленным следам, либо по нечаянно поднятому шуму, а уж если на него кто-то внезапно наткнется, и подавно.
Крадучись, он проскользнул мимо ближайшей хижины и вышел на открытое место, на ровный, утоптанный множеством ног пятачок земли. В тени хижины, растянувшись на брюхе, спал пес. Шерсть на его поджарых боках кишела блохами. Сидевшая на крыльце неуклюжей постройки старуха расчесывала костяным гребнем длинные седые волосы.
Харл осторожно обогнул ее и двинулся дальше. Посреди утоптанного пятачка стояли кучкой несколько юношей, наперебой обсуждавших что-то, подкрепляя слова множеством выразительных жестов. Некоторые чистили оружие – длинные копья, ножи невообразимо примитивной работы. У их ног на земле лежало убитое животное, огромной величины зверь с длинными, поблескивавшими на солнце клыками, покрытый густой, жесткой шерстью. Из пасти зверя лениво сочилась темная малиново-алая кровь. Внезапно один из юношей, обернувшись, от души лягнул тушу пяткой.
Подойдя к юношам, Харл остановился. Одежда – штаны и рубахи из грубой ткани, на ногах вместо башмаков – редкого плетения сандалии, защищающие только подошвы, оставляя открытым подъем стопы. Лица дочиста выбриты, кожа поблескивает, глянцевито, словно черное дерево. Засученные рукава рубах обнажают лоснящиеся бугры мускулов, тела взмокли от пота под жарким солнцем…
О чем идет разговор, Харл не понимал, но был уверен, что говорят они на одном из архаических традиционных наречий.
Поразмыслив, он направился дальше. У другого края утоптанного пятачка кружком, скрестив ноги, сидели старики, ткавшие грубый холст на примитивных станках в виде рамки. Снова остановившись, Харл какое-то время понаблюдал и за ними. Вскоре в ушах зазвенело от их болтовни, однако за разговорами никто из стариков ни на миг не прерывал работы – даже взгляда от рамки не отводил.
За выстроенными в ряд хижинами мужчины и женщины средних лет пахали поле, волоча за собой плуг при помощи веревок, надежно обвязанных вокруг пояса или груди.
Увиденное завораживало. Все вокруг, все до единого, заняты делом, кроме разве что пса, спящего под стеной хижины! И юноши с копьями, и старуха, расчесывающая волосы на крыльце, и ткачи…
А вон там, в уголке, невообразимо толстая женщина учит ребенка сложению и вычитанию, вместо цифр обозначая числа палочками длиной в мизинец. А двое мужчин неподалеку свежуют тушку какого-то небольшого пушистого зверька, бережно сдирая шкурку…
Отойдя от стариков, Харл миновал целую стену из шкур, аккуратно развешанных для просушки. Удушливая вонь раздражала ноздри так, что постоянно хотелось чихнуть. За шкурами кучка детишек толкла в выдолбленном изнутри камне зерно, перемалывая зерна в муку. Проходящего мимо Харла ни один из них не заметил – даже взгляда никто не поднял.
Дальше ему на глаза попалось небольшое стадо животных, привязанных рядышком – крупных, с огромным выменем. Одни стояли, мерно жуя, другие лежали в тени. Появление Харла их ничуть не встревожило.
У края поселения Харл остановился. Здесь начинались, тянулись вдаль примерно на милю пустынные поля. Дальше возвышались кусты и деревья, а позади них простирались бескрайние, бесконечные мили спекшегося шлака.
Развернувшись, Харл двинулся назад. Один из юношей, сидевший в сторонке, в тени, усердно трудился над куском гидрогласса, осторожно обкалывая, заостряя его при помощи пары простых, грубой выделки инструментов. Похоже, он превращал гидрогласс в оружие, но как же медленно! Удар за ударом, удар за ударом, осколок за осколком, чешуйка за чешуйкой… Спекшийся шлак поддавался с трудом. Кропотливой работы юноше предстояло немало.
