Галина Гончарова
Айшет. Магия разума
Я и не спорила, сдались они мне, что первые, что вторые. Но… неужели мама права?
– Мы – другие. Мы тиртанцы, мы иначе говорим, иначе двигаемся, думаем, мы лет семь кочевали с места на место, привыкая к Риолону. Потом уже осели на баронских землях, и то – сколько раз мы были в деревне?
Мало.
– Мы с кем-то водим дружбу?
– Н-нет… я думала, это потому, что папа – лесник? И от него браконьерам достается?
– И так тоже. Но ведь лес большой, тут не уследишь, здесь упустишь, всегда есть возможность договориться, подружиться? Понимаешь?
Я понимала. Мих пару раз о чем-то таком говорил, просто мне было неинтересно. Папа ведь знает, как лучше?
– Понимаю.
– Мы живем на отшибе не просто так. Мы стараемся держаться подальше от людей…
– Сколько? Всю жизнь?
Отец вздохнул. Опустил голову, помолчал пару минут…
– Не знаю, Шани. Просто – не знаю. Мы старались уберечь вас. Хорошо ли, плохо, пока Корс был маленьким, мы не имели права рисковать. Или ты бы где-то прокололась, или рядом оказался бы маг или холоп – кто знает? Бежать и скрываться с двумя детьми на руках? Или вообще жить в лесу? Как ты себе это представляешь?
Я не представляла.
Родители были правы. И когда молчали, и когда пытались отвадить Миха…
По сердцу резануло острой болью.
Такой добрый, любящий, такой уютный и родной… Мих окажется смертельно опасным, я знаю. Я не читала его мысли так, как недавно родительские, но я знаю самого Миха. Я знаю, как он отнесется к тому, что я – маг разума.
Чудовище из старых детских сказок.
Монстр, который подчиняет своей воле и заставляет убивать или любить… и еще поди разбери, что хуже? Я помню, я рассказывала ему одну из сказок. Там маг разума подчинял себе людей, заставил купца написать завещание в свою пользу, женился на девушке, которой внушил ответные чувства… там много всего было.
Потом маг попался, его сожгли, а девушка вышла замуж за любимого. Настоящего, а не наколдованного.
Мих тогда сказал – правильно. Я помню. И добавил, что таким тварям самое место на костре. Только вот я – именно такая. Я помню свои ощущения и знаю теперь, что могу внушать. Управлять, приказывать… наверное, я многое смогу. Если не растеряюсь, конечно. Меня просто вытолкнуло, как пробку из бутылки с забродившим хлебным вином. Но если я начну упражняться?
А я ведь начну, я не смогу теперь удержаться, никак… Мих этого не одобрит. Я уверена. Можно, конечно, попробовать намекнуть… нет, не на себя. А просто – рассказать еще одну сказку. Я придумаю, какую, я могу… и посмотреть на его чувства.
– А почему я вижу чувства даже в блокираторе?
– Потому что твой дар сильнее, – пожала плечами мама. – Но когда ты с браслетом, он едва работает. Так-то и у обычных людей бывает…
– Кто-то тоже… видит?
– Нет. Просто магия разума самая легкая и самая страшная. Если у человека едва искра скачет, никогда он чужие мысли не прочитает. Но с любым человеком поладить сможет, будет инстинктивно знать, что сказать, как подойти, куда прогнуться…
– Выгодно получается.
– Очень. Но если дар сильный… ты от нас троих свалилась с кровотечением. А если десять человек? Или двадцать?
Я представила себе эту картину и содрогнулась.
– Мам, я бы с ума сошла!
– И сходили. И такое бывало. Мать говорила, кстати, что дар раскрывается при потрясениях. У нее вот – когда она полюбила, замуж вышла…
– Мам, а она деда не?..
– Не привораживала? Не знаю, Шани. Кто ж скажет теперь?
– А почему ее не разоблачили?
Мама рассмеялась. Весело и легко.
– Шани, милая, это Тиртан. Женщина живет в гареме и практически оттуда не выходит. Товары приносят торговцы – в дом. Лекарь приходит в дом. Гулять – редко, по саду сколько угодно, а по городу только с отцом, братом или мужем. А уж сколько человек в доме… Маме еще повезло. У них семья была раньше богатая, а потом бедная. Дом большой, а людей мало, семья да пара слуг, она к ним с детства ко всем привыкла, до последней мысли знала. И дар был не сильный поначалу. Приспособилась.
