Дик Фрэнсис
Крысиные гонки
Глава 9
На следующий день Нэнси собиралась сама везти Колина в Хейдок. Они арендовали маленький четырехместный самолет в сто сорок лошадиных сил, одну из модификаций «Чероки». Нэнси всегда брала эту машину в своем клубе для учебных полетов и для практики. Мы детально проработали с ней план полета. Я рассказал о правилах и сложностях, которые могут встретиться в контрольной зоне Манчестера с очень оживленным воздушным движением. Прогноз погоды обещал до вечера ясное небо. Радар поможет ей, если она собьется с пути, а я буду лететь следом и помогать ей по радио.
– Харли пришел бы в ужас, увидев, как вы помогаете ей, – усмехнулся Колин, слушая мои напутствия. – "Пусть эти идиоты наберутся страха, – сказал бы он вам. – Тогда они будут летать на нашем самолете и забудут эту глупость – "сделай сам".
– Угу, – согласился я, – Ведь и Харли хочет, чтобы вы были в безопасности, не забывайте.
– Он что, велел вам помогать нам?
– По правде говоря, нет.
– Я так и думал.
На самом деле Харли сердито ворчал:
– Не хочу, чтобы они взяли в привычку такие полеты. Убедите Колина Росса, что она совсем неопытна, и что эксперименты в воздухе опасны.
Колина не нужно было убеждать: он и сам знал. Но он хотел порадовать Нэнси. Она села за штурвал с сияющими глазами, будто ребенок, которому дали любимое лакомство.
Наш "Чероки-шесть" был нанят тренером, не знавшим всех сплетен. Он договорился по отдельности с Энни Вилларс и Кенни Бейстом, что они разделят с ним эту поездку. Когда этот тренер и крупный шумный владелец лошади, которую тот тренировал, вместе с жокеем, работающим с ней, собрались возле самолета, воздух налился ядом.
Джервис Китч, тренер, кипел от негодования.
– Откуда я мог знать, – обиженно жаловался он мне, – что они не выносят друг друга?
– Вы не могли знать, – успокаивал я его.
– Они только позвонили и спросили, нет ли свободного места. Энни – вчера, Бейст – позавчера. Я сказал, что есть. Откуда я мог знать?..
– Вы не могли знать.
Громкоголосый владелец, который явно оплатил счет, спросил, какого черта говорить об этом? Главное, что они внесут свою долю стоимости полета. Хамские манеры выдавали его принадлежность к тому сорту людей, которые полагают, что, если они купили услуги, то, значит, купили и душу человека. Тренер Китч выпустил пар и притих. Маленький жокей, сопровождавший их, все время испуганно молчал. Владелец, чье имя, как я узнал из программы скачек, было Эмброуз, тоном приказа заявил мне, что пора двигаться, потому что он нанимал меня не затем, чтобы целый день стоять в Кембридже.
Энни Вилларс смущенно заметила, что капитан на самолете – все равно что капитан корабля.
– Чушь, – возразил Эмброуз. – На такой маленькой машине он всего лишь шофер. Я его нанял? Нанял. Для чего? Чтобы он перевозил меня с места на место. – Он сам себе кивнул. – Значит, шофер, и все. – Его тон не оставлял никаких сомнений, что он знает, чего стоят шоферы.
Я вздохнул и взобрался на место. Лучше не обращать на него внимания, ведь я не в первый раз в жизни сталкивался с такими людьми, Но все равно, это будет не самое веселое путешествие.
Скорость "Чероки-шесть" – пятьдесят миль в час, намного больше, чем у самолета Нэнси, и я обогнал ее еще во время взлета. Но я слышал, как она по радио запрашивает информацию для полета. Она тоже могла слышать меня. Поэтому создавалось впечатление, будто мы летим вместе. Меня радовало, что она все делает правильно.
Мы приземлились в Хейдоке на несколько минут раньше, чем она. Пассажиры быстро вышли, и мне удалось посмотреть, как она садится. Она легко, словно перышко, коснулась травы, вызвав одобрение зрителей. Неплохо для любителя, налетавшего девяносто четыре часа. Но рейс для нее был нелегким, и нельзя, чтобы она потеряла осторожность.