Полюбовавшись, Харл пошел дальше. Возле соседней хижины несколько женщин чинили сломанные стрелы. Какое-то время их оживленная болтовня преследовала Харла по пятам, и он неожиданно для себя самого пожалел о том, что не понимает их. Все вокруг занимались делом, работали слаженно, с душой; блестящие темные руки так и сновали вверх-вниз, гомон множества голосов не смолкал.
Работа. Веселье и смех…
Внезапный взрыв детского хохота, разнесшегося над селением, заставил нескольких человек обернуться. Склонившись пониже, Харл внимательно оглядел одного из мужчин, сидевшего совсем рядом.
Открытое, мужественное лицо, мелко вьющиеся волосы острижены накоротко, зубы ровные, белые… Руки его украшали браслеты из бронзы почти того же оттенка, что и бронзово-смуглая кожа, на обнаженной груди пестрели узоры татуировок, выколотых при помощи каких-то ярких, разноцветных пигментов.
Осмотрев все селение, Харл двинулся назад тем же путем, которым пришел. Возле старухи на крыльце хижины он вновь задержался, чтобы еще раз взглянуть на нее. Покончив с собственными волосами, старуха приводила в порядок волосы девочки лет пяти, умело заплетая их в затейливую косу на затылке. Харл, замерев, уставился на нее словно завороженный. Необычайно сложное, хитроумное занятие обещало затянуться надолго. Поглощенная кропотливой работой, старуха не сводила выцветших глаз с волос девочки, а ее пальцы – иссохшие, узловатые – так и мелькали в воздухе.
Вернувшись к ручью, Харл снова прошел мимо купающихся детишек. К этому времени все они выбрались из воды и теперь обсыхали под жарким солнцем. Вот, значит, каковы они, сапы! Вымирающая, гибнущая раса… остатки, осколки вида, обреченного на исчезновение.
Однако на вымирающий вид эти люди нисколько не походили. Все они трудились не покладая рук – без устали, по чешуйкам, отесывали гидрогласс, чинили стрелы, охотились, распахивали поля, мололи зерно, ткали, плели косы…
Внезапно Харл замер на месте как вкопанный, застыл, вскинув к плечу лучемет. Впереди, за деревьями у ручья, кто-то зашевелился. Еще миг, и до него донеслись голоса – мужской и женский. Казалось, сидящие среди деревьев на берегу горячо, оживленно спорят.
Осторожно подойдя ближе, Харл подобрался вплотную к цветущему кусту, раздвинул ветки и заглянул в полумрак меж деревьев.
В густой тени одного из них, у самой кромки воды, сидели мужчина с девушкой. Мужчина лепил миски из глины, горстью черпая ее со дна ручья. Пальцы его порхали в воздухе ловко, проворно, так, что и не уследить, вертели очередную миску на плоском диске между коленями.
Тем временем девушка подхватывала законченные мужчиной миски одну за другой и точными, быстрыми штрихами расписывала их стенки при помощи примитивной, разлохмаченной кисточки, обмакивая ее в какой-то ярко-красный пигмент, а еще…
Еще девушка оказалась потрясающе красивой. Глядя на нее, Харл оцепенел от восторга. Сидела она почти неподвижно, прислонившись спиной к стволу дерева, каждую миску держала осторожно, но уверенно. Ее черные волосы, падавшие на спину и плечи, доставали до самого пояса, черты тонкого, слегка удлиненного лица поражали отчетливостью и правильностью лепки, огромные карие глаза казались бездонными омутами. Пристально изучая каждую миску, она слегка шевелила губами, и Харл отметил, как деликатны, хрупки на вид ее руки.
Ступая осторожнее прежнего, он двинулся к ней. Шел он бесшумно, и девушка ничего не услышала – бровью не повела. В какой-то паре шагов от нее Харл остановился, вновь замер, любуясь ее небольшим, ладно сложенным бронзовым телом и стройными, точеными ножками, однако девушка о его появлении даже не подозревала.
