Франк Тилье
Фантомная память
11
Торопливо приведя себя в порядок в туалете, Люси пригласила Ванденбюша к кофейному автомату, стоявшему в правом углу вестибюля, напротив стойки регистрации. Распластавшись в креслах, томились больные, бледные, как покойники. Отделение неотложной помощи постоянно находилось на грани между двумя мирами. Пробуждение, сон. Жизнь, смерть.
– Пока Манон не очнулась, расскажите мне ее историю, – начала Люси. – Кто она такая? Какой именно болезнью страдает?
Она сунула в щель автомата монетку и сделала себе крепкий кофе без сахара, а Ванденбюш выбрал горячий шоколад. Когда Люси повернулась к нему спиной, он с ног до головы осмотрел ее беспокойным, бегающим взглядом – особенно туго налитые ягодицы. Довольно забавно для такой миниатюрной женщины. Обута в какие-то отвратительные военные ботинки, покрытые, как и джинсы, слоем засохшей грязи. Пышная курчавая шевелюра могла бы подчеркнуть ее бархатистые округлости, если бы волосы не были так неловко прихвачены красной резинкой и не болтались мокрыми патлами. Что же до макияжа… его просто-напросто не было. Красота – это еще не все. Ванденбюш ненавидел неухоженных женщин.
– Впервые я встретился с Манон Муане чуть более двух лет назад, – заговорил он. – У нее были серьезные нарушения памяти. Примерно за год до этого в Кане Манон подверглась нападению.
Люси порылась в кармане и вооружилась блокнотом и дешевенькой обгрызенной ручкой.
– Значит, начало две тысячи четвертого… А что за нападение?
– Она застала у себя вора, тот попытался задушить ее. Жила она в богатом квартале, в предместье Кана. Тогда весь район охватила волна краж. Местная полиция подозревала организованную банду. И как раз в тот момент, когда незваный гость спасался бегством, привлеченные криками соседи постучали в дверь. Злоумышленник прихватил украшения и различные ценные вещи. Когда Манон обнаружили, она была без сознания. Живая, однако ее мозг получил непоправимые повреждения.
Люси торопливо царапала в блокноте какие-то значки, которые никто, кроме нее, не мог бы разобрать.
– И она потеряла память. Простите, одну из своих памятей, если я правильно поняла доктора Хардифа.
Ванденбюш на мгновение прикрыл глаза:
– Манон не потеряла память, или памяти, как вы говорите. Это происходит совсем не так, как показывают по телевидению, когда человек, страдающий нарушениями памяти, забывает абсолютно все, вплоть до того, что надо делать, чтобы ходить. На самом деле памяти Манон почти невредимы.
– Ничего не понимаю. Страдает она амнезией или нет?
Невролог ответил спокойно, даже несколько напыщенно:
– Не делайте таких разграничений. Страдающий амнезией еще не значит совершенно потерявший память.
– Хорошо! Давайте ближе к делу! И постараемся не остаться здесь на ночь!
Неухоженная, но с характером. Может, даже властная. Это ему как раз нравилось в женщинах. Он пояснил:
– Все клетки человеческого тела поглощают кислород, переносимый красными кровяными тельцами. Но если есть среди них особенно прожорливые, то это, вне сомнения, нейроны гиппокампов, их два, и расположены они в медиальных височных отделах полушарий. Их форма напоминает хвост морского конька. Потому они так и называются.
– Логично для гиппокампов…
Прежде чем продолжать, Ванденбюш изобразил улыбку:
– Мы можем представить себе эти крошечные зоны как пункты сбора воспоминаний, ответственные за передачу свежих данных, эмоций, полученных от кратковременной памяти, и перевод их к различным областям долговременной памяти.
Он умолк, заметив, что Люси с трудом успевает записывать.
– Скажите, у вас в полиции что, нет диктофонов?
Не поднимая головы от своего блокнота, Люси с раздражением взглянула на него:
– Пожалуйста, продолжайте.
Доктор подстроился под ее темп и заговорил медленнее:
– Множественные проходы информации через гиппокампы, той информации, которую человек хочет сохранить, позволяют ей остаться в коре головного мозга, в зоне, отвечающей за автобиографические события и факты эпизодической памяти, чтобы создать воспоминание. Но хоть на мгновение лишите гиппокампы кислорода или сахара, и они засохнут, как блины. И пострадает фабрика по производству воспоминаний. Речь идет о необратимых поражениях, являющихся последствиями кислородной недостаточности.
Отхлебнув горячего шоколада, Ванденбюш скривился. Такой же невкусный, как в клинике Свингедоу.
