Филип К. Дик
Золотой человек
– Неплохо. Совсем неплохо. Теперь у меня, понимаешь ли, собственное дело. Обслуживаю всю систему Проксимы. Ремонт, техобслуживание, прокладка, монтаж… шесть сотен работников! Долго я к этому шел. Представляешь, как потрудиться пришлось?
– Представляю.
– Есть хочешь?
Питер повернулся к Эду:
– Что?
– Ну, ты не проголодался?
Достав из кармана пиджака сверток, Эд развернул бурую оберточную бумагу.
– С дороги пара сэндвичей осталась. Я ведь, когда лечу сюда с Прокси, непременно едой запасаюсь. А буфеты на борту транспортов не люблю: цены там – три шкуры спустят. Будешь? – спросил он, протянув сверток Питеру.
– Нет, спасибо.
Эд впился зубами в сэндвич. Ел он беспокойно, то и дело поглядывая на сына. Питер, сидя неподалеку, молчал и безучастно глядел вдаль. На его чистом, симпатичном лице не отражалось никаких чувств.
– Все в порядке? – наконец спросил Эд.
– Да.
– Ты не замерз там?
– Нет.
– Простуда, знаешь ли, нам совсем ни к чему.
Мимо них, спеша к платану, шмыгнула белка. Эд бросил зверьку кусочек сэндвича. Белка отпрянула в сторону, неторопливо вернулась, встала на задние лапки, распушила длинный серый хост и смерила обоих сердитым взглядом.
Эд вновь рассмеялся.
– Надо же, глянь, глянь! Ты белок когда-нибудь видел?
– По-моему, нет.
Подхватив угощение, белка помчалась прочь и скрылась в высокой траве под кустами.
– А вот на Прокси белок не водится, – заметил Эд.
– Да, в самом деле.
– Эх, хорошо все же в кои-то веки вернуться на Терру! Былое вспомнить, из прежнего кое-что повидать. Вот только уходит оно…
– «Уходит»?
– Ну, отмирает. Уничтожается. Терра меняется что ни день, – пояснил Эд, широким взмахом руки указав на склоны холмов. – Вот и всего этого в один прекрасный день не станет. Деревья вырубят. Холмы сровняют. Мало-помалу всю гряду сроют и увезут. Пустят на насыпи где-нибудь у побережья.
– Это вне нашей сферы, – сказал Питер.
– Что?
– Я не получаю материалов подобного рода. Разве доктор Биш тебе не сказал? Моя сфера деятельности – биохимия.
– Да, знаю, – пробормотал Эд. – Но объясни, как тебя угораздило впутаться в эти дела? В биохимию?
– Согласно результатам тестов, таково самое рациональное применение для моего склада ума и природных способностей.
– И тебе нравится ей заниматься?
– Странный вопрос. Конечно же, нравится. Ведь это то самое дело, для которого я пригоден как нельзя лучше.
– По-моему, чертовски странно все это – впрягать мальчишку в такие науки с девяти лет.
– Почему?
– Бог ты мой, Пит… Сам я в девять лет просто слонялся по улицам. Отсиживал в школе какое-то время, а после гулял, бродил то там, то сям. Играл, читал, а сколько раз на пусковые площадки космических ракет тайком пробирался! – Эд призадумался. – Одним словом, занимался, чем хотел. А в шестнадцать на Марс махнул. Там прожил какое-то время, официантом вкалывал, а после отправился дальше, на Ганимед. Однако на Ганимеде ловить оказалось нечего: все схвачено, все поделено. Подумал я и отправился с Ганимеда на Прокси. Проезд пришлось отрабатывать, нанявшись на большой грузовик, но ничего, справился.
– И остался там, на Проксиме?
– Ну да! Нашел то, чего хотел. Чудесные там края… Ну а теперь мы, понимаешь, Сириус начинаем осваивать, – продолжал Эд, гордо выпятив грудь. – У меня и там филиальчик уже готов. Небольшой, торгово-сервисный.
– От Солнца до Сириуса восемь целых и восемь десятых светового года.
– Да уж, неблизко. Отсюда семь недель лету, и перелет-то каков! То метеоритный рой, то еще что-нибудь. Не заскучаешь!
– Могу себе представить.
Эд повернулся к сыну. Лицо его засияло надеждой и энтузиазмом.
