Герберт Джордж Уэллс
Война миров. В дни кометы
Глава XIII. Как я встретился с викарием
Показав свое превосходство над земной военной техникой, марсиане отступили к своей первоначальной позиции на Хорзеллской пустоши. Они торопились унести останки своего разорванного снарядом товарища и поэтому не обращали внимания на таких жалких беглецов, как я. Если бы они бросили его и двинулись дальше, то не встретили бы на своем пути никакого сопротивления, кроме нескольких батарей двенадцатифунтовых пушек, и, конечно, достигли бы Лондона гораздо раньше, чем поток беженцев. Их неожиданное появление было бы так же ужасно и губительно, как землетрясение, разрушившее сто лет назад Лиссабон.
Но им нечего было спешить. Из межпланетного пространства каждые двадцать четыре часа, принося им подкрепление, падал цилиндр за цилиндром. Военные и морские власти тоже приготовлялись с лихорадочной поспешностью, узнав на опыте силу врагов. Ежеминутно новое орудие ставилось на позицию; еще до наступления сумерек почти из каждого куста, из каждой пригородной дачи на холмистых склонах близ Кингстона и Ричмонда торчало черное пушечное дуло. На всем обугленном и опустошенном пространстве в двадцать квадратных миль вокруг лагеря марсиан на Хорзеллской пустоши, среди пепелищ и развалин, под черными и обгорелыми остатками сосновых лесов, были устроены наблюдательные пункты, которые должны были тотчас же предупредить артиллерию о приближении марсиан. Но марсиане поняли маневры нашей артиллерии и опасность близости людей: всякий, кто пытался подойти к одному из цилиндров ближе, чем на милю, расплачивался за это своей жизнью.
Кажется, что гиганты потратили все утро на переноску груза второго и третьего цилиндров – второй упал у Адлстона, третий у Пирфорда – к своей яме на Хорзеллской пустоши. Над почерневшим вереском и разрушенными строениями стоял на часах один марсианин. Остальные же сошли со своих боевых машин в яму. Они работали до поздней ночи, и из ямы вырывались вспышки густого зеленого дыма, который был виден с холмов Мерроу и даже, как говорят, из Бэнстеда и Эпсома.
Пока марсиане позади меня готовились к новой вылазке, а впереди человечество собиралось дать им отпор, я с большим трудом и мучениями пробирался к Лондону от пожарища Уэйбриджа.
Увидев плывущую вниз по течению брошенную лодку, я сбросил большую часть своего промокшего платья, поплыл за ней, поймал ее и спасся таким образом от гибели. Вёсел не было. Я подгребал, насколько мог, обожженными руками, вниз по течению к Холлифорду и Уолтону, подвигаясь очень медленно и боязливо оглядываясь назад. Я предпочел водный путь, так как на воде легче было спастись в случае встречи с гигантами.
Пар от падения марсианина клубился вниз по реке, почти на протяжении мили оба берега были скрыты. Раз, впрочем, я различил несколько черных фигур, спешивших через луга от Уэйбриджа. Холлифорд казался вымершим, несколько домов у берега горело. Странно было видеть спокойное и безлюдное селение под знойным голубым небом с взлетающими языками пламени и клубящимся дымом. Первый раз видел я пожар без толпы. Сухой камыш на отмели тоже дымился и горел, и огонь медленно подбирался к сенокосу.
Долго я плыл по течению, измученный и усталый от всех этих ужасов. Даже на воде было очень жарко. Однако страх был сильнее, и я снова стал грести руками. Солнце жгло мою обнаженную спину. Наконец, когда за поворотом показался уолтонский мост, лихорадка и слабость преодолели страх, и я причалил к отмели Мидлсекса и растянулся в изнеможении на траве. Было около четырех или пяти часов. Потом я встал, прошел с полмили, никого не встретив, и снова улегся под тенью забора. Меня томила жажда, и я сожалел, что не напился на реке.
Любопытно, что я злился на свою жену. Меня раздражало, что я должен был добраться до Летерхэда.