– Гиппокампы действительно крошечные, размером всего несколько миллиметров, что увеличивает их уязвимость. Они первыми страдают, когда кровь перестает циркулировать в мозгу. В большинстве случаев они выживают после подобных воздействий. Однако Манон тогда находилась в состоянии сильнейшего стресса. При этом уже было доказано, что глюкокортикоиды, выделенные по причине стресса, а именно кортизол, уменьшают нейрогенез в гиппокампах и атрофируют их. Подобные клинические случаи были констатированы, например, у воевавших во Вьетнаме американских солдат или у детей – жертв инцеста, которые, говоря научно, представляют наиболее благоприятную среду для повреждения памяти.
– Каков же вывод?
– Относительно Манон скажем, что асфиксия, а следовательно, нехватка кислорода серьезно повредила еще прежде пострадавшие гиппокампы.
– Только повредила или окончательно разрушила?
– И то и другое. Если бы они были полностью поражены, у Манон проявлялись бы необратимые нарушения ощущения пространства. Она была бы совершенно дезориентирована и не способна существовать без посторонней помощи. Это, кстати, относится к основной массе моих пациентов. Однако у Манон левый гиппокамп сегодня функционирует на десять процентов своих возможностей, а благодаря нашей программе мы каждый месяц получаем дополнительный объем. Манон может хранить словесную или звуковую информацию в течение трех или четырех минут, а это даже дольше, чем если бы она ее записала и часто перечитывала.
– Выходит, ее память похожа на… затухающий огонь, который оживляют, подбрасывая дрова?
– Если хотите. А если этот огонь, как вы говорите, не поддерживать, все исчезает… Манон забывает. Чтобы закреплять в памяти, она день за днем должна слушать аудиозаписи, запуская их многие десятки раз. Ей приходится прилагать неимоверные усилия, чтобы сохранить крошечное количество информации.
– Это чертовски сложно понять. Признаюсь, мне с трудом удается.
– Представьте просто, что вам в младших классах задали выучить стишок. Вы читаете его один раз и ничего не запоминаете. Если вы будете перечитывать его каждый день по многу раз, то в конце концов выучите наизусть и сможете без запинки рассказать у доски перед всем классом. Но потом, если вы перестанете его повторять, он постепенно сотрется из вашей памяти, оставив только какие-то обрывки фраз вроде: «Вороне где-то Бог послал кусочек сыру…» Именно так функционирует память Манон. Только непрерывное повторение дает ей возможность выучить. Тогда ее памяти удается восстановить информацию, но без сопутствующих ей ощущений. К тому же в определенный момент, без тренировки памяти или ее поддержания, чтобы быть точным, почти все в конце концов исчезает.
Ванденбюш приложил указательный палец к своему правому виску:
– Что же касается ее правого гиппокампа, того, от которого зависит зрительная память, то он атрофирован на девяносто пять процентов. Войдите в палату, молча пожмите ей руку и выйдите. Если что-то ее отвлечет: какой-то шум, автомобильный гудок или гром, тогда, даже если вы вернетесь через минуту, она вас не узнает. Ее мозг не в состоянии хранить образы или лица.
Люси в задумчивости грызла ручку.
– Короче говоря, Манон напрочь забыла все, что произошло после нападения, но не то, что было прежде? Обратная амнезия?
– Скажем так: Манон забыла все, что она не записала и не попыталась выучить, то есть девяносто девять процентов своей жизни. К тому же ретроградная амнезия, так называемая амнезия «путешественника без багажа», почти всегда сопровождается антероградной. Так что утрата воспоминаний касается, в разной степени, и периода, предшествовавшего этому… низвержению в страну забвения. В случае Манон это полная утрата воспоминаний, относящихся к тому, что произошло за два месяца до нападения, воспоминания о еще более отдаленных событиях постепенно стабилизируются.
– То есть это значит, что она, например, не может вспомнить лицо грабителя… Или каким образом он на нее напал…
– От вас ничего не скроешь. Ей бы пришлось заучивать наизусть протокол с описанием совершенного на нее нападения, можете себе представить? В любом случае из-за своего правого гиппокампа она не узнает его в лицо. Она превратилась в так называемого прозопагностика[10]. Даже если она тысячи раз будет рассматривать вашу фотографию, «физически» она вас все равно не узнает. Только слова или интонации смогут ей что-то подсказать. Ее мозг слеп, хотя и не полностью глух…
Люси постучала ручкой по своему блокноту:
– И все же… Что касается остального – других ее… способностей… Они действительно остались прежними?