– А знаешь, о чем я уже давненько подумываю? Отправлюсь-ка я теперь туда. На Сириус. Домик у нас там выстроен неплохой. Сам планы чертил. Спецпроект сообразно условиям системы.
Питер понимающе кивнул.
– И знаешь что, Пит…
– Что?
– Может, и тебе интересно будет? Махнуть на Сириус, поглядеть, что там да как? Края там превосходные. Четыре планеты – чистых, нетронутых. Свободного места куча. Многие мили свободного места. Пропасти, горы, утесы. Океаны, моря. И никого вокруг. Горстка колонистов с семьями, кое-какие постройки, и все, а вокруг – равнины, равнины до самого горизонта.
– Что значит «интересно»?
Эд побледнел, нервно дернул уголком рта.
– Слетать туда. Я тут подумал: может, тебе будет любопытно слетать со мной, самому взглянуть, каково там живется. На Сириусе сейчас – почти как на Прокси было двадцать пять лет назад. Тишина, чистота… никаких городов.
Питер улыбнулся.
– Ты чему улыбаешься?
– Ничему. Без определенной причины, – ответил Питер, вскакивая на ноги. – Знаешь, если нам предстоит добираться до Центра пешком, пора идти. Время позднее.
– Да, конечно, – согласился Эд, не без труда поднявшись с травы. – Конечно, но…
– Когда ты собираешься снова вернуться в Солнечную систему?
– Вернуться…
Эд двинулся следом за сыном. Питер карабкался наверх, к дороге, с завидным проворством.
– Погоди… уф… не так быстро, ладно?
Питер убавил шаг, и Эд, отдуваясь, поравнялся с ним.
– Когда я вернусь… пока точно не знаю. Я ведь на Терре бываю нечасто. С Джен мы расстались, а больше меня ничто здесь не держит. Сказать откровенно, я и на этот раз прилетел только затем, чтоб…
– Сюда.
Добравшись до обочины, Питер свернул на дорогу и зашагал к городу. Запыхавшийся Эд накинул пиджак и поспешил за ним, затягивая на ходу узел галстука.
– Питер, так что скажешь? Хочешь махнуть со мной, на Сириус с его планетами поглядеть? Там замечательно. Если хочешь, можем и поработать вместе, вдвоем – ты да я.
– Но у меня уже есть работа.
– Вот эта чушь? Эта треклятая химия?
Питер вновь улыбнулся.
При виде его улыбки Эд нахмурился, побагровел.
– Чему улыбаешься? – резко спросил он, однако ответа не дождался. – Что тут смешного? Что тут смешного-то, черт побери?
– Нет, ничего, – заверил его Питер. – Не волнуйся. Идти нам еще довольно долго, а время позднее. Нужно поторопиться.
С этими словами он немного ускорил шаг и, гибкий, стройный, ровной походкой двинулся дальше, слегка покачиваясь из стороны в сторону на ходу.
* * *
Доктор Биш, отогнув рукав полосатого пиджака, взглянул на часы.
– Рад видеть тебя. С возвращением!
– Он отослал наземный таксомотор, – смущенно пробормотал Питер. – С холма пришлось спускаться пешком.
Снаружи стемнело. С наступлением темноты вдоль стройных рядов лабораторных зданий научно-исследовательского центра автоматически, один за другим, зажглись фонари.
Доктор Биш поднялся из-за стола.
– Распишись здесь, Питер. В нижней строке этого бланка.
Питер, приняв бумагу, поставил роспись.
– А что это?
– Подтверждение тому, что ты встретился с ним согласно действующему законодательству. Что мы вам никоим образом не препятствовали.
Мальчик вернул бланк доктору, и тот аккуратно уложил документ в папку.
– Пойду, – сказал Питер, шагнув к выходу из кабинета. – Спущусь в кафетерий, поужинаю.
– Ты все это время ничего не ел?
– Нет.
Доктор Биш, скрестив руки на груди, окинул мальчика изучающим взглядом.
– Скажи, что ты о нем думаешь? Ведь ты впервые в жизни увиделся с отцом. Должно быть, подобное для тебя непривычно. Все время учебы и работы тебя окружали только мы.
– Действительно… опыт необычный.
– Каковы же твои впечатления? Что запомнилось особенно ярко?
– Крайне эмоциональное поведение. Явная необъективность во всех высказываниях и поступках. Налицо отклонение, причем практически равномерное.
– И это все?
Питер остановился в дверях, поразмыслил и невольно заулыбался.
– Нет, еще кое-что.