Я не помню уже, как встретился с викарием. Вероятно, я задремал. Я увидел, что он сидит рядом со мной, в выпачканной сажей рубашке, закинув вверх гладко выбритое лицо, и смотрит на легкие облачка, пробегавшие по небу. Небо было, как говорится, покрыто барашками, рядами легких перистых облаков, чуть окрашенных отблеском летнего заката.
Я привстал, и он обернулся ко мне.
– Нет ли у вас воды? – спросил я сразу.
Он покачал головой.
– Вы целый час все спрашивали воду, – сказал он.
Мы молча с минуту рассматривали друг друга. Вероятно, я показался ему странным: почти голый (на мне были только промокшие насквозь брюки и носки), красный от ожога, с лицом и шеей, черными от дыма. Он же казался совсем расслабленным, нижняя челюсть отвисла, а волосы спустились льняными завитками на низкий лоб. Большие светло-голубые глаза смотрели грустно. Он говорил отрывисто, смотря куда-то в пространство.
– Что такое происходит? – спросил он. – Что значит все это?
Я смотрел на него.
Он протянул белую тонкую руку и заговорил жалобно:
– Зачем все это допущено? Чем же мы согрешили? Я кончил утреннюю службу и прогуливался по дороге, чтобы освежиться и приготовиться к проповеди, – и вдруг огонь, землетрясение, смерть! Содом и Гоморра! Все труды пропали… Кто такие эти марсиане?
– А кто мы сами? – ответил я, откашливаясь.
Он обхватил свои колени и снова повернулся ко мне. С полминуты он смотрел молча.
– Я прогуливался по дороге, чтобы освежиться, – сказал он. – И вдруг огонь, землетрясение, смерть!
Он снова замолчал. Подбородок его почти касался колен. Потом опять заговорил, размахивая рукой.
– Все труды… все воскресные школы… Что мы сделали? Что сделал Уэйбридж? Все исчезло, все разрушено. Церковь! Мы только три года тому назад ее перестроили – она исчезла, стерта с лица земли! Почему?
Новая пауза. И снова он заговорил, как помешанный.
– Дым от ее пожарища будет вечно подниматься к небесам! – воскликнул он.
Его глаза блестели, костлявым пальцем он указывал на Уэйбридж. Я начал догадываться, что передо мной душевнобольной. Ужасная трагедия, свидетелем которой он был – очевидно, он спасся бегством из Уэйбриджа, – довела его до сумасшествия.
– Далеко отсюда до Сэнбюри? – спросил я деловым тоном.
– Что же нам делать? – спросил он. – Неужели эти исчадия повсюду? Неужели Земля отдана им во власть?
– Далеко отсюда до Сэнбюри?
– А ведь только сегодня утром я служил раннюю обедню…
– Обстоятельства переменились, – сказал я спокойно. – Не отчаивайтесь. Есть еще надежда…
– Надежда?!
– Да, надежда, несмотря на все это разрушение.
Я стал излагать ему мой взгляд на наше положение. Он сначала слушал с интересом, но скоро впал в прежнее безразличие и отвернулся, его взор снова стал блуждающим.
– Это начало конца, – прервал он меня. – Конец! День Страшного суда!
Я старался его разубедить и встал, положив ему руку на плечо.
– Будьте мужчиной, – сказал я, – вы просто потеряли голову. Хороша вера, если она не может устоять перед несчастьем! Подумайте, сколько раз в истории человечества были землетрясения, потопы, войны и вулканы. Почему Бог должен был сделать исключение для Уэйбриджа? Ведь он не агент страхового общества.
Он молча слушал.
– Но как нам спастись? – вдруг спросил он. – Они неуязвимы, они безжалостны…
– Ни то ни другое, может быть, – ответил я. – И чем могущественнее они, тем разумнее и осторожнее должны быть мы. Я сам видел, как один из них был убит три часа тому назад.
– Убит! – воскликнул он, взглянув на меня. – Разве может быть убит вестник Божий?
– Я сам видел, – продолжал я. – Мы с вами попали как раз в самую свалку, только и всего.
– Что это за мигание в небе? – вдруг спросил он.
Я объяснил ему, что это сигналы гелиографа. Это люди стараются нам помочь.