– А потом… я правильно понимаю, она стала сильнее, когда стала женщиной?
– Да, Шани. И говорила, что сила увеличивается с рождением детей. Не знаю, правда или нет.
Я тоже не знала.
Мамина ладонь легла на мои волосы, погладила.
– Давайте остановимся на сегодня? Спать пора… Обещаю, завтра мы еще поговорим. Обдумаем все – и поговорим.
– Мам? Пап? А у меня тоже эти силы могут быть?
Братик молчал почти весь разговор. Но не выдержал.
Мама улыбнулась. Ласково и тепло.
– Нет, сынок. Ты – обычный человек.
– Во-от… Мам, а Шанька может своим даром рыбу на удочку приманить? К примеру? Или рыба слишком умная?
Наверное, это нервное.
Но смеялись мы все. И – до слез.
* * *
Я думала, что долго не усну.
Жизнь – не книга. Это там пишут: «Она думала, металась, лоб горел, руки леденели, пальцы дрожали…»
Я как легла, так и уснула. И проснулась на рассвете.
Привычно подоила и выпустила коз, покормила кур, выгнала уток…
Такие обычные, домашние дела.
Браслет даже не ощущался на руке, за годы я сжилась с ним, он разве что в кожу не врос.
А если снять его? Посмотреть, что у животных с мыслями? Может, я смогу уговорить Тиску не лягаться? А то эта коз-за…
Да, вот об этом папа с мамой и говорили.
Зная – я бы не удержалась. Сейчас – и то хочется. Так и попадаются маги? Да, именно так. Это как с шикарным платьем, показать-то хочется! Хоть и нельзя, а все равно – тянет.
Жутко.
Мама готовила завтрак, отец уже ушел в лес – разговор там, договор, а браконьеры ждать не станут.
Я пришла на кухню, остановилась в дверях и смотрела, смотрела…
Вот моя мама.
Напевает что-то, крутится у очага, вытаскивает лепешки, которые, кстати, печет не так, как в Риолоне принято. Я Миха угощала, ему понравилось, но его мать так не делает. Чужая земля, чужой хлеб…
Малышкой она оказалась в гареме, попала на ложе к старому подонку (да, я знаю, что происходит между мужчиной и женщиной, не вконец ведь дура!), потеряла близких и смогла сбежать.
Встретила моего отца, полюбила.
Сколько же в ней стойкости? Сколько силы?
К горлу подкатил комок. Я сделала шаг, другой – и обняла маму что есть сил.
– Мам…
Меня обхватили теплые руки.
– Ну что ты, родная? Не плачь, не надо…
– Мама, я так вас всех люблю! Так люблю!
– Я тоже люблю тебя, родная. Ты – мое чудо. Если бы не ты, я бы никогда не решилась бежать, не встретила Шема, не была бы счастлива. Это все ты, Шани. Не плачь, малышка. Все у нас будет хорошо…
Куда там!
Я рыдала не в три, а в сорок три ручья, и прошло немало времени, прежде чем я успокоилась. И только потом…
– Мам, а где Корс?
– Ушел сегодня с папой. Пусть походят по лесу… заодно поймет, что не стоит языком болтать лишний раз.
– Он у нас и так умничка!
Мама покачала головой:
– Ребенок, Шани. Ребенок, как и ты! Как же мы хотели протянуть еще хоть пару лет! Хоть годик бы! Хоть сколько…
– И что бы это изменило?
– То. Садись-ка, режь капусту, а я буду рассказывать.
Я повиновалась. И нож послушно располосовал первый вилок чуть не напополам. У нас тупых ножей не водится, у нас самый лучший папа! Который все делает, чтобы нам с мамой легче было, ему о работе по дому напоминать не надо, у нас все ножи острые, все заклепки на месте, все щели проконопачены… да мало ли дел найдется для отца и мужа?
Я резала и слушала. Мама говорила.
– Шани, детка, дар впервые прорезался у тебя в три года. Три. Года. Мы переезжали с места на место, у меня была неудачная беременность, я как раз недавно скинула ребенка… Обстановка была такая, что отец иногда с ума сходил, не зная, где голову приклонить и как заработать на жизнь. Ты знаешь, что такое маги разума?
– Догадываюсь, – грызя кочерыжку, отозвалась я.
