Галина Муратова
Человек из Оркестра
Стена
Феликс и сам понимал, что чего-то не хватает им в отношениях. Казалось всё мирным и прекрасным. Позади был развод. Но прошел он очень интеллигентно, никто ничего не делил. Обошлось без взаимных претензий. На том и кончились их, тянувшиеся два десятилетия, узы, которые больше смахивали на вериги. И добровольно носить эти вериги Феликс, ну совсем, не хотел.
Поэтому, освободясь, выйдя из зала суда, он готов стрижом взлететь, прочеркнуть иероглифы нового счастья в небе – и лететь, лететь, не присаживаясь, как это умеют делать только стрижи.
Чтобы составить пару этой птахе он был тяжеловат, поэтому он сел в свой черный джип и укатил. Быстро-быстро. Так боялся он, что какая-то случайность остановит его и вернет в семейную непогодь.
За ту сторону семьи он был спокоен. Сыны выросли, обеспечивали себя сами, да и мать не бросят. И это было нормально. И то, и это – всё было нормально. И новые отношения ликовали свою победу, только Феликс получил новую и весьма странную зависимость.
Он и дня не мог прожить без звонка в прежний дом.
Там снимали трубку и весьма невежливо бранились, и не очень хотели с ним общаться. А он – хотел. И ничего не мог с этим поделать, поскольку придти и поговорить с женой бывшей он не мог, он сам себе не разрешал такой визит.
Недостойным ему казалось переступать порог дома, который он столь немилостиво оставил. Но позвонить-то он мог.
И он звонил. Утром, днем, вечером, пока не слышал голос, знакомой интонации которого он так щедро радовался.
Вот и сейчас, сидя в доме их общих когда-то друзей, ему крошились в память обрывки прошлого. Он даже сидел на том стуле, венском, с изысканной спинкой, который обожала она.
Садилась под светлый круг торшера, и этот свет выглядел сиянием у нее над головой.
«Ну и что, ну – сидела. Забудь», – говорил ему друг Виктор. – «Мало ли кто и где сидел. У тебя же всё хорошо?»
И, не дождавшись ответа, опрокинул стопочку водки, переключил канал телевизора на политическое шоу.
Феликс же на дух не выносил любые шоу. Считая их дурной самодеятельностью. Он взял сигареты со стола, вышел на лестницу покурить как бы.
Но вышел он – позвонить. Конечно, к ней. Он хотел, чтобы она привыкла к его частым звонкам, к возможности хотя бы нормально общаться. Он не понимал её неукротимости.
Она сняла трубку и вдруг смилостивилась, и позволила себе длинный монолог.
Он вслушивался и с трудом понимал, что говорит она о стене. О высокой, безоконной и страшной, в их дворе.
Стена была сплошной, незыблемой, капитальной, без единого окошка в ней. Тянулась по периметру и была окрашена в рыжий цвет. «Охряный» – как сказала жена.
– Ты помнишь нашу охрянку? Ну, так вот, я давно в окно не выглядывала, а тут выглянула, а там – окна пробиты. На целый этаж окон. Со ставеньками жалюзовыми. Белыми. Как на Кипре, помнишь?
Феликс не понял, чему так она рада, этим окошкам и ставенькам.
Но, вслушиваясь в прежнюю веселую звонкую интонацию в голосе жены, он не стал спрашивать ни о чем, боялся спугнуть мажорную ее тональность.
И еще ему было приятно, что вспомнила она об их последней поездке в Венецию. Там они сидели в таверне с такими вот ставеньками и ели вкусную какую-то рыбку.
– Представляешь, – всё еще взволнованно говорила жена. – Прорубили окна в старом фонде. Мы-то думали, что нельзя, а оказалось можно, – радовалась она.
Он ничего не понимал в её рассуждениях, но поинтересовался, почему ее это так волнует.
– Оказывается, всё можно. А помнишь, мы хотели, когда вселились, нам отказали.
Он этого ничего не помнил, его не интересовали чьи-то окна. Стена эта охряная. Он все это уже забыл, вот только бы голос ее многозначительный, многокрасочный – слушал и слушал.
Но она не дала ему такой возможности.
– Ты не помнишь, как нам не разрешили окно в стене проделать? Ну, знаешь, – она положила трубку.
«Вот опять!» – подумал Феликс. – «Что, зачем, почему».
Он со злостью выплюнул окурок.
