Галина Гончарова
Айшет. Магия разума
Идея, вычитанная мной в одной из книжек, была проста.
Берется клочок пергамента. По нему проводятся угольком – сколько? Ага, сейчас две черточки. Значит на второй день от сегодняшнего.
Когда? Не ждать же целый день?
На одной из черточек жирная точка, ближе к ее концу. Вечером надо исхитриться и сходить за водой. Или за чем-то еще… да мало ли дел по дому?
С одной скотиной возни… хоть коров мы и не держали, но пара-тройка козочек в сарае блеяла, а еще курицы, утки…
Лес – лесом, хозяйство – хозяйством.
Выберусь.
Родители нам видеться, конечно, запретили, ну так что же? Я не бежать с Михом собираюсь и не в стогу валяться, а просто видеться. Ведь больно же!
Почему они с нами так поступают?
Не понимаю, нет, не понимаю, чего рассердился отец. Я слишком мало знаю, а спросить и не у кого. Так-то.
* * *
Мих появился точно в назначенное время.
Усталый, осунувшийся, с запавшими глазами.
– Шани!
Я молча бросилась ему на шею. Прижалась, чувствуя, как окутывает золотистое облако тепла и света, как смывает оно боль и горечь, как исчезают куда-то усталость и тоска.
Любовь. Что может быть лучше?
Не скоро мы отпустили друг друга.
– Твои к нам свататься приходили, – шепнула я. Почему-то говорить громко не хотелось.
Я знала, что поблизости никого нет, и все же…
– Отец вернулся радостный, что твои отказали, – поделился Мих. – Выпил с дядькой и разговорился, а я подслушал. Мол, твой батяня человек разумный, понимает, кто и кому пара. Полтора года у них есть, чтобы меня с Ринкой свести, как быка племенного!
Я кивнула:
– Мне сказали, что раньше семнадцати меня не выдадут замуж. И с тобой видеться запретили.
Мих вздохнул.
А потом бросился, как в ледяную воду:
– Шани, давай поженимся?
Я аж воздухом подавилась.
– К-как?
– Вот так! Давай как к нам холоп приедет, так и поженимся? Бросимся ему в ноги, немного денег у меня есть, уж не откажет.
– А если твои родители при этом будут? Нас же мигом… по стойлам разведут.
Мих расправил плечи.
– Я и сам могу избу поставить! Не ребенок уже! И поле распахать, и семью прокормить, а не по нраву кому, так я и в другую деревню переберусь! Наш барон не самодур какой, а работник я хороший!
Я медленно кивнула.
Что ж, и это выход. И ждать долго не придется. Мы не знаем, когда приедет холоп, через месяц или два, но уж всяко до моих семнадцати!
– Родители разозлятся.
– И что с того? Погневаются, да и простят.
– Тогда надо что-то сразу решать с домом. Мих, ты представляешь, как нам будет, если и твои и мои объединятся?
Мих представил, мрачно сопнул носом.
– Да, шума будет… Ты права, Шани. Я с Форсом поговорю, он один живет, старый уже, ни сил нет, ни зрения. Предложу ему – мы поженимся и у него поселимся, он за нами свой век доживет, а мы не на улице окажемся. Хоть сразу, хоть потом…
Я кивнула.
Идея была хорошая, так в деревне делалось, и не раз.
Всякое бывало. И болезнь людей выкашивала, и в город дети подавались, так что случалось, старики оставались одни. Вот в таких случаях и разрешал староста подселение молодым семьям.
Свою выгоду получали обе стороны.
За стариками ухаживали, приглядывали и без куска хлеба в старости не оставляли, староста следил. А и то сказать, не зарекайся. Мало ли что у тебя в старости будет?
А молодые получали крышу над головой и более-менее обработанные поля.
Так и тянулось год за годом.
– Поговори. Если он твоему отцу сразу не расскажет…
Мих сопнул носом еще раз.
– Ладно. Подумаю… уж поверь, без крыши над головой не останемся, найду куда жену привести.
Я и не сомневалась. От Миха тянуло травянистыми тонами уверенности, решительности. Он взрослел на глазах…
Мой…
Надежный, уверенный, спокойный, любимый… мой!
И я со вздохом прильнула к твердому плечу, купаясь в его любви и даря свою в ответ. Как же хорошо…
* * *
Теперь мы встречались на бегу. Урывками, тайно…
Мих обрадовал, что холоп обещался приехать через два месяца. Надо было просто продержаться это время.