– Маги разума, Шани, это не обязательно самые умные дети. Ты смышленая, ты рано научилась читать, ты легко осваиваешь науки, но в три года ты была самым обычным ребенком. Только – с даром мага разума. Ты смеешься – и нам хочется смеяться от счастья. Ты плачешь – и сердце в тоске заходится.
Я поежилась:
– И сейчас?
– Сейчас – нет. Блокиратор работает, и сейчас ты не давишь так на окружающих своим даром. А тогда… Мы на тебя его сразу надеть не решились, я же толком ничего не знала. Когда рассказала Шему, что произошло, мы поняли, что надо хватать тебя в охапку и спасаться. Или хотя бы переехать. Жили в пригороде, там народу много, мигом бы неладное заметили.
– А я не снимала блокиратор? Не пыталась?
– Нет, – весело улыбнулась мама. – Ты у меня та еще сорока, всегда любила играть с моими украшениями.
И сейчас люблю…
– Я не понимала разницы? Между блокиратором и волей?
– Три года. Что ты могла тогда понять?
На этот вопрос было ответить сложнее всего. Корс в три года был умненьким, я помню. А я?
Мама продолжала рассказывать.
– У нас денег было – крохи. Мы даже постоялые дворы себе не могли позволить. В трущобах жить не хотел Шем, а остановиться рядом с деревней, подработать по мелочи того-сего… так мы и делали пару месяцев, нигде не останавливались надолго. Знаешь, когда решились?
– Нет.
– Сила в три года проявилась, но тогда, в твои семь, я поняла, что она… через край. Странно, что ты не помнишь. А может, и к лучшему.
– Чего – не помню?
– Нападения.
Нет, не помнила. Ни капельки не помнила.
– Ты потом несколько недель в горячке лежала, а тут и место лесничего подвернулось. Барон эту шайку давно искал…
Мама рассказывала, а у меня перед глазами вставала лесная дорога.
* * *
Обычно люди передвигаются по дорогам с караванами.
Так безопаснее. Спокойнее, уютнее, в караване можно купить место на телеге для себя или вещей, кормежку, а охрана там по умолчанию.
Можно ехать в почтовой карете. Это быстрее, но дороже, намного дороже.
А можно и так, как мать с отцом. Пешком, с серым осликом в поводу. А на ослике навьючены их нехитрые пожитки, и поверх мешков сидит рыженькая девочка лет пяти-семи. Сидит, нянчит куклу, смотрит по сторонам, улыбается…
Этот способ самый опасный, но быстрый. А еще – он хорош для тех, кто хочет спрятаться от людей. Караванщиков можно расспросить, а если ты просто идешь по дорогам…
Возможны разные опасности.
К примеру…
Откуда он только взялся, этот мужик с окладистой сивой бородой? Только что не было, и вот, стоит! Глядит себе нахально, топором помахивает.
– Стоять! Приехали вы, путнички!
Отец оглядывается по сторонам.
А ведь разбойник не один. Рядом с ним вырастают еще двое, и на дереве ветки шевелятся… лучник. Точно.
Будь отец один, он бы дрался.
У него жена и ребенок, он не сможет их прикрыть. И медленно поднимает руки:
– Хорошо. Я оставляю осла, и мы уходим.
Разбойники гогочут.
Лица искажаются похотью, злобой… мама удивительно хорошенькая, даже в мужской одежде, даже с платком на голове. Не скрыть красоту такими мелочами.
– Ты уходишь. А бабы твои остаются. Хочешь – осла можешь взять, его и е… вместо баб!
Грубое слово срывается с губ разбойника, мама хватается за руку отца.
Он толкает ее к дочери – держитесь вместе.
Айнара все понимает правильно, прижимается к боку ослика, хватает за руку Айшет.
Девочка поднимает на разбойников глаза.
Спокойные, карие…
– Мам, кто это?
И Айнаре вдруг приходит в голову безумная мысль.
Ящерица… люди… даже если дочь лишится дара – лучше дар потерять, чем жизнь. Весьма мучительным способом.
Шем торгуется с разбойниками.
Они угрожают, он угрожает в ответ, говоря, что тут многие полягут. А женщин ему проще самому убить, чем таким в руки отдать…
Айнара же…
– Малышка, это плохие дяди.
– Очень плохие?
– Да. Как сорок разбойников, помнишь?
– Д-да… – Сказку девочка помнит. – Мам, а у них тоже есть сокровища?