Доктор кивнул:
– Манон невероятно умна. Она полностью сохранила способность решать сложные проблемы. К тому же она представляет собой пример на редкость организованного человека. В этом ей очень помогает новая технология. «N-Tech» со встроенным GPS и мобильный телефон всегда при ней, что бы она ни делала. Все в ее жизни распланировано, отмечено, записано. Что надо делать, чего следует избегать. Абсолютно все. Она – образец невероятной дисциплины. Сходите в ее квартиру, и вы поймете…
– Вы там уже бывали?
– Разумеется. Для меня первоочередной задачей является знакомство с условиями жизни моих пациентов.
– Ну да, конечно.
Поколебавшись, Ванденбюш продолжал:
– Знаете, Манон и прежде, до всех этих проблем, была женщиной неординарной. А теперь она еще больше отличается от остальных. Она компенсирует необходимость хранить воспоминания при помощи своего ума. Она приспособилась к своему недугу.
– В чем неординарной?
Ванденбюш с гримасой отвращения допил шоколад и бросил стаканчик в урну.
– В двадцать два года Манон получила диплом одного из самых престижных университетов. В двадцать три стала магистром математики в…
Люси совершенно непроизвольно подняла голову от блокнота и посмотрела на собеседника:
– Продолжайте, пожалуйста…
– …в Технологическом институте штата Джорджия, в Соединенных Штатах. Потом… гм… Сложно четко обрисовать область ее исследований… Я сам не очень-то в этом разбираюсь, но Манон обладает даром просто и с увлечением рассказывать о том, чем она занималась раньше.
– И все же попробуйте. Хоть я из полиции, но мозги у меня есть.
Ванденбюш показал два ряда прекрасных белых зубов:
– Манон трудилась над одной из семи математических задач тысячелетия, касающейся… «качественной характеристики решений систем дифференциальных уравнений», над которой бились величайшие математики. Это настолько трудные задачи, что Математический институт Клэя[11] в Кембридже объявил премию в миллион долларов тому, кто найдет решение.
Люси присвистнула:
– Стоит поломать голову!
– Даже не пытайтесь. Сложность задач неподвластна нашему воображению. На этом уровне речь идет не о том, чтобы сломать себе голову над решением задачи, а об отречении от мира, принесении в жертву собственной жизни и жизни своих близких. Каждое доказательство требует многих сотен, нет, многих тысяч страниц! На самом деле Манон не работала непосредственно над решением проблемы, которой занималась. Ей, скорее, было поручено разобраться в предложенных другими математиками решениях и оценить их, а потом принять или отвергнуть.
Люси заметила, что в глазах Ванденбюша даже как будто светится огонек гордости, словно у берейтора, расхваливающего достоинства своей беговой лошади.
– Моя пациентка билингв: помимо французского, она в совершенстве владеет английским, знает латынь, а для развлечения занимается – точнее, занималась – изучением Фестского диска[12], одного из самых таинственных образцов иероглифического письма. Его язык до сих пор не расшифрован.
– Неслабое хобби.
– Вот именно. А в довершение сказанного страдающая амнезией Манон обладает фантастической рабочей памятью, подобно великим шахматистам, способным за короткое время проанализировать огромное количество ходов.
– Вы сейчас говорите о другой памяти?
– Да. О краткосрочной, или рабочей памяти. Той, что позволяет вам, например, запомнить номер телефона на несколько секунд, чтобы набрать его, никуда не заглядывая. Вы, как и я, можете удержать в своей краткосрочной памяти в среднем семь элементов. Например, «дом, вулкан, коляска, губка, микроскоп, копирка, язык»… А вот Манон способна запомнить больше двух десятков.
Их разговор был прерван стремительным появлением Флавиана.
– Манон проснулась. И уже уткнулась в свой «N-Tech». Это поразительно, но она, кажется, возвращается к жизни. Хотя и не понимает, как она здесь оказалась. «Это не записано в моем „N-Tech“, значит это ненормально», – сказала она мне. Брат пытается успокоить ее, но он объясняет все так, как ему вздумается…
– А именно? – поинтересовалась Люси.
– Более… умиротворяющей версией происшедшего.
– Мы идем с вами, доктор, – решила она.
Флавиан движением руки удержал их:
– Прошу вас подождать еще несколько минут. Я только что отправил туда медсестру, чтобы она помогла Манон привести себя в порядок. И не забывайте, лейтенант, о том, что я вам говорил, ей необходимы положительные ориентиры, а не поводы для тревоги! Так что спокойствие!