Я и держалась.
Недооценила родителей.
Кусочек пергамента лежал на своем обычном месте. Три черточки, на третьей, ближе к началу, точка. Рано утром…
* * *
Утро в лесу.
Какое оно – это утро?
Загадочное.
Приоткроешь дверь – и выскальзываешь в колдовской мир. Серый, паутинный, пока еще полусонный, чуть заметно поблескивающий капельками росы. Туман клубится меж древесных стволов, обвивает их прихотливыми завитками, льнет, словно верный пес к ногам.
Трава еще не шуршит – она мокрая, она упруго пригибается под ногами и кажется почти черной.
До поры.
Пока не проснется солнце.
И как же разительно изменится картина леса!
Роса вспыхивает миллионами, мириадами радужных огней, она повсюду, на деревьях, на траве, на паутине – и туман сам собой исчезает, растворяется, не выдержав столь ослепительной красоты. И каждое дерево, каждый куст сияют бриллиантами, а солнце еще даже не проснулось. Оно только-только выбирается из-за горизонта, недовольно почесывая сосновыми стволами толстенькое брюшко, оно еще примеряется рассияться…
Минута между тьмой и светом, между ночью и утром… недолгий момент, но такой драгоценный!
Рано утром, скользя по росе и поеживаясь от заползающих под одежду плетей тумана, я спешила к ручью.
Зря.
На берегу, на нашем месте, сидел отец. Пересыпал из горсти в горсть песок, смотрел грустно и укоризненно.
Я сначала застыла на месте, а потом махнула рукой и подошла. Все равно ведь…
Если отец здесь – значит все им известно. И ему с мамой, и родителям Миха, наверное. Да?
Это я и спросила.
– Нет, только нам.
– А откуда?
– Мама заподозрила, – усмехнулся отец, – она тебя хорошо знает…
То есть?
– Ты просто так никогда не смиришься. Если молчишь – значит нашла обходной путь, знаю я тебя.
Я фыркнула.
– Знаешь, пап. Кому, как не вам, и знать?
– Ты ведь не успокоишься. И мальчик твой тоже не успокоится.
Я развела руками:
– Пап, мы взрослые. Неужели мы не можем сами решать, кого любить, с кем жить?
– Решать можно, если знаешь обо всех последствиях своего решения. А ты о них и не догадываешься.
– Так, может, стоит мне рассказать?
– Я подумаю. А теперь – иди домой.
Я даже не шевельнулась, хотя было холодно и неуютно.
– Мы все равно будем вместе.
– Может, и так. Но сейчас учти – если поймаю, всю шкуру со спины спущу.
Я удивленно распахнула глаза.
Папа нас почти никогда не бил. Несколько раз, да, но переживал сильнее нас с Корсом. А тут вдруг…
– За что? Просто за встречу с любимым? Папа!
– Шани, ты не знаешь, чем рискуешь.
Не знаю! И кто в этом виноват?
– Так расскажите!
– Иди. Домой.
Я посмотрела на графитовые облака, которые клубились вокруг отца, и поняла, что ничего-то тут не получится. Вот в эту минуту – не получится.
– Мих… придет?
– А вот это не твое дело.
Мне оставалось только скрипнуть зубами, развернуться и отправиться домой.
Чтобы наткнуться дома на мамин взгляд. Грустный, укоризненный…
Не подействовало! Вот ни разу!
Я встретила мамин взгляд, не отводя глаз. И неизвестно, чем бы кончилось наше противостояние, но проснулся, загремел пятками по половицам Корс, и мы одновременно отвернулись.
– Доброе утро!
И улыбка. Широкая, спокойная улыбка счастливого ребенка.
Я и сама недавно так улыбалась. Но…
Почему со мной так поступают? Что происходит?
Внутри зрела, росла гадюка протеста, свивала холодные чешуйчатые кольца. Недалек тот день, когда она зашипит и ужалит.
* * *
Мих появился у нас на пороге через три дня.
Осунувшийся, бледный, серьезный… как же мне хотелось кинуться ему на шею! Сказать, что люблю, что дождусь, что все будет хорошо… даже этого мне не дали!
Мама была рядом. Покачала головой так, что у меня руки опустились, и сама пошла к парню.
– Опять заблудились? Дорогу показать?
Мих покачал головой:
– Госпожа Ланат, я к вашему мужу. Нет его дома?