– В лесу. Да, малышка. А еще они хотят нас обидеть.
– Почему?
– Потому что разбойники. Бяки. Шани, ты можешь приказать им!
– Что, мам?
Айнара не успевает ничего сказать.
Торгующиеся стороны не приходят к консенсусу, и в пыль дороги перед Шемом ударяет стрела.
Мужчина отпрыгивает назад.
– Нари, прочь!!!
Руки сами тянут из ножен кинжал, только навоюешь им – вместо топора? А оружие доставать некогда… хоть задержать!
Шем ничего не успевает сделать.
Девочка спрыгивает с ослика, на котором сидит. Делает два шага.
– Не смейте обижать папу!
Детский крик. Что сделают разбойники?
Да просто рассмеются.
Не в этот раз. Нет, не в этот раз.
Потому что глаза девочки сияют словно два солнца. Расплавленное золото заливает зрачок, выплескивается в слова. И Шани даже не сомневается, что дяди выполнят ее приказ. Мама же сказала?
– Убирайтесь!!! Плохие, злые, уходите прочь!!!
Кто-то падает с дерева.
Шем оказывается за спиной у дочери и не попадает под волну сырой неоформленной магии, которая выплескивается из малышки. Детская воля оказывается сильнее взрослой, она гнет и ломает сознания разбойников, она расширяется, охватывая тех, кто попал под приказ… и негодяи разворачиваются. Они и правда собираются уходить.
Только вот Шема это не устраивает. Охранников учат на совесть. Свистят в воздухе ножи.
Один, второй, навзничь оседают два тела – и плевать, что бить в спину неблагородно. Вот про благородство охранникам и не рассказывают!
В два прыжка он оказывается рядом с умирающим, хватает топор…
Шани оседает на материнские руки.
Она свалится в горячке, не приходя в себя. А Шем добьет оглушенных приказом разбойников, а потом схоронит тела в валежнике и пойдет в ближайшую деревню.
Там-то ему и повезет.
В деревне он случайно столкнется с бароном Райдошем. Тот вообще не ездок по полям и селам, но – так получилось. Разбойнички шкодили уже давно, сильно облегчили барону кошелек, вот он и решил приехать, покарать собственнодружинно. Или собственноотрядно.
А тут Шем. С вопросом, не назначено ли за лихих людей хоть какое вознаграждение?
Барон осмотрел трупы и поинтересовался: не желает ли смельчак к нему в отряд? Личный?
Шем не желал. Аргументов против было даже два – жена и дочь. Лучше уж подальше от людей бы…
Барон пожал плечами – была бы честь предложена – и предложил Шему место лесничего. А что? Руки на месте, навыки есть, чего еще надо?
Корс родился уже в домике лесника. И жили они на отшибе, пока Шани не заневестилась.
А тогда девочка пришла в себя примерно через две недели. И браслет Айнара надела на нее, еще когда Шани лежала в бреду. Ребенок воздействовал, хоть и неосознанно, но силенки-то вкладывал немерено! Пример разбойников был очень показателен. Шани не перегорела, нет. Но браслет с тех пор не снимала. А о случившемся забыла, как и не было.
Сначала Айнара оправлялась от выкидыша, потом еще раз был ребенок, которого она скинула, потом Корс появился… как-то так и полетели годы.
* * *
Я ничего этого не помнила. Да и не хотела. Ни к чему.
Но…
– Мам, ты хочешь сказать, что выкидыши… из-за меня? Да?
– Нет. – Мама покачала головой. – Тут другое. Понимаешь, магам легче рожать от магов. Даже если как у меня – только искорка, все равно. От трея я родила легко и просто. А Шем – обычный человек. Вот и началось… всякое.
– Но ведь Корс…
– Это была третья попытка. Удачная. Но и роды были тяжелые, и Шем решил больше не пытаться.
– А у меня так же будет?
– С Михом? Безусловно.
– Но ведь твоя сестра умерла? А трей был… с магической кровью?
– Ей было всего четырнадцать лет. Шани, всего четырнадцать. Нельзя так рано ни с мужчиной ложиться, ни рожать, это же понятно!
Я кивнула.
– Мам, я понимаю.
Мама поглядела с сомнением. Кажется, она мне не поверила. Да и… вдруг обойдется? У мамы же обошлось! И в деревне у многих обходится…
– А ты понимаешь, что вам придется расстаться с Михом?