Прежде чем уйти, он с улыбкой обратился к Ванденбюшу:
– Дорогой коллега, попытайтесь ее сдерживать…
Люси даже не удостоила его ответом: она бегло просматривала свои записи в блокноте. И вдруг в упор спросила Ванденбюша:
– Вы обратили внимание на вырезанную у нее на ладони надпись? «Пр вернулся»?
– Да, я ее видел. Но, признаться, не совсем понимаю…
– Она думает, что речь идет о Профессоре, убийце, который свирепствовал здесь несколько лет назад.
Ванденбюш вдруг разнервничался:
– Она фантазирует. Это стало ее навязчивой идеей с тех пор, как…
– С каких пор?
Невролог сделал глубокий вдох:
– С тех пор, как он убил ее сестру… Карину.
Люси опешила, но тут же сопоставила факты:
– Ну да! Карина Маркет, одна из шести жертв! Могли бы сказать мне об этом раньше!
– Простите. Я не обладаю рефлексами, необходимыми для полицейского… Или полицейской, как правильно сказать?
– Понятия не имею. Расскажите мне, что вам известно об этой истории!
– На самом деле не так уж много. Это случилось до того, как Манон стала моей пациенткой.
– И все же?
– Когда была убита ее сестра, Манон еще не имела проблем с памятью. Однако мне удалось узнать, что смерть сестры повергла ее в глубокую депрессию. Действительно, именно в тот момент она прекратила все свои исследования, прервала свою блестящую карьеру… И вбила себе в голову мысль выследить Профессора. Для нее это стало…
– Навязчивой идеей?
– …Смыслом жизни. Ее брат рассказывал, что Манон тратила все свое время, все силы, чтобы отомстить за сестру. Она сумела установить прямые контакты с полицией, ей удалось ознакомиться с какими-то делами… Чтобы уяснить для себя логику действий убийцы, понять, какая дикая идея им движет, она беседовала с родственниками других жертв, судмедэкспертами, психологами. Она отдавалась этому с тем же жаром, с каким прежде занималась своими математическими задачами. С безграничной настойчивостью…
Немного помолчав, Ванденбюш продолжал:
– А потом, через полгода, случилась кража, которая так плохо обернулась для нее и все нарушила… По крайней мере, я так думал…
– То есть что значит, вы так думали?
– Всего пару часов назад доктор Флавиан показал мне шрамы на ее теле… Теперь я понимаю, что Манон никогда не переставала преследовать убийцу, даже в своем нынешнем состоянии… Она блистательно скрывала свою игру, я вообще ничего не замечал… Поразительно, но она действительно на редкость умна.
– Вы полагаете, она и есть автор этих насечек на теле?
– Не просто полагаю, я в этом уверен! Она и ее брат. Он сам мне только что сказал. А Манон от меня их всегда скрывала…
– Брат? Но… Зачем?
– Понятия не имею. Он не захотел объяснять. Но я убежден, что эти раны имеют отношение к убийце ее сестры.
Люси закрыла блокнот. Голова гудела от вопросов.
Сестра Манон – жертва Профессора. Потом нападению подвергается сама Манон, это было три года назад. Кража. А теперь очередной стресс, как раз в самом начале рекламной кампании с ее участием. Простое совпадение? Возможно ли, чтобы она искалечила себе руку под влиянием страха, уверенная, что имеет дело с Профессором? Может ли ее недуг быть связан с галлюцинациями, рождал ли он мнимые воспоминания, «ощущения пережитого, дежавю»?
Необходимо было как можно скорее поговорить с Манон. Понять смысл этих загадок. Спички, «Другие», надрезы…
В вестибюле Ванденбюш достал из кармана визитную карточку:
– Вы, как и я, должно быть, задаете себе много вопросов. И их станет еще больше после общения с моей пациенткой. Она в самом деле поразительная личность. – Он протянул карточку Люси. – Не стесняйтесь, звоните мне, если я могу оказаться чем-то полезен. А не хотите ли вы завтра пойти с Манон в клинику Свингедоу? Это помогло бы вам немного разобраться в причудливых свойствах нашего мозга. Это… необычайно интересно.
– Спасибо. Я думаю, нам с вами еще в любом случае придется встретиться.
Невролог кивнул и добавил:
– Главное, когда мы войдем в палату Манон, не забудьте – нельзя вносить никаких изменений в ее и так уже нарушенный привычный образ жизни. Для страдающего амнезией нет ничего страшнее, чем очнуться в незнакомом помещении. В такие моменты приходят в действие защитные инстинкты. Почувствовав себя в опасности, Манон может… начать нести околесицу… сделаться буйной.
– Знаю. Бедняга-водитель, который подобрал ее в Реме, за это уже поплатился.