Но, возвращаясь от друзей, он сделал круг и проехал мимо их дома и этой стены. Стена была на месте, закрывая звездное небо, но в уголке этой мрачности светились окошки милым теплым светом.
Феликс даже сосчитал их. Аж семь их случилось. И даже он смог разглядеть ставеньки, о которых говорила жена. Они белели невпопад как-то, но как бы предвещая этой стене еще много окон и много света. И еще было окошко маленькое круглое – ванной, скорее всего.
«Трудно ей было толком рассказать. Бестолково говорит всегда», – с досадой подумалось Феликсу. И он решил завтра с утра позвонить, и они подумают вместе об окошке в длинной, бесконечно-глухой стене их квартиры. Раз теперь можно.
Феликс повеселел от этой мысли, сел в машину и поехал домой. Жил он в новом престижном доме, со сплошной стеклянной стеной. И в доме от этого было много света, солнца и звезд по ночам.
И не надо было заморачиваться какими-то пробуравленными в толстой стене окошками и радоваться нелепым, в этом городе, ставенькам-жалюзи. И еще Феликс почему-то удрученно предположил, если бы им удалось в темной своей квартире прорубить дополнительное окно, то может и не ушел он сюда, в этот стеклянный, призрачный ненадежностью пенал. И жили бы они за милыми жалюзевыми ставеньками, в нерушимом своем уюте.
«Вот», – подумал Феликс. – «Будет завтра о чем поговорить с этой ненормальной».
И он легко уснул, как человек, не изменявший своим привычкам.
Пье-де-пульная тетрадь,
13 ноября 2020
Связь
Ее вдруг накрыло неожиданное открытие в себе. Смысл её жизни был в пульте от телевизора. С утра она была вне себя. Перетряхнула постельное белье у себя, у детей. Обшарила все возможные места, двигала тяжелые кресла, отодвинула даже диванный уголок на кухне, заодно вымела всякий сор за ним.
Посмотрела даже за цветочными фиалковыми горшками на окне. Мало ли. Выгребла ящики письменного стола, нашла в них старую переписку, на которой обязательно задержала бы свое внимание и, возможно, перечитала бы их со слезой. Но сейчас, она швырнула подальше все, задвинула ящики. Было не до сантиментов. Пульта не было. Молчал экран в привычную жизнь.
И это коробило, тревожило, оглушало. Она прошлась еще раз взглядом по знакомым предметам, вычисляя в голове, куда и как она сунула этот пульт.
Она включила магнитофон, потом приемник. Ничто не помогло. Хотелось привычной картинки. Даже непристойная реклама порадовала бы ее, если бы она нашла пульт.
Почти автоматически, она пропылесосила квартиру, намыла полы.
Прибралась у детей в комнате, хотя разрешения от них получено не было. И будет ей скандал.
Но ее это беспокоило меньше всего. Беспокоило её отсутствие новостей. Она привыкла с утра быть в курсе всех событий. И была, ложное, может быть, впечатление, что она участвует в них, и жизнь накачивалась, как насосом, всякими смыслами, радостями, огорчениями.
Она перевесила шторы на окнах, поменяла постельное бельё, сунула в машину, перед этим тщательно прощупав, пододеяльник.
Пульта не было. Взялась было за обед, но поняла, что с этим не справиться без пульта. Она как-то не включалась в жизнь.
Пыталась читать, но это требовало внимания и усилий. А их не было. Она будто сдулась.
Презирая себя за столь неприличную для ее лет зависимость, она решила выйти в магазин, отвлечься и купить чего-нибудь к обеду, поскольку с готовкой его не справилась.
Из магазина она шла медленно, неохотно открыла дверь в свое холодное и неуютное, без экрана, жилище. Она решила позвонить старшему сыну, чтобы спросить, можно ли купить пульт для этой марки телевизора.
Сын был на работе и сильно занят:
«Мама, перезвоню», – и дал отбой.
Она затосковала еще больше.
Неужели этот умный предмет не включается без пульта. Должны быть какие-то кнопочки на всякий случай.
Кнопочки были, но ничего не включали. У них была другая функция.
Она с неохотой отстала, наконец, от телевизора. Пронзительная тишина в доме не давала сосредоточиться на самых привычных вещах. Она хотела испечь блинов, но первый блин, и второй, и третий, не получились, потому что не светилось в углу кухни волшебное это пространство с картинками мира и эпизодами чужой жизни, в которые она, пусть и невнимательно, всматривалась и вслушивалась, но была тем не менее в курсе, и мысленно давала мудрые советы участникам шоу.