– Что именно?
– От него… – Осекшись, Питер фыркнул от смеха. – От него явственно пахло. Постоянно, довольно резко, в течение всей встречи.
– Боюсь, это свойство присуще им всем, – пояснил доктор Биш. – Так пахнут некоторые продукты жизнедеятельности, выделяемые кровью и выводящиеся из организма при помощи определенных кожных желез. Чаще общаясь с ними, ты к этому привыкнешь.
– А мне обязательно чаще общаться с ними?
– Это твои собратья по виду. Как же иначе с ними работать? Вся программа твоего обучения составлена с учетом данного обстоятельства. После того, как мы обучим тебя всему, чему сможем, тебе предстоит…
– Этот резкий запах… он напоминает что-то знакомое. Я думал над этим все время, пока был с ним рядом. Пытался вспомнить, что именно.
– И теперь можешь идентифицировать запах?
Питер надолго задумался, ушел в себя, сосредоточенно морща лоб. Доктор Биш, скрестив руки, терпеливо ждал у стола. Кабинет окутался неярким, мерцающим светом: с началом ночи в здании автоматически включилась система обогрева помещений.
– Знаю! – воскликнул мальчик.
– И что же это за запах?
– Животные в биологических лабораториях! Запах тот же. Подопытные животные пахнут в точности так же.
Рободоктор и многообещающий девятилетний мальчишка, переглянувшись, обменялись улыбками – улыбками тайными, заговорщическими, свидетельствовавшими о полном взаимопонимании.
– Кажется, я догадываюсь, что ты имеешь в виду, – неспешно проговорил доктор Биш. – Впрочем, нет, не догадываюсь. Знаю.
Некоторые формы жизни
– Джоан! Силы небесные!..
Раздражение в голосе мужа явственно слышалось даже из динамика, встроенного в стену. Оставив кресло у демоэкрана, Джоан поспешила в спальню. Раскрасневшийся, вне себя от ярости, Боб рылся в платяном шкафу, сдергивал с вешалок костюм за костюмом и швырял их на кровать.
– Что ты там ищешь?
– Мундир. Где он? Разве не здесь?
– Разумеется, здесь, где же еще. Дай-ка взглянуть.
Насупившись, Боб отодвинулся в сторону. Джоан, шагнув к шкафу, щелкнула клавишей автоматической сортировки. Костюмы на вешалках качнулись, пришли в движение, замелькали перед ней, сменяясь один другим, как на показе мод.
Утро только начиналось, время близилось к девяти. Теплый весенний денек, конец апреля, на ярко-голубом небе – ни тучки, ни облачка. Не успевшая высохнуть после вчерашних дождей земля вокруг дома чернела, курилась паром, кое-где пробивались к свету первые побеги травы. Тротуар тоже потемнел от влаги, капли росы на широких газонах сверкали, искрились под солнцем.
– Вот и он!
Щелкнув клавишей, Джоан выключила сортировку. Нужная вешалка упала ей прямо в руки, и она вручила мундир мужу.
– И в следующий раз ни к чему так расстраиваться.
– Спасибо.
Смущенно заулыбавшись, Боб расправил мундир.
– Но погляди, китель-то весь измят! Я думал, ты эту треклятую штуку в чистку отдашь.
– Терпение, Боб. Все будет в порядке, – заверила его Джоан, запуская уборку постели. Аппарат, аккуратно расправив одеяла и простыни, свернул их и уложил по местам, заботливо прикрыл кружевной накидкой подушки. – Поносишь немного, и будет выглядеть просто прекрасно. В жизни еще не видела человека, поднимающего столько шума из-за таких пустяков.
– Прости, милая, – пробормотал Боб.
– Что стряслось? – Шагнув к нему, Джоан нежно погладила широкое плечо мужа. – Ты чем-то встревожен?
– Нет.
– Признавайся.
Он принялся расстегивать китель.
– Ничего особенного. Я даже беспокоить тебя раньше времени не хотел. Вчера мне на работу звонил Эриксон. Передал, что нашей сводной группе снова пора на вылет. Похоже, группы теперь отправляют разом по две… а я-то рассчитывал, что меня еще месяцев шесть дергать не станут.
– Ох, Боб! Почему ты мне ничего не сказал?
