Герберт Джордж Уэллс
Война миров. В дни кометы
Глава VIII. Ночью в пятницу
Самым необычайным из всего того странного, чудесного, что произошло в ту пятницу, кажется мне полная беззаботность нашего общественного строя перед лицом тех событий, которые должны были перевернуть его в корне. Если бы вы в пятницу ночью взяли циркуль и описали круг радиусом пять миль вокруг песчаных ям Уокинга, то, сомневаюсь, нашли ли бы вы хоть одного человека за его пределами (кроме разве родственников Стэнта и родственников трех-четырех велосипедистов и лондонцев, лежавших мертвыми на пустоши), чьи чувства и привычки были бы нарушены пришельцами. Разумеется, многие слышали о цилиндре и говорили о нем в свободное время, но он далеко не произвел такой сенсации, какую произвел бы, например, ультиматум Германии.
Полученная ночью в Лондоне телеграмма бедного Хендерсона о постепенном развинчивании цилиндра была принята за простую утку. Вечерняя газета послала ему телеграмму с просьбой прислать подтверждение и, не получив ответа (Хендерсон был убит), решила не печатать экстренного выпуска.
Внутри пятимильного круга большинство населения ровно ничего не предпринимало. Я уже описывал, как вели себя мужчины и женщины, с которыми мне пришлось говорить. По всему округу мирно обедали и ужинали, отдыхали в своих садиках после дневного труда, укладывали спать детей. Молодежь гуляла в укромных уголках и говорила о любви, студенты сидели за своими книгами.
Может быть, о случившемся поговаривали на улице и в трактирах; какой-нибудь нарочный или очевидец вызывали кое-где волнение, беготню и крик, но в большинстве случаев жизнь шла по раз заведенному с незапамятных лет порядку: работа, еда, питье, сон – все было как обычно, как будто в небе не было никакого Марса.
То же было на станции Уокинг, в Хорзелле и Чобхеме.
На узловой станции Уокинга до поздней ночи поезда останавливались и уходили или переводились на запасные пути; пассажиры толпились и ждали. Мальчик из города, нарушая монополию Смита, продавал вечернюю газету. Звонки и давка на платформе, резкие свистки паровозов заглушали его выкрики о «людях с Марса». Около девяти часов на станцию стали прибывать взволнованные очевидцы с невероятными известиями, но они произвели не большее впечатление, чем пьяные. Пассажиры, несшиеся к Лондону, смотрели в темноту из окон вагонов, но видели только редкие взлетающие искры около Хорзелла, красный отблеск и тонкую пелену дыма, застилавшую звезды, и думали, что это горит вереск. Только на краю пустоши заметно было некоторое смятение; на окраине Уокинга горело несколько дач. В окнах домов трех соседних селений светились огни, и жители не ложились спать до рассвета.
Любопытные все еще толпились на Чобхемском и Хорзеллском мостах. Один или двое смельчаков, как потом выяснилось, отважились в темноте подползти совсем близко к марсианам. Но назад они не вернулись. Световой луч, вроде прожектора военного корабля, скользил по пустоши, и вслед за ним проносился тепловой луч. Обширный пустырь был тих и пустынен, и обугленные тела лежали неубранными всю ночь и весь следующий день. Из ямы слышался металлический стук.
Таково было положение дел в пятницу ночью. В кожу нашей старой планеты вонзился отравленной стрелой цилиндр. Но яд только еще начинал оказывать свое действие. Кругом расстилалась пустошь, дымившаяся кое-где разбросанными черными, едва заметными скорченными трупами. Кое-где горели деревья и кустарники. Дальше простиралась зона смятения, и за эту черту пожар еще не распространился. В остальном мире поток жизни катился так же, как и раньше с незапамятных времен. Лихорадка войны, которая должна была закупорить вены и артерии, умертвить нервы и разрушить мозг, только начиналась.
Всю ночь марсиане возились и склепывали какие-то машины; иногда вспышки зеленовато-белого дыма поднимались спиралью к звездному небу.
К одиннадцати часам через Хорзелл прошла рота солдат и оцепила пустошь. Позднее через Чобхем прошла вторая рота и оцепила пустошь с севера. Несколько офицеров из Инкерманских казарм рано утром отправились осматривать пустошь, и около полуночи один из них, майор Иден, не вернулся. Полковой командир появился у Чобхемского моста и расспрашивал толпу. Военные власти, очевидно, поняли серьезность положения. Утром около одиннадцати газеты готовили сообщение, что эскадрон гусар и около солдат человек Кардиганского полка с двумя пулеметами «Максим» вышли из Олдершота.