Внезапно мужчина заговорил снова. Она подняла взгляд, отставила миску в сторонку и, на минуту прервав работу, отерла кисть сорванным с ветки листом. Из одежды на ней имелись только грубые холщовые штаны до колен, перетянутые в поясе веревкой, свитой из светло-желтого растительного волокна. Ступни и плечи оставались обнаженными, грудь в лучах предвечернего солнца подрагивала, колыхалась в такт вдохам.
Мужчина сказал еще что-то. Девушка, чуть помедлив, взяла еще одну миску и вновь принялась рисовать. Оба трудились молча, проворно, с головой погрузившись в работу.
Харл пригляделся к мискам. Формой они практически досконально повторяли одна другую. Мужчина быстро лепил их из тонких глиняных колбасок, укладывая колбаски спиралью, виток за витком, все выше и выше. Затем он, смочив глину водой, разглаживал, разравнивал стенки и, наконец, клал миску в ряд других, сушиться на солнце, а девушка, выбирая те, что успели подсохнуть, украшала их росписью.
Долгое время Харл наблюдал за ней, запоминая каждый изгиб бронзово-смуглого тела, напряженную сосредоточенность взгляда, едва уловимые движения губ и подбородка. Пальцы ее оказались на удивление тонкими, длинные ногти, плавно сужаясь, заострялись к концу. Каждую миску она брала аккуратно, привычным движением, мазки наносила уверенно, быстро.
Охваченный любопытством, Харл придвинулся еще ближе. Орнамент на каждой из мисок она рисовала один и тот же, снова и снова: вначале птицу, затем дерево, затем линию, очевидно изображавшую землю, и, наконец, облако, парящее над самой землей.
Какой смысл мог заключаться в этом повторяющемся мотиве? Склонившись к мискам, Харл пригляделся внимательнее. В самом ли деле рисунок каждый раз одинаковый?
Девушка умело расписывала миску за миской, изображая на глине все то же самое, в том же порядке, что и прежде. Действительно, в основе сюжет не менялся нисколько, однако она каждый раз изображала его чуточку по-другому. Двух абсолютно одинаковых мисок среди готовых было бы не найти.
Все это озадачивало и в то же время восхищало Харла до глубины души. Тот же сюжет, но каждый раз хоть чем-то, да отличается от прежнего! Порой менялся цвет птицы, порой – длина ее пышного хвоста, чуть реже – положение дерева либо облака. Как-то девушка вместо одного облака изобразила над землей два поменьше, а землю порой украшали трава или очертания далеких холмов.
Вдруг мужчина, поднявшись на ноги, отер руки тряпицей, что-то сказал девушке, быстрым шагом двинулся сквозь кусты к поселению и вскоре исчез из виду.
Взволнованный, Харл огляделся вокруг. Девушка по-прежнему быстро, безмятежно орудовала кистью. Мужчина куда-то пропал, но она и в одиночестве продолжала работу спокойно, как ни в чем не бывало.
Харла охватили противоречивые, почти неодолимые чувства. Хотелось заговорить с девушкой, расспросить ее о рисовании, об этом сюжете, а главное – выяснить, почему рисунок каждый раз меняется в какой-нибудь из мелочей.
Хотелось сесть рядом. Рассказать что-нибудь, послушать, что скажет она. Странное дело! Откуда все эти стремления? Поди разбери… Перед глазами все поплыло, закачалось, помутнело, точно в тумане, затылок и поникшие плечи взмокли от пота. Тем временем девушка продолжала расписывать миски, не поднимая глаз, даже не подозревая, что Харл стоит прямо перед ней. Рука Харла сама собой потянулась к поясу, но тут же замерла. Охваченный нерешительностью, Харл перевел дух. Хватит ли ему смелости? Стоит ли? Мужчина наверняка вот-вот вернется…
Собравшись с духом, Харл щелкнул тумблером на поясе. Экран вокруг него затрещал, заискрился.