Время, хоть и тянулось жевательной резиной, но перевалило к вечеру.
Шевельнулся ключ в двери. Пришел, наконец, младший сын.
– Мама, чуть не умер. Глухой день. Вместо мобилы взял пульт от телека. Жуть.
Он вынул из ранца пульт, бросил на кухонный стол и убежал к себе в комнату.
И тут же она услышала, как он стал с кем-то жадно болтать по телефону. Она глянула на пульт, лежавший на своем привычном месте. У него был какой-то замызганно-виноватый вид, как у беглеца. Улыбнулась, взяла его в руки, протерла спиртовой салфеткой и нажала кнопку. Загалдел, оживился дом.
Она зашла к сыну и, видя как он вернулся в свой мобильник, видя его взъерошенное счастливое лицо, как после долгой разлуки с кем-то дорогим и нужным, она тихо прикрыла дверь и пошла к себе на кухню.
Проходя мимо большого зеркала в коридоре, она старалась не смотреть в него, потому что боялась увидеть свое счастливое лицо – такое же, как у своего младшего сына. Сына, который по ошибке своей и детской рассеянности указал ей на все утерянные ею смыслы. Но ей хотелось поскорее забыть об этой нелепой случайности.
«Но для чего-то он их перепутал», – коварно теребила ее мысль. Но она тьфукнула на нее и стала допекать неполучившиеся поутру блины.
Пье-де-пульная тетрадь,
19 ноября 2020
Брызги
Он всегда в каком-нибудь кармашке пиджака или рубах носил песочные часы. Окружающим была непостижима эта его страсть к часам такого рода. Предполагали конечно, что профессия прицепилась к этому подходящему атрибуту. Он был врач терапевт. И в основном принимал у себя разговорчивых, и весьма, старушек.
Так вот, через эти самые часы он намекал на то, что время приема ограничено этой самой щепоткой песка, который неподкупно, равнодушно – перетекает из одной колбочки в другую через горлышко, почти незаметное из-за своей узины.
Но Борис это отрицал, он объяснял свою слабость к этому предмету, как к волшебству, необъяснимому фокусу.
Время, упакованное в стеклянные колбы, давало иллюзию неуходимости его.
Раз, перевернул снизу вверх – и вот оно, время, которое только что было прошлым, становится настоящим. По кругу и высоте перемещается, но не сбегает. Его можно потрогать, взять в руки, вернуть, созерцать уход его и вновь вернуть.
И Оно – послушно и ограничено пространством. И никакого тебе тиканья. Тишина и торжественность.
Одним словом, завораживающее общение со временем. И оно правильно настраивает, помогает прибывать в нужном тонусе мудрого философа.
Борис даже к барышням, на встречи всякие, запускал часы эти самые песочные, ставя их на ресторанный столик и пугая их своей оригинальностью, и как бы спешностью, по призрачным таинственным делам.
Борис был холостяком. Как он сам себя называл – древним холостяком. Он ценил свою свободу, его почти не тянуло на подвиги семейной жизни. Но иногда он, в надежде, бежал на случайные встречи к очередной даме. И всегда при нем были песочные часы. Причем разного калибра: от пяти минут до получаса и часа.
Последними, впрочем, он редко пользовался. Популярнее всего были десяти-пятнадцати минутные. Становилось Боре скучно – и он, ссылаясь на вышедшее время, убегал, ссылаясь на свою занятость.
Борис прекрасно справлялся со своей жизнью один. Были друзья, конечно, компании и приятели. Но он ни к кому не прирастал. С трудом находился в чужом пространстве и скорее рвался из него наружу. Благо, песочные часы всегда были при нем. И конечно, приносили за него извинения.
Борис с утра сегодня был сильно не в духе. Пригорела глазунья, сбежал кофе. С утра звонила соседка и просила вечером быть дома, собрание какое-то товарищества, о котором Борис не имел никакого понятия.
Но главная гадость обрушилась на него прямо на выходе из ворот. Накануне был дождь, и проезжавшая в эту минуту машина, попав колесом в невидимый ухаб, облила Бориса, как из ведра. Щедро окатила от очков до ботинок. Вода была холодная и грязная.
Борис сразу ослеп, стекла очков сильно пострадали.
Он прытко отскочил в сторону, но это не помогло.