– Разговор у нас с Эриксоном был долгий. Я ему: «Бог ты мой! Я же только-только вернулся!» А он: «Знаю, Боб, знаю и дьявольски сожалею, но ничего не поделаешь. Все мы, как говорится, в одной лодке. Да ты не думай, это все ненадолго. Сделаем дело, и по домам. С Марсом у нас нелады. Не сидится же им спокойно…» Вот так он мне и объяснил, не поленился, как видишь. Нет, Эриксон – малый неплохой… даром что координатор сектора.
– И когда же… когда ты отбываешь?
Боб взглянул на часы.
– На космодроме я должен быть в полдень. Выходит, еще три часа есть.
– А вернешься когда?
– Думаю, уже через пару дней… если все пройдет гладко. Сама же знаешь, тут ничего заранее сказать нельзя. Каждый раз по-разному. Помнишь, в октябре прошлого года аж на неделю задержаться пришлось? Но это – случай особый. Сейчас сводные группы меняют быстро – начать не успеешь, а уже едешь домой.
Из кухни в комнату с ленцой, прогуливаясь, вошел Томми.
– Что стряслось, пап? – спросил он, но тут же заметил мундир. – Ух ты, снова сбор сводной группы?
– Точно.
Томми засиял от восторга, расплылся в широкой мальчишеской улыбке.
– Значит, ты с марсианами разбираться летишь? Я за всеми новостями о них слежу по видео. С виду эти марсиане – все равно что пучки засохшей травы. Вы с ребятами наверняка разнесете их в клочья.
Боб, рассмеявшись, шлепнул сына по спине.
– И не говори, Томми. И не говори.
– Жаль, меня туда не берут! Я бы им…
Боб изменился в лице, глаза его сделались жесткими, точно два серых камешка.
– А вот об этом ты не жалей. И говорить так не смей больше.
В комнате воцарилась неловкая тишина.
– Да что я такого сказал-то? – пробормотал Томми.
Боб непринужденно рассмеялся.
– Ладно, проехали. А теперь убирайтесь оба, дайте переодеться.
Джоан с Томми вышли за дверь. Дверь плавно закрылась сама собой. Боб, быстро сбросив халат и пижаму, облачился в темно-зеленый мундир, зашнуровал ботинки и распахнул дверь.
Джоан доставала из шкафа в прихожей его чемодан.
– Тебе ведь понадобится, верно? – спросила она.
– Спасибо, – поблагодарил ее Боб, подхватив чемодан. – Идем к машине.
Томми прилип к демоэкрану – он уже занимался учебой. По экрану неторопливо ползли рисунки и текст: шел урок биологии.
Спустившись с крыльца, миновав дорожку, Боб и Джоан подошли к наземному автомобилю, оставленному на улице, у калитки. Стоило им приблизиться, водительская дверца распахнулась сама по себе, и Боб, забросив в салон чемодан, уселся за руль.
– Чего ради нам драться с этими марсианами? – внезапно спросила Джоан. – Чего ради, Боб, объясни?
Боб закурил. В кабине автомобиля заклубился серый табачный дымок.
– Чего ради? Ты это знаешь не хуже меня. Вот, ради этого, – ответил он, хлопнув широкой ладонью по изящному приборному щитку. – Ради этого.
– То есть?
– Для автоматики управления необходим резероид. Месторождения резероида из всех планет нашей системы имеются только на Марсе. Потеряем Марс – потеряем и это, – объяснил он, погладив блестящую панель. – И вот скажи, как ты тогда предлагаешь ездить?
– На ручном управлении, как раньше.
– Не выйдет. Еще десять лет назад получилось бы, верно, но в те времена мы ездили со скоростью меньше сотни миль в час. При современных скоростях править машиной уже не в человеческих силах. Вернемся к ручному управлению – скорость движения придется снижать.
– Так отчего бы не снизить?
Боб рассмеялся.
– Сердце мое, отсюда до города девяносто миль. Ты вправду считаешь, что я удержусь на работе, если каждый день буду ездить туда и обратно на тридцати пяти милях в час? Мне же всю жизнь придется провести за рулем!
На это у Джоан возражения не нашлось.
– Вот видишь? Без этого треклятого резероида нам никуда. Резероид – это все наши системы автоматического управления. От него зависит вся наша жизнь. Он необходим нам как воздух. Добыча резероида на Марсе должна идти полным ходом. Отдавать его залежи марсианам нельзя ни за что, понимаешь?
– Понимаю. А в прошлом году мы воевали за венерианский крион. Без криона нам тоже не обойтись. Поэтому тебя и отправили воевать на Венеру.