– Скоро будет. – Мама пожала плечами. Кивнула в сторону колоды под навесом, где у нас дрова хранились, предлагая присесть. – Хотите – ждите.
– Я… можно я пока с Шани поговорю? Пожалуйста?
Мама ненадолго задумалась. Потом кивнула:
– При мне – можно.
– Госпожа Ланат…
– Не испытывай моего терпения, Мих Лемерт. Айшет – моя дочь.
Сказано было увесисто. Мих вздохнул – и покорился.
* * *
Мы не можем ничего. Ни обняться, ни взяться за руки, ни даже сказать то, что накипело в душе.
Под маминым взглядом у меня язык морозом сковало. Но наши глаза не молчали, нет…
– Я люблю тебя.
– Я тебя тоже люблю. Ты подождешь?
– Я обязательно дождусь. Вот увидишь, мы будем вместе! Мы будем счастливы…
Кто сказал? Кто ответил?
Не важно!
Мы смотрим друг на друга, и Мих буквально светится от любви. Но почему мама глядит с такой грустью? Что она видит? Что понимает? ЧТО?!
Вслух мы произносим какие-то глупости, но это напоказ. А по-настоящему говорят не наши слова, а наши сердца, наши души…
Моя душа поет под его взглядом. И кажется, что за спиной распахиваются громадные белые крылья и несут меня куда-то ввысь. В небеса…
– Просто картина. Гость явился?
Голос отца издевательски разрезает воздух, словно ножом вспарывает. Мих дергается всем телом, поворачивается к нему.
– Господин Ланат…
Поклон получается неловким. Отец смотрит на это с насмешкой, его забавляет и деревенский увалень, и его вежливость, такая неуклюжая и неуместная, такая наигранная… откуда я это знаю?! Почему я так думаю?!
– Допустим, я. Так что надо-то?
– Я… – Мих комкает в руках шапку, мнется, а потом выпаливает с неожиданной храбростью: – Господин Ланат, разрешите нам с Шани хотя бы видеться наедине? Пожалуйста…
Отец прищуривается:
– Видеться? Ну, пойдем в дом, поговорим по-мужски.
Я дергаюсь вслед за ними, но мама уверенно разворачивает меня к грядке.
– Тыквами займись. Приду – проверю.
Да что ж это такое?
– И воды в бочку принеси. Ведра я тебе сейчас дам.
Я скрипнула зубами. Она это нарочно?
Я подозреваю, что да.
* * *
Мих ушел от нас спустя два часа.
Подслушать не удалось, мама бдела, аки дракон над сокровищами, отправляя меня то в курятник, то еще за водой, то…
Потом из дома вышел грустный Мих, весь окрашенный темно-фиолетовыми тонами, вслед за ним вышел недовольный отец, явно разговор им не пришелся по душе. Ни одному, ни второму. Попрощаться нам дали. Но с таким видом, словно хуже ничего и быть не может.
Мих скрылся в лесу, отец посмотрел на маму и покачал головой:
– Этот – не уймется.
Мама вспыхнула желто-оранжевым.
Тревога, беспокойство…
Да что такое?!
– Ты уверен?
– Более чем.
– А может…
– Нет, Нари. Мы должны все рассказать детям, иначе будет намного хуже.
Мама покачала головой:
– Шем… хотя бы год. Два…
– Шани уже не ребенок. В чем-то она права – в этом возрасте в деревнях своих нянчат.
– Да! – вставила я.
– И мы детей от всего не убережем, как бы нам этого ни хотелось.
Мама вся искрилась оранжевым, темно-красным, серым, черным, я понимала, что она серьезно переживает, расстроена, нервничает, но…
Как найти ответ на вопрос, если нет никаких исходных?
– Ладно, – наконец решилась она. – Давай мы поговорим с детьми вечером.
Мы переглянулись с Корсом.
Ну, вечером – это неплохо. По крайней мере, не через год, не через два что-то мы да узнаем. И можно будет объяснить Миху, а не просто запрещать. Я же поняла, что папа его шуганул от дома… Ну почему так? Мы ведь любим друг друга! Это нечестно!
Глава 2
Вечер нарочно задержался сегодня. День тянулся как смола, медленно, липко и назойливо, ужин не готовился, и ели родители в три раза медленнее, чем обычно.
Мы с Корсом извертелись на стульях.
