Галина Чередий
Модификаты
– Больше ни с кем у меня нет на корабле разногласий, – возразила я уже не слишком уверенно, потому как, по здравому размышлению, и правда это выглядело как-то бессмысленно.
– У нас нет разногласий, звезда моя. Не соглашаться в чем-либо – нормально для пар. Да, я пытаюсь в чем-то давить на тебя, но ты же не можешь на полном серьезе считать, что зашел бы так далеко? – Рожер взял меня за руку и подтянул к себе, и я, пару секунд поупрямившись, все же привалилась к нему. – Мне нужно твое доверие, детка, а не страх. Если я слишком импульсивно и нетерпеливо себя повел, добиваясь этого, прости меня. Я дорожу тем, что между нами есть, София. Дорожу тобой. Ты ведь это понимаешь?
Он обнял меня и стал поглаживать по спине, даря ощущение безопасности и будто убаюкивая. И мне вдруг подумалось: что если я опять все себе надумала? Ну в самом деле, разве нет вероятности, что я потрясающе «везуча» и буквально притягиваю к себе всякие сбои техники и тут же усматриваю в них злобные происки капитана. Ну какой ему смысл развлекаться за мой счет подобным образом? Если бы я ему наскучила, просто расстался бы со мной по-тихому. Зачем настаивать на продолжении тяготящих отношений, раздражаться, демонстрировать себя не с самой уравновешенной стороны? Но что-то во мне протестовало. Пусть Рожер не хотел мне ничего дурного, и все вспышки его раздражения – это просто нормальное следствие моей собственной замкнутости и отстраненности, но было и еще что-то. Я могу понять, что мужчину с его характером и стремлением все контролировать и знать может бесить навязываемая мною дистанция, но все равно в случайности, преследующие именно меня, я не верю.
– Рожер, без обид, но сначала «Сталкер», теперь это… – Я отстранилась от него, сжимая переносицу и гадая, как бы все правильно сформулировать. – Короче, в версию случайного глюка системы я больше поверить не готова. Если дело не в тебе, то в ком-то другом. Именно в ком-то, а не в вывертах техники. Если ты упорно будешь придерживаться другой версии, мы никогда не придем к согласию.
– Должен ли я это воспринимать как некое условие с твоей стороны для того, чтобы мы могли быть вместе? – золотистые глаза предупреждающе прищурились. – Предлагаешь мне найти крайнего, не важно, существует он или нет?
– Я не это сказала! – возмутилась тому, что он опять все пытается перевернуть с ног на голову. – Ты требуешь от меня откровенности, я хочу того же в ответ!
– То есть ты считаешь, что я покрываю кого-то, кто хочет дурного тебе?
– Я бы не удивилась этому, учитывая, что прямая конфронтация в команде была бы катастрофична.
Капитан, продолжая пристально и тяжело смотреть на меня, отступил на пару шагов и, еще немного помедлив, развернулся и ушел, не сказав больше ни слова. Вздохнув, я вошла в лабораторию, задаваясь вопросом, не перешла ли все границы. Вдруг я не права по всем пунктам и сейчас, выходит, из чистой стервозности оттолкнула своего любовника окончательно. Еще ночью мне казалось, что я хочу порвать наши отношения, а сейчас сомневалась и ощущала опустошение и сожаление. Натянув термоскаф и маску, вошла в огромную морозильную камеру, чтобы проверить, как полагалось, сохранность образцов и всевозможных биокультур. Обойдя все стеллажи, сверила показания приборов и продиктовала их для внесения в лабораторный журнал. Захватив две герметичных емкости для нового обсеменения упорно дающих сбои по времени пищевых кластеров, отправилась на выход. Нажала на ручку, но дверь из толстенного термоупорного стекла не открылась. Подергала сильнее, но не добилась никакого результата. Ввела еще раз код доступа, но замок оставался закрытым.
– Да что за… – просто в голове не укладывалось, что за одни сутки я дважды попадаю в подобную ситуацию. – Случайность, да, Рожер? Гребаный глюк и сбой системы?!