– Дорогая, без криона стены наших домов не смогут сохранять постоянную температуру. Крион – единственное неживое, неорганическое вещество во всей системе, приспосабливающееся к изменениям температуры. Не будь его, нам бы… нам бы опять пришлось топить печи и котлы в подвалах. Как моему деду.
– А в позапрошлом году причиной стал лонолит с Плутона.
– Лонолит – единственное известное нам вещество, пригодное для изготовления блоков памяти вычислительных машин. Единственный металл, обладающий настоящей способностью к запоминанию данных. Не станет у нас лонолита – не станет и мощных счетных машин, а без них мы, сама понимаешь, далеко не уйдем.
– Что ж, ладно.
– Сердце мое, ты же знаешь: я вовсе не хочу на войну. Воевать никому неохота. Но что делать? Куда деваться? Надо идти. Неужели тебе хотелось бы расстаться со всем этим? – спросил Боб, махнув рукой в сторону дома. – Снова вернуться в прошлое?
– Нет, не хотелось бы, – согласилась Джоан, отступив от машины. – Хорошо, Боб. Значит, увидимся через день-другой?
– Надеюсь. Думаю, дело надолго не затянется. На Марс летит большая часть сводных групп из Нью-Йорка. Группы из Берлина и Осло уже там. Нет, много времени все это не займет.
– Удачи!
– Спасибо. Попрощайся за меня с Томми!
Едва Боб захлопнул дверцу, машина автоматически завела мотор, отъехала от обочины, набрала скорость и, управляемая автоматикой, без сучка и задоринки влилась в поток транспорта, мчавшегося по хайвею бесконечной рекой. Джоан смотрела ей вслед, пока машина не смешалась со множеством сверкающих хромом автомобилей, яркой лентой тянувшихся через поля к далекому городу, а после неторопливо, будто нехотя, двинулась к дому.
* * *
С Марса Боб не вернулся, и потому роль хозяина дома, главы, так сказать, семьи перешла к Томми. Джоан оформила для него освобождение от школьных занятий, и вскоре он начал работать лаборантом в Государственном научно-исследовательском центре, открывшемся в нескольких милях от дома.
Как-то вечером к ним заглянул на огонек, справиться, все ли благополучно, Брайан Эриксон, координатор сектора.
– Прекрасный домик у вас, – заметил Эриксон, пройдясь по гостиной.
Томми раздулся от гордости.
– Еще бы! Присаживайтесь, устраивайтесь поуютнее.
– Благодарю.
Эриксон заглянул в кухню. Кухня трудилась вовсю, готовя ужин на вечер.
– И кухня хоть куда.
Томми подошел к нему и остановился рядом.
– Видите тот прибор над плитой?
– Для чего он?
– Это кухонный блок автовыбора. Каждый день новое меню подбирает, а нам не нужно ломать голову, что приготовить.
– Потрясающе, – восхитился Эриксон и искоса взглянул на Томми. – Похоже, у вас все путем?
Джоан отвернулась от демоэкрана.
– Насколько это возможно, – монотонно, равнодушно ответила она.
Эриксон, кашлянув, вернулся в гостиную.
– Ну что ж, побегу я, наверное, дальше.
– А приходили зачем? – спросила Джоан.
– Так просто, миссис Кларк. Без особой причины. Хотя…
Грузно сложенный, краснолицый, лет этак под сорок, Эриксон задержался в дверях.
– Да, есть тут одно дельце.
– Какое? – по-прежнему равнодушно спросила Джоан.
– Том, ты карточку приписанного к сводной группе сектора уже оформил?
– Приписанного к сводной группе?..
– Согласно закону, тебе положено встать на учет как приписанному к нашему сектору. К моему сектору, – объяснил Эриксон и полез в карман. – Если что, у меня как раз несколько бланков с собой.
– Вот так-так, – слегка испуганно протянул Томми. – Не рановато ли? Я думал, до восемнадцати меня это не касается.
– Возрастные ограничения недавно снижены. На Марсе нам задали изрядную трепку. Теперь часть секторов не в состоянии заполнить квоты, вот и приходится, понимаешь, глубже копать, – с добродушной улыбкой ответил Эриксон. – А сектор у нас, сам знаешь, на зависть каждому. Учения, испытания нового вооружения – не заскучаешь! Больше скажу: я наконец-то выбил из Вашингтона целую эскадрилью новейших двухсопловых малых истребителей. Теперь каждый из моего сектора получит в пользование по малому истребителю!