Нэнси затормозила довольно далеко от меня, и, заперев "Чероки", я пошел сказать ей, что она сломает в следующий раз шасси, если так тяжело стукнется о землю.
Она скорчила рожицу, возбужденная и довольная.
– Это было здорово. Просто великолепно. В Ливерпуле дежурные у радара так любезны. Они объяснили, как облетать контрольную зону, и пообещали не отпускать, пока я не увижу ипподром. И не отпускали.
Колина распирало от гордости за сестру, но он ласково подкалывал ее:
– Хорошо, что мы прилетели в Хейдок, но ведь еще надо вернуться домой.
– Возвращаться домой всегда легче, – уверенно заявила Нэнси, – и вокруг Кембриджа нет таких строгих правил облета контрольных зон, как здесь.
Мы нырнули под ограждение и вместе пошли по скаковой дорожке к паддоку. Всю дорогу Нэнси взбудораженно болтала, будто приняла возбуждающее. Колин подмигнул мне, я подмигнул ему. Ничто так не опьяняет, как большой успех.
Мы расстались с Колином возле весовой и пошли выпить кофе.
– Представляете, всего четыре недели назад мы здесь познакомились! – воскликнула Нэнси. – Всего четыре недели, а у меня такое впечатление, будто я знаю вас половину своей жизни.
– Надеюсь, вы будете знать меня и другую половину жизни.
– Что вы сказали?
– Ничего... Сандвич с индейкой нормальный?
– M-м, очень вкусно. – Она неуверенно посмотрела на меня. – Что вы имели в виду?
– Да так, ничего! Одна из тех общих фраз, которые обычно говорят люди.
– О-о!
Нэнси откусила большой кусок сандвича. "У нее красивые ровные зубы, а ты дурак", – подумал я. Дурак, который увлекается, дурак, которому она все больше нравится. У меня в душе одни развалины, мне нечего предложить ей, а у нее целый мир на выбор, у нее, у сестры Колина Росса. Если я айсберг, как сказала Хони, то мне лучше и оставаться айсбергом. Когда лед тает, получается такая лужища!
– Раковина опять захлопнулась, – заметила Нэнси, разглядывая меня.
– Нет, нет.
– Да, да. С вами так бывает. Иногда. Вы кажетесь спокойным и общительным, и вдруг внутри что-то щелк – и вы улетаете в стратосферу. Куда-то, где очень холодно. – Она поежилась. – Мороз.
Я допил кофе и позволил стратосфере выполнить свою задачу. Тающие края благополучно замерзли.
– Чантер сегодня тоже здесь? – спросил я.
– Бог знает. – Она пожала плечами. – Вы соскучились без него?
– Нет. – Это "нет" прозвучало более пылко, чем мне бы хотелось.
– Это уже что-то, – пробурчала Нэнси себе под нос.
Я промолчал. Не может быть, чтобы она имела в виду то, что прозвучало. Мы доели сандвичи и пошли посмотреть на заезд, в котором участвовал Колин. И когда мы спокойно облокотились на ограду парадного круга, из воздуха материализовался Чантер и прошлепал руками от волос до коленок Нэнси, будто тушил ковром пламя. Все его побрякушки позвякивали и тоже касались Нэнси. Она оттолкнула его.
– Ради Бога...
Но он не смутился.
– Ах, Нэнси! Пошли прямо сейчас. Ты и я. Если ты отбросишь предрассудки, у нас есть все для счастья.
– Ты для меня, Чантер, не попутчик.
– Ты никогда не давала себе расслабиться по-настоящему, цыпленок. В этом твоя проблема.
– И не собираюсь, – твердо отрезала она.
– Немножко ЛСД поможет тебе понять суть вещей.
– Да, – согласился я, – ЛСД разложит суть на компоненты. Как вы говорили в тот раз. Вы видите мир фрагментарно.
– Чего? – Чантер переключился на меня. – Нэнси, ты еще не отделалась от этого зануды? Ты, наверно, дразнишь меня.