И это я тоже понимала. Только легче от понимания не было, вот ни на кончик ногтя.
– Иначе – никак нельзя?
– А он примет тебя? Вот такую, мага с силой разума?
– Нет. А даже если он и примет…
– Ты понимаешь?
– Его родители?
– И родители, и деревня, и ты сама, Шани. Главное – ты сама. Ты не сможешь не использовать свой дар и рано или поздно разрушишь все, что окажется рядом.
– Я такое чудовище?
– Маги разума могут быть страшными, – согласилась мама. – Все эти годы, Шани, я по крупицам собирала знания. Что-то вспомнила, что-то прочитала, дополнила, домыслила… я понимала, что рано или поздно мы столкнемся с этой проблемой и мне надо будет ее решать. Именно мне.
– Потому что ты моя мать?
– Потому что у меня искра, а у тебя – пламя. Кому, как не мне, и рассказывать? Шем мало что знает, а вот я… я даже ему не рассказывала.
Мамины руки привычно управлялись с домашней работой, я помогала и слушала. А что еще оставалось делать?
– Маги разума, Шани. Маг, который может практически все – и не может ничего. Ты можешь приказать любому. Предать, убить, отдать тебе все имущество… ты – сможешь. Но! Везде есть свои подводные камни, так и здесь. Во-первых, это выброс силы. Если ее мало, тебя не отследят. А если сильный маг колдует, его легко засекает Храм. Я думаю, ты не хочешь всю жизнь молиться во славу Светлого и рожать для его же блага?
Я не хотела. Определенно.
– А храмовникам я приказать не смогу?
– А кто вчера кровавые сопли вытирал? Нас всего лишь трое, Шани, а их будет больше. Намного больше.
– Я просто с непривычки! – Мне было немного даже обидно.
Мама фыркнула.
– Да, еще привычку приобрести осталось. Учти, малявка, самый страшный враг любого мага – толпа. И не таких силачей громадьем одолевали. Многолюдьем. Я тебе потом почитать дам, сама поймешь. На сто человек ты, может, и подействуешь, а на тысячу? Пять тысяч? Когда людей много, они разрушают любые заклинания.
– Думаешь, против меня столько выставят?
– Тут уж – как зарвешься.
Зарваться я могла. Это точно.
– А что во-вторых?
– Человек не один на земле живет. К примеру, ты приказала барону, чтобы тот женился на тебе.
– Вот еще! Он старый и противный!
– Не суть важно. Приказать ты ему можешь, но у него есть родня, друзья, слуги, крестьяне, в конце концов… и кто-то точно окажется недоволен этой женитьбой. Не один человек, а много… ты на каждого будешь воздействовать?
– Эм-м-м… не знаю.
– Пережжешь себя – и только. Кстати, это третья опасность. На всех людей силенок не хватит.
– Есть и в-четвертых?
– Есть. Самое опасное.
Я помотала головой.
– Куда уж еще?
– А вот туда, малышка. Ты видела, как папа потрошит животных? Ту же свинью?
– Ну да…
– Большое у свиньи сердце?
– Эм-м-м… – Я не понимала, к чему ведет мама, но размер показала.
– А кишечник?
Намного больше. И что? О чем вообще идет разговор? О магах – или о свиньях?
Мама откровенно рассмеялась, глядя на мое растерянное лицо, только смех получился вовсе уж невеселым.
– Шани, детка, с людьми тоже так. Маленькое сердце с благородными порывами – и куча кишок с дерьмом. Понимаешь? И если увидишь эти кишки – ты можешь возненавидеть человека. До смерти. Его смерти, кстати говоря, убивать-то ты тоже своим даром можешь.
– Это как?
– Ты еще не догадалась? Просто приказать умереть. Или внушить что-то… к примеру, что человеку стало безумно страшно, или что в комнате пламя, или что наводнение… зависит от ситуации.
– Мам, а тебе не страшно мне о таком рассказывать?
– Ты собираешься меня убить?
Я села мимо стула.
– ЧЕГО?!
– Вот и ответ. Нам ничего не грозит, поэтому я обрисовываю тебе все опасности твоего дара. А кому-то другому… если бы ты не приказала тем разбойникам на дороге, мы бы все умерли. Я, ты, Шем… чьи жизни для меня важнее?
– Уж точно не разбойничьи.
– Вот. Но вернемся к разговору. Ты можешь возненавидеть человека, если узнаешь его до самого нутра.