Последнее уже выкрикнула, настойчиво хлопая по запястью и уже будучи точно уверенной, что ответа не получу. Отстраненно подумалось, как буду смеяться в лицо и самому капитану, и долбаным остальным мужикам, что смотрели на меня тогда в отсеке как на неврастеничку. Проблема только в том, что у меня может не оказаться на это шанса. Если не выйду из этой гигантской морозилки в течение двух часов, то, скорее всего, позже уже получу переохлаждение, несовместимое с жизнью.
– Да что же я тебе сделала, кем бы ты ни был! – закричала в отчаянии и задергала ручку двери что было сил.
Глава 10
Личный коммуникатор молчал, попытки тыкать во все кнопки в надежде, что неверное введение кода приведет к оповещению кого-то вне лаборатории, были тщетными. Из-за нервозности я жутко вспотела под нижней скаф-пленкой, настолько, что ее впитывающая способность с этим не справлялась, и я тут же начала быстро мерзнуть. Хотя, по идее, ресурса термоскафа должно было хватить как минимум на час относительно комфортного пребывания в морозильной камере, и, скорее всего, это был нервный озноб. В попытке взять мысли и эмоции под контроль я присела на ближайший прозрачный ящик и некоторое время выравнивала дыхание, сильно напрягала, а потом расслабляла все мышцы, чтобы изгнать нереальное ощущение насквозь пробирающего холода. Почти успокоившись, стала тщательно все вокруг осматривать в поисках пути к спасению. Сидеть и ждать ее снаружи – не вариант. Пока хоть кто-то озадачится моим долгим отсутствием, я тут замерзну до состояния звенящей при ударе ледышки. Глаза наткнулись на голубоватый огонек под самым потолком и торчащий рядом с ним тонкий стеклянный стержень, и нечто похожее на надежду шевельнулось внутри. Это был детектор контроля температуры. Если я смогу до него добраться и согреть, то сигнал о неисправности оборудования немедленно будет передан технической службе. К тому же в самой лаборатории вроде как заорет сирена, предупреждающая о вероятном повреждении хранящихся образцов и материалов. Ну, конечно, при условии, что тот, кто запер меня тут, не подумал об этой возможности заранее и не вырубил и систему оповещения о неисправностях. Как бы там ни было, просто сидеть и замерзать, надеясь на чудо извне или его отсутствие, я не собиралась. Одна проблема – до потолка не менее трех метров, а лестницы или подъемной платформы тут не предусмотрено. Гигантское, надо сказать, упущение. Меня аж коробило от перспективы использовать ящики с замороженным биоматериалом и, может быть, повредить их, что ощущалось реальным кощунством и варварством, но какой выход? Самые большие весили, кажется, целую тонну, и я едва не надорвалась, перетаскивая их в центр камеры и взгромождая друг на друга. Зато потела я теперь совсем не от нервов, и стало прямо-таки жарко. Взбираясь наверх, пыталась совсем не думать, как больно будет грохнуться, потеряв равновесие. Факт того, насколько быстро я начну замерзать, расстегнув термоскаф, после того как вот так упарилась и насквозь промокла, тоже старалась игнорировать.
– Зараза, как же холодно! – пробормотала, едва опустив застежку до талии и высвободив левую руку, чтобы сжать торчащую часть детектора. В конце концов, если я заработаю необратимое обморожение, пусть это не будет рабочая правая рука.
Вот теперь зубы стучали у меня по-настоящему, кожа покрылась гигантскими мурашками, а внутренности будто свернулись шокированно от потока холода, льющегося сквозь кожу, казалось, напрямую к ним. Ну еще бы, минус сорок никак комфортной температурой не назовешь, особенно если вынуждена неподвижно стоять под потолком, где и волю дрожи особенно-то не дашь, рискуя упасть. Высота небольшая, но, учитывая степень моей везучести в последнее время, могу и отключиться. А если это произойдет, то есть все шансы уже больше не проснуться. Время шло, я старалась держаться за стеклянный стержень плотно, но и осторожно одновременно, потому как не хватало его еще и сломать, однако чувствительность в руке быстро пропадала, да и левая грудь уже ощущалась сплошным куском льда. А чертова лампочка детектора все продолжала гореть равномерным голубым свечением. Матерясь на чем свет стоит, я поминала разработчиков и этой гребаной морозилки, и самой системы оповещения о сбоях. Принято считать, что она должна реагировать на изменение температуры даже на полградуса, но вот полюбуйтесь же! Неужели все же ублюдок, изводящий меня, просчитал мои действия наперед и пресек и эту возможность спасения? Паника стремительно раздувалась в груди как огромный жесткий шар, все сильнее мешающий дыханию и сердцебиению. И чем больше пыталась себя убедить, что поддаться страху сейчас – неимоверно паршивая идея, которая приведет к самым печальным последствиям, тем красочней фантазия рисовала эти самые последствия в виде скрюченного на полу моего бездыханного одеревеневшего тела, и тем сильнее я боялась. Против страха у меня всегда было лишь одно лекарство – злость. И я себе позволила ее щедрую порцию, негодуя на сволочь, загнавшую меня в такую жуткую ситуацию, и которая наверняка уйдет от ответа, если я тут сдохну.