Мы находимся как раз посередине. Пока все спокойно. Это мигание в небе возвещает о приближающейся грозе. Вот там марсиане, а в стороне Лондона, там, за холмами около Ричмонда и Кингстона, под прикрытием зелени устроены траншеи и поставлены орудия. Марсиане пойдут по этой дороге…
Я не успел кончить, как он вскочил и остановил меня жестом.
– Слушайте! – сказал он.
Из-за низких холмов за рекой доносился глухой гул отдаленной орудийной пальбы и какой-то далекий странный крик. Потом все стихло. Майский жук, жужжа, перелетел через забор мимо нас. Высоко на западе, над дымом Уэйбриджа и Шеппертона, в ослепительном закате поблескивал бледный нарождающийся месяц.
– Нам лучше пойти по этой тропинке к северу, – сказал я.
Глава XIV. В Лондоне
Мой младший брат находился в Лондоне в то время, когда в Уокинге упал цилиндр. Он был студентом медиком и готовился к предстоящему экзамену. Он тоже ничего не слыхал о прибытии марсиан до субботы. Утренние субботние газеты в дополнение к длинным специальным статьям о Марсе, о жизни на нем и так далее напечатали короткое, довольно туманное сообщение о том, что марсиане, напуганные приближением толпы, убили несколько человек при помощи какой-то скорострельной пушки. Телеграмма заканчивалась словами: «Марсиане, несмотря на свой ужасный вид, не вылезали из ямы, куда они упали, и, очевидно, не в состоянии сделать это. Вероятная причина этого – большая сила земного притяжения». Передовицы особенно напирали на этот последний пункт и успокаивали публику.
Конечно, все студенты, подготовлявшиеся к экзамену по биологии в университете, куда отправился в тот день и мой брат, очень заинтересовались сообщением, но на улицах не замечалось никакого особенного оживления.
Вечерние газеты вышли с сенсационными заголовками, но сообщали только о движении войск к пустоши и о пожаре сосновых лесов между Уокингом и Уэйбриджем. В восемь часов «Сент-Джеймс газетт» в экстренном выпуске кратко сообщила о порче телеграфа. Предполагали, что линия повреждена упавшими от пожара соснами. В эту ночь ничего не было известно о сражении. Это была та ночь, когда я ездил в Летерхэд и обратно.
Мой брат не беспокоился о нас, так как знал из газет, что цилиндр находится по крайней мере в двух милях от моего дома. Он собирался поехать вечером ко мне, чтобы, как он говорил, посмотреть на чудовищ, пока их не уничтожили. Он телеграфировал мне около четырех часов, а вечером был на каком-то концерте. Телеграмму я так и не получил.
В Лондоне в ночь на воскресенье также разразилась гроза, и брат мой доехал до станции Ватерлоо на извозчике. На платформе, откуда обыкновенно отходит двенадцатичасовой поезд, он узнал, прождав некоторое время, что в эту ночь поезда почему-то не доходят до Уокинга. Почему – он так и не мог добиться, толком об этом не знала даже железнодорожная администрация. На станции не заметно было никакого волнения, администрация предполагала, что произошло крушение между Байфлитом и узловой станцией Уокинга. Вечерние поезда, шедшие обычно через Уокинг, направлялись через Виргиния-Уотер или Холлифорд. Много хлопот железнодорожной администрации доставила перемена маршрута экскурсии Саутгемптонского и Портсмутского воскресного союза. Какой-то репортер вечерней газеты, приняв брата по ошибке за начальника движения, на которого брат немного походил, хотел получить у него интервью.
Почти никто, не исключая и железнодорожников, не ставил крушение в связь с марсианами.
Я потом читал в какой-то газете, что будто бы еще утром в воскресенье «весь Лондон был наэлектризован сообщениями из Уокинга». В действительности ничего подобного не было. Большинство обитателей Лондона впервые услышали о марсианах только в понедельник, утром, когда разразилась паника. Даже те, кто читал газеты, не сразу понял составленное наспех сообщение. Большинство же лондонцев вообще не читают воскресных газет.