Наконец папа отодвинул тарелку и почесал в затылке. Вокруг него клубились серые облака, почти черные, свинцовые, тоскливые, и иногда в них проблескивали зеленоватые молнии. Что-то давило, и сильно, папа был не уверен ни в решении, ни в результате, но…
– Мы очень надеялись, что у нас будет хотя бы пара лет, – честно признался он. – Хотя бы пара лет, но вы не оставляете нам выбора. Мы прятали Шани, ждали, что Корс повзрослеет…
– Я давно уже не ребенок! – нахмурился Корс.
Мама покачала головой. Рыжие ее волосы блеснули огнем, не хуже того, что играл в очаге.
– Корс… сказанное сейчас приведет нашу семью на эшафот.
Брат закрыл рот. Я, наоборот, его открыла.
Эшафот?
Как?
За что?!
– И все же этот разговор необходим. – Мама запустила тонкие пальцы в волосы. – Мы не можем уйти, но и остаться мы тоже не сможем… так, как сейчас – нет, не сможем…
Отец медленно наклонил голову, подтверждая мамины слова, заставляя нас поверить, что все демонски серьезно.
– Шани, Корс, я вас еще раз предупреждаю. Одно лишнее слово – и нас убьют. Всех. И нас, и вас… понимаете? Это не игра. Так и будет.
Облако серого страха накрыло стол, заставило похолодеть кровь в жилах, и сердце стукнуло резко-резко, а потом опять забилось, затрепыхалось пойманной птицей. Холод проник в каждый уголок тела и разума, оледенил ноги, заставил сжать пальцы, в тщетной попытке согреться… страх?
Нет. Ужас. Глубинный и не поддающийся рассудку ужас, тот, который заставляет детей с криком просыпаться по ночам и бежать в постель к родителям. Тот, от которого не скрыться взрослым.
И не сбежать. Некуда.
Глядя на меня, побледнел и Корс. Чувствительный к чужому настроению, братик испугался вслед за нами.
– Вижу, поняли. Тогда слушайте. – Отец сцепил пальцы, и только я поняла – почему. Они дрожали.
Отец боялся чего-то так сильно, что не мог сдержать этой дрожи.
Мой самый смелый и сильный папа на свете. Мой самый лучший папа…
– Мы не отсюда. Не из Риолона. Мы – из Тиртана.
Мы с Корсом переглянулись.
Тиртан… да, я знала об этой стране. Но – что с того? Неужели все тиртанские беженцы должны быть убиты? Почему?
– Я служил в охране трея[2]… ладно. Его имя вам ни о чем не скажет. – Отец взмахнул рукой. – Что такое гарем – объяснять надо?
Я покачала головой.
Мама рассказывала. Она много о чем рассказывала, учила нас, объясняла, показывала… Только сейчас я задумалась – ведь у нас дома было то, чего нельзя было найти у крестьян.
Книги.
Мама покупала их у разносчиков и в лавках, тонкие и толстые, землеописания и истории о любви, сказания бродячих певцов и святые списки…
Она легко писала и читала, считала в уме, и мы с Корсом тоже…
А ведь Мих не умеет читать. Я знаю, он сам сказал, когда застал меня с книгой. Я тогда просто не задумалась… почему? Почему я не думала над такими очевидными вещами?
– Я в ту ночь стоял на часах. А Нари пыталась сбежать, – просто объяснил отец. – Я поймал ее, но тревогу не поднял. Заглянул ей в глаза и пропал. Мы сбежали вместе в ту ночь. Сначала – от трея, потом из Тиртана, на корабле контрабандистов, и мы прожили первые несколько лет в рыбацкой деревне. Там и родилась ты, Шани.
– Я не помню…
– Тебе было года два, когда мы уехали оттуда. Трей Си… он не смирился. Он знал, что Айнара сбежала, догадывался, что мы сбежали вместе, и, видимо, смог напасть на след. Мы уехали из деревни и стали искать новое место. Кочевали по Риолону, потом я узнал о месте лесничего и решил попробовать. Барону нужен был человек со стороны, который не станет потакать местным, будет держаться за место, – я таким и оказался. Мы здесь вот уже восьмой год.
– Надеюсь, что наш след потеряли. – Мама вздохнула. – Трей… это горькая история. Мне было восемь лет, когда нас с сестрой отдали в его гарем. За неуплату долгов нашим отцом взяли нас с Айшет.