– Он видит мир целым, – ответила она, – и не нуждается в подпорках.
– ЛСД не подпорки, это дверь в мир, – провозгласил он.
– Закрой дверь, – парировала Нэнси. – Я в нее не войду.
Чантер хмуро посмотрел на меня. Зеленую скатерть сменила причудливая бесформенная туника, собранная из ткани, меха, кожи, металла. Лоскутья разной величины были не сшиты, а соединены скрепками.
– Это твоя работа, парень. Там, где ты, там плохие новости.
– Это не его работа, – возразила Нэнси. – Наркотики – это кошмар. И всегда были кошмаром. В художественной школе я иногда курила марихуану, но не больше. А теперь, Чантер, я выросла. Я уже говорила тебе. Я взрослая.
– Он промыл тебе мозги.
Нэнси покачала головой. Я понял, в эту минуту она подумала о Мидж. Если человек сталкивается с чем-то действительно серьезным, он быстро взрослеет.
– У тебя сегодня нет занятий? – спросила Нэнси.
– Эти паскуды бастуют. – Он сердито нахмурился.
– Ты имеешь в виду студентов? – Нэнси засмеялась.
– Угу. Они требуют уволить заместителя директора за то, что у него на них досье, на какие демонстрации они ходили.
– А вы на чьей стороне? – иронически спросил я.
– Ты раздражаешь меня, парень. На самом деле раздражаешь, – фыркнул он.
И несмотря на это, он не отходил от нас весь день, хмурился, ворчал, при любой возможности лапал Нэнси. Она терпела его компанию, словно не так уж он ей не нравился. Что касается меня, то я обошелся бы без него. Легко.
Колин выиграл два заезда, включая крупнейшую в этот день скачку. Лошадь Энни Вилларс пришла второй. Кенни Бейст победил в своем заезде. Лошадь громкоголосого Эмброуза финишировала четвертой, что не обещало сделать возвращение домой приятнее.
Меня начала беспокоить погода. Фронт теплого воздуха, несущего с собой облачность, наступление которого синоптики обещали к вечеру, кажется, опережал расписание. Юго-западный ветер пригнал табуны облаков, и они постепенно затянули небо, будто кровать простыней. Когда солнце скрылось за белой пеленой, Нэнси посмотрела вверх.
– Бог мой, откуда взялись эти облака?
– Фронт теплого воздуха.
– Проклятие... Думаете, в Кембридже такая же погода?
– Если хотите, я узнаю.
Я позвонил в Кембридж и спросил, какая у них сейчас погода и какой прогноз. Нэнси стояла рядом в телефонной будке, а Чантер бурлил и злился снаружи. Мне пришлось попросить Кембридж повторить их информацию. Волосы Нэнси слегка пахли свежими цветами.
– Вы сказали, две тысячи футов? – переспросил я.
– Да, – с подчеркнутым терпением ответил Кембридж, – мы повторили вам это уже два раза.
– Теплый воздух там не ждут раньше чем через три-четыре часа, – объяснил я Нэнси, положив трубку. – И прогноз обещает, что облачность не опустится ниже двух тысяч футов. Так что вы вполне справитесь.
– И кроме того, – добавила Нэнси, – во время практики я раз десять взлетала и садилась в Кембридже, так что уверена, что смогу посадить самолет.
– Вы летали без инструктора?
– Несколько раз, – кивнула она. – Конечно, в ясные дни.
– Но, по правилам, с вашей квалификацией еще нельзя летать с пассажирами в облачные дни, – заметил я.
– Не преувеличивайте опасность. Ничего не случится. Ведь они сказали, что там небо ясное? А облачность на высоте двух тысяч футов. Значит, я спокойно смогу лететь ниже облаков.
– Надеюсь, сможете.
– И потом, я же лечу домой. – Нэнси старалась успокоить меня.
– Угу...
Чантер дернул дверь будки.
– Ты что, парень, навсегда арендовал это пространство? – Он протянул руку, пальцы в миллиметре проскользнули мимо груди Нэнси, и она на мгновение исчезла в его кожано-меховой накидке, а потом, вся красная, вынырнула снова.