Кроме того, лондонцы так уверены в своей личной безопасности, а сенсационные утки так обычны в газетах, что никто не был особенно обеспокоен следующим сообщением:
«Вчера вечером, около семи часов, марсиане вышли из цилиндра и, двигаясь под броней из металлических щитов, совершенно разрушили станцию Уокинг и расположенные поблизости от нее дома и уничтожили целый батальон Кардиганского полка. Подробности неизвестны. Пулеметы Максима оказались совершенно бессильными против их брони; полевые пушки приведены были ими в негодность. Летучие отряды гусар спешно направлены в Чертси. Марсиане, по-видимому, медленно продвигаются к Чертси или Виндзору. В Западном Суррее всеобщее беспокойство. Возводятся земляные укрепления, чтобы преградить доступ к Лондону».
Это было напечатано в «Санди сан», а «Рефери» написал, что это походило на разбежавшийся зверинец.
Никто в Лондоне не знал, что такое эти бронированные марсиане; почему-то упорно держалось мнение, что чудовища очень неповоротливы: «ползают», «с трудом волочатся» – вот выражения, которые встречаются почти во всех первых сообщениях. Воскресные газеты печатали экстренные выпуски, даже когда не было никаких новостей. Ни одна из телеграмм не составлялась очевидцами сообщений. Только вечером газеты получили правительственное сообщение, что население Уолтона, Уэйбриджа и всего округа эвакуируется в Лондон.
Утром брат зашел в церковь Приюта, все еще ничего не зная о том, что случилось прошлой ночью. Там он услышал разговоры о каком-то вторжении и специальную молитву о мире. При выходе он купил номер «Рефери». Взволнованный новостями, он отправился на станцию Ватерлоо узнать, восстановлено ли железнодорожное движение. Омнибусы, экипажи, велосипедисты, масса разодетой публики. Никто особенно не был взволнован неожиданными новостями, о которых кричали газетчики. Люди интересовались, даже беспокоились, но не о себе, а о местных жителях. На вокзале он в первый раз услышал, что на Виндзор и Чертси поезда не ходят. Носильщики сказали ему, что со станций Байфлита и Чертси было получено утром несколько важных телеграмм, но что теперь телеграф почему-то не работает. Брат не мог добиться от них более точных подробностей. «Около Уэйбриджа идет бой» – вот все, что они знали.
Движение поездов нарушилось. На станции стояла толпа ожидавших приезда родных и знакомых с юго-запада. Какой-то седой старый джентльмен вслух ругал Юго-Западную компанию.
– Ее нужно подтянуть! – ворчал он.
Пришли один или два поезда из Ричмонда, Путни и Кингстона с лондонскими жителями, выехавшими на праздник покататься на лодках. Они рассказывали, что шлюзы заперты и в воздухе чувствуется паника.
Мой брат разговорился с каким-то человеком в бело-голубом спортивном костюме.
– Множество народа едет к Кингстон на повозках, на телегах, на чем попало, с сундуками, со всем скарбом, – рассказывал тот. – Едут из Молси, Уэйбриджа и Уолтона и говорят, что около Чертси слышен гул орудий, канонада и что кавалеристы велели им поскорее выбираться, потому что приближаются марсиане. Мы слышали стрельбу из орудий у станции Хэмптон-Корт, но мы думали, что это гром. Что значит вся эта чертовщина? Ведь марсиане не могут вылезти из своей ямы! Не так ли?
Мой брат на это не мог ничего ответить.
Немного спустя он заметил, что какое-то смутное беспокойство передалось и пассажирам подземной железной дороги: воскресные экскурсанты начали почему-то раньше времени возвращаться из всех юго-западных дачных местностей – из Бэрнса, Уимблдона, Ричмонд-парка, Кью и других. Но никто не мог сообщить ничего, кроме смутных слухов. Все пассажиры на главной конечной станции, казалось, были не в духе.
Около пяти часов собравшаяся на станции публика была очень удивлена открытием движения между Юго-Западной и Юго-Восточной линиями, обычно закрытым, а также платформами с тяжелыми орудиями и воинскими поездами. Это были орудия из Вулвича и Чэртхема для прикрытия Кингстона. Публика шутила с солдатами: «Вас там съедят!» – «Ничего, мы укротители зверей», и так далее. Вскоре на станцию явился отряд полицейских и стал очищать платформы от публики. Мой брат вышел на улицу.