– Да хрен тебе! – не сдержавшись, закричала в пространство.
Буквально пылая от злости, сильно потерла ладонь и пальцы об грудь, разогревая ее насколько вообще возможно, и снова схватилась за стеклянную трубочку. И наконец лампочка моргнула раз, еще и еще и сменила цвет с голубого на желтый.
– Внимание, резкое повышение температуры в морозильной камере биолаборатории! – раздался мелодичный голос системы оповещения.
– Да-а-а! – вскрикнула я и чуть не грохнулась с ящика.
Цвет сменился на красный еще спустя тридцать секунд, и взвыла сирена, я, торжествуя, отпустила детектор, и стала натягивать термоскаф обратно, трясясь уже неконтролируемо. Левая кисть совершенно онемела, пальцы скрючились, усложняя и без того непростой процесс натягивания узкого рукава. Едва закончив, торопливо застегнулась и дала себе немного времени, чтобы совладать с жуткой дрожью, и одновременно через боль и сопротивление заставляла начать двигаться дико замерзшую руку, глядя со своего импровизированного насеста через стекло двери и ожидая, когда хоть кто-то появится. Торопливо стала спускаться, но ботинок соскользнул, и я, охнув, рухнула на задницу. Благо хоть не с самого верха.
Держась за пострадавшее место, поднялась и подошла к двери. Ввела код, еще и еще, дергала за ручку, нетерпеливо глядя на вход. Внезапно сирена заткнулась, лампа датчика опять засияла ровным голубым, а никто так и не появился. Внутри что-то будто оглушительно хрустнуло, ломаясь, и меня затрясло уже совсем не от холода. Предательские слезы потекли по щекам неконтролируемым потоком, и, заорав во все горло от отчаянья, я стала иступлено дергать ручку и колотить в стекло, причиняя себе еще больше боли. И именно в этот момент в лабораторию вбежали двое техников. Раздался щелчок, и так как я продолжала свои истеричные рывки, внезапно распахнувшаяся дверь врезала мне прямо по лицу. Не будь на мне дыхательной маски, точно расквасила бы нос или того похуже. Я практически вывалилась на руки опешившим парням, которые озирались, явно пытаясь понять, что послужило причиной для тревожного оповещения. И, естественно, видели они только рыдающую не пойми почему меня. И краем сознания я отдавала себе отчет, как вся ситуация должна выглядеть для них, но остановить накрывшую истерику не могла. Так капитан и застал меня – зареванную, нервно сдирающую с себя термоскаф под настороженными и сочувственными взглядами молчаливых техников. Но мне было плевать.
– София! Софи, ты в порядке? – влетев в лабораторию, Рожер подхватил меня как ребенка, и я раскисла еще больше. Вцепившись в него, взвыла в голос, при этом пытаясь сквозь спазмы в горле и всхлипы объяснить суть происходящего. Но все, что получалось, это сколько-то внятно выжать: «Я не сошла с ума! Пожалуйста, верь мне!» Учитывая состояние, в котором пребывала, понимала, насколько все неубедительно, и от этого становилось еще хуже.
– Она сама устроила сработку оповещения, – мрачно сообщил Тюссану один из техников.
– Потому что кто-то запер меня в проклятой морозилке! – выкрикнула, давясь рыданиями.