Я вскинула голову:
– Мама?
– Да. Я назвала тебя в честь моей сестры. Шани, она заменила мне мать. Она вырастила меня. Она была всего на три года старше, но стала для меня самым родным человеком, отдала мне сердце и душу, всю себя вложила. Учила меня, дарила тепло и любовь, только благодаря ей я не сошла с ума – тогда.
– Тогда? – Я не хотела задавать этот вопрос, но откуда-то во мне зрела странная уверенность.
Так надо. Здесь и сейчас – надо.
Мама кивнула.
– Да. В гареме трея девочек приводили к нему, когда те бросят первую кровь. Со мной это случилось в двенадцать лет.
Я поежилась.
Да, в деревне бывало всякое, но раньше четырнадцати девочек замуж всяко не отдавали. Не из-за традиций или еще каких-то глупостей, из расчета. Малолетка не выживет, умрет при родах, напрасный расход получится, вот и все. А в неведомом мне Тиртане, значит, так…
Прикусила губу. И маму, в двенадцать лет, повели как корову к быку на случку…
Гады!
Твари!!!
– Я чуть с ума тогда не сошла. Сестра была рядом, помогла, поддержала. Айшет всегда была рядом, но ей это не помогло. Она умерла при родах, и тут я не солгала, Шани.
– Но ведь и не договорила?
– Нет. – Мама опустила голову. – Меня не просто так взяли в гарем. Не за красоту – у трея были девушки куда как краше моего. За кровь. В нашем роду давным-давно были маги разума.
Я фыркнула и рассмеялась.
Маги разума?
Мам, ну какие маги? Это старые сказки, это смешно! Да, где-то они есть, но их так мало…
Смех сам по себе застрял у меня в горле. Мама смотрела так, что сомнений не оставалось – она не шутит, ни капельки не шутит.
– Поверь, Шани, это не просто слова. Это – было. Шесть поколений назад, моя прапрабабка была магом разума. Слабеньким, поэтому никто о ней не знал, но семье хватило.
– На что хватило? – встрял Корс.
– А на все, сынок. – Мама смотрела ласково. – Вот представь, что ты можешь прочитать, о чем думает человек. Вообще любой человек. И не только прочитать, но и внушить ему, что пожелаешь. Любые мысли, любые чувства, и человек все выполнит. Этому воздействию даже другие маги поддаются. А если делать все аккуратно, никто и не подумает на мага, и не заметит… К примеру, Шани может приказать любому парню в деревне за ней бегать. Нравится?
Я представила себе картину и замотала головой.
Нет, не нравится. Отвратительно, гадко превращать человека в марионетку на ниточках!
– Прапрабабка была слабым магом, она внушать ничего не могла, – вздохнула мать. – Только читать. И этого хватило, чтобы прапрадед разбогател. Сильно…
– А потом?
– Несколько поколений в семье этого дара не было. Хотя девочки рождались похожие, рыжие. – Мама развела руками. – Прорыв случился у моей матери.
– Она смогла…
– Мама могла читать мысли и внушать свои. Она была сильным магом – и неосторожным, – с горечью произнесла моя мать. – Отец… он был слабый, глупый, только вот и достоинств, что в матери души не чаял, а она в нем. Это важно, Шани. Маг разума видит все мысли человека насквозь и понимает, кто его любит, кто не любит… Мих тебя любит?
– Да.
– Откуда ты знаешь?
– Вижу. Он светится так, тепло…
– Но что именно он думает… мыслей ты не слышишь, так?
Я покачала головой:
– Нет, мам.
– Только облака. Только цвета, верно?
– А откуда ты знаешь?
– Сестра рассказывала, а ей мать. Отец наш попробовал разбогатеть, но не ко времени. Мать ждала третьего ребенка, мальчика, и отец захотел, чтобы к его рождению были деньги, и побольше… одним словом, мать перенапряглась, скинула младенца и умерла. Отца бросили в долговую яму, нас продали трею…
Меня аж передернуло, словно по спине сосулькой провели.
– Он не знал… хотя нет, он наверняка знал о ваших способностях, да?
– Да, Шани. Знал. И я иногда подозреваю, что именно он стоял за проблемами нашего отца, за смертью матери… в роду трея тоже было нечто подобное, только там не маги разума, там маги земли. Это как спящая кровь, но если она есть с двух сторон – пробудить ее легче. Он хотел ребенка с даром мага, а каким – не важно. Ценны были бы и тот и другой.