Спустя несколько секунд после полуночи толпа на дороге в Чертси, близ Уокинга, увидела метеорит, упавший в сосновый лес на северо-западе. Он падал с зеленоватым блеском, похожим на летнюю молнию. Это был второй цилиндр.
Глава IX. Сражение начинается
Суббота прошла в нерешительном выжидании. Это был томительный день, жаркий, душный; барометр, как мне передавали, то быстро падал, то поднимался. Я спал, но плохо – в противоположность жене – и встал рано. Перед завтраком я вышел в сад и стоял, прислушиваясь; со стороны пустоши слышалась только трель жаворонков.
Молочник явился как обыкновенно. Я услыхал скрип его тележки и подошел к калитке узнать последние новости. Он рассказал мне, что ночью марсиан окружили войсками и что ожидают артиллерию. Вслед за этим послышался знакомый, успокоительный грохот поезда в Уокинге.
– Их не будут убивать, – сказал молочник, – если только этого можно будет избежать.
Я увидел своего соседа в садике, поболтал о ним немного и отправился завтракать. Утро было самое обычное. Мой сосед был уверен, что войска захватят в плен или уничтожат марсиан в тот же день.
– Жаль, что они так неприступны, – заметил он, – было бы интересно узнать, как они живут на своей планете. Мы могли бы кое-чему научиться.
Он подошел к забору и протянул мне тарелку с земляникой – он был хорошим садоводом и не скупым человеком. При этом он сообщил мне о лесном пожаре около Байфлитского поля для гольфа.
– Говорят, туда упала другая такая же штука, номер второй. Право, с нас довольно и одной. Страховым обществам это обойдется дороговато. – И он добродушно засмеялся.
Леса, говорил он, все еще горят. И он указал на пелену дыма.
– Торф и хвоя будут тлеть еще несколько дней, – сказал он и принял серьезный вид, вспомнив о «бедном Огилви».
После завтрака, вместо того чтобы сесть за работу, я решил пойти к пустоши. У железнодорожного моста я увидел группу солдат – это были, кажется, саперы в маленьких круглых кепи, в черных штанах и высоких ботинках, в грязных красных расстегнутых мундирах, из-под которых виднелись голубые рубашки. Они сообщили мне, что никого не пропускают за канал. Взглянув на дорогу к мосту, я увидел часового солдата Кардиганского полка. Я заговорил с солдатами, рассказал им о виденных мной вчера марсианах. Солдаты еще не видали их, очень смутно их представляли и закидали меня вопросами. Сказали, что не знают, кто распорядился двинуть войска. Они думали, что произошли какие-то волнения в конной гвардии. Саперы, более образованные, чем простые солдаты, с большим знанием дела обсуждали необычные условия возможного боя. Я рассказал им о тепловом луче, и они начали спорить между собой.
– Подползти к ним под прикрытием и броситься в атаку, – сказал один.
– Ну да, – ответил другой. – Чем же можно прикрыться от такого жара? Хворостом, что ли, чтобы лучше зажариться? Мы можем только подойти к ним возможно ближе и начать рыть траншеи.
– К черту твои траншеи! Ты вечно мелешь о траншеях! Тебе бы родиться кроликом, Сниппи.
– Так у них совсем, значит, нет шеи? – спросил вдруг третий, маленький, смуглый, молчаливый солдат с трубкой в зубах.
Я еще раз описал им марсиан.
– Вроде осьминогов, – сказал он. – Значит, мы должны сражаться не с людьми, а с рыбами.
– Убить таких чудовищ! – сказал первый солдат.
– Пустить в них снаряд да и прикончить разом, – предложил маленький смуглый солдат. – А то они еще что-нибудь натворят.
– Где же твои снаряды? – возразил первый. – Мы не можем ждать. Надо их атаковать, да поскорее, по-моему.
Так разговаривали солдаты. Вскоре я оставил их и пошел на станцию за утренними газетами.
Однако я не буду утомлять читателя описанием этого томительного утра и еще более томительного дня. Мне не удалось взглянуть на пустошь, потому что даже колокольни в Хорзелле и Чобхеме были в руках военных властей. Солдаты, к которым я обращался, сами ничего не знали толком. Офицеры расхаживали с таинственным видом. Жители снова почувствовали себя в безопасности под охраной войск. Маршал, табачный торговец, сообщил мне, что его сын погиб около ямы. На окраинах Хорзелла войска велели жителям запереть и покинуть свои дома.