– Когда мы появились, она просто открыла дверь и вышла, – не глядя на меня, сказал парень, а второй только кивнул подтверждая.
– Я не вру! – рванулась из объятий Рожера, сжав кулаки, и желая врезать хоть по одной роже, на которой был прямым текстом написан поставленный мне диагноз. – И не чокнулась!
– Тише, тише, София! Все хорошо! – удержал меня от членовредительства капитан. – Никто тебя не обвиняет во лжи и не считает ненормальной.
– Мы еще не успели закончить с системой обеспечения в ее отсеке, а теперь еще и это, – тихо пробурчал техник, опровергая успокоительные слова капитана. – Если так и дальше пойдет, мы с ног собьемся, реагируя на бредни…
– Делом займитесь! – с неожиданной яростью рявкнул капитан. – Если София говорит, что не могла выйти, значит, была причина! Выполнять приказ!
Устроив меня у себя на руках поудобнее, он понес меня из лаборатории, пока я причитала и твердила, что мне никто не верит.
– Я тебе верю, милая, – поцеловал меня в висок Рожер. – Все будет хорошо, и я не дам ничему с тобой случиться. Ты отдохнешь, успокоишься, и мы вместе решим, что делать. Тш-ш-ш! Я верю-у-у!
И снова что-то упрямое и причиняющее сейчас боль в глубине сознания твердило: «Берегись!» Но в этот раз я яростно послала его ко всем чертям и вцепилась в моего капитана покрепче. Потому что на всем долбаном «Ковчеге» он мне представлялся в тот момент единственным способным, а главное желающим поверить и помочь существом. Никогда я прежде не чувствовала себя такой слабой и беззащитной, и это буквально убивало морально. Нуждаться в ком-то как в опоре и защите ощущалось ужасно для меня, но при этом и совершенно неизбежно. Рожер мне сейчас был жизненно необходим, потому что в одиночку имею все шансы не уцелеть в этом путешествии, отправиться в которое была так счастлива еще не так давно. Теперь же от прежней радости не осталось и следа, ибо насколько огромным ни был бы «Ковчег», он все равно оставался громадной металлической коробкой-ловушкой, откуда пока нет выхода.
Очень отстраненно сознание зарегистрировало появление дока Пирса и введенное им успокоительное. Пыталась вяло протестовать – не хотела терять концентрацию до того момента, как смогу внятно обсудить с капитаном новое происшествие, но слушать меня не стали. Тюссан куда-то понес меня, пока я все старалась объяснить, но язык стал стремительно неметь и заплетаться, накрыла апатия, и необходимость говорить отошла куда-то на второй план. Последнее, что я помнила – как провожала затуманивающимся взглядом мелькающие потолочные мягко мерцающие светильники коридора.
Проснулась я в незнакомой обстановке. Постель огромная, намного шире привычной даже в максимальном размере. Явно личная каюта, но больше моей и в других цветах. Серо-стальной, матово-серебристый. Наводило на мысли о том, что живет тут мужчина. Услышав негромкое бормотание, повернулась на бок. Одну из стен целиком занимал огромный экран, разбитый на множество сегментов, каждый со своим изображением. Перед экраном, в низком кресле, неподвижно сидел Рожер и периодически что-то тихо произносил, после чего один из фрагментов увеличивался, выдвигался вперед, обретая объем и четкость. Капитан смотрел на живую картинку, менял ракурсы, максимально приближал детали, потом снова отдавал команду, и изображение заменялось на другое.
– Ищешь подтверждение того, что я чокнутая, или опровержение? – сипло пробормотала, сползая к краю огромной постели.
– Странно, что у тебя вообще возникает этот вопрос, София, – ответил капитан, не отрываясь от своего занятия. – Почему тебе вообще в голову пришло, что я могу сомневаться в твоей адекватности?
– Потому что все смотрят на меня… – сдержав желание грязно выругаться, я босыми ногами прошлепала в очистительную зону. – Почему я в твоем отсеке? Это ведь твой?
Все время мы встречались на моей территории, и бывать в личном пространстве моего любовника не приходилось. Да я как-то и не стремилась. Наверное, это что-то говорит обо мне и отношении ко всему, что между нами, в целом, но я предпочитала не углубляться.