Борис ослеп и оглох от испуга и внезапной ярости. К чести сказать, машина далеко не уехала, резко затормозила, остановилась. И из нее вышла женщина. Борис в это время протирал очки, к его счастью, потому что на ту красоту, которая вышла из машины и подбежала к нему, можно было смотреть только в солнцезащитных очках.
Женщина была взволнована и, подбегая к нему, пролепетала о прощении. Лепетала о том, что яму она не заметила и честно признала свою вину.
Бориса смутило это пылкое раскаяние, но он молчал в ответ, потому что был ошеломлен лицом этой женщины.
Оно было ярко, глазасто, улыбчиво и еще с милыми ямочками на щеках и подбородке.
Перед Борисом стояла воплощенная случаем его мечта. Он думал, что такого не может быть. Ан нет. Вот!
– Садитесь в машину, я отвезу вас в магазин, купим вам одежду, или домой? – спросила она с особой доброжелательностью.
Борис объяснил, что ни в какой магазин не надо. И что он живет вот здесь, за этими воротами.
Женщина сразу засуетилась и вдруг, неизвестно откуда, извлекла визитку, как фокусник, и протянула Борису.
– Может быть позвоните. Я чувствую себя виноватой, испортила вам костюм. Да еще белый.
Борис взял визитку и женщина сразу стартовала. Видно было, что сильно опаздывала.
Борис вернулся домой, снял одежду, сунул в стиралку брюки и рубашку, переоделся и все думал о красивом лице незнакомки. Хотя, почему же незнакомки? Он уже выучил визитку наизусть. От фамилии, имени, отчества до трех офисных телефонов и ее мобильного. Профессия ее обозначалась весьма неопределенно: старший менеджер. Но это Бориса волновало мало.
Он решил ей позвонить вечером – и позвонил.
Женщина на его звонок отреагировала весьма странно, не сразу вспомнила конфуз утренний с машиной и лужой.
Но, вспомнив, согласилась встретиться.
Борис, стараясь не проиграть ни в чем этой красоте, выбрал лучший ресторан для неё, лучший костюм для себя. И волнуясь перед встречей с этой неожиданной красотой, он даже не посмел взять с собой песочные часы, главный его атрибут коротких знакомств. Ему хотелось вечно разместиться с этой прекрасной женщиной и улыбаться её роскошным ямочкам. И говорить, говорить с ней, поскольку Бориса сразил тембр ее голоса. Мягкий и низкий.
Борис пришел в ресторан первым, сел за заказанный столик, положил цветы в хрустящем целлофане. И вот вошла она. Проем дверей осветился её золотой аурой. И это было волшебно.
Борис, однако, заметил, что она в утреннем наряде, видно приехала прямо со службы. Борис встал ей навстречу. Он выглядел несколько комично в своем тщательно продуманном наряде.
Она его не сразу узнала, только когда он сделал несколько шагов навстречу ей.
– Ох. Воды…, – нетерпеливо сказала она официанту и плюхнулась на стул.
Официант кивнул послушно и стал наливать ей воду.
Она же вынула из сумки мобильник и положила его рядом на стол. А потом достала оттуда же стеклянную колбочку, инкрустированную серебром, и поставила тут же перед собой.
Это были песочные часы. Время пошло.
Борису хорошо была известна продолжительность этих часов. Полчаса.
И как бы извиняясь, она сказала:
– У меня полчаса всего. Уж простите.
И Борис впервые пожалел, что он не взял свою пятиминутную колбочку с песком. А то бы случился достойный пас. А так его не случится.
Он смотрел на струившийся песок, и ему очень хотелось уйти.
Что он и сделал. Плюнув и на красоту эту неземную, и на песочные часы, которые так больно его сегодня ударили. И Борис добежал до дому, уже зная, что песочные часы перестали быть его любимым предметом. И весь его философический вздор, которым он оправдывал свою к ним привязанность, смыло грязной водой из лужи, которую было трудно заметить.
И еще он почему-то понял, что время – оно круглое.
Синяя тетрадь,
19 ноября 2020
Пустячок
Маленькая женская хитрость, в виде щетинистой швабры на длинной палке, проплыла мимо лица Георгия, едва не задев очки. Георгий возмущенно ткнул эту наглую швабру подальше от лица. И возмущенно крикнул что-то хозяйке этой самой швабры, которая небрежно несла её на своем хрупком плечике.
Девица даже не оглянулась. Тогда Георгий догнал ее и спросил:
– Разве так носят швабры?
