Грейс Агиляр
Кедровая долина
Мари закрыла лицо руками. Слезы были ответом. Они текли меж тонких пальцев. Хрупкая фигура содрогалась от безудержного плача.
“Нет, Мари, не рыдания нам нужны. Мы требуем благодарности и доказательств ответной любви. А это значит – принять католическую веру и порвать с гневящим Господа презренным миром!”
“Презренный мир? Пожалуй, верно, благородная королева, – воскликнула Мари, подавляя всхлипывания, – но мир наш не гневит Господа! Презрение, а вместе с ним людская неприязнь лишь подтверждают нашу избранность! Уверенным в близости к Богу безразлично человеческое небрежение. Мы терпим за грехи предков, но твердых в вере Бог награждает после смерти!”
“Слепое заблуждение! Отвергнув Христа и его девственную мать, народ твой утратил божественное избранничество. Презрение есть кара за упорство в богохульной вере, а после смерти иудея ждет ад, а не награда! Однако, Мари, тебе не довольно диспутов с отцом Денисом? Его уроки не убедили тебя, боюсь, и мои слова не возымеют действия!”
“Да, моя королева, ничьи проповеди меня не поколеблют, и мне остается лишь выслушать жестокий приговор. Я удручена Вашего Величества удрученностью. Я знаю, я кажусь неблагодарной, но поверь, благородная королева, нет в мире существа благодарнее меня! Что делать, ведь вера не платье, которое легко сменить! Смерть моя близка, и твое разочарование добавляет боли. Я люблю тебя, но веру отцов я люблю больше!”
“Откровенность похвальна. Наш духовник требует от нас довести дело обращения до конца. Торквемада не доволен нашим расположением к тебе и полагает причину его в иудейском колдовстве. Ты должна понять, что наш долг преданной католички и королевы католической страны требует очистить государство от ереси. Ты обязана стать христианкой. Сохранение теперешнего положения исключено. Мы твердо намерены избавить Испанию от неверия и тлетворности иудейского духа. Великодушный Торквемада снизошел к нашим добрым чувствам и принял наш план в обход суда инквизиции”.
Изабелла сделала паузу, задумалась. Мари с ужасом смотрела на нее.
“Известно ли тебе, Мари, о существовании монастыря Святой Урсулы? Туда приходят женщины добровольно или по принуждению. Пребывание в нем пожизненно. Существует вход, а выход оттуда – под могильный камень. Место это есть жестокая школа, воспитующая мораль немыслимо суровым аскетизмом и абсолютным смирением. Настоятельница монастыря, женщина безжалостная, отнесется к иудейке пристрастно, и тебе, если попадешь туда, придется сносить любые глумления над телом и душой. Мари, пока не поздно, смягчи свое сердце, не избирай злую судьбу!”
“Я не страшусь зверств настоятельницы, ибо худшей пыткой для меня будет утрата расположения моей королевы. Я останусь в памяти ее неблагодарной и бездушной и никогда более не увижу ее. Вот мое горе!”
“Ах, Мари!” – воскликнула Изабелла, не в силах противостоять столь естественному приливу ответных чувств. Мари пала на колени и покрыла слезами и поцелуями монаршую длань. Сознавая, что проявляет неподобающую официальному моменту слабость, королева, тем не менее, не высвободила руку. “Кажется, я снова жалею ее. Неужели я подвержена действию колдовства иудейки?” – подумала она.
“Мари, как велико наше желание добра, как сердцу нашему невыносимо причинять тебе страданье! У нас с духовником осталось последнее средство спасти тебя, хотя надежды наши почти исчерпаны. Нам нужно обсудить дело с другой стороны”.
Мари смотрела на королеву с тревогой, как человек, который принял роковое решение и тяготится милосердием, возвращающим его к мучительным колебаниям.
“Есть некая особа, которую ты любишь больше нас, не так ли, Мари? Прошу, не возражай! Наше женское сердце распознало секретный смысл красноречивых твоих поступков. Ну что ж, не порицается романтическая тайна! Итак, ты любишь Артура Стенли!”
“Я любила его…”
“А сейчас?”