– Мой. И здесь ты потому, что я думаю, так будет лучше сейчас.
– Потому что здесь никто не отважится напасть на меня? А работать я теперь под конвоем буду? – вышло слишком уж раздраженно, и я опять устыдилась. Вместо благодарности я зачем-то срываюсь на него. Зажмурив глаза, старалась взять свои противоречивые эмоции под контроль, пока по телу били упругие капельные потоки.
– Безопасность – только одна из причин, София, – Тюссан оторвался наконец от просмотра и развернул прозрачное, зависшее над полом кресло ко мне, как только вышла из душа. Зрачки в золотистых глазах сначала расширились, а потом резко сузились, заставляя ощутить себя словно под прицелом. Почему его вожделение всегда казалось мне чем-то с оттенком угрозы или, скорее уж, агрессивного поглощения? – Предполагаю, что причина этой загадочной агрессии к тебе именно в моем к тебе отношении.
– Первое нападение произошло до того, как мы сблизились, – напомнила я, отмахиваясь от неуместных мыслей уже в который раз.
– Но это не значит, что для окружающих была неочевидна моя в тебе сильная заинтересованность, – отбил он и протянул руку, явно предлагая мне оседлать его колени. – И, исходя из этой версии, думаю, твой переезд ко мне будет как раз тем фактором, что выведет из себя того, кто тебя преследует.
– Значит ли это, что другим способом выследить этого… человека так и не представляется возможным? – Я послушно расположилась на нем, так даже удобнее смотреть прямо в глаза. – Неужели нельзя отследить того, кто влезает раз за разом в систему? Я не великий специалист в кибернетике, но насколько знаю, у каждого отдающего команды на корабле должна быть уникальная электронная подпись или вроде того?
– И они есть, София. Каждый раз иная, принадлежащая кому-то из командного состава экипажа. Если тебе интересно, кто запер тебя в той же морозилке, то, согласно отпечатку в системе, это был я. Нападение «Сталкера» инициировал мой помощник по безопасности, а в закрытой в каюте ты оказалась благодаря старшему узла внешней связи. Ладно, меня по какой-либо немыслимой причине ты можешь подозревать, а остальных? У них разве есть повод питать к тебе неприязнь или вообще желать убить? – Я была вынуждена покачать головой. Я едва знаю упомянутых людей и даже лиц бы в точности не вспомнила. Какие у них могут быть ко мне счеты, к тому же сразу у обоих? – Вот и я о том же. И, само собой, в сбои общей системы Ковчега, клином сошедшиеся именно на тебе, я не верю.
Я заерзала и покосилась на мелькающие картинки на большом экране.
– Видеонаблюдение, так понимаю, ничего не дало?
– Сама прикинь, – вздохнул Рожер. – В отсеке хранения не было, кроме тебя, никого. В личных отсеках запись может вестись только при непосредственной команде их обитателей. Ты ее не отдавала. В отличие от связиста, который проводил ту ночь весьма насыщенно, и его партнерша была совсем не против фиксации их веселья. Поэтому на момент, когда он якобы запирал тебя и запугивал, у него есть алиби, причем, можно сказать, дважды подтвержденное. А на записи в морозилке… Там лишь видно, что ты внезапно начинаешь вести себя странно, дергаешь дверь, потом добиваешься сработки оповещения, но стоит только появиться помощи, просто берешь и выходишь наружу.
Я даже глаза прикрыла, сдерживая досадливый стон. Представлять, какой неадекватной я теперь кажусь всем, кто со мной взаимодействовал в последнее время, было прямо тошно. И что хуже всего, случись самой столкнуться с таким же поведением, однозначно бы решила, что человек нуждается в срочном врачебном вмешательстве.
– У меня, похоже, проблемы? – спросила Рожера, глядя на экран, на котором отражалось множество моментов обыденной жизни корабля. Жизни, в которой я имею все шансы перестать участвовать усилиями кого-то неизвестного.
– Нет у тебя пока никаких неприятностей, София, – Тюссан расположил обе свои большие ладони на моей спине, прижимая ближе. – По крайней мере, не те, о каких сейчас подумала.
– Кто-то с подобным поведением обязательно должен привлечь пристальное внимание медиков и безопасников.