– Вы хотите, чтобы я на ней улетела? – и девица невозмутимо пошла дальше.
Они вышли на мост через городскую широкую реку. И мост был длинным и бесконечно гремящим – столько пробегало по нему, перпендикулярно речному течению, автомобилей.
Георгию не удалось проскочить и обогнать щетину нависшей над ним угрозы.
Он вдруг понял, чтобы избежать столкновения с этим, невероятным для центра большого города, предметом, надо просто идти рядом.
И он пристроился к девушке, хоть и был раздражен её вопиющему способу переноса швабры. Девушка оказалась очень даже симпатичной, но Георгий ей явно не нравился. На все его приличные и остроумные вопросы она только фыркала оскорбленно. И даже не удостоила его, пусть краткой, но вежливой беседы.
Георгий отстал. Тем более узкий тротуар уже заканчивался, и можно было обогнать и девушку, и швабру, с их грубостями.
Георгий с облегчением отделился и вышел к переходу, но не утерпел и оглянулся, не нависла ли сзади над ним угроза девушки со шваброй.
Не нависла. Георгий увидел, как незнакомка перешла мост на ту сторону. Зависла на секунду, чтобы переложить швабру на другое плечо. И тут же пошла через мост назад. Георгий сильно удивился и стал наблюдать.
Швабра зависла над крепким мужчиной в белых брюках и темных очках.
Девица очень ловко, видно тренированно, поддела мужчину за очки.
Георгий думал увидеть скандал. Но незнакомка так роскошно улыбнулась жертве, тут же опустила швабру, с извинениями.
Дальше они пошли вместе, и уже мужчина нес швабру, но палку держал, как трость.
Георгий стоял и с улыбкой наблюдал, как мужчина заботливо держал девушку под локоток, и они уже спускались с тыльной части моста.
Георгий пошел своей дорогой и чувствовал себя отвергнутым. И удивлялся хлопотливому и коварному женскому уму. И потом в течение всего дня он с горечью метался в догадках, почему же его отвергли.
Неужели дело в белых штанах и темных очках. И тут его пронзило.
Конечно же, мужчина тот, неотвергнутый, оказался иностранным туристом. И к нему применила эта красавица маленькие свои женские хитрости, в виде щетинистой тяжелой швабры.
И, найдя достойную и не обидную причину своей отверженности, он успокоился. Надо будет рассказать другу Христакису, чтобы не попался. Это был коллега Георгия по аспирантуре. И он был из Греции. Мало ли.
Синяя тетрадь,
21 ноября 2020
Экипировка
Если бы человек мог побороть вечный свой страх перед жизнью, он, просыпаясь по утрам, вскидывал бы руки в сладких потягушках и говорил: «У меня хорошие предчувствия на этот день». И все бы сбывалось.
Но это только в теоретическом мудреном замысле, а на самом деле Светлану редко посещало хорошее предчувствие, поэтому она по утрам произносила свои волшебные слова: «Пусть повезет». Иногда помогало, но большей частью мера эта была несостоятельной, и прилетали всякие мелкие пакости, ну уж совсем из странных мест.
Вот сегодня она нашла в почтовом ящике извещение на ценную посылку.
Она даже не удивилась и хотела положить в нужный ящик. Но адрес был написан её. Посылка предназначалась именно в «кв. 9», то есть её.
Она еще раз осмотрела извещение, она даже понюхала его, все больше удивляясь случившемуся. Она ни разу в жизни не получала посылок.
Она даже немного испугалась. Света не любила сюрпризов, опасалась их. Она поднялась к себе в квартиру, разделась, умылась, все быстро, скоро, и решила позвонить на почту, узнать откуда и от кого ей пришел этот загадочный предмет.
Ответили ей сразу и четко. Посылка из города Мухаби от некоего Мурзаева В.П.
Света долго пила на кухне чай и обдумывала ситуацию. Никакого Мурзаева В.П. из города Мухаби она не знала. И что он прицепился к ней со своей посылкой?
Проще было пойти и получить её, чтобы все пришло в ясность. Но сегодня уже она не успевала, а завтра у нее выходной. У почты то есть. Придется ждать до понедельника.
И эта возможность окончательно испортила настроение.
Она уселась у ноутбука и отыскала город Мухаби. Прочитала о нем всю информацию. Это не принесло радости. Наоборот. Она расценила как издевательскую шутку с этой неопознанной посылкой.