Я вернулся ко второму завтраку около двух часов очень усталый, так как день, как я уже сказал, был очень жаркий и душный. Чтобы освежиться, я принял холодный душ. Около половины пятого я отправился на железнодорожную станцию за вечерней газетой, потому что в утренних газетах было только очень неточное описание гибели Стэнта, Хендерсона, Огилви и других. Однако и вечерние газеты не сообщили ничего нового. Марсиане не показывались. Они, казалось, чем-то были заняты в своей яме – оттуда по-прежнему слышался металлический стук и вырывались клубы дыма. Очевидно, они тоже готовились к бою. «Новые попытки установить контакты при помощи сигналов оказались безуспешными», – неизменно сообщали газеты.
Сапер сказал мне, что какой-то человек из ямы поднимал флаг на длинной жерди. Но марсиане обратили на это не больше внимания, чем мы на мычание коров.
Я должен сознаться, все эти военные приготовления очень нервировали меня. Мое воображение разыгралось, и я придумывал разные способы для уничтожения непрошеных гостей. Я, как школьник, мечтал о сражениях и героизме. Тогда мне казалось, что борьба с марсианами неравная: они так беспомощно барахтались, по-видимому, в своей яме.
Около трех часов со стороны Чертси или Адлстона послышался оружейный гул – это начали обстреливать дымившийся сосновый лес, куда упал второй цилиндр, в надежде разрушить его, прежде чем он раскроется. Однако полевое орудие для обстрела первого цилиндра прибыло в Чобхем только к пяти часам.
Около шести часов вечера, когда мы с женой сидели за чаем на нашей даче, оживленно разговаривая о предстоящей борьбе, я услышал отдаленный взрыв со стороны пустоши и сильный гул. Через несколько секунд раздался грохот обвала так близко от нас, что даже земля задрожала. Я выскочил из дома и увидел, что вершины деревьев вокруг Восточной Коллегии охвачены дымным красным пламенем, а колокольня небольшой церкви лежит в развалинах. Башенка обрушилась – крышу Коллегии, казалось, бомбардировали стотонным орудием. Одна труба нашего дома рассыпалась, как будто в нее попал снаряд, и куски ее покатились по черепице и образовали целую кучу красных черепков на цветочной грядке у окна моего кабинета.
Мы с женой стояли перепуганные. Потом я сообразил, что вершина Мэйбюри-Хилла уже не защищает нас от теплового луча марсиан – вся Коллегия разрушена.
Схватив жену за руку, я потащил ее на дорогу. Потом вызвал из дома прислугу и сказал ей, что сам схожу наверх за ее сундуком, который она не хотела оставить.
– Опасно здесь оставаться, – сказал я.
Вслед за этими словами с пустыря снова послышался гул.
– Но куда же мы пойдем? – спросила моя жена в ужасе.
Я задумался, потом вспомнил о кузене в Летерхэде.
– Летерхэд! – крикнул я среди гула.
Жена посмотрела вниз по склону холма. Попуганные люди выбегали из домов.
– Как же нам добраться до Летерхэда? – спросила она.
Дальше за холмом я увидел разъезд гусар, проезжавших под железнодорожным мостом. Трое из них въехали в открытые ворота Восточной Коллегии; двое спешились и стали заходить из дома в дом. Солнце, блестевшее в дыму горевших деревьев, казалось кроваво-красным, и свет его был странный, мрачный.
– Стойте здесь, – сказал я. – Вы тут в безопасности.
Я побежал в трактир «Пятнистая собака», так как знал, что у хозяина есть лошадь и двуколка. Я торопился, предвидя, что скоро начнется повальное бегство жителей нашей стороны холма. Хозяин трактира стоял у кассы. Он и не подозревал, что творилось за его домом. Какой-то человек, стоя ко мне спиной, разговаривал с ним.
– Меньше фунта нельзя, – заявил трактирщик. – Да и править некому.
– Я даю два, – сказал я через плечо незнакомца.
– За что?
– И доставлю обратно к полуночи, – добавил я.
– Боже! – воскликнул трактирщик. – Что за спешка! Выгодное предложение. Два фунта и сами доставите обратно? Что такое происходит?