Я замотала головой, не желая верить. Корс успел вперед меня.
– Мам… но это бред какой-то?
– Почему же? Такой ребенок может быть полезен, очень полезен…
– А потом он решит убить трея и бежать. Маг земли-то? Землетрясение устроит и убежит под шумок, алмазов себе накопает? Или родится маг разума, тогда он внушит трею что-то такое, вроде дать денег, доставить на корабль? Почему нет?
– Малыш, – мама вздохнула печально и протяжно, – поверь мне, контролировать можно любого. Есть блокираторы для магии, есть методы обработки, есть боль, голод, специальные травы, да и силы человеческие не беспредельны. Если маг может только читать, к примеру?
– Он будет знать, как к нему относятся…
– И что толку?
Корс посопел, не желая сдаваться.
– Можно же придумать что-то?
– А зачем? В гареме тепло, уютно, кормят-поят… за его стенами намного хуже. И те, кто в нем рожден, не знают другой жизни. Ее знали мы с сестрой, и нам не нравилось происходящее. Айшет забеременела и умерла при родах. Я же решила, что не останусь в гареме. Случай подвернулся пятнадцать лет назад.
А что у нас тогда случилось?
– Тиртан сильно поссорился с Раденором, – ответила на невысказанный вопрос мама. – Войны не получилось, но его высочество Александр Раденор прошелся вдоль побережья Тиртана, поднимая зомби со всех доступных кладбищ. Сколько погибло тогда… а мне вот повезло сбежать. Началась суматоха, и под шумок я удрала.
– Я как раз нанялся охранять трея. – Отец развел руками. – Нари действительно попала ко мне в руки, и отпустить я ее не смог. Бежали вместе, в той суматохе кого угодно потерять можно было.
– Но вас ищут? – уточнила я.
– Где-то мы промахнулись. Или когда золото продавали, или когда контрабандистам платили, или… все возможно. Трей искал тщательно, уж поверьте.
Как же мне не хотелось задавать этот вопрос. Но…
– Просто так? Просто искал?
Мама смотрела с искренним сочувствием. Она понимала вопрос и знала ответ. И я его тоже знала. Уже знала…
– Нет. Меня искали потому, что я была беременна.
* * *
Мир не рухнул.
Не взвился огонь в очаге, не закричала за окном птица, не разразился ураган.
И все же мой мир дрогнул и изменился.
– Я… я дочь насильника? Тиртанца?
Мама медленно опустила голову.
– Шани, я не хотела рассказывать тебе слишком рано. Так получилось… да. Айшет умерла родами, трей сожалел о ней, но не как о человеке. Как о матери возможного чудо-ребенка. Когда я поняла, что уже второй месяц в тягости, у меня хватило ума промолчать. Проверила, как смогла, поняла, что жду ребенка, и решила, что убегу. Лучше уж под забором подохнуть, чем вот так… чтобы тебя отняли сразу после рождения, правильно воспитывать, а меня опять оплодотворили! Не хочу!
– И ты сбежала…
Мама кивнула.
– Была жуткая ночь. Гроза разразилась… говорят, если рядом творится сильная магия, погода портится. Шторм ахнул, волны были выше домов, молнии били… одна ударила в дом трея. Начался пожар, все метались, кричали, я не растерялась. Схватила шкатулку с украшениями, кое-какую одежду потеплее – и бросилась бежать. Пока никто не приглядывал. Наткнулась на Шема…
– Да уж… вылезает это чудо из окна, оглядывается… я должен был схватить ее и доставить обратно. И – не смог.
– Потому что магия? – не удержалась я.
Мама покачала головой:
– Нет, Шани. Мне этого дара не досталось, так, чуть-чуть. Это же магия разума… я могу почувствовать, как человек ко мне относится, иногда как пробои случаются – с предчувствиями, с вопросами, но и только. Что-то внушить человеку я никогда не смогу. Разве что с мужем у нас взаимопонимание. Но тут другое, любимого человека всегда понимаешь, как себя.
Я выдохнула.
– Мам, может, и я?..
– К сожалению – нет. Ты не помнишь этого… способности у тебя проявились очень рано, малышка. Где-то года в три.
– Нет, не помню…
Мама кивает и принимается рассказывать.