– А это реально?
Мама пожала плечами:
– Думаю, да. Но магия мудра, я в этом не раз убеждалась. Наверняка есть какая-то защита, что-то можно сделать… только я не знаю, что именно.
– А что вообще ты знаешь о магах разума? Приемы, тренировки…
Мама опустила голову.
– Так я и знала, Шани. Так и знала. Ладно! Пообещай, что перед тем, как снять браслет, ты скажешь об этом мне?
– Обещаю, – дала я слово с чистым сердцем. А чего мне врать? Самой страшновато, как подумаю. Жутко даже.
Через несколько минут передо мной на стол опустилась тетрадь. Самая обычная, простая, такими бродячие разносчики торгуют, из старого, сто раз скобленного пергамента…
– Читай. Авось, что и получится.
– Мам, а…
– Меня – не учили. Вообще. Кто бы стал этим заниматься в гареме?
– А твоя сестра?
– Она сама слишком мало знала. Да и как тут учиться – в блокираторах, под постоянным присмотром? Нас же ни на минуту не оставляли, трей боялся.
Я кивнула.
– Мам, я обдумаю все это, ладно? А потом уж поговорим.
– Конечно, детка.
* * *
Вот такой выбор.
Я сижу на берегу реки, опустив руку в воду.
Вода холодная. И небо холодное и серое, и вода серая, и мир тоже серый, и солнце скрылось, и мне тоскливо и тошно. И гадко на душе…
Мих не виноват.
И я не виновата.
Никто не виноват, если уж и проклинать, то Светлого, который сделал мне сомнительный подарок при рождении. Или Темного. Или трея Сиранта.
Вот уж кому я бы с радостью приказала умереть… я правда так думаю?
Это – я?
Пальцы крепко сжимают браслет.
Будь мама добрее, она бы удавила меня еще в колыбели. Или я бы выгорела тогда, в семь лет, приказав разбойникам уйти…
Не повезло.
А как теперь жить с этим даром? Я не знаю. И река не знает, и лес, и никто не знает…
Ни на кого не свалишь, не пожалуешься, не попросишь… надо самой принимать решение. И выбирать тоже самой. И в чем-то мой выбор уже сделан.
Рано или поздно, так или иначе…
Мама умолчала о пятой опасности, но записала ее в тетрадь.
Маги разума рано или поздно всегда поддаются соблазну легких решений. Вот Милава, моя свекровка. Неужели я не попробую повлиять на нее? Если она начнет наушничать сыну, портить мне жизнь, пакостить… не воспользуюсь случаем?
Я себя знаю, надолго моего терпения не хватит.
Это в родном доме мне тепло, хорошо и уютно, а каково в чужом будет? Даже если мы с Михом своим домом заживем, все одно, от людей не отгородишься. И рано или поздно, так или иначе…
Мое терпение лопнет, грань размоется, и я начну пользоваться своим даром.
Сначала по-крупному, потом по мелочам, а потом… где и когда я перейду грань? Когда мои чувства из любви превратятся в холодное равнодушие?
Когда я возненавижу?
И что я сделаю, когда возненавижу?
Серая вода, серые слезы…
Разве я так много хотела от жизни?
Любить, быть любимой, семью и детей. И – все. Этого каждая женщина хочет! И многие получают… почему мне судьба отказала в том уже при рождении?
За что?
ЗА ЧТО?!!!
Я в ярости бью кулаком по воде. Но вода и так холодная, а лицо – мокрое. Смысла в этом жесте никакого. И в моей жизни – тоже.
Может, утопиться? Здесь и сейчас, поставить точку… всем будет легче! Маме с папой не придется бегать, Корс сможет вырасти и выбрать себе девушку в деревне, трей…
Трей Сирант.
Вот кто виноват во всем!
Я прищурилась.
Ну, погоди ж ты, тварь! Доберусь я до тебя!
Рано или поздно, так или иначе… ты хотел мага разума?
Ты его получишь! И подавишься!
Клянусь!
День все еще серый, и жизнь тоже, но после этого обещания на душе становится немного легче. Папе с мамой я не скажу, но когда-нибудь… так или иначе…
Я доберусь до Тиртана. И мы за все поквитаемся!
Надо бы поговорить с Михом. Родители правы, нам надо расстаться, но что сказать? Что придумать?
Пойти, проверить наше дерево? Просто по привычке?