Я поспешно объяснил, что вынужден уехать из дому, и нанял также и кабриолет. В то время мне не приходило в голову, что сам трактирщик будет вынужден покинуть свое жилище. Я быстро запряг лошадь и, оставив ее под присмотром жены и служанки, вбежал в дом и уложил самые ценные вещи, вроде серебряной посуды. Буковые деревья перед домом загорелись, пока я укладывал вещи, а решетки у дороги накалились докрасна. Один из спешившихся гусар подбежал к нам. Он заходил в каждый дом и предупреждал жителей, чтобы они уходили. Он пробегал мимо, когда я вышел на крыльцо со своими сокровищами, завязанными в скатерть.
– Что нового? – крикнул я ему вдогонку.
Он повернулся, взглянул на меня, крикнул что-то вроде «вылезают из ямы в каких-то штуках, похожих на крышки от мисок», – и побежал к воротам дома на вершине холма. Внезапный клуб черного дыма пересек дорогу и на минуту скрыл его. Я побежал к дверям соседа и постучался, чтобы удостоверяться – я уже знал это, – уехал ли он с женой в Лондон и запер ли квартиру. Потом снова вошел в дом, вспомнив о сундуке прислуги, вытащил его, привязал позади экипажа и, схватив вожжи, вскочил на козлы.
Через минуту мы уже выехали из дыма и грохота и быстро спускались по противоположному склону Мэйбюри-Хилл, к Старому Уокингу.
Перед нами расстилался мирный пейзаж: освещенные солнцем пшеничные поля по обеим сторонам дорога и гостиница Мэйбюри с покачивающейся вывеской. Впереди нас ехал доктор в своем экипаже. У подножья холма я оглянулся назад. Густые столбы черного дыма, прорезанные красными языками пламени, поднимались в неподвижном воздухе и отбрасывали черные тени на зеленые вершины деревьев. Дым расстилался далеко на восток и на запад: до сосновых лесов Байфлита на востоке и до Уокинга – на западе. Дорога позади была усеяна беглецами. Глухо, но отчетливо в знойном неподвижном воздухе слышался грохот орудий, иногда прекращавшийся, и непрерывный треск ружей.
Очевидно, марсиане зажигали все, что находилось в сфере действия их теплового луча.
Я плохой кучер, и потому скоро все свое внимание я обратил на лошадь. Когда я снова обернулся, второй холм был весь окутан черным дымом. Я стал подхлестывать лошадь и пустил ее рысью, пока Уокинг и Сэнд не отделили нас от этого смятения и ужаса. Я нагнал и перегнал доктора между Уокингом и Сэндом.
Глава Х. Под грозой
От Мэйбюри-Хилл до Летерхэда почти двенадцать миль. На лугах за Пирфордом пахло сеном, по краям дороги цвела живая изгородь из шиповника. Орудийный гул, гудевший пока мы ехали по Мэйбюри-Хилл, прекратился так же внезапно, как и начался. Мы благополучно добрались до Летерхэда к девяти часам. Я дал лошади отдохнуть около часа, поужинал у родных и передал жену на их попечение.
Жена была молчалива во время дороги и казалась подавленной, точно предчувствуя что-то плохое. Я старался подбодрить ее, говоря, что марсиане привязаны к яме собственной тяжестью и вряд ли смогут оттуда выползти. Она отвечала односложными словами. Если бы не обещание трактирщику, то она уговорила бы меня остаться на ночь в Летерхэде. О, если бы я остался! Она была очень бледна, когда мы расставались.
В течение целого дня я был лихорадочно возбужден. Что-то вроде военной лихорадки, которая овладевает порой цивилизованным обществом, бродило в моей крови, и я был уже доволен, что мне нужно вернуться ночью в Мэйбюри. Я уже боялся, что прекращение ружейной перестрелки означает, что с марсианам покончено. Мне страшно хотелось присутствовать при этом.
Выехал я часов в одиннадцать. Ночь была очень темная. Когда я вышел по освещенному коридору из дома кузины, темнота показалась мне кромешной. Было так же жарко и душно, как днем. Вверху быстро неслись облака, хотя не было ни малейшего ветра. Муж моей кузины зажег оба фонаря. К счастью, я хорошо знал дорогу.
Моя жена стояла у освещенной двери и смотрела, как я садился в кабриолет. Потом вдруг повернулась и ушла в дом, оставив родных, желавших мне счастливого пути.