У Томми загорелись глаза.
– Серьезно?!
– Мало того: пилоту разрешено на выходные брать истребитель домой. Паркуй хоть во дворе, на лужайке.
– Нет, кроме шуток?!
Усевшись за стол, Томми принялся с радостью заполнять приписную карточку.
– Кроме шуток, кроме шуток, – пробормотал Эриксон. – Да и других забав у нас предостаточно.
– Пока войны нет, – негромко проговорила Джоан.
– Прошу прощения, миссис Кларк, что?
– Нет. Нет, ничего.
Приняв у Томми заполненный бланк, Эриксон спрятал приписную карточку в бумажник.
– Да, кстати, вот еще что, – начал он.
Томми с Джоан повернулись к нему.
– Про войну за глеко вы, надо думать, в новостях видели. И, полагаю, все о ней знаете.
– Про какую войну за глеко?
– Весь глеко к нам поступает с Каллисто. Добывают его из кож каких-то тамошних зверей. И вот теперь у нас с каллистянскими туземцами нелады. Требуют, понимаете, чтоб мы…
– Что такое «глеко»? – процедила сквозь зубы Джоан.
– Та самая штука, благодаря которой вашу парадную дверь не открыть никому, кроме вас. Реагирует на особенности нажатия вашей ладони, а делается из кож этих животных с Каллисто.
Казалось, наступившую в комнате тишину можно было резать ножом.
– Пойду я, пожалуй, – сказал Эриксон, шагнув к двери и отворив ее. – Ну что, Том, до встречи на ближайших учебных сборах?
– До встречи, – пробормотал Томми.
– Доброй вам ночи.
Выйдя из дома, Эриксон аккуратно притворил за собою дверь.
* * *
– Но я же должен идти! – воскликнул Томми.
– Зачем?
– Весь сектор идет воевать. Явка обязательна.
– Не годится так, – с тоской проговорила Джоан, глядя в окно.
– Так ведь если я не пойду туда, мы потеряем Каллисто. А потеряв Каллисто…
– Знаю, знаю. Потеряем Каллисто – придется нам снова таскать в карманах ключи от дверей. Как деды и бабки.
– Вот именно! – Выпятив грудь, Томми повернулся из стороны в сторону. – Как выгляжу?
Джоан не ответила ни слова.
– Как я выгляжу, мам? Все в порядке?
Да, темно-зеленый мундир пришелся Томми очень к лицу. В нем Томми, прямой и стройный, выглядел куда лучше, чем Боб. С годами Боб неуклонно толстел, лысел, седел, а густая шевелюра Томми отливала глянцем, точно вороново крыло, щеки от волнения разрумянились, голубые глаза сверкали огнем. Надев каску, сын застегнул ремешок под подбородком.
– О’кей? – еще раз спросил он.
– Прекрасно, – кивнула Джоан.
– Тогда поцелуй меня на прощание. Отбываю на Каллисто. Вернусь через пару дней. До скорого!
– До скорого.
– Голос у тебя грустный какой-то…
– Это верно, – согласилась Джоан, – ведь радоваться тут нечему.
С Каллисто Томми вернулся целым и невредимым, однако в ходе тректоновой войны в Европе с его двухсопловым малым истребителем что-то стряслось, и на сей раз сводная группа сектора вернулась назад без него.
– Тректон, – объяснил Брайан Эриксон, – нужен для лучевых трубок демоэкранов, Джоан. Чертовски важная штука.
– Понимаю.
– Демоэкраны для нас, сами знаете, все. И информация, и образование. Днем детишки их смотрят, учатся, по вечерам мы, отдыхая, смотрим развлекательные каналы. Вам ведь не хотелось бы снова, как нашим дедам и бабкам…
– Нет, нет… разумеется, не хотелось бы. Прошу прощения.
Джоан взмахнула рукой, и в гостиную въехал кофейный столик с дымящимся кофе в чашках.
– Сливки? Сахар?
– Только сахар, благодарю вас.
Взяв со столика чашку, Эриксон молча присел на диван, размешал сахар, сделал глоток. В доме было тихо. Дело шло к ночи, стрелки часов показывали почти одиннадцать. В углу негромко мурлыкал демоэкран. Укрытый тьмой, мир за опущенными жалюзи замер, оцепенел – только ветви кедров у края участка слегка колыхались, шелестели на легком ветру.