Хм-м…
И что это такое?
Клочок бумаги. Три черточки и точка на одной из них.
Мих будет ждать меня здесь? Через три дня, на нашем месте?
Что ж. Вот и поговорим. Интересно, хватит ли мне этого времени, чтобы придумать какие-то слова? Доводы?
А может, сказать ему про мамину сестру? Про смерть при родах, про мою возможную смерть? Подействует ли? Надо подумать. Надо очень серьезно над этим подумать.
* * *
В этот раз первой на берег пришла я.
Вот честно – о чем говорить с Михом, я по-прежнему не знала, но расстаться с ним собиралась. Родители это поняли и отпустили меня без споров. А что от них толку? Что они поменяют?
Мы уже обговорили все это с мамой, потом она поговорила с отцом…
Да. Я расстаюсь и с Михом, и со своей мечтой о счастье, и с любовью…
Больно?
Еще не так заболит, я знаю. Только иначе все равно нельзя. Просто – нельзя.
Мих, Мих…
Родной и любимый, недоступный и такой близкий, только руку протяни – и сожги ее себе по локоть. Нельзя.
Пальцы привычным жестом нащупали браслет.
Серебро давно уже не холодит кожу. Я слишком к нему привыкла, даже не замечаю.
– И кто это у нас такой? Айшет Ланат?
Резкий язвительный голос бьет по ушам, ввинчивается в мозг.
Я поворачиваюсь и оказываюсь нос к носу с черноволосой девицей. Она выше меня, смуглая, с черными волосами и карими глазами, худая, как жердь, наверное, даже симпатичная. Иногда. Когда не кривит так лицо.
И не смотрит на человека так, словно перед ней кучка навоза. С таким отвращением, гневом, ненавистью… это как озарение. И от нее во все стороны хлещет алый гнев с проблесками черноты. А сейчас еще и ядовитой желтизны зависти. Но ненависти там больше, намного больше, она просто обжигает, как брошенный в лицо горящий уголь.
И так легко догадаться, кто передо мной, так просто. Даже если бы не хлестала она ненавистью и болью во все стороны. Вот ведь…
Она его тоже любит. И ненавидит меня за то, что я решила его отпустить. Какая горькая ирония.
– Риана Респен?
– Да!
И на моих руках смыкаются цепкие пальцы.
Я верчу головой.
Двое парней, один постарше, второй помоложе… молодые мужики уже, не парни, лет двадцать пять – двадцать семь. Братья, что ли? Похоже на то…
Те же черные волосы, те же злые глаза и длинные носы. А вот чувства другие. Презрение, злость – не так много, похоть, решимость… это у них на двоих. Им не за что меня ненавидеть, только за сестру. Ее и любят, за нее и мстят. За ее обиду и слезы.
Что им от меня надо? Побить? Изнасиловать? Убить? Или все сразу? Судя по смеси чувств, так и будет, и совесть их потом не замучает. Наоборот, еще и гордиться будут, вспоминать за пивом…
В груди медленно закипает злость.
Надолго в неведении меня не оставляют. Риана прищуривается.
– Сейчас ты сдохнешь, сука!
– За что? – Ответ я предполагаю, но хотелось бы знать точно.
– За Миха!!! Он мой, и всегда был мой! А потом ты приперлась… не будешь зариться на чужое! Вообще не будешь! Гадина!!!
Риане явно хочется выговориться, она прохаживается по берегу, но недалеко, слишком уж она зла.
– Ненавижу тебя!!! Сразу поняла, что у него другая есть, думала, переспит и успокоится, а он… он сказал, что все кончено, и ушел! Меня на всю деревню опозорил! Все ты, тварь! Хорошо, тетка Милава сказала, где искать…
– Хватит, сестренка. Времени мало, – вмешивается один из парней. – Уходи. А мы ее сейчас придушим, а потом в реку скинем, словно оскользнулась, упала, головой ударилась, да и захлебнулась. Никто и не поймет!
Я хотела умереть?
Я передумала. Больше всего на свете, здесь и сейчас, я хотела ЖИТЬ!!! И меня могут убить, просто потому, что деревенская дура приревновала?
Могут…
Страшно…
Так страшно, как никогда не было. И что-то вспыхивает озарением! Словно накатывает что-то, и становится холодно, так холодно…
Риана делает шаг назад. Я вскрикиваю, нарочито умоляюще:
– Подожди!