– Ради Бога, Чантер, мы же на скачках!
– Тогда переместимся в мою берлогу.
– Ну уж нет, благодарю.
– Женщины! – с негодованием произнес он. – Проклятые женщины. Упускают свое счастье.
– Разве это не похоже на реакционные утверждения правых? – безразлично спросил я.
– Остынь, парень, – сказал Чантер. – Остынь.
– Вы оба остыньте. – Нэнси оправила платье. – Сейчас мне надо к самолету, чтобы подготовиться к возвращению домой. А ты, Чантер, останься. Я не могу сосредоточиться, когда ты ползаешь по мне глазами.
Он стоял и смотрел нам вслед, что-то обиженно бормоча.
– Он невозможен, – заметила Нэнси, когда мы пересекали скаковую дорожку. Но сама при этом улыбалась.
Расстелив на крыле карту, мы просмотрели шаг за шагом весь план полета. Нэнси собиралась вылететь раньше нас и ориентироваться по радиомаяку Личфилда. Это был не прямой, но более легкий путь для авианавигации. Хотя она и считала, что домой вернуться легче, я пометил у нее на карте пункты, по которым проще ориентироваться, и рассчитал время, в какое она должна быть в каждом из них.
– Вы соображаете в пять раз быстрее, чем я, – вздохнула она.
– У меня немного больше опыта.
Я сложил карту и протянул ей.
– До встречи в Кембридже. И желаю удачи.
– Надеюсь...
– Нэнси...
– Да?
Я сам не знал, что хотел сказать. Она ждала. Немного подумав, я серьезно произнес:
– Будьте осторожны.
– Конечно, буду, вы же знаете. – Она чуть улыбнулась.
Подошел Колин, еле волоча ноги.
– Боже, как я устал, – вздохнул он. – А как мой пилот?
– Готов и, если тебе повезет, способен справиться.
Пока они взбирались на места, я проверил внешнюю обшивку самолета. Бомб нигде не было видно. Да я и не ожидал их найти. Нэнси запустила мотор, я пожелал им ясного неба, и они оба помахали мне руками. Она развернулась в дальнем конце поля, быстро набрала скорость и взмыла в бледно-серое небо. Тень от облаков опускалась ниже, чем плыли сами облака. Вроде бы причины для беспокойства не было. Если бы еще в Кембридже было ясно. Я направился к "Чероки". Энни Вилларс и Кенни Бейст уже ждали у самолета, напряженно глядя в разные стороны. Я отпер дверки, и Энни, не сказав и слова, заняла свое место. Кенни кисло посмотрел ей вслед и остался снаружи. Я поздравил его с победой. Он проворчал, что в заезде не участвовали фавориты.
Тренер и жокей Эмброуза с тоскливым выражением спешили к самолету. Наконец появился и сам Эмброуз с багровым лицом, распространяя вокруг клубы тошнотворного пивного перегара. Едва подойдя к самолету, он повернулся ко мне и выдал очередной подарок:
– Я забыл в гардеробе шляпу. Сбегайте, принесите ее.
Кенни и двое других вдруг с озабоченными лицами полезли на места, притворяясь, что не слышат его слов. Ответить ему "Принесите сами" означало бы потерять клиента Харли. У меня не было выхода, и я потащился по скаковой дорожке к паддоку, потом в туалет для членов клуба и там на вешалке нашел его шляпу. Внутренняя лента, опоясывающая тулью, была такой сальной, что я удивился, как Эмброуз не стесняется, что кто-то ее увидит.
Я уже открыл дверь, когда кто-то с силой схватил меня за руки. Обернувшись, я обнаружил, что руки, державшие мои, будто стальные наручники, принадлежат майору Тайдермену.
– Майор?! – удивленно воскликнул я. Его не было видно весь день.
– Шор! – Он удивился еще больше, чем я. Мало сказать удивился, пришел в ужас. Он бледнел прямо на глазах. – Шор... Что вы здесь делаете? Разве вы не улетели в Кембридж?
– Я пришел за шляпой мистера Эмброуза, – озадаченно пробормотал я.
– Но... вы же улетели... забрав Колина и Нэнси Росс.