Девушка, вздрогнув, подняла взгляд, в ужасе вытаращила глаза…
И пронзительно завизжала.
Харл, ужаснувшись тому, что натворил, поспешил отступить назад и крепко стиснул винтовку.
Едва не споткнувшись, отшвырнув миски и краски, девушка вскочила с земли. Не сводя с Харла полных ужаса глаз, не в силах хотя бы закрыть рот, она шаг за шажком попятилась назад, коснулась спиной кустов, развернулась и со всех ног, с громким визгом помчалась прочь сквозь заросли.
Охваченный страхом, Харл выпрямился и поспешил включить защитный экран. В селении поднялась суматоха, однако панические вопли тут же сменились частым топотом множества ног и треском кустарника – очевидно, на помощь девушке, вмиг побросав дела, устремились все до единого.
Поспешно спустившись к ручью, Харл выбрался из кустов на открытое место… и тут же замер. Сердце в груди застучало с бешеной частотой. К ручью мчалась целая толпа сапов – мужчины с копьями, старухи, истошно визжащие дети. У самых кустов все они остановились, приглядываясь, прислушиваясь, с угрожающей целеустремленностью хмуря брови, но ненадолго. Не прошло и минуты, как толпа, яростно, с треском раздвигая ветви кустов, двинулась в заросли – искать его, Харла!
И тут в наушниках мерно защелкало.
– Харл! – резко, отчетливо окликнул его Эд Бойнтон. – Харл, где ты?
– Здесь, пап, здесь! – вздрогнув от неожиданности, с отчаянной радостью в голосе отозвался Харл.
Эд Бойнтон схватил его за плечо, рванул к себе так, что Харл с трудом устоял на ногах.
– О чем ты только думаешь? Куда исчез? Что натворил?
– Нашелся? – перебил отца Тернер. – Тогда живо назад, оба! Убираться надо, да поскорее. Они порошок повсюду разбрасывают.
Действительно, сапы цепью спешили к ним, горстями швыряя в воздух порошок белого цвета. Подхваченный ветерком, порошок – очевидно, что-то вроде толченого мела – клубился в воздухе, оседал на все вокруг. Еще часть сапов, возбужденно выкрикивая что-то на высокой ноте, кропила землю перед собой маслом из объемистых глиняных кувшинов.
– Верно, пора уходить, – мрачно согласился Бойнтон. – Если уж сапы разбушевались, связываться с ними крайне не рекомендуется.
Однако Харл замер на месте, уперся.
– Но ведь…
– Идем! – рявкнул отец, дернув его за руку. – Уходим, уходим! Нельзя терять ни минуты!
Харл в нерешительности оглянулся назад. Отыскать взглядом девушку не удалось, но остальные сапы суетились повсюду, горстями бросали в воздух толченый мел, брызгали во все стороны маслом… а часть их, вооруженная копьями с железными наконечниками, зловеще придвигалась все ближе, вороша ногами траву и кусты, постепенно сжимая круг.
Окинув их взглядом, Харл послушно последовал за отцом. Мысли кружились бешеным вихрем, путались в голове. Девушка исчезла, как не бывало, и больше он наверняка никогда с ней не встретится. Мало того: стоило ему показаться ей на глаза, она завизжала и умчалась со всех ног.
Почему? Чушь какая-то! Почему она шарахнулась прочь, не помня себя от ужаса? Что он такого сделал?
И почему ему не все равно, увидится он с ней еще или нет? Кто она для него? Ответа Харл отыскать не мог. Он попросту не понимал самого себя. На его взгляд, разумного объяснения случившемуся не было. С вещами настолько непостижимыми он не сталкивался еще никогда.
Шагая вслед за отцом и Тернером обратно, к яйцу, ошеломленный, раздавленный, Харл безуспешно старался уловить суть происшедшего между ним и девушкой, однако причина недоразумения оставалась загадкой. Сначала у него вдруг помутилось в голове, а после она будто с ума сошла… но почему? А ведь смысл во всем этом есть, наверняка есть – только ухватить бы ниточку…
Невдалеке от яйца Эд Бойнтон остановился и оглянулся назад.