Дальше – хуже. Ком страхов рос, катился огромным снежным комом, хоть на дворе была осень, и снега пока не предвиделось.
Что бы эта посылка могла означать? Бомбы, подарок от забытого ею человека… Другие возможные предметы в голову не приходили.
Настроение испортилось окончательно, и очень не хотелось ждать решения этого ребуса до понедельника.
Тут раздался робкий звонок в дверь. За ней оказался дворник Рашид с женой Алей. Они недавно стали жить в дворницкой, но всегда, почти в пояс, вежливо кланялся ей, встречая по утру.
Света сильно удивилась, не хватало еще таких гостей.
– Что случилось? – почти испуганно спросила она.
Рашид на плохом русском просил у нее прощения и спросил получила ли она посылку.
Светлана ушам своим не верила.
Дворник с женой Алей, оказывается, дали ее адрес, чтобы она получила для них посылку, так как у них нет прописки, нет адреса, и паспорта пока нет.
Есть только дворницкая.
Света хотела накричать на них за такое самоуправство. И какое они имели право, и прочие возмущения.
Жена Рашида робко объяснила ей, что, дескать, муж очень хвалил её, как добрую женщину – спасибо.
– Спасибо, – говорила жена. – Вы нас так выручили.
Света ответила, что сегодня они уже не успеют, а только в понедельник.
Рашид глянул на часы.
– Очень срочно, дорогая, едем, друзья довезут. Только паспорт захвати.
Опешившая до пика самого от такой наглости Света почему-то стала одеваться.
– У нас тут с адресом никого нет, – лепетала Аля.
«А я у них как бы есть», – подумала Светлана. – «С чего бы? Это?»
– Вы – добрая, Рашид рассказал.
Как ни странно, от повторения об её доброте смягчилось сердце Светланы. И вдруг опять страх екнул внутри.
– А что в посылке, ребята, все законно? – строго глянула она на супругов.
– Альпийская снаряжения, – сказал Рашид. – Мы зиму здесь хотим. Вот пересылают. Мы там раньше работали. Упаковали, ну спасибо. Такие хорошие люди. Все упаковали, все отправили. Ты прости, но в дворницкой номера нет, адреса нет, – пошел по кругу Рашид.
Светлана, как оглушенная, ехала с четой дворников к почтовому отделению на такси. Таксист общался с четой на родном своем языке.
Светлана была не рада неожиданному своему приключению, но, в конце концов, почему бы не оказать услугу? Они ведь правы, без адреса существующего им посылку не пришлешь.
Когда Света заполнила бланк, и ей вынесли достаточно большой ящик, судя по виду носильщика – и тяжелый, Света неожиданно попросила решительно:
– Откройте прямо здесь, – и посмотрела на Рашида.
– Да, да, – засуетился он.
Ящик открыли. Зазвенела освобожденная тяжелая цепь с двумя мощными карабинами. Рашид повесил цепь на себя. Он выглядел очень довольным. В ящике еще лежали трос, альпинистские ботинки и что-то еще из нужной альпинисту экипировки.
Все было сложено обратно в ящик, только цепь осталась висеть на Рашиде.
– Спасибо… А то снег скоро, сосульки у вас тут, – и вышли из почтамта, захватив свой драгоценный ящик.
Они той же машиной вернулись в маленький их дворик, где только и почувствовала Света себя в безопасности.
И хотя Света никакого криминала в пережитом только что ею приключении не нашла, но не понравилось ей что-то, в использовании ее в этой странной поездке на почту.
И какое они имели право кому-то, в каком-то другом городе, давать её адрес, чтобы получить свой «альпийский» дворницкий инвентарь.
Разумеется, она права, никакого не имели, разве что исключительно потому, что считали ее добрым человеком, которому они могли доверить получить свою драгоценную амуницию. Доверие это, наверное, дорого стоило, но Светлану обуяло вдруг тяжкое предчувствие. Что её развели на что-то нехорошее.
Она понимала, что это начало чего-то большого, еще несовершившегося, но неизбежного, обязательного, как сосульки зимой. Которые могут легко упасть на голову хорошему человеку.
На следующее утро, выйдя из дома, она столкнулась с Рашидом. Тот, как всегда, с горячей улыбкой, поклонился ей.
Но Светлана сделала вид, что не заметила этого благородного жеста и быстро прошла мимо.
Синяя тетрадь,
23 ноября 2020