– Я капитан «Ковчега», детка. А ты девушка капитана, – хмыкнул он, целуя уголок моего рта. – Тем более теперь не просто девушка, с которой я открыто поддерживаю близкие отношения, а та, что живет со мной, что говорит окружающим о серьезности намерений. Так что весь контроль над тобой, как и вся ответственность, теперь на мне – и ты в порядке.
– Что же… очевидно, быть твоей подругой имеет свои неоспоримые плюсы. – Понимание того, что угроза признания эмоционально неустойчивой не висит надо мной, заметно улучшило настроение. – И, как ни стыдно признаться, я готова в этой ситуации этими плюсами пользоваться и принять твое гостеприимство, пока все не разрешится.
Зрачки Рожера снова сузились, а в голове что-то тревожно тренькнуло.
– Ну и прекрасно, Софи! А то я опасался, что нам опять придется спорить или что даже нужно будет прибегнуть к варианту с капитанским диктатом. – Он кратко захватил мои губы своими, и я сразу ощутила отклик его тела внизу, подо мной.
– Не вижу причин спорить, уж не тогда, когда кто-то готов помогать, Рожер, – сказала абсолютно искренне. – Я действительно совсем не понимаю, как быть в сложившейся ситуации, и поэтому готова целиком и полностью положиться на тебя. Вручаю тебе себя и свою судьбу – давай, защищай и оберегай!
Последнее было, конечно, шуткой, но рассмеяться у меня не было возможности, потому что нежное объятие стало вдруг почти стальным захватом. Рожер, стиснув меня, стремительно поднялся, в пару шагов достиг постели и почти рухнул на нее, распластывая меня как беспомощную бабочку под собой.
– Сама попросила! – тяжело дыша, выдавил он у моего горла, одновременно вторгаясь. От излишней стремительности, напора и почти полного отсутствия хоть какой-то прелюдии мне стало немного больно, и я зашипела, вгоняя ногти в его затылок. – Прости-прости-прости!
Капитан замер и принялся целовать и оглаживать все части моего тела, доступные его рукам, оставаясь совершенно недвижимым внизу. Продолжалось это до тех пор, пока я сама уже не стала пытаться толкнуться ему навстречу, потому как Тюссана, видимо, вполне удовлетворил сам факт пребывания внутри моего тела, и дальше двигаться он не собирался. Когда же я все же «растолкала» его, секс вышел каким-то иным, нежели обычно. Обычно агрессивный и будто стремящийся к захвату и порабощению всех моих ощущений, в этот раз Рожер был медлительным, растягивал движения, будто старался уловить самое малейшее из них. Если раньше он меня истощал жесткими марафонами, требующими в первую очередь массу физических сил, то сегодня вынуждал хранить почти полную неподвижность, пока удерживал на краю так долго, что, когда оргазм наконец наступил, я почувствовала себя абсолютно безвольной.
– Вот так, звезда моя, – прошептал он с особым торжеством, холодя мой потный лоб своим резким дыханием, – теперь все как и должно быть.
Утром я обнаружила, что все мои личные вещи уже перекочевали в каюту капитана и даже заняли положенные места в настенных боксах для хранения. Причем расположил их капитан примерно в том же порядке, что они находились и у меня. В общем, вспыхнувшее на мгновение глухое раздражение от необходимости резко и вынужденно сменить привычное пространство на иное мгновенно затухло. Тем более я никогда не была тяжела на подъем, привыкла к этому еще в экспедициях с родителями. К тому же все это временно, и когда мы разберемся с моим преследователем, то все вернется в прежнее русло. В общих кают-компаниях и на трапезах мы снова появлялись только вместе с Рожером, и он нарочно постоянно подчеркивал наши отношения публичными прикосновениями. Не наглыми или вульгарными, но четко дающими понять всем имеющим глаза – уровень близости между нами заметно возрос. Хотя на деле ему частенько приходилось прижиматься ко мне, чтобы напомнить, что надо прекратить шарить по всем вокруг пристальным расчленяющим взглядом, стараясь вот так определить, кто же та сволочь, что привела меня на грань нервного срыва. Я понимала, что он прав и глупо пытаться рассмотреть дурные намерения на чьем-то лице, но все равно невольно впивалась глазами в каждого посмотревшего на нас подольше, надеясь прочитать, кто и за что. Но чаще всего видела в выражении лиц другое. Люди смотрели на меня со смесью досады и жалости, а на капитана – откровенно сочувствующе. И пусть я знала, что они не правы, но все равно понимание, что большая часть моей смены экипажа считает меня, мягко скажем, немного не в себе, угнетало. Время шло, нападения не повторялись, а за мной везде и всюду ходил если не сам Рожер, то обязательно кто-то из техников или безопасников. Очевидно, что с каждым днем для всех я все больше выглядела как капризная пассия капитана, которая своими истериками вынудила оказывать себе едва ли не особые почести в виде почетного караула. Сама бы так подумала о любой неврастеничке, если бы наблюдала всю ситуацию со стороны. Но какие у меня варианты? Лучше быть стервозной липучей живой подружкой капитана, нежели гордой самостоятельной и мертвой.