– Нет, – покачал я головой. – Нэнси сама ведет самолет.
– Но... вы же привезли их сюда. – Теперь все краски сошли с его лица, и казалось, он сейчас или хлопнется в обморок, или умрет.
– Нет. Я привез пять пассажиров на "Чероки".
Его ужас и страх будто волной прилива окатили меня. Теперь он вцепился в мои руки, чтобы не упасть, а не для того, чтобы привлечь внимание.
– Майор, – выдохнул я. От жуткого, чудовищного подозрения перехватило горло. – Ведь вы не подложили опять бомбу в их самолет? Там нет... о Боже... еще одной бомбы?
– Я... я... – Язык не слушался его.
– Майор! – Я высвободил руки и схватил его. Шляпа Эмброуза упала и незамеченной покатилась по грязному полу. В ярости я сдавил его руки. – Майор, там нет еще одной бомбы?
– Нет... Но...
– Что "но"?
– Я думал... вы поведете самолет... я думал, вы с ними... а вы бы справились...
– Майор! – Я тряс его так, будто собирался оторвать ему руки. – Что вы сделали с самолетом?
– Я видел, как вы пришли вместе с ними... как вернулись к самолету... как рассматривали карту... как проверяли самолет... Я был уверен... что вы поведете самолет... и вы... вы бы справились... Но Нэнси Росс... Боже мой, Боже мой...
Я отпустил одну его руку и с силой ударил по лицу.
– Что вы сделали с самолетом?
– Все равно вы... уже ничего не сможете...
– Я верну ее. Сейчас же посажу самолет.
– Нет, – покачал он головой, – не сможете... У нее нет радио... Я приклеил... – Он сглотнул и приложил руку к тому месту, по которому я ударил. – Я прикрепил к главному электрокабелю пакетик с азотной кислотой...
Отпустив майора, я глядел на него, чувствуя, как холодное отчаяние подкатывает к горлу. Потом машинально поднял шляпу Эмброуза и кинулся к дверям. Я бежал по паддоку, потом по скаковой дорожке. Бежал. Бежал, не останавливаясь, к самолету. Меня не интересовало, зачем майор это сделал. Я вообще не думал о майоре. Только мысль о Нэнси билась в голове. Что она, такая неопытная, будет делать в воздухе с полностью испорченной электропроводкой?
Конечно, она может долететь. Мотор не остановится. Некоторые приборы будут работать. Альтиметр. Показатель скорости. Компас. Ни один из этих важных приборов не откажет, потому что они не работают на электричестве.
Зато стрелки приборов, определяющих работу мотора, будут стоять на нуле. И стрелка, показывающая количество горючего в баках, тоже застынет на нуле. И Нэнси не узнает, сколько у нее осталось горючего, хотя она, конечно, помнит, что у нее горючего на два часа полета.
Самое плохое, что нет радио. Она не сможет связаться с землей и не сможет принимать сигналы авианавигационных маяков. Но... десятки людей летают вообще без радио, у них даже нет установки на борту. Если она подумает, что заблудилась, то может сесть на первом же подходящем поле.
Мелькнула мысль, что, может, пока еще ничего не случилось. Может, радио еще работает. Может, азотная кислота еще не разъела главный электрический кабель.
На земле я слишком далеко, чтобы меня услышали. Но если я быстро поднимусь в воздух, то могу связаться с манчестерским контрольным постом, объяснить им ситуацию, и они сообщат ей, что надо немедленно приземляться... А когда она будет в безопасности на земле, ничего нет проще, как починить кабель.
Я протянул Эмброузу шляпу. Он ждал возле самолета, пока я займу свое место. Не теряя ни секунды, я сел за штурвал и, только он устроился справа от меня, запустил мотор, надел наушники и включил радио.
– Почему такая спешка? – буркнул Эмброуз, когда мы катили к дальнему концу поля, чтобы развернуться.
– Надо послать радиосообщение Колику Россу. Он в воздухе впереди нас.
– А-а, тогда ладно. – Он мрачно кивнул. Эмброуз видел, что они прилетели после нас и что Нэнси вела самолет.