Я был сначала подавлен дурным настроением жены, но вскоре все мои мысли были заняты марсианами. Тогда я не знал никаких подробностей вечернего сражения, не знал даже, почему оно началось. Проезжая через Окхэм (я поехал по этому пути, а не через Сэнд и Старый Уокинг), я увидел на западном горизонте кроваво-красное зарево, которое по мере моего приближения медленно увеличивалось. Тучи надвигающейся грозы смешивались с клубами черного и красного дыма.
На Рипли-стрит никого не было. Селение как бы вымерло, только в нескольких окнах виднелся свет. У поворота дороги к Пирфорду я чуть не наехал на кучку людей, стоявших ко мне спиной. Они ничего не сказали, когда я проезжал мимо. Не знаю, было ли им известно что-нибудь о том, что происходило за холмом. Не знаю также, спали ли мирно в тех безмолвных домах, мимо которых я проезжал, или они стояли пустые и заброшенные во мраке ночи.
От Рипли до Пирфорда я ехал долиной Уэя, где не было видно красного зарева. Но когда я поднялся на небольшой холм за пирфордской церковью, зарево снова появилось, и деревья зашумели под первым порывом надвигавшейся бури. На пирфордской церкви пробило полночь, и впереди на красном фоне четко вырисовывались крыши и деревья Мэйбюри-Хилл.
Вдруг яркий зеленый блеск залил светом дорогу впереди и осветил сосновый лес у Адлстона. Я почувствовал, как вожжи натянулись, заметил, как тучи прорезала зеленая полоса пламени, осветившая хаос облаков и упавшая налево, в поле. Это была третья падающая звезда.
Вслед за ней блеснула ослепительно-фиолетовая молния начинавшейся грозы, и прокатился удар грома, разорвавшийся, как ракета. Лошадь закусила удила и понесла.
Спуск с Мэйбюри-Хилл довольно крутой, и мы понеслась вниз. Вспышки молний следовали одна за другой с короткими промежутками, почти непрерывно.
Частые раскаты грома сопровождались каким-то странным треском, скорее напоминающим громадную электрическую машину, чем грозу. Вспыхивающий свет ослеплял, приводил в замешательство, а резкий град больно бил мне в лицо.
Сначала я смотрел только на дорогу впереди, потом мое внимание было привлечено чем-то очень быстро двигающимся вниз по другому склону Мэйбюри-Хилл. Сперва я принял это за мокрую крышу дома, но при блеске двух молний, сверкнувших одна за другой, разглядел что-то быстро перекатывавшееся. Это походило на привидение – минутный ошеломляющий мрак и потом нестерпимый блеск, превращавший ночь в день, красное здание Приюта на холме, зеленые вершины сосен и этот загадочный предмет, вырисовывавшийся так четко и резко.
Что я увидел? Как мне описать это? Громадный треножник, выше многих домов, шагавший среди молодого соснового леса и ломавший на своем пути сосны; машина из блестящего металла, шагающая по вереску; стальные спускающиеся тросы и громкий треск, смешивающийся с раскатами грома. Блеснула молния – и треножник четко выступал из мрака. Он держался на одной ноге, две другие повисли в воздухе. Он исчезал и опять появлялся при новой вспышке молнии уже на сотню ярдов ближе. Можете себе представить складной стул, покачивающийся и переступающий по земле? Таково было видение при мимолетных вспышках молний. Но вместо стула представьте громадную машину, передвигавшуюся на треножнике.
Внезапно сосны впереди раздвинулись, как ломкий тростник, когда через него пробирается человек. Они ломались и падали, и через секунду показался другой громадный треножник, шагавший, казалось, прямо на меня. А я мчался во весь опор навстречу ему. При виде второго чудовища мои нервы не выдержали. Не решаясь взглянуть на пего еще раз, я изо всей силы потянул вожжи круто направо, тележка перекинулась через лошадь, оглобли с треском сломались, я отлетел в сторону и шлепнулся в лужу.
Я отполз и спрятался, лежа в воде, за кустом дрока. Лошадь лежала без движения (бедное животное сломало шею). При блеске молнии я увидел черный кузов опрокинутого кабриолета и силуэт все еще медленно вращавшегося колеса. Еще секунда – и колоссальный механизм прошел мимо меня и стал приближаться к Пирфорду.
Вблизи треножник показался мне еще более странным, потому что это была, очевидно, управляемая машина с металлическим звенящим ходом, с длинными, гибкими блестящими щупальцами (один из них ухватил молодую сосну); они качались и свешивались вниз. Треножник, впрочем, выбирал дорогу, и медная крышка наверху поворачивалась в разные стороны, напоминая голову. За остовом машины висело гигантское сплетение из какого-то белого металла, похожее на огромную рыбачью корзину; клубы зеленого дыма вырывались из суставов чудовища, когда оно шло мимо меня. Через минуту оно уже скрылось.