– Что нового на всевозможных фронтах? – наконец спросила Джоан, откинувшись на спинку кресла и оправив юбку.
– На фронтах? – Эриксон наморщил лоб. – Ну, идериевая война принимает новый поворот.
– Идериевая? Где это?
– На Нептуне. Идерий мы добываем там.
– И для чего же нам этот… идерий?
Голос Джоан звучал тонко, негромко, словно из дальних далей. Казалось, ее осунувшееся, побледневшее лицо заменила неподвижная маска, тогда как сама Джоан перенеслась куда-то еще, за множество миль отсюда – однако каким-то образом смотрит на гостя сквозь прорези для глаз.
– Идерий необходим для электронно-автоматической службы новостей, – объяснил Эриксон. – Идериевые линии и блоки позволяют им немедля фиксировать происходящие события и показывать их в выпусках новостей, на демоэкранах. Не станет идерия – нам снова придется читать статьи, написанные репортерами. Между тем ни один журналист не свободен от личных предубеждений, искажающих новостные статьи, а идериевые машины совершенно беспристрастны.
Джоан понимающе кивнула.
– А еще что у нас нового?
– Почти ничего. Говорят, на Меркурии ожидается заварушка.
– И что же мы добываем на Меркурии?
– С Меркурия к нам везут амбролин. Он используется во всевозможной аппаратуре для выбора и сортировки. Кухонный блок автовыбора, составляющий вам меню, тоже основан на амбролине.
Джоан, опустив взгляд, рассеянно уставилась в чашку с кофе.
– А эти туземцы с Меркурия… они на нас нападают?
– Вроде того. Бунтуют, волнуются… Сводные группы некоторых секторов туда уже вызваны – парижская, например, и московская. И обе, надо полагать, не из мелких.
– Знаете, Брайан, – помолчав, сказала Джоан, – я вижу, вы не просто так меня навестили. Что у вас на уме?
– Нет, что вы, ничего особенного.
– Бросьте. Я же вижу. В чем дело?
Добродушное лицо Эриксона вспыхнуло, налилось румянцем.
– Да, Джоан, в проницательности вам не откажешь. Говоря откровенно, я к вам вправду по делу.
– Так говорите же.
Эриксон извлек из кармана пиджака сложенную вдвое бумагу с отпечатанным на мимеографе текстом и подал ее Джоан.
– Поймите, идея-то не моя. Я – всего-навсего шестеренка в огромной машине, – сказал он, нервно кусая губу. – Все это из-за крупных потерь в тректоновой войне. Правительству нужно пополнить ряды. Я слышал, им самим такой поворот не по нраву.
– О чем здесь речь? – спросила Джоан, возвращая ему бумагу. – Мне во всем этом крючкотворстве не разобраться.
– Если коротко, здесь говорится, что за… за отсутствием в семье членов мужского пола в сводные группы секторов отныне принимаются женщины.
– Вот как… понятно.
Исполнив долг службы, Эриксон с облегчением перевел дух и поспешил встать. На лице его отразилась жуткая усталость.
– Ну что ж, побегу я, пожалуй. Должен был, понимаете, с этим распоряжением вас ознакомить. Их всем с утра разослали, – сказал он, пряча бумагу в карман пиджака.
– Выходит, людей осталось не так уж много?
– То есть?
– Сначала мужчины. За ними мальчишки. Теперь и женщины. Похоже, в стороне никому не остаться.
– Похоже, уж это точно. Но ведь не без причины же, не просто так! На этих фронтах нужно держаться любой ценой. Добыча сырья должна продолжаться. Нам без него никуда.
– Наверное, – вздохнула Джоан, неторопливо поднявшись с кресла. – До встречи, Брайан.
– Да. Где-нибудь через недельку снова буду в ваших краях, тогда и увидимся.
* * *
Возвращение Брайана Эриксона в дом миссис Кларк состоялось, как только на Сатурне разразилась нимфитовая война. Переступив порог, Эриксон виновато улыбнулся Джоан.
– Уж извините, что потревожил в такую рань, – сказал он. – Страшно спешу. Мотаюсь по всему сектору как угорелый.
– В чем дело? – спросила Джоан, закрывая дверь.
На сей раз Эриксон явился к ней в светло-зеленом мундире координатора с серебряными шевронами на рукавах. Сама Джоан едва успела накинуть домашний халат.