– Счастье, что уйти удалось, – сказал он Харлу, покачав головой. – Взбудораженные сапы буквально звереют. Сапы – животные, Харл, вот кто они таковы. Животные. Дикари.
– Идемте, – поторопил их Тернер. – Убираться отсюда надо, пока не поздно.
* * *
Джули неудержимо трясло даже после того, как одна из старух дочиста вымыла ее в ручье, очистив от скверны, и с ног до головы растерла маслом.
Сжавшись в комок, обхватив руками колени, Джули сидела в уголке и дрожала, тряслась всем телом. Рядом, не снимая руки с ее обнаженного бронзово-смуглого плеча, мрачно хмурясь, стоял ее брат, Кен.
– Кто это? Кто за мной приходил? – стуча зубами, пролепетала Джули. – Откуда взялась эта жуткая… отвратительно жуткая тварь? Мне от одного ее вида худо сделалось!
– Как она выглядела? – сурово спросил Кен.
– Как… как человек. Только таких людей не бывает. Не может быть. Железный весь, от макушки до пят, ладони и ступни просто громадные, а лицо совсем бледное – белое, рыхлое, будто мука. В жизни не видела твари противнее. Белесая, железная, чахлая… вроде какого-то корня, выдернутого из земли.
Кен бросил взгляд на старика, сидевшего рядом и с напряженным вниманием слушавшего их разговор.
– Кто это мог быть, мистер Стеббинс? – спросил он. – Кто это мог быть? Вы разбираетесь в таких вещах. Кого она видела?
Мистер Стеббинс неторопливо поднялся на ноги.
– Стало быть, белая кожа? Бледная, рыхлая? Точно тесто? И огромные ладони со ступнями?
– Да, – кивнула Джули. – И… и еще…
– Что?
– Еще эта тварь была слепа. Вместо глаз какие-то штуки… пара черных кругов. Черных, как ночь.
Вновь задрожав, Джули опасливо покосилась в сторону ручья, а мистер Стеббинс напрягся, стиснул зубы и решительно кивнул.
– Знаю! – объявил он. – Я знаю, кто это был.
– Кто же?
Мистер Стеббинс, нахмурившись, забормотал себе под нос:
– Казалось бы, этого не может быть, но описание… описание…
Задумчиво морща лоб, старик устремил взгляд куда-то вдаль.
– Эти твари живут в пещерах, – наконец сказал он. – В пещерах глубоко под землей. В недрах высоких гор. Внизу, под землей, под горами, в громадных коридорах и полостях, самими же ими и вырытых. Твари эти – не люди. С виду похожи, однако не люди. Живущие в подземельях, они роют из земли металл. День и ночь роют, копят металл, а наверх поднимаются разве что изредка: на солнце не могут смотреть.
– А как они называются? – спросила Джули.
Мистер Стеббинс снова надолго задумался, напрягая память, вспоминая былые годы, некогда читанные древние книги, некогда слышанные предания. Твари, живущие под землей… с виду похожие на людей, однако не люди… роющие подземелья и добывающие из земли металлы. Слепые твари с огромными ладонями и ступнями, с белесой, как тесто, кожей…
– Гоблины, – объявил мистер Стеббинс. – Тварь, с которой тебе довелось столкнуться, называется «гоблин».
Джули, кивнув, еще крепче обхватила колени, во все глаза уставилась на землю у ног.
– Да, – подтвердила она. – Название как раз для нее. Жуткая тварь! Я перепугалась до полусмерти… вскочила – и бежать, бежать! Такая страшная, ужас! – призналась она, однако, подняв взгляд на брата, слегка улыбнулась. – Но ничего. Теперь мне уже лучше, и…
Кен, потерев широкие смуглые ладони одна о другую, с облегчением перевел дух, удовлетворенно кивнул.