Вероятно, он считал, что я не имею права спешить, не спросив на то его разрешения. Его хватил бы удар, узнай он, что я не собираюсь везти его в Кембридж, пока не буду уверен, что Нэнси и Колин в безопасности.
На борту были всего одни наушники, и Эмброуз не мог слышать, какие сообщения приходят к нам, и вряд ли при шуме мотора он поймет, что передаю я, ведь микрофон тесно прижат к губам. И я решил хоть на время оттянуть взрыв его негодования, когда он поймет, что мы не летим в Кембридж.
Поднявшись на двести футов, я связался с диспетчером воздушного движения в Ливерпуле. Объяснил, что у Нэнси может испортиться радио, и спросил, слышит ли он ее.
Да, он слышал и передал ее контрольному посту в Престоне. Пока самолет не вышел из зоны, я оставался на частоте Ливерпуля, и поэтому попросил его выяснить в Престоне, есть ли у них с ней контакт.
– Ждите, – сказал он.
Через долгие минуты он снова включился.
– Они слышали ее, – коротко сообщил он. – Связь прервалась в середине передачи. Теперь они не могут вызвать ее.
Проклятый майор! Кровь бросилась мне в лицо. Тупой, опасный человечек.
– Они знают, где она сейчас? – Я постарался, чтобы голос звучал ровно.
– Ждите. – Тишина. Потом он снова заговорил: – Она в зоне Личфилда, на высоте пять-три, пять-четыре.
– На высоте? – недоверчиво переспросил я.
– Подтверждаю.
Мы тоже непрестанно набирали высоту. Прошли неплотную облачность на высоте две тысячи футов и теперь выбрались на яркое солнце на высоте четыре тысячи футов. Под нами во все стороны плотное ватное одеяло скрывало землю. Нэнси, конечно, тоже пришлось подняться на такую же высоту, потому что к востоку от Манчестера Пеннинские горы поднимаются вверх на три с лишним тысячи футов, а их высокие пики прячутся в облаках. У нее нет другого выбора: или она поднялась вверх, или вернулась назад. Она не увидит никакой опасности в том, что наберет высоту. С радионавигацией и при хорошей погоде в Кембридже это самое разумное, что можно сделать.
– Пункт ее назначения Кембридж. Можете проверить погоду там?
– Ждите. – На этот раз пауза затянулась. Затем его голос невозмутимо произнес: – Погода в Кембридже: с юго-запада быстро распространяется облачность, нижний уровень – тысяча двести футов, верхний уровень – три тысячи пятьсот футов.
Я не сразу ответил ему, переваривая ужасающие выводы из этого сообщения.
– Подтвердите прием сводки погоды, – автоматически произнес он.
– Прием подтверждаю.
– Последние метеорологические сводки показывают сплошную облачность к югу от реки Тис. – Диспетчер воздушного движения знал, что говорил. В лаконичном ровном тоне не было никакой паники и никакого волнения. Нэнси летела над слоем облаков, и никто не мог ей сообщить, где она находится. Она не видела землю и не могла узнать направление. Рано или поздно ей придется спуститься ниже, потому что кончится горючее. И, так как прибор не работает, она не сможет определить, долго ли ей можно держаться в воздухе. Теперь самое главное для нее спуститься ниже облачности, пока мотор еще действует. Тогда она сумеет найти место, где можно посадить самолет. Но если она начнет спускаться слишком рано или в неудачном месте, то может налететь на скрытую облаком гору. Даже для очень опытного пилота ситуация непростая.
– Может ли радар военно-воздушных сил найти ее и проследить, куда она летит? – Я говорил намеренно спокойным тоном. – Я знаю план ее полета... Сам составлял для нее. Видимо, она придерживается его, полагая, что в Кембридже ясно. Я могу последовать за ней и найти.
– Ждите. – Снова пауза, он запрашивал станцию военно-воздушных сил. – Измените частоту на радар Бирмингема – один-один-восемь-ноль-пять.
– Понял, – ответил я. – И большое вам спасибо.
– Желаю удачи! – сказал он. – Она вам понадобится.