– Хорошо у вас тут… тепло, – вздохнул Эриксон, грея ладони о стену.
День выдался ясным, однако морозным. К концу ноября снег укрыл белым холодным одеялом все вокруг. Из сугробов торчало лишь несколько черных, мрачных деревьев с обледеневшими голыми ветвями. Сверкающая река наземных машин вдали, на хайвее, превратилась в тоненький ручеек: теперь в город мало кто ездил, и бо2льшая часть наземного транспорта отправилась на хранение.
– О заварушке на Сатурне вам, надо думать, известно, – пробормотал Эриксон. – Слышали, что там творится?
– Да, кажется, видела в новостях кое-какие кадры.
– Переполох там сейчас, можно сказать, до небес. Эти сатурнианские туземцы – просто громадины… Бог ты мой, каждый по пятьдесят футов ростом, не меньше!
Джоан, безучастно кивнув, протерла заспанные глаза.
– Какая жалость, что нам не обойтись без Сатурна… Скажите, Брайан, вы завтракали?
– О да, да, благодарю вас, я сыт, – ответил Эриксон, разворачиваясь к стене спиной. – А вот согреться с мороза очень даже не помешает. Какой порядок у вас, а? Моей бы супруге в таком же порядке дом содержать…
Джоан обошла окна и подняла жалюзи.
– Так что же мы добываем на Сатурне?
– Как что? Нимфит – ни больше, ни меньше! Всем прочим, ладно уж, можно и поступиться, но вот нимфит нам необходим позарез.
– А для чего нам этот нимфит? Где он используется?
– Во всем оборудовании для тестирования и оценки способностей. Без нимфита нам будет не оценить, кто для какой должности годен, включая сюда пост самого председателя Мирового Совета.
– Вот как?
– Ну а нимфитовые детекторы позволяют точно определить, на что человек способен, работу какого типа ему надлежит поручить. Нимфит – основа основ современного общества. С его помощью мы сортируем, оцениваем себя самих. Если в поставках случится заминка…
– И при этом весь он ввозится к нам с Сатурна?
– Боюсь, что так. И вот теперь туземцы бунтуют, пытаются захватить нимфитовые рудники. Схватка будет нелегкой: уж очень они велики. Правительство вынуждено призвать в строй всех, кого только возможно. Всех до единого.
– Всех до единого?! – Ахнув, Джоан прикрыла губы ладонью. – Даже женщин?
– Боюсь, что так. Простите, Джоан. Сами понимаете, идея-то не моя. Воевать никому неохота. Однако ради спасения всего, что у нас только есть…
– Но кто же тогда здесь останется?
Эриксон не ответил. Усевшись за стол, он вынул из бумажника карточку и вручил ей. Джоан машинально приняла бланк.
– Вот. Ваша приписная карточка.
– Кто же останется? – повторила она. – Скажите, кто? Останется здесь хоть кто-нибудь?
* * *
Приземлению ракетолета с Ориона сопутствовал оглушительный грохот. Но вот выпускные клапаны выбросили наружу тучи отработанных газов, компрессоры реактивных двигателей остыли, и вокруг сделалось тихо.
Некоторое время наступившую тишину не нарушало ничто. Затем кремальеры люка неспешно, словно с опаской, провернулись, крышка сдвинулась внутрь, и Н-тгари-3, выглянув наружу, помахал перед собой конусом анализатора атмосферы.
– Каковы результаты? – прозвучал в его голове мысленный вопрос напарника.
– По нашим меркам, атмосфера слишком разрежена. Но для некоторых форм жизни вполне подойдет, – ответил Н-тгари-3, оглядывая просторную равнину и цепочку холмов вдали, у горизонта. – Еще здесь необычайно тихо.
– Ни звука, ни каких-либо иных признаков жизни, – согласился напарник, тоже выглянув из корабля. – А вон там – что это?
– Где? – не понял Н-тгари-3.
– Вон там, вдали, – пояснил Люци-н-6, указывая полярной антенной вбок. – Видишь?
– Похоже, некие стандартные блок-постройки. Массивные здания неизвестного назначения.
Подняв шлюпку до уровня люка, орионяне вытолкнули ее наружу, Н-тгари-3 сел за штурвал, и шлюпка помчалась через равнину, к темной возвышенности на горизонте. Повсюду вокруг зеленели растения – частью высокие, пышные, крепкие; частью хрупкие, мелкие, увенчанные цветками самых разных оттенков.