Она оборачивается со злорадной усмешкой на тонких губах.
– Что?! Страшно?
Я качаю головой:
– Может, я сама расстанусь с Михом? Скажу ему, что не люблю, верну браслет…
– БРАСЛЕТ?!
В Риолоне носят брачные браслеты. Риана подскакивает ко мне.
– Какой?! Вы что…
Я чуть дергаю плечом, намекая, что показать не могу. Мужики переглядываются, но что страшного в браслете? Что может им сделать девчонка?
Ладно уж, пусть ее… на пару минут!
Риана стаскивает с меня браслет.
– Стерва! Вы что – женаты?! КАК?!
Но я уже почти ее не слушаю. Потому что накатывает шторм.
* * *
Это как буря, как ураган, только в этот раз я в нем не захлебываюсь.
Уже – нет. Второй раз меня врасплох не застанут!
Волна ненависти, боли, злобы, гнева накатывает на меня, но навстречу огню я выпускаю ЭТО. На что оно похоже?
Как будто за моей спиной вздымается лед.
Поднимается торосами, валами, бежит от меня шуговой дорожкой, расходится кругами, накрывает все… накрывает меня.
И огонь умирает.
Ледяной кристалл. Не айсберг, нет, кристалл, это первое, что приходит в голову. Айсберг – это хаотичная стихия, а мой кристалл упорядоченный.
Моя магия как громадный кристалл льда, а я стою в центре, и лед расходится от меня волнами. Захлестывает сначала мужчин, которые стоят вплотную, потом саму Риану…
И я знаю.
Здесь и сейчас – они в моей власти.
Это… пьянит? Пугает? Отвращает?
Нет. Мне это просто безразлично. Разве что-то может волновать – лед? Не родилось еще такого солнца, чтобы растопило вековые ледяные шапки на вершинах гор. Мне все безразлично. Мама полностью была права, природа магии такова, что маг разума не станет вредить себе. А вот другим – вполне!
– Отпустите мои руки, – ледяным тоном приказываю я.
Хватка на предплечьях исчезает. Мужчины стоят рядом как две куклы – больше им ничего не приказывали, хотя они готовы на все. И меня это ни капельки не пугает.
У меня нет чувств. Нет ничего, и меня тоже почти нет. Есть ледяное и рассудочное чудовище, которое здесь и сейчас просчитывает варианты действий.
У меня два выхода. Оставить в живых – или убить.
Убить – или оставить в живых? Что лучше?
Сложно принять решение, не зная предыстории, поэтому я маню Риану пальцем.
– Положи браслет на землю. И сделай два шага вперед.
Девушка повинуется так, словно я ее дергаю за ниточки. Кажется, даже пытается сопротивляться. Я смотрю на мужчин.
Нет, с ними все в порядке. Они словно наледью облиты, моя сила пронизала их насквозь, не оставив ничего нетронутого. Они целиком и полностью принадлежат мне. Прикажу убить – убьют. Прикажу умереть – умрут. А что с Рианой?
А тут интереснее.
Она меня так ненавидит, что алые вспышки пробиваются даже сквозь мою силу. Она явно пытается сопротивляться, только силенок не хватает.
Интересно.
Я тоже делаю шаг, кладу руки на виски Риане – и вглядываюсь в ее глаза.
Так – правильно. Я не знаю, о чем спрашивать, и она сможет умолчать о чем-то важном. Ненависти хватит. А вот если просто посмотреть… даже если я возненавижу ее в ответ – какая теперь разница? Вот уж на что мне наплевать…
Я смотрю в карие глаза – и душа Рианы послушно распахивается передо мной, до самого донышка. До самых гадких и потаенных мыслишек.
И как же она меня ненавидит…
Я не проглядываю всю ее жизнь, хотя при желании могу сделать и это. Только последние пару дней.
Разговор с Михом.
Разговор с моей свекровью… мне становится интересно.
Мих…
Я вижу его глазами Рианы и удивляюсь – насколько мы с ней похожи! Он такой же красивый в ее мыслях, как и в моих. Красивый, сильный, добрый… и растерянный. Риана смотрит на него, и душа девушки кричит от боли. Ей плохо, горько, в каком-то смысле мы с ней сестры по несчастью, но мне ее совсем не жалко. Во льду не бывает жалости. Только холод, безразличие и равнодушие. И – практичность. Которая еще страшнее жестокости.