– Вот и прекрасно, – сказал он. – Тогда идем, продолжим работу. Работы у нас – невпроворот. Целая куча.
Проект «Земля»
По комнатам большого каркасного дома гулким эхом разносился рокот. От этого рокота – глухого, мерного, словно раскаты грома вдали, – мелко дрожали тарелки на кухне и водосточные желоба вдоль карнизов. Время от времени он стихал, но вскоре неуклонно, неумолимо возобновлялся, тревожа вечернюю тишину, а зарождался здесь же, под крышей большого дома, на верхнем этаже.
В ванной, сгрудившись у кресла возле стены, толкали друг дружку и взволнованно перешептывались трое детишек, подстегиваемые любопытством.
– Он нас точно не увидит? – прошипел Томми.
– Как он нас увидит? Главное, не шумите. Болтайте потише.
Стоявший на кресле лицом к стене Дэйв Грант переступил с ноги на ногу и продолжал наблюдение, не обращая внимания на требования товарищей уступить им место.
– Дай и мне глянуть, – шепнула ему Джоан, пихнув брата острым локотком. – Подвинься, ну!
– Заткнись, – отпихнул ее Дэйв. – Мне теперь видно лучше: он свет включил.
– Я тоже хочу поглядеть, – прошипел Томми, стаскивая Дэйва с кресла. – Не все же тебе одному!
Насупившись, Дэйв мягко спрыгнул на пол.
– Это наш дом вообще-то, – проворчал он.
Осторожно забравшись на кресло, Томми повернулся к стене и приник глазом к щели. Поначалу он не смог разглядеть ничего: щель оказалась узкой, а свет по ту сторону был тускловат. Но вскоре глаз привык к полумраку, и Томми постепенно начал различать, что там, в комнате за стеной.
В соседней комнате, у старинного, необъятной величины письменного стола, сидел Эдвард Биллингс, на время прекративший печатать, чтобы дать отдых глазам. Вынув из жилетного кармана круглые карманные часы размером чуть ли не с кулак, он не спеша, аккуратно заводил механизм. Без очков его узкое, морщинистое лицо казалось обнаженным, безрадостным, нос сделался очень похожим на клюв какой-то одряхлевшей птицы. Покончив с часами, он водрузил на нос очки, вместе с креслом придвинулся ближе к столу и снова принялся за работу. Пальцы его замелькали, застучали по клавишам громадной пишущей машинки, массивного сооружения из стали и пластика, занимавшего изрядную часть стола. По всему дому вновь эхом разнесся все тот же мерный, зловещий рокот.
В окутанном полумраком кабинете мистера Биллингса царил жуткий беспорядок. Повсюду – и на столе, и на журнальном столике – стопками, кипами громоздились бумаги, газеты, книги, а те, что не поместились, лежали кучами на полу. Стены сплошь покрывали листы чертежей, анатомических схем, географических, астрономических, зодиакальных карт. Под окнами вдоль стен тянулись ряды запыленных склянок и пакетов с химическими реактивами. Вершину книжного шкафа венчало облезлое чучело какой-то серой птицы. На письменном столе, рядом с машинкой, лежало огромное увеличительное стекло, словари – греческий и древнееврейский, коробка с почтовыми марками и костяной нож для разрезания конвертов. Над дверью приплясывала в токах теплого воздуха, поднимавшихся вверх от газового обогревателя, витая ленточка клейкой бумаги от мух.
Возле одной из стен покоились обломки волшебного фонаря. Поверх них лежала черная тряпичная сумка и куча одежды – рубашки, носки, выцветший, истертый едва не до дыр длиннополый сюртук. Рядом высились стопки газет и журналов, крест-накрест перетянутые бурым шпагатом. У стола стоял громадный черный зонтик, упираясь металлическим наконечником во внушительную лужицу дождевой воды. Неподалеку поблескивала стеклянной крышкой энтомологическая коробка с засушенными бабочками поверх пожелтевшей от времени ваты.