“Артур – моя первая любовь… Я никогда не делала плохого мужу. Я призналась ему, и он простил и продолжал любить. Он был бесконечно великодушен, и я принадлежала только ему”.
“О, это честно и благородно! Но как случилось, что иудейка отдала руку христианину?”
Мари поняла, что вступила на зыбкую почву. К счастью, она нашлась с ответом.
“Мой отец хотел этого…”
“Твой отец? Но ведь он твой же веры!”
“Он умирал, и некому было защитить его единственное дитя. Фердинанд любил меня, он не презирал и не преследовал нас… Был случай, он оказал отцу большую услугу. Отец хотел отплатить ему добром. Фердинанд обещал беречь меня и не принуждать к перемене веры. По слабости я не призналась сразу, что люблю другого. Когда я стала женой Фердинанда, то старалась забыть Артура и победить любовь к нему”.
“Восхищения достойна беспорочность сердца! – с воодушевлением заметила Изабелла, – однако, метаморфозы судьбы перевернули жизнь твою, Мари… Верный Стенли любит тебя столь искренней и пылкой любовью, какую редко встретишь у мужчин! Надо ли сейчас побеждать любовь?”
“От горячего чувства его неотделима горячая мечта обратить меня!”
“Хоть на минуту отрешись от веры! Взгляни нам в глаза. Ведь непобедима первая любовь! Ты любишь его, Мари! Позволь любви воцариться над прочими страстями души твоей. Скажи “да”, и ты станешь женой Стенли. Одно короткое слово принесет блаженство тебе, ему и нам. Скажи это слово, Мари!”
Речь королевы поразила Мари в самое сердце. Она в отчаянии заломила руки, боль и страдание выражало лицо ее. Досягаемое было невозможным.
“Если бы я могла! Стать женой Артура Стенли, обрести счастье и проститься с невзгодами! Но не дает мне Господь минуты отрешенности от веры. Как стану я целовать крест, оставаясь иудейкой?”
“У Торквемады есть ответ. Ты примешь крещение, и добрая воля твоя найдет милость на небесах. Они помогут душе твоей освободиться от лжеверия. И жена Стенли будет христианкой!”
“Нет, нет, нет! О, моя королева, милосердия ради не соблазняй мой слабый дух, молю тебя!”
“Милосердия ради я пыталась соблазнить его. Да разве это слабый дух?” – подумала Изабелла. Прервав разговор, она погрузилась в размышления. Она задалась вопросом, подобным тому, на который Мари уже ответила себе.
“Иудейка эта всю жизнь являла собою католичку, и в брак вступила католический, и что мешает ей сейчас продолжить морочить всех нас? Обман в обмен на счастье – разве не так жила она и многие другие из ее народа? Должно быть, дьявол переполнил иудейское сердце бесчеловечностью фанатизма!” Эта мысль пригласила другую, и Изабелла вспомнила собственную неподкупную религиозность. Однако сравнение ей показалось кощунственным. “Запрещать любить – какая варварская вера!” – решила она.
Пока королева размышляла, Мари стояла перед ней коленопреклоненная, спрятав лицо в ладонях. Противоречивые чувства боролись в ней, терзали душу. Скажи “да”, скажи “да” – подсказывало сердце. Но другой, властный и более громкий голос веры отцов трубил непреклонное “нет”.
Мари подняла лицо. Изабелла прочла в мученических чертах тот же ответ, что прозвучал из уст: “Я отвергаю любовь Артура Стенли. Такова воля моего Бога, и Он даст мне силы вынести это. Я готова к унижениям, пыткам, костру. Я не оттолкну свою судьбу!”
Велики были досада и разочарование королевы. Мари отвергла все средства спасения, щедро предложенные ей. Изабелла позвонила в серебряный колокольчик, призывая своего духовника, настоятеля монастыря Торквемаду, дабы передать Мари в его руки, а, вернее, в руки инквизиции.
Случилось так, что священник отсутствовал, и в зал вбежала инфанта Изабелла. Она бросилась к матери, взобралась к ней на колени и ласками растопила сердце королевы. Мари заметила умиление на лице государыни и, повинуясь внезапному порыву, бросилась к ее ногам.