Врач посерьезнел:
– И последнее, но очень важное. Ее мать покончила с собой, перерезав себе вены, вскоре после ограбления.
– Знаю… Психиатрическая клиника…
– Мари Муане не удалось пережить внезапного исчезновения ее дочери Карины и того, что случилось с Манон.
– Надо признать, и правда многовато…
– Разумеется… А вот Манон – как бы это выразиться? – предпочла игнорировать факт кончины матери.
– Предпочла?
– Да, предпочла. Манон сама строит свою жизнь. Она отбирает, повторяя несчетное количество раз, только то, что ей хочется сохранить в памяти, а остальное отметает. Так что она нигде не записала факта этой смерти. Она решила не превращать его в воспоминание.
Люси не могла прийти в себя.
– Но… Как она могла предпочесть игнорировать такое событие? Ведь это ее мать!
– Я думаю, вы не до конца отдаете себе отчет… Представьте только, что среди ночи к вам в дверь стучат жандармы и сообщают, что ваша мать умерла. Представьте по-настоящему, будто на самом деле, прошу вас… темнота, стук в дверь, жандармы… А потом вас оставляют наедине с этой болью плакать сутки напролет. Потом вам стирают память, вы уже не знаете, в чем причина вашей подавленности. Она вас не покидает, голову сжимает железный обруч, глаза щиплет – но вы ничего не понимаете! Едва вы приходите в себя, вам снова сообщают эту ужасную новость. Те же жандармы, которые недавно стучали в вашу дверь. И так каждую ночь, по многу десятков раз, до тех пор, пока это горе не закрепится наконец в болезненное воспоминание. Манон отказалась от этого невыносимого напряжения. Она предпочла сохранить счастливые воспоминания и не омрачать их этой смертью. Потому что воспоминания, предшествующие несчастному случаю, – это все, что у нее осталось. Аромат духов, ласки, смех… Это единственное, что связывает ее с жизнью, они дарят ей прошлое, дают ощущение, что она жива. Поэтому ее сознание любой ценой стремится сохранить их нетронутыми. Понимаете?
Люси кивнула.
– Прекрасно, – продолжал Ванденбюш. – Я и ее брат, мы… уважаем выбор Манон: не знать. Мы приняли решение не мешать ей верить, что Мари Муане жива. Никто не может войти в систему «N-Tech». Она защищена паролем, который Манон постоянно меняет. Так что для нас совершенно невозможно внести туда ложную информацию о «существовании» ее матери… Но… мы регулярно говорим Манон, что она забыла записать о визите Мари, что она днем звонила ей и тому подобное. Тогда Манон самостоятельно вносит эти данные в свой органайзер. Если я скажу, что вчера она звонила матери, она поверит. Я… действую таким образом по обоюдному договору с ней самой, чтобы ненароком не причинить ей ненужных страданий.
Люси переполняло чувство протеста.
– Сумасшедший дом какой-то! Кто угодно может сфальсифицировать прошлое Манон… Что за ужас…
– Я с вами согласен, эти пациенты легко уязвимы. Знаете, человечество и, даже более того, животный мир выжили потому, что мозгу проще регистрировать негативную информацию, чем позитивную. Это научно доказано. С незапамятных времен именно негативные эмоции помогали ускользнуть от хищника или, например, постоянно искать пропитание, даже при отсутствии чувства голода. Вспомните медведей, которые перед тем, как впасть в зимнюю спячку, несколько месяцев питаются впрок. Они предчувствуют опасности зимы. Но у страдающих антероградной амнезией больше нет этого инстинкта самосохранения. Они знают о своей уязвимости, но ничего не могут сделать. И это ввергает некоторых из них в тяжелейшее депрессивное состояние, которое может даже закончиться самоубийством. Это статистически доказано, а психиатрические клиники ежедневно регистрируют все новых больных, пораженных амнезией. И не знают, что с ними делать. Вот почему – вы это заметите – Манон очень бдительна. Она замкнулась, чтобы защитить себя. Она доверяет только самой себе и записям в своем органайзере.
– А брату?
– И ему, разумеется. Они очень близки. Фредерик с огромным вниманием заботится о ней. Но Манон психически очень неустойчива: у нее очень быстро меняется настроение. Сегодня она доверяет вам, а завтра – нет. Вы увидите, она может быть буйной, а через минуту – само очарование. Вот так-то…
Они подошли к лифтам.
– Несколько минут назад я рассказывал вам о краткосрочной памяти… Вы помните те семь слов, которые я назвал?
– Ммм… Дом, коляска… Больше не помню…
– Больше не помните… Так вот у Манон то же самое с лицами… Она больше не помнит…