Вот что увидел я очень смутно при блеске молнии, среди ослепительных вспышек в черном мраке.
Проходя мимо, чудовище оглушительно заревело, заглушая раскаты грома: «Элу… элу…» – и через минуту присоединилось к другому треножнику за полмили дальше, остановившемуся над чем-то в воде. Я не сомневался, что это был третий из десяти цилиндров, которые были выпущены к нам с Марса.
Несколько минут я лежал за кустом под дождем, в темноте, наблюдая при вспышках света, как эти чудовищный существа из металла двигались вдали над заборами. Стал падать редкий град, и очертания их то расплывались в тумане, то снова вырисовывались четко, когда прояснялось. В промежутках между молниями их поглощала ночь.
Я весь промок: сверху – град, внизу – лужа. Не сразу я пришел в себя от изумления, выбрался из лужи на более сухое место и стал соображать, куда мне спрятаться.
Невдалеке, на картофельном поле, стояла деревянная сторожка в одну каморку. Я поднялся и, припадая и пользуясь всяким прикрытием, побежал к сторожке. Тщетно я стучал в дверь – ответа не последовало (может, там никого не было). Тогда я перестал ломиться и, прячась в канаве, добрался ползком, не замеченный чудовищными машинами, до соснового леса около Мэйбюри.
Здесь, под прикрытием, мокрый и продрогший, я стал пробираться к своему дому. Я тщетно старался отыскать тропинку между деревьями. В лесу было очень темно, потому что молнии стали сверкать реже, а частый град падал потоком сквозь тяжелую хвою.
Если бы я понял, что происходит, то немедленно повернул бы назад и вернулся бы через Байфлит и Стрит-Кобхэм к жене в Летерхэд. Но загадочносгь всего происходившего, ночной мрак, физическая усталость – все это повлияло на мою психику. Я устал, промок до костей, был ослеплен и оглушен грозой.
Я думал только об одном: как бы поскорее добраться домой. Я плутал между деревьями, упал в яму, расшиб колено и наконец вынырнул на дорожку, спускающуюся от Коллегии Бедных. Я говорю «вынырнул», потому что по песчаному холму несся бурный поток. Тут в темноте на меня наткнулся какой-то человек и толкнул меня так, что я зашатался.
Он вскрикнул, в ужасе отпрыгнул в сторону и скрылся, прежде чем я успел прийти в себя и заговорить с ним. Порывы бури были так сильны, что я с большим трудом взбирался на холм по склону. Я пробирался, держась вдоль изгороди по левой стороне.
Невдалеке от вершины я наткнулся на что-то мягкое, и при свете молнии увидел у своих ног кучу темной одежды и пару сапог. Я не успел рассмотреть лежащего – вспышка погасла. Я нагнулся над ним, ожидая следующей вспышки. Это был рослый человек, в дешевом, но еще не поношенном костюме. Голова подвернулась под туловище, и он лежал, прижавшись к забору, как будто налетел на него с разбега.
Преодолевая отвращение, вполне естественное, так как мне не приходилось дотрагиваться до мертвого тела, я наклонился и перевернул лежащего, чтобы посмотреть, бьется ли еще сердце. Он был мертв. Очевидно, он сломал себе шею. Молния блеснула в третий раз, и я увидел лицо мертвеца. Я отшатнулся. Это был трактирщик, хозяин «Пятнистой собаки», у которого я нанял лошадь.
Я осторожно шагнул через труп и стал пробираться дальше. Я прошел мимо полицейского участка и Коллегии Бедных к своему дому. Пожар на склоне холма прекратился, хотя со стороны пустоши все еще виднелось красное зарево и клубы красноватого дыма вставали в ливне града. Большинство домов, насколько я мог рассмотреть при молнии, уцелело. Около Коллегии на дороге лежала какая-то темная груда.
Вниз по дороге к Мэйбюри-Бридж слышались чьи-то голоса и шаги, но у меня не хватило смелости крикнуть или пойти навстречу. Я вошел в свой дом, отворил дверь ключом, затворил и запер ее на засов и в изнеможении опустился на ступеньки лестницы.
Перед глазами у метая мелькали шагающие, металлические чудовища и мертвец, прижавшийся к забору.
Весь дрожа, я прислонился спиной к стене.