“Благородная королева, пощади, не отдавай меня инквизиторам, не отсылай к жестокой настоятельнице! Отпусти меня в дом моего детства. Там живут только два старых слуги отца. Я клянусь не покидать это тайное место до самой смерти. Твой народ отторг иудейку, а мой народ не простит ей любви к христианину. Я буду жить одна и никому не причиню вреда. Моя королева, только веру оставь мне! Я отказалась от любви Стенли. Неужели такая жертва не насытит аппетита кары? О, юная принцесса! Попроси за меня свою мать!”
Изабелла смотрела на Мари широко раскрытыми глазами. Она не ждала мольбы.
“Мама, дорогая, – пролепетала инфанта Изабелла, сжав маленькой ручкой руку матери, – сделай для бедной Мари, что она просит. Ты говорила мне, что долг королевы быть доброй. Сделай Мари счастливой, мама, она так печальна!”
Королева не в силах была сопротивляться нежной просьбе. Она прижала к сердцу дитя и разразилась слезами.
Глава 33
“Мне гордыня твоя невмочь,
В горле кость мне слава твоя!
Моей жизни цена – ничто,
Месть покуда моя голодна!
Ты умрешь, или вместе умрем!”
(Джоанна Бейли, “Де Монфорт”)
“О, возлюбленная,
Позволь напоследок всмотреться в черты дорогие!
Минуту эту благословлю…”
(Миссис Хеманс)
Король Фердинанд со своей армией покинул Сарагосу и двинулся в южном направлении в Севилью, где и закрепился, создав там командный пункт и предпринимая внезапные вылазки против мавров. Неподалеку расположились отряды Стенли. Военная удача не всегда сопутствовала испанцам. Победы сменялись поражениями, и вновь приходил успех. Уступив маврам в одном из боев, христиане отомстили взятием города Саара-де-ла-Сьерра. Победители вырезали непокорных, а сложивших оружие подчинили жестокому порядку. Однако, не оставаясь в долгу, воинство мавров вскоре предприняло осаду города-крепости.
На стороне Фердинанда сражались и иностранные рыцари. Один из них – итальянец – привлекал общее внимание. Его никогда не видели без амуниции или с открытым забралом шлема. Он редко участвовал в рыцарских турнирах, но если Стенли оказывался среди состязавшихся, то римлянин обязательно присоединялся к соперничеству и непременно избирал себе в противники молодого англичанина. Поначалу это казалось случайностью, но постоянство совпадений навело Артура на мысль, что итальянец не любит Англию и хочет испытать доблесть ее уроженцев.
Прямой нрав удерживал Стенли от поспешных догадок. Однако враждебность рыцаря с закрытым забралом стала слишком очевидной, и Артур решил потребовать публичных объяснений. Хитрый итальянец почуял неладное и несколько недель избегал Стенли. Простота и незлобивость англичанина охладили его пыл, и он даже стал корить себя за напрасные подозрения.
Рыцари препровождали время в турнирах и в непритворных боях. Как-то раз в одном из сражений Стенли оказался оттесненным от товарищей. Чтобы соединиться со своими, он бросился прорубать себе дорогу сквозь тучу конных мавров. Безошибочная рука и добрый конь были в помощь ему. Но вдруг жеребец его встал на дыбы, издал истошный крик страдания и рухнул замертво. На счастье, подоспели испанцы, и маврам стало не до упавшего на землю рыцаря. Стенли вскочил на ноги и увидел, что рана нанесена животному сзади. Он оглянулся – знакомая фигура удалялась стремительно, и преследование не сулило успеха.
Вражеской армии, осадившей захваченный христианами город Саара-де-ла-Сьерра, удалась повернуть русло подземного источника, питавшего водой крепость, и это создало изрядные трудности испанскому гарнизону. Тем временем герцог Медина-Сидония привел подкрепление, рассеявшее воинство мавров из-под городских стен. Бурные эти события увели внимание Стенли от козней личного врага. А тот, в свою очередь, после случая с конем благоразумно не попадался ему на глаза.