Церковные колокола звонили к вечерне, и группа девушек Армии спасения шла с пением по Ватерлоо-роуд. На мосту толпа зевак смотрела на странную коричневую пену, клочьями плывшую вниз по течению. Солнце садилось, колокольня и здание парламента четко вырисовывались на фоне самого спокойного неба, какое только можно себе представить, – золотого, с грядой розовато-пурпурных облаков. Говорили, что видели проплывшего утопленника. Один из публики – он назвал себя резервистом – сообщил моему брату, что на западе он заметил сигналы гелиографа.
На Веллингтон-стрит брат встретил двух бойких газетчиков, которые только что выбежали с Флит-стрит с еще сырыми газетами, испещренными ошеломляющими заголовками.
– Ужасная катастрофа! – выкрикивали они наперебой по Веллингтон-стрит. – Бой под Уэйбриджем! Подробное описание! Отпор марсианам! Лондон в опасности!
Брат дал три пенса за номер газеты.
Только теперь он понял, как ужасны и опасны эти чудовища. Он узнал, что это не просто кучка маленьких, неповоротливых созданий, что это разумные существа, управляющие гигантскими механизмами, что они могут быстро передвигаться и уничтожать все и что против них бессильны самые дальнобойные пушки.
Их описывали в виде «громадных паукообразных машин, почти сто футов вышиной, способных передвигаться со скоростью экспресса и выбрасывать какой-то интенсивный тепловой луч». Замаскированные батареи, главным образом полевых орудий, были расставлены около Хорзеллской пустоши и Уокинга по дороге к Лондону. Видели, как пять машин двигались к Темзе; одна из них благодаря счастливой случайности была уничтожена. Обычно все снаряды не достигали цели, и батареи мгновенно истреблялись тепловым лучом. Упоминалось также о тяжелых потерях в войсках, но вообще сообщения были составлены в оптимистическом духе.
Марсиане все же отбиты. Оказалось, что они уязвимы. Они отступили к треугольнику, образованному тремя упавшими около Уокинга цилиндрами. Разведчики с гелиографами их окружили. Быстро подвозятся пушки из Виндзора, Портсмута, Алдершота и Вулвича, даже с севера. Между прочим, из Вулвича доставлены дальнобойные девяностопятитонные орудия. Выставлено около ста шестидесяти пушек – главным образом для защиты Лондона. Никогда еще в Англии не производилась с такой быстротой и в таких обширных размерах концентрация военных сил.
Все последующие цилиндры будут впредь уничтожаться самыми сильными взрывчатыми веществами, которые уже изготовлены и рассылаются. Положение, несомненно, серьезное, по население не должно поддаваться панике. Конечно, марсиане чудовищно опасны, но ведь их всего около двадцати против миллионов людей.
Власти имели основание предположить, принимая во внимание величину цилиндров, что в каждом не более пяти марсиан. Всего, значит, их пятнадцать. Один из них уже уничтожен, может быть, даже и больше. Население будет предупреждено вовремя при приближении опасности, и будут приняты специальные меры для охраны жителей юго-западных предместий. Уверениями в безопасности Лондона и выражением твердой надежды, что правительство справится со всеми затруднениями, кончалось это квазиправительственное сообщение.
Все это было напечатано очень крупно на еще непросохшей бумаге, без всяких комментариев. Любопытно было смотреть, рассказывал брат, как безжалостно все остальное содержание газеты было скомкано и урезано, чтобы дать место этому сообщению.
На Веллингтон-стрит нарасхват раскупали экстренный выпуск, а на Стрэнде уже раздавались выкрики целой армии газетчиков, спешивших за первыми пионерами. Публика толпилась и толкалась в погоне за газетой. Сообщения, видимо, взволновали толпу, несмотря на ее прежнюю апатию. Ставни магазина географических карт на Стрэнде были раскрыты, и какой-то человек, одетый по-праздничному, в лимонно-желтых перчатках, стоял в витрине и поспешно прикреплял к стеклу карты Суррея.