И перед нашими глазами как вживую встают зеленый луг с цветами, женщина, которая лежит на одеяле, ей тяжело двигаться, большой живот мешает, и девочка, которая носится вокруг. Смешная, рыженькая, в одной рубашонке и босиком…
– Мам, смотли… – Буквы она еще выговаривает плохо, картавит…
На ладошке сидит ящерица. Сидит, вертит головкой, даже не пытается удрать.
– Я сейсяс ее поплосу…
Девочка пристально смотрит на ящерицу, и под взглядом малышки ящерка начинает прыгать на месте. Потом ложится на спинку, задрав лапки, позволяет чесать себе шейку и брюшко и даже не пытается убежать…
Мать подскакивает на месте.
– Шани?
– Смесная, плавда?
– Да, дочка. Очень. Это ты ее… просишь?
– Да, мам. А сто?
– Ничего, солнышко. Ничего. Отпусти ящерку, Шани, ее дома ждут.
– Холосо… А кто ее ждет?
– Детки, как ты…
Женщина принимается рассказывать историю про ящерку и ее деток, а сама внимательно вглядывается в девочку.
Неужели?..
И все яснее понимает, что – да. Проклятый дар все же проявился в малышке. Дар не земли, дар разума. Что же делать, что теперь делать?
* * *
– И что вы сделали, мам?
– Я не зря говорила, что в Тиртане придумали способ держать в повиновении таких, как мы. Посмотри на свою левую руку!
Ничего нового я на ней не увидела.
На руке была одежда. Под одеждой, как и всегда… браслет?
– Мой браслет, мам? Да?
– Да, Шани. Не весь, там внутри вставка из камня… когда-то этот браслет был моим ошейником.
– Что?!
– Да. Так в Тиртане контролируют магов. Ошейник и блокиратор – и ты ничего не можешь. Ты не опасен. Правда, для тебя блокировка оказалась слабовата.
– Что?
– Ты часто говорила мне о цветах. О чувствах и их окраске, зайка. Помнишь?
Еще бы мне было не помнить.
– Мам, так это…
– Да, Шани. Это – оно.
Вот уж никогда не подумала бы!
Я знала, что чувства имеют цвет, что можно увидеть, о чем думает человек… но я не думала, что это как-то странно! Темный!
– Мам, но…
– Ты же не общалась с другими детьми, малышка. Ты постоянно была при мне, и жили мы уединенно. Мы боялись.
Мир медленно окрашивается в черные тона. Мои родители. Боялись.
– Меня?
– Нет. ЗА тебя.
Я выдыхаю. Медленно-медленно, словно воздух из меня выходит вперемешку с иголками.
– А…
Мама смотрит ласково, и темный жгут, который стиснул мое сердце, постепенно рассеивается. Потоки золотистого света заливают комнату.
– Разве мы можем бояться свою дочку?
– Свою родную девочку, – поддерживает отец.
И я понимаю, что я действительно их дочь. И не важно, кто там был, трей или кто-то еще, а у меня есть самые лучшие в мире мама и папа.
Так-то!
Мама улыбается:
– Поняла?
– Да. Пап, мам… а что теперь?
– А теперь… – Отец вздохнул. – Теперь сделай то, чего мы не хотели. Сними браслет.
– ЧТО?!
– Шани, а как еще можно проверить и убедиться? Если бы Мих не был настойчив, если бы ты не шла ему навстречу, мы бы подождали до семнадцати лет, а то и дольше.
– Чем раньше начинает проявляться дар, тем он сильнее, – шепнула мама. – Мы догадывались, что будет тяжело, но… Светлый, как же это не ко времени!
Я уронила голову на стол.
– Может, не надо?
– Надо, Шани. Здесь и сейчас, где все свои, ты снимаешь браслет, потом опять надеваешь его и говоришь, что почувствовала и увидела. А потом подумай, как ты будешь жить в деревне с этим даром. Просто – как?
Я закатала рукав.
И в первый раз, словно на ядовитую змею, поглядела на простой браслет. Серебряный, простое заручье, обхватывающее руку чуть выше локтя. Незамкнутый.
Неширокий, в два пальца.
– Ошейник…
– Да, Шани. Мы его распилили, когда получилось. Оказалось, что там камень, который вделан в серебро, он блокирует способности. Ну и не стали выкидывать, мало ли что? Как видишь, пригодилось.
Я видела.