Главная башня крепости возвышалась на скале – характерная черта архитектуры тех героических веков. Одна из сторон башни прижималась к обрыву. Это абсолютно неприступное место не требовало охраны. Взгляд вниз упирался в острые камни на дне пропасти, и ужас охватывал даже бесстрашные сердца. Из бойниц башни хорошо и далеко просматривалась местность, и защитники крепости могли наблюдать за маневрами противника.
В одну из ночей Артур Стенли возглавлял караульную службу. Приняв доклады часовых и дав необходимые распоряжения, он пристроился на отдых у основания главной башни. Поплотнее завернувшись в плащ, непроницаемый для ночной прохлады, неприхотливый воин улегся на камни и вперил взгляд в небеса. Стенли предался мечтам, и читатель несомненно знает, о ком и о чем грезил влюбленный рыцарь.
Облака плыли по черному небу, то закрывая, то открывая молочно-бледный лик луны. Но казалось, что причудливой формы темные массы недвижимы, а ночное светило скользит мимо и оставляет их позади, и каким-то необъяснимым образом остается на месте. А звезды радовались, посылая лучи на землю, и превращались в яркие точки, когда Стенли глядел на них широко открытыми глазами, а под прищуренным его взглядом расплывались в бледные пятна с кружевными краями.
Утомленное молодое тело не замечало суровости жесткого ложа. Веки медленно смежались, и сладкая полудрема складывала на ночном небосводе фантастические картины из облаков. Вот одно из них разрослось и приняло форму человеческой фигуры. Она сорвалась с небесной тверди и помчалась навстречу Стенли. Она неслась сначала молча, затем исторгла из себя жуткий хохот. Артур очнулся. Над ним нависала тень вполне реального воина в полной амуниции и с обнаженным мечом. Стенли хватило мгновения, чтобы узнать врага и вскочить на ноги.
“Подлец! Ты преследуешь меня!” – в ярости выкрикнул Артур. Он выхватил меч из ножен и приготовился к схватке. Уста итальянца изрыгнули проклятия и злорадный смех. Начался бой. Стенли не хотел лишать врага жизни, ему довольно было ранить его и взглянуть ему в лицо. Противник Артура стремился к убийству. Римлянин мало заботился о защите, он, во что бы то ни стало, желал нанести смертельный удар, хотя бы ценою собственной гибели.
Артур сражался спокойно и расчетливо. Его недруг горячился. Схватка перемещалась к краю пропасти. Сталь звенела о сталь. Удары сыпались с такой частотой, что, казалось, бьются две дюжины бойцов. На шум сбежались солдаты и наблюдали за единоборством. Итальянец торопил решающий момент. Он размахнулся для последней атаки. Артур успел уклониться, и клинок нападавшего высек огонь из скалы. Стенли изловчился и сильнейшим ударом меча сбил шлем с противника. Кровь запузырилась на рассеченном лбу. Раненый итальянец упал. Солдаты восхищенно приветствовали победу командира.
“Держите его, держите его! Как бы не сбежал! – раздались голоса, – заковать в кандалы! Дьявол помогает негодяю, он может освободить его!”
Стенли крепко прижал к земле поверженного врага и острие меча приставил к горлу его. “Дон Луис Гарсиа! Тебе мало крови и преступлений? – вскричал Стенли, – дьявол в облике человека! Почему преследуешь меня? Что злобу твою родит?”
“Что злобу родит? Я не насытил месть мою! Я замыслил падение твое, а ты вознесся! Я поклялся убить тебя, а ты остаешься жить! Я проиграл – вот корень злобы! Сейчас умру я, но ненависть меня переживет. Она иссушит кости твои, отравит радость, погубит надежду, возьмет силы, выпьет кровь! Мне безразлично, что люди скажут обо мне! Эй, следуйте за мной, кто смеет!”
С этими словами Луис Гарсиа невероятным усилием вырвался из рук победителя, в одно мгновение достиг края пропасти и ринулся головою вниз. Стенли молнией метнулся за беглецом, но не успел остановить самоубийцу.
Артур не придал мистического значения проклятиям Луиса Гарсиа, и ответ того был темен и не открывал причину злобы. “Самоубийца надеется стать хозяином жизни и смерти, а на самом деле только мстит за поражения…”, – подумал Стенли.