Проходя по Стрэнду до Трафальгар-сквер с газетой в руке, брат встретил нескольких беглецов из Западного Суррея. Какой-то мужчина ехал в тележке, похожей на тележку зеленщиков, – на ней сидели его жена, два мальчика и был навален домашний скарб. Он ехал от Вестминстерского моста, а вслед за ним ехала фура для сена – на ней сидели пять или шесть человек, прилично одетых, с сундуками и узлами. Лица беженцев были испуганны, и они резко выделялись из празднично разодетых пассажиров омнибусов. Люди в элегантных костюмах смотрели на них с удивлением из кэбов. Они в нерешительности остановились у площади, потом повернули на восток по Стрэнду. За ними проехал какой-то человек в рабочей одежде на старинном трехколесном велосипеде с маленьким передним колесом. Он был весь перепачкан. Лицо его было бледно.
Мой брат повернул к Виктория-стрит и встретил новую толпу беженцев. У него мелькнула смутная мысль, что он, может быть, увидит меня. Он заметил многочисленных полисменов, которые регулировали движение. Некоторые из беженцев разговаривали с пассажирами омнибусов. Один уверял, что видел марсиан: «Паровики на ходулях, говорю вам, и шагают как люди». Большинство беженцев были взволнованы и возбуждены.
За Виктория-стрит рестораны были переполнены беженцами. На всех углах толпились кучками, читали газеты, возбужденно разговаривали или смотрели на этих необычных пришельцев. Беженцы все прибывали, и к вечеру, по словам брата, улицы походили на Хай-стрит в Эпсоме в день скачек. Мой брат обращался ко многим из беженцев, но они давали очень неопределенные ответы.
Никто не мог сообщить ничего нового относительно Уокинга. Только один какой-то человек уверял его, что Уокинг совершнно разрушен еще прошлой ночью.
– Я из Байфлита, – сказал он, – какой-то велосипедист проехал рано утром, заходя и каждый дом и советуя нам уходить оттуда. Потом пришли солдаты. Мы вышли посмотреть – на юге был виден дым, только дым, и никто не приходил по той дороге. Потом мы услыхали гул орудий у Чертси. Из Уэйбриджа повалил народ. Я запер свой дом и тоже ушел вслед за другими.
В толпе слышался ропот, ругали правительство за то, что оно оказалось неспособным справиться с марсианами.
Около восьми часов гул канонады был ясно слышен в южной части Лондона. Мой брат не мог слышать его из-за движения на главных улицах, но, проходя по более тихим улицам к реке, он тоже ясно расслышал гул.
Около восьми часов он шел от Вестминстера обратно к своей квартире у Риджент-парка. Он очень беспокоился обо мне и понял, насколько скверно положение. Как и я в ночь на субботу, он тоже заразился военным духом. Он думал о молчаливых ожидающих пушках, о таборах беженцев, старался представить себе «паровики на ходулях» сто футов вышиной.
На Оксфорд-стрит ему попались одна или две телеги с беженцами; на Мэрилбон-роуд – тоже несколько; но известие распространялось так медленно, что Риджент-стрит к Портленд-роуд были полны обычной воскресной гуляющей толпой, хотя кое-где собирались кучки и обсуждали последние события. В Риджент-парке, как обычно, под редкими газовыми фонарями попадались молчаливые парочки, которые прятались по укромным уголкам. Ночь была теплая и тихая, слегка душная; гул орудий доносился с перерывами; после полуночи на юге блеснуло что-то вроде молнии.
Брат читал и перечитывал газету, боясь, что со мной случилось какое-нибудь несчастье. Он не мог успокоиться и после ужина и снова пошел бесцельно бродить по городу. Потом вернулся и тщетно попытался заняться своими лекционными записями. Он лег спать после полуночи, но вскоре был пробужден от своих мрачных снов стуком дверных молотков, топаньем ног по мостовой, отдаленным барабанным боем и звоном колоколен. На потолке вспыхнули красные отблески. С минуту он лежал и не мог понять, что случилось. Наступил уже день, или все сошли с ума? Потом вскочил с постели и подбежал к окну.
Его комната помещалась в мезонине, и он, распахнув со звоном окно, услышал крики с обоих концов улицы. Из окон высовывались и перекликались заспанные неодетые люди.
– Они уже близко! – кричал полисмен, стуча в двери. – Марсиане приближаются! – И шел к следующей двери.