И ведь ношу с детства, даже в голову не приходило, что это блокиратор! С чего бы? Мне просто мама его подарила, и я его носила, сначала подвязывала кожаным ремешком, как взрослая, потом доросла до браслета, чтобы он не сваливался…
Я медленно выдохнула – и стянула серебряную полосу с руки.
* * *
Я чувствовала себя, как человек, который упал в ручей головой.
И теперь меня несет, вертит, крутит…
И это – больно!
Нет, не так! Это БОЛЬНО!!!
Три человека. Три взгляда. Три потока мыслей.
Корс.
Самый резвый и быстрый поток, самый резкий и расплывчатый. Мысли скачут во все стороны, и кажется, что ты пытаешься удержаться верхом на диком кабане. Причем не в восторге от этого и ты, и кабан.
«Интересно, Шанька правда мысли читать сможет? Тогда она про удочку узнает. И про Миха, и про то, как я им муравьев подсунул… а кусачие были, заразы… зато на них хорошо рыбу прикармливать… но если отец узнает, я потом на задницу долго не сяду…»
Мамин поток мыслей, более ровный.
«Неужели дочь все-таки унаследовала этот дар? Страшно… Бедная моя девочка».
Всплывает в памяти мамы лицо полного мужчины лет сорока, с окладистой черной бородой, с жестокими черными глазами, и я понимаю – это ОН.
Мой настоящий отец.
«Трей Элиас Сирант был мразью и подонком, но дар у него в роду был. И если он усилился… Шани? Неужели… Нет!!! ПРОЧЬ!!!»
Это похоже на кастрюлю с молоком.
Мысли мамы, до того более-менее упорядоченные, вдруг вскипают. И я просто ничего не могу в них разобрать, столько там всего намешано. Испуг, страх, боль, тоска, лица рыжеволосой девушки и черноволосого мужчины сливаются в дикую мешанину, и я бегу, чтобы не потеряться в ней.
И в отчаянии перевожу взгляд на отца.
Там только одна мысль. И от этого становится спокойнее и уютнее.
«Я так и знал».
Я закрываю лицо руками, но не могу отгородиться от сплошного потока.
Удочка, муравьи, Мих, я сама, опять муравьи и рыбина…
Отчаяние, страх, трей Сирант, Тиртан, картины золотистой песчаной страны и опять страх, море, и желание бежать…
Холодное спокойствие человека, который понимает, что худшее уже произошло. Теперь надо что-то с этим делать.
Я захлебываюсь в этом потоке, тону в нем и не знаю, куда деться от льющихся со всех сторон мыслей. И именно отцовская рука надевает на меня браслет, отсекая их. Оставляя только чувства.
Разноцветные, яркие…
Восторг и ужас со стороны Корса, мамино отчаяние, отцовскую решимость принять бой…
– Светлый! Что это такое?
На стол капает красная капля, вторая…
Из носа у меня пошла кровь. Почему? Что случилось?
Мама встает и протягивает мне полотенце.
– Прижми. И запрокинь голову.
Я так и делаю. Сейчас, остановится кровь, и мы поговорим. Светлый, за что?
За что ты наказал меня таким… даром?
Ну уж – нет! Это не дар, это проклятие!
* * *
Кровь долго не успокаивалась. Но говорить мне это не мешало.
– Почему?
– Что именно? Я же мыслей не читаю, Шани.
Говорит отец, как самый спокойный. Я моргаю глазами и крепче прижимаю полотенце к носу.
– Пап, почему только сейчас? Почему вы раньше молчали? Почему меня не учили? Почему – так?
Отец смотрел ласково и тепло.
– Солнышко, а как ты себе это представляешь? Шани, ты наша дочь и маг разума – в перспективе? Сильный маг?
Я подумала.
Представила себе эту картину, впечатлилась, подумала еще раз.
– Я бы не рассказала! Никому!
– И не начала бы снимать браслет? Тренироваться? Пробовать свои силы?
– Эм-м-м…
Я задумалась еще раз.
Начала бы?
Нет?
Начала бы… папа прав, полностью и целиком. Я попробовала бы, хоть с животными, хоть с кем, я бы не устояла.
– Если человек делит свое поведение на две половинки, допустим, дома ты вела бы себя как маг разума, а на людях как обычный ребенок, ты бы выдала себя, Шани. Рано или поздно, так или иначе… это как хорошие манеры. Аристократ никогда не сможет стать крестьянином – и наоборот. Из крестьянки не сделаешь герцогиню.