Несколько солдат тайным кружным путем спустились на дно пропасти. Они были уверены, что Луис Гарсиа в сговоре с дьяволом, который уберег его от гибели. Они надеялись связать его, доставить наверх и свершить суд. Их ждало разочарование. Лишь мертвое изуродованное тело утешило гнев взбешенных людей.
Известие о событии непременно следовало донести до королевских ушей. Стенли отправился в Севилью с докладом. Фердинанд возмутился мерзостью Луиса Гарсиа и вслух посетовал на невозможность законного возмездия, но про себя подумал, что дело завершилось не худшим образом, ибо суд над протеже Папы не принес бы пользу трону.
В письмах Изабелла не раз просила Фердинанда хоть на несколько дней направить к ее двору Артура Стенли – англичанин нужен ей по важным для него делам личного свойства. Сейчас представился случай, и Фердинанд командировал Стенли к королеве в Сарагосу в качестве особого посланника.
В час появления Стенли при дворе Изабеллу окружали министры и вельможи. Обсуждались государственные дела. Прибытие посланца короля внесло оживление. Королева и придворные расспрашивали его о схватке с Луисом Гарсиа. Герой принял поздравления за победу над изменником.
Государыня с неослабевающим вниманием выслушивала донесения из Севильи о ходе боев, задавала меткие вопросы и с полным знанием дела трактовала ответы Стенли. Темы обсуждавшихся перипетий войны исчерпались. Вельможи разошлись. Стенли чувствовал, что королева желает сообщить ему нечто, касающееся только его.
Изабелла рассказала Артуру о последнем своем разговоре с Мари, не утаив и самое печальное – Мари не стала католичкой и не отреклась от веры отцов.
“Я должен был знать эту правду! – воскликнул потрясенный Стенли, – ах, драгоценная моя Мари! Как мечтал я, что ради любви она пожертвует верой! Увы, жизни и блаженству несчастная предпочла фантом! И все же я люблю Мари! О, моя королева! Скажи, что ты не осудила ее на страдания, не предала в руки церкви, не отменила милосердие твое! Я верю, это невозможно!”
“Мы не решились обречь страдалицу на новые мучения – жалость взяла верх. Мы оставили ее в богопротивном неверии. По мнению Торквемады, сей шаг ошибочен и грешен. Духовник надеется, что небеса примут наше покаяние. Мы не могли изменить нашу натуру и потому не поступили с Мари жестоко”.
В порыве чувств Стенли упал на колени пред государыней.
“Стенли, как вы уж знаете, Мари молила нас отпустить ее в дом детства. Она поклялась, что проживет в тайном этом месте, не покидая его, до самой своей смерти, которая, думает она, уже близка. Мы уступили мольбам. Отец Денис довел ее в одежде послушника до границы Кастильи. Мы более ничего не слышали о ней и не знаем, где ее дом. Нам остается надеяться, что размышления в уединении помогут ей освободиться от лжеверия…”
“Навсегда расстаться с возлюбленной? Как нестерпима боль! Добрая королева, позволь мне увидать Мари в последний раз! Я знаю, где расположена тихая ее обитель. Только увидать и попрощаться, не более! Клянусь, не сделаю попытки нарушить ваш с ней уговор – он свят для меня, и я подчинюсь ему!”
Почти без колебаний Изабелла согласилась. Чувствительное сердце женщины небезучастно к бедствию потерпевшей крушение любви. Да и надежда теплилась, что появление Стенли перевернет душу фанатички, и воскресшее чувство свершит обращение.
“Мы и отец Денис вкусили горечь неудачи. Попытайся ты, Стенли. Одно ее слово – и она будет твоей. И ты вернешь ее всем нам. Благословляю!”
И получаса не прошло после разговора с королевой, а Артур Стенли уже сидел в седле и скакал в направлении Кастильи.
Глава 34
“О, любовь, ты сильна, как смерть!
Воспари под небесную твердь.
Мир земной нестерпимо плох,
Лишь на небе твой ярок сполох!”
(Миссис Хеманс)
“Ты сказал, сейчас ты умрешь,
И твой голос смолкнет навек…
Ты меня с собой не берешь?