Ну а за письменным столом, сгорбившись, обложившись грудами записей и документов, барабанил по клавишам древней пишущей машинки суровый старик огромного роста.
– Ух ты! – выдохнул Томми.
Эдвард Биллингс трудился над составлением отчета. Отчет лежал на столе, у его локтя – громадная, открытая ближе к концу книжища в кожаном переплете, который кое-где вспучился, растрескался по швам. В эту-то книжищу Биллингс и переносил сведения из кучи записей.
От мерного грохота массивной пишущей машинки в ванной дребезжало, тряслось все – и светильник, и пузырьки с тюбиками в аптечном шкафчике, и даже пол под ногами детишек.
– По-моему, он – агент коммунистов, – объявила Джоан. – Планы города чертит, чтобы, как из Москвы команду дадут – раз! – и бомбы взорвать, где приказано.
– Черта с два! Много ты понимаешь, – в сердцах оборвал ее Дэйв.
– Ты что, не видишь, сколько там у него карт, карандашей, бумаг? Зачем еще человеку…
– Цыц! – зарычал на нее Дэйв. – А то он услышит. Никакой он не шпион. Стар слишком для шпиона.
– А кто он такой, по-твоему?
– Не знаю. Но не шпион. А ты просто дура и глупости мелешь. Шпионы – они все с бородой, темнота!
– Если не шпион, то, может, преступник? Грабитель? – предположила Джоан.
– Я с ним разговаривал как-то раз, – сообщил Дэйв. – Он вниз спускался и заговорил со мной. И конфетой из кулька угостил.
– Какой конфетой?
– Не знаю. Леденцовой. На вкус – так себе.
– А чем он занимается? – спросил Томми, отвернувшись от щелки.
– В кабинете целыми днями сидит. Печатает.
– И что, не работает?
Дэйв снисходительно усмехнулся.
– Это и есть его работа. Он отчет составляет, а сам – представитель какой-то компании. Немалая, должно быть, шишка.
– Какой компании?
– Не помню.
– Из дому-то он хоть выходит?
– Выходит. На крышу.
– На крышу?
– У него при квартире веранда есть, туда и выходит. Мы ее починили, а он там цветник разбил. Землю туда таскает снизу, с заднего двора.
– Чш-ш-ш! – предостерегающе зашипел Томми. – К нам повернулся!
Эдвард Биллингс поднялся на ноги, накрыл пишущую машинку черной тканью, отодвинул ее к стене, собрал карандаши и ластики и ссыпал их в выдвинутый ящик стола.
– Сворачивается, – сообщил товарищам Томми. – Закончил работать.
Старик снял очки, спрятал их в футляр, устало промокнул платком лоб, расстегнул ворот рубашки, распустил галстук. Шея его оказалась длинной, худой, из-под желтоватой, сморщенной кожи отчетливо проступали жилы. Стоило ему поднести к губам стакан с водой и сделать пару глотков, адамово яблоко запрыгало, заскакало вверх-вниз.
Некогда голубые глаза старика с годами поблекли, сделались водянистыми, почти утратили цвет, неподвижное ястребиное лицо казалось маской из папье-маше. Какое-то время он смотрел прямо в сторону Томми, а затем, отвернувшись, вышел из кабинета.
– Спать собирается, – прокомментировал Томми.
И правда, в кабинет мистер Биллингс вернулся с полотенцем, перекинутым через локоть. У стола он остановился, повесил полотенце на спинку кресла, обеими руками поднял толстенную книгу с отчетом и понес ее к книжному шкафу. Очевидно, весила книга немало. Не без труда водрузив ее на полку, старик снова вышел из комнаты.
Теперь до отчета было рукой подать. Приникнув к щелке, Томми разглядывал буквы, вытисненные золотом на растрескавшемся кожаном корешке, пока Джоан не потянула его от щели, в нетерпении спихивая с кресла.