Изо всех церквей несся беспорядочный набат. Из казарм на Альбани-стрит слышались барабаны и трубы. Хлопали двери, в окнах домов на противоположной стороне вспыхивали желтые огни, точно иллюминация.
По улице пронеслась во весь опор закрытая карета; шум колес вырвался вдруг из-за угла, перешел в оглушительный грохот под окном и замер где-то вдали. Вслед за каретой пронеслись два кеба – авангард целой вереницы экипажей, мчавшихся к станции Чок-Фарм, где специальные поезда Северо-Западной дороги забирали пассажиров, вместо того чтобы спуститься к Юстону.
Долго мой брат смотрел из окна в тупом изумлении. Он видел, как полисмены перебегали от двери к двери, стуча молотком и выполняя какое-то приказание. Вдруг дверь сзади отворилась, и вошел жилец, занимавший комнату напротив. Он был в рубашке, брюках и туфлях, с болтающимися подтяжками, с взлохмаченными после сна волосами.
– Что за чертовщина? – спросил он. – Пожар? Что за дьявольская суматоха!
Оба они высунули головы из окна, стараясь разобрать, что кричали полисмены. Из боковых улиц повалил народ, останавливаясь кучками на углах.
– Что за чертовщина? – спросил сосед.
Мой брат что-то ответил ему и стал одеваться, подбегая с каждой принадлежностью туалета к окну, чтобы видеть то, что происходит на улицах. Откуда-то налетели газетчики, продававшие необычно рано вышедшие газеты и кричавшие во все горло:
– Лондон под угрозой удушения! Укрепления Кингстона и Ричмонда взяты! Ужасная бойня в долине Темзы!
Повсюду к квартирах нижнего этажа, в соседних домах, позади, в Парк-Террас, и в сотне других улиц этой части Мэрилбона, в районе Вестберн-парка и Сен-Панкраса; на западе и на севере – в Килбурне, Сент-Джонс-Вуде и Хэмпстеде; на востоке – в Шордиче, Хайбюри, Хаггерстоне и Хокстоне; на всем громадном протяжении Лондона, от Илинга до Истхэма, люди протирали глаза, отворяли окна, выглядывали на улицу, задавали бесцельные вопросы и поспешно одевались. Первое дыхание надвигавшейся грозы – страха – пронеслось по улицам. Это было началом паники. Лондон, спокойно уснувший в воскресенье ночью, проснулся рано утром в понедельник под угрозой смертельной опасности.
Не имея возможности разузнать из окна, что случилось, мой брат спустился вниз и вышел на улицу. Над крышами домов розовела заря. Толпа бегущих пешеходов и количество экипажей с каждой минутой все увеличивалось.
– Черный дым! – услышал он выкрики. – Черный дым!
Паника захватила всех. Стоя в нерешительности у порога, брат мой остановил газетчика и купил газету. Газетчик побежал дальше, продавая газеты на ходу по шиллингу – забавная смесь наживы и паники.
В газете брат прочел следующее катастрофическое донесение главнокомандующего:
«Марсиане рассеивают громадные клубы черного ядовитого дыма при помощи ракет. Они уничтожили наши батареи, разрушили Ричмонд, Кингстон и Уимблдон и медленно приближаются к Лондону, разрушая все на своем пути. Остановить их невозможно. От черного дыма нет иного спасения, кроме немедленного бегства».
Очень коротко, но и этого было достаточно. Все население огромного шестимиллионного города зашевелилось, растерялось, обратилось в бегство. Все устремились к северу.
– Черный дым! – слышались крики. – Огонь!
Колокола соседних церквей били набат. Какой-то неумело управляемый экипаж налетел среди криков на кучку людей, пивших из водопровода на улице. Бледно-желтый свет мелькал в окнах домов; у некоторых кэбов еще горели ночные фонари. А вверху разгоралась заря, холодная, ясная, спокойная.
Брат слышал, как бегали по комнатам и лестнице. Его хозяйка вышла, наскоро закутанная в пеньюар и шаль; за ней шел ее муж, что-то бормотавший.
Когда брат наконец понял, что происходит, он поспешно вернулся в свою комнату захватил все свои деньги – всего несколько десятков фунтов, – положил их в карман и снова вышел на улицу.