А до встречи так долог век…”
(Миссис Хеманс)
Кедровая долина хранила всегдашнюю красу и по-прежнему служила надежным убежищем для своих пришельцев. Реувен и Рут, старые слуги отца Мари, считали делом чести и гордости поддерживать в образцовом виде дом, синагогу, постройки, природу. Эти двое являлись не единственными жильцами тайной обители, как полагала Мари. Семья их дочери не снесла враждебности христианского мира, и милостью Фердинанда Моралеса была принята на житье в Кедровой долине.
Вернулся в родной дом и Жульен Моралес. Отомстив за отца, он достиг жизненной цели, и более не желал рядиться в чуждые одеяния и пребывать среди врагов. Судьба племянницы – вот последняя тревога его. Королева разоблачила послушника и оставила Мари у себя. Монаршее покровительство иудейке беспрецедентно и добра не сулит. Ясно было Жульену, что Изабелла задумала обратить Мари, а страх новых пыток и соблазн любви к христианину отторгнут несчастную от веры отцов, и она навсегда порвет со своим народом.
Жульен Моралес вышел из синагоги и направился к могиле племянника Фердинанда. Вечерело. Издалека ему показалось, будто чья-то фигура склонилась над холмиком земли. Он не слишком доверял остроте своих глаз и подумал, что это сумерки рисуют образы на фоне стволов деревьев. Он подошел ближе, и сердце его забилось часто-часто. Он увидел склонившегося над могилой послушника. Он заглянул пришельцу в лицо и – о, чудо! Жульен узнал племянницу!
Мари рассказала дяде свою историю после расставания в Сеговии. Вопреки ожиданиям королевы, Мари не приняла католичество. Сострадая несчастной, Изабелла не отдала ее на суд инквизиции и отпустила в дом детства, не требуя открыть секрет его нахождения. Отец Денис довел ее, переодетую послушником, до границы Кастильи, и дальше Мари добиралась одна.
Мари шла по ночам, опасаясь встреч с людьми на дорогах в дневное время. Провизией ее щедро снабдил добрый отец Денис, а воду она пила из ручьев. Как на грех, странница простудилась в пути, и силы ее, и без того невеликие, подходили к концу. Только память счастья в родном гнезде ободряла дух, и бессилие отступало.
И вот Мари стоит у могилы мужа. Буря чувств разыгралась в душе. Ах, если бы он жил! Как преданно она любила бы его! И не случились бы с ней страшные беды, и не скорая смерть, что торопит ее дни, а радость жизни ожидала бы ее сейчас. Она возвращалась мысленно к детству, вспоминала отца и Фердинанда, любивших ее. Мир и спокойствие спустились в истерзанное сердце.
Мари больна и слаба. Молода, но нет упований на земные радости. И все же скорый конец жизни не страшит, а ободряет дух ее. Ведь впереди несомненная награда за муки, вечное небесное блаженство. Ибо она сберегла свою душу от худшего для иудея преступления – от отступничества. Она нашла в себе силы отвергнуть соблазны и смирить страсти. Мари гордо оглядывалась назад, на мучительный путь к подвигу, и с надеждой глядела в светлый лик будущего.
Праздник Суккот, канун субботы. Недалеко от синагоги возведен шалаш. Мари, сколько могла, помогала украшать его гирляндами цветов и разноцветными горками фруктов в корзинах. Слуга Реувен отнес ее на руках в синагогу, где уже находились Жульен и другие обитатели Кедровой долины.
Перед самым закатом Мари устроилась на диване в шалаше. Последние красные лучи солнца пробивались сквозь решето стен и гасили свет зажженных ламп. Черты лица молодой женщины несли на себе некое особое трудноопределимое выражение, которое безошибочно указывало на неизбежность скорого конца. Но большие прекрасные глаза ее не потухли и блестели в унисон взволнованной тихой речи.
“Так много горя пришлось претерпеть тебе, Мари! По заслугам ли страдала ты?” – спросил Жульен.