Спустившись на пол, Томми отошел в сторону, завороженный и даже слегка напуганный увиденным – громадной книгой с отчетом, титаническим томом, содержащим множество материалов, плодов многодневной кропотливой работы. В неверном свете настольной лампы он без труда разобрал надпись на переплете.
«ПРОЕКТ B: “ЗЕМЛЯ”».
– Идемте, – поторопил Дэйв. – Еще пара минут, и он явится сюда. Как бы нас не застукал.
– А ты его боишься, боишься, боишься! – поддразнила брата Джоан.
– И что? Ты тоже. И мама. И вообще все. И ты небось тоже? – спросил Дэйв, оглянувшись на Томми.
Томми решительно мотнул головой.
– Вот бы узнать, что там, в этой книге, такое, – пробормотал он. – Узнать бы, чем этот старикан занимается…
* * *
Ближе к вечеру снаружи, несмотря на яркое солнце, заметно похолодало. С крыльца черного хода неспешно спустился Эдвард Биллингс с ведерком в руке и свернутыми газетами под мышкой. Ненадолго остановившись, он прикрыл ладонью глаза, огляделся и, путаясь ногами в густой мокрой траве, скрылся из виду на заднем дворе.
Едва он ушел, Томми выскользнул из-за гаража, бесшумно, перемахивая разом через две ступеньки, взлетел на крыльцо, вошел в дом и поспешил вдоль сумрачного коридора к лестнице, ведущей наверх.
Не прошло и минуты, как он остановился у двери в квартиру Эдварда Биллингса, отдышался, прислушался…
Изнутри не доносилось ни звука.
Томми осторожно нажал на дверную ручку. Она повернулась легко, плавно. От толчка дверь распахнулась, навстречу, в коридор, дохнуло теплом, затхлостью, пылью.
Времени у него было всего ничего. Еще немного, и старик с ведерком земли, накопанной на заднем дворе, вернется наверх.
Войдя в кабинет, Томми подошел к книжному шкафу. От волнения сердце в груди стучало куда чаще обычного. Громадная книжища с отчетом преспокойно лежала среди вороха записей и газетных вырезок. Сдвинув с книги бумаги, отложив их в сторонку, Томми поспешно открыл увесистый том где-то посередине. Толстые страницы слегка захрустели на сгибах.
ДАНИЯ
Цифры и факты. Бесконечное множество фактов и цифр – страница за страницей, столбец за столбцом, ряд за рядом… От машинописных строк зарябило в глазах. Почти ничего не поняв в них, Томми раскрыл книгу на новом разделе.
НЬЮ-ЙОРК
Факты насчет Нью-Йорка. Понять смысл заголовков табличных столбцов – и то стоило немалых усилий. Количество жителей. Чем они заняты. Как живут. Сколько зарабатывают. Как проводят свободное время. Убеждения – религиозные, политические, философские, нравственные… Возраст. Состояние здоровья. Уровень умственного развития. Таблицы, кривые, цифры, средние значения, приблизительные оценки…
Приблизительные. Итоговые…
Встряхнув головой, Томми перешел к новому разделу.
КАЛИФОРНИЯ
Население. Благосостояние. Деятельность правительства штата. Порты и гавани. Факты, факты, факты – факты обо всем. Обо всем и повсюду.
Томми наскоро пролистал страницы отчета. Да, верно, говорилось здесь обо всем мире. Обо всех его уголках. Любые, всевозможные сведения о каждом городе, каждом штате, каждой стране…
Охваченный тревогой, Томми захлопнул книжищу, прошелся по кабинету, осмотрел груды газет и записей, стопки вырезок, карты. Старикан, день за днем стучащий по клавишам пишущей машинки… собирающий факты, факты о целом мире. Обо всей Земле. Составляющий отчет о Земле – о Земле, обо всем, что на ней только есть. Обо всех народах. Обо всех человеческих делах и мыслях, поступках, занятиях, свершениях, достижениях, верованиях, предрассудках. Колоссальный отчет, подборка любых, всевозможных сведений обо всем мире!