Прошло две недели, абсолютно ничего не происходило, и я стала совсем успокаиваться и даже привыкать обитать в одном пространстве с капитаном. Открывать сквозь сон глаза и рассеяно наблюдать, как он то отслеживает какие-то процессы на своем здоровенном экране, то негромко переговаривается с кем-то и проверяет длинные вереницы данных, то снова и снова просматривает записи из всех помещений корабля в моменты нападения на меня, надеясь заметить хоть что-то, что упустил до этого. И я ему была искренне благодарна за это упорство.
Мой преследователь сделал свой ход тогда, когда я уже в большой степени утратила бдительность. Я только закончила обычную смену и почти волоча ноги шла обратно. В качестве моего сопровождающего сегодня был Марис Верде, безопасник. Я подозревала, что и сама его раздражаю, и необходимость пасти меня, таскаясь по всему Ковчегу, но был он всегда безукоризненно вежлив. Распрощались мы прямо у дверей капитанской каюты, и я отчетливо услышала его облегченный вздох, когда за мной закрывалась пневматическая дверь. Как будто я сама не выдыхала с таким же чувством, когда избавлялась от этого конвоя. Рожер поднялся мне навстречу и коротко поцеловал в лоб.
– Софи, у меня сеанс экстренной закрытой связи с Землей, – сказал он, погладив мою спину и отстранившись.
– Что-то случилось? – встревожилась я. Экстренная связь не есть хорошо.
– Еще не знаю. Но расскажу, как вернусь, – капитан посмотрел в сторону. Конечно скажет, но если только информация будет разрешенной для простых смертных, а не секретного характера. – Вернусь – и пойдем ужинать. Хорошо?
– Хорошо, – ответила я уже закрывшейся за ним двери. Быть вместе живущей парой так… черт знает, обыденно, что ли. Но, а с другой стороны, мне разве когда-то нужны были страсти и потрясения? Этого у меня и вне отношений пока в достатке.
Не прошло и пары минут, я только собралась раздеться и забраться в душ, как раздался сигнал от двери.
– Покажи! – с недовольным вдохом приказала я.
Снаружи стоял один из физиков, Демьен вроде бы. Фамилии навскидку не вспомню. Чернокожий парень, Естественный, невысокий, коренастый и немного невзрачный, я бы сказала. «Зажралась ты, дорогуша, общаясь почти только с Модификатами», – упрекнуло меня подсознание.
– Капитана сейчас нет! – сказала в переговорник.
– О, я знаю, София. Я его только что встретил, и он сказал, что ты уже вернулась со смены и я могу поговорить с тобой, – затоптался он неловко перед дверью.
Я снова обреченно вздохнула. Если честно, устала я за эти двенадцать часов адски.
– Прости, я не стал бы беспокоить, понимаю, ты и так смену отпахала, вечер же, – зачастил парень, которому, конечно, прекрасно было слышно мое недовольное сопение. – Но у нас на потолке одной из камер расщепления появилось какое-то странное пятно, и мне кажется, оно растет и быстро.
Моментально всю усталость как рукой сняло, под мощным напором включившейся на полную катушку профессиональной тревоги.
– Открой! – не мешкая ни секунды, приказала я и оказалась с Демьеном лицом к лицу. – Какого оно цвета?