“У меня есть ответ, мой дорогой дядя! Любовь, эту колыбель добра, я обратила в виновницу зла. Посему, как Иов, я не ропщу на несправедливость принятых мук. Я благословляю каждое из выпавших мне страданий. Я благодарю доброго Бога за щедрость ниспосланных искусов. Господь испытывал меня, и я счастлива, что Он дал мне силы не обмануть Его надежд. Я заслужила награду в лучшем мире. Кончина не горька и не страшна мне. Вот золотой венец жизни!”
Жульен дивился и радовался ее убежденности в обретении счастья за порогом земного бытия.
“Но не растаяло в сердце моем последнее облако печали, – продолжила Мари, – ведь Артур полагает меня худшей обманщицей, чем на самом деле я была. Ибо я не открыла ему тайну… Дядя, чьи это шаги?”
“Тебе почудилось, дитя мое!”
“Но я слышу! Боже, милостивый, Ты услыхал мои молитвы! Это его шаги!”
В следующее мгновение на пороге шалаша возникла фигура Артура Стенли.
“О, Мари!” – только и мог воскликнуть охваченный трепетом рыцарь. Он опустился на колени, погрузил лицо в ее руки и не удержал слез.
Внезапное появление Стенли показалось Мари истинным чудом, и умиротворяющая мысль о несомненной благосклонности Господа затопила сознание ее. Она долго лежала молча. Пережитое волнение взимало мзду последними остатками сил. Артур с болью глядел в лицо возлюбленной. Тень близкой смерти была слишком очевидна. Горе жгло его сердце раскаленными клещами. Стенли мчался в Кедровую долину, твердя себе, что перед расставанием навек он должен увидать Мари в последний раз, но иной смысл придавал он этим словам. Артур ждал, когда она заговорит.
“Дядя Жульен, пожми руку тому, кто горячо любил твою Мари, – едва слышно произнесла она, – и ты, Артур, снизойди, ведь если бы не он, я погибла бы и не спасла тебя от смерти и позора…”
Двое мужчин скрепили рукопожатием уважение друг к другу.
“Приподними меня немного, Артур. Дядя Жульен, отодвинь эту ветвь от окна – вечерняя прохлада так приятна! Я хочу сказать кое-что. Будешь ли вспоминать меня, Артур?”
“Вспоминать? О, Мари, Я буду помнить о тебе всегда! Я думал, нет тяжелее страдания, чем разлучаться с тобою на земле, но что может сравниться с мукой провожать любимую в бесконечность смерти?”
“То не мука, а счастье, Артур. Мы встретимся не небесах и будем любить Бога и любить друг друга. Меж нами не встанут земные барьеры веры. Народы наши, твой и мой, упрямо непримиримы себе во зло. Но таковы люди, пока ходят по земле. Когда ты встанешь перед вечностью, то почувствуешь то же, что чувствую я сейчас”.
“Воистину блаженство ждет нас, если верно это!”
“Артур, я причинила зло тебе. Я позволила полюбить себя, умолчав о вере своей. Сейчас, на смертном одре, я открою тебе тайну, которую ты унесешь с собой в могилу. В твоих глазах я обелю обманщицу, и из сердца ее изгоню последнюю печаль. Слушай меня. Я никогда бы не соединила судьбу свою с христианином. Фердинанд Моралес был сыном народа Израиля, как и я сама!”
“Небеса благословят тебя за эти слова, драгоценная моя Мари!” – воскликнул Стенли. Он горячо сжал ее руку, поцеловал в лоб. Жульен протянул умирающей целебный напиток. Она глотнула раз-другой, затихла.
“Я открылась пред тобой. Мне легче дышится. Артур, ты не должен слишком долго оплакивать потерю, победи горе и не губи своего будущего. Не считай долгом памяти никого не любить после меня. При дворе Изабеллы ты найдешь влюбленную в тебя девицу. Она твоей веры, но ко мне, иудейке, относилась сердечно и страдала моими муками. Полюби ее и женись на ней. Если это будет ради меня, то скоро станет ради нее и тебя”.
Семена благородных речей Мари взойдут в душе Артура. Нестерпимо тяжело слышать такие слова, но со временем возвращение к ним причиняет все меньшую боль.
“Артур, передай Изабелле, что и в последние свои минуты я с благодарностью вспоминала ее. Вера ее осуждала мою, но сама она любила меня. В этом мы равны…”
Мари хотела еще многое сказать о своей любви к королеве, но силы в последний раз покинули ее. Она смолкла. Стенли глядел в ее мраморно-белое застывшее лицо. Небесный покой его черт словно говорил: “Мне хорошо, мой дух у Бога”.
Жульен первым осознал смысл свершившегося. Он осторожно взял Стенли за локоть, и оба вышли из шалаша.
Иудейский отшельник Жульен Моралес и христианский воин Артур Стенли стояли коленопреклоненные по разные стороны свежей могилы, скрывавшей ту, которая обоим была дорога. В первых лучах нараждающегося дня бледнели луна и звезды. Все кончено. Мужчины встали с колен, молча направились к воротам Кедровой долины. Старый иудей и молодой христианин обнялись. Один произнес прощальное благословение на древнем языке, другой, благодарно выслушав, растворился в сумраке рассвета.
Глава 35
“Пожалуй, кончим мы роман,
Чтоб продолжения туман
Не стал читателю докукой
И не допек зеленой скукой”.
(Сэр Вальтер Скотт, “Мармион”)
Добрая старая Англия. Лондон, Вестминстерское аббатство. Ласковое августовское солнце заглядывает в окна величественного строения. Сочетаются браком молодой наследник английского престола принц Уэльский и юная инфанта Арагоны, дочь королевы Изабеллы. Обоим не минуло еще и восемнадцати лет, оба красивы чудной красотой зари жизни. Радость прекрасных минут настоящего заполняла сердца молодых, и не могли знать они о бедствиях будущего.
Среди гостей – высших вельмож и церковных кормчих – привлекал всеобщее внимание один из сопровождавших инфанту испанских рыцарей. Его волосы были подернуты сединой, а суровость черт лица говорила о пройденном им нелегком боевом пути.
Трудно объяснить причину, по которой этот человек не казался испанцем. Что-то неуловимое в облике намекало на его английское происхождение. Он и его жена испанка почти неотлучно находились возле инфанты. Лондонским вельможам не терпелось узнать побольше о таинственном госте. Любопытство – та же суетность: поскорее выведать, чтобы похваляться этим. Лорд Сиэлс, добрый знакомый седовласого испанца-агличанина, сражался в армии Фердинанда в войну против мавров. Сейчас он оказался в центре кружка пытливых особ.
“Перипетии его английской юности банально жестоки, а жизнь в Испании полна героизма и романтики, – начал лорд Сиэлс, – его отец и братья пали в бою на стороне королевы Маргарет, война Роз вынудила его к добровольному изгнанию. Ласково и с почтением приняли юного рыцаря испанские монархи Фердинанд и Изабелла. Он был предан им и отважно сражался во славу новой родины. Когда я прибыл в Испанию, я с радостью признал земляка. Я восхитился его необычайной храбростью и презрением к смерти. Позднее мне стали известны кое-какие обстоятельства его жизни”.
“Посвятите и нас, сэр, в эти события!” – раздался хор дружных голосов.
“Больше всего люди интересуются тем, что их совершенно не касается!” – добродушно подумал лорд. Вслух, однако, сказал: “Увы, господа, я не имею полномочий. Могу лишь добавить, что он горячо любил, но любовь его окончилась несчастьем…”
“Но он женат, и брак его с донной Катариной безусловно счастливый, а верность и любовь их притча во языцех! Возможно ли, что прежде была несчастная любовь?” – с сомнением вопрошал самый молодой из любопытствующих.
“Мой юный друг, – ответил лорд Сиэлс, – повзрослев, ты узнаешь, как мерила души меняются, но остаются благородными. Та, которую он без памяти любил и потерял, молила его на смертном одре не посвящать жизнь пестованию горя, но полюбить вновь. Годы притупили боль потери, и он внял мудрым словам ушедшей возлюбленной. Он женился, будучи любим больше, чем любил сам. Так было, но едва ли так сейчас. Вот и все, господа, что я вправе сказать об этом человеке. Я предпочту направить нашу беседу в другое русло. Как посвятивший полжизни Испании, я до сих пор размышляю над событием, последовавшим за победой над маврами”.